Текст книги "Великий Мао. «Гений и злодейство»"

Хэ Фэншэн сказал:

– Я всегда делал все открыто и ничего не творил тайком. Во-первых, я не создал алтарь для драгоценных книг; во-вторых, я не купил гипсовый бюст (Мао Цзэдуна. – Ю.Г.). Хотя драгоценных книг мне выдали комплект, но прочитал я из них мало; очень многие иероглифы мне неизвестны. Вот это изречение о необходимости служить народу мне нравится. Я его ношу с собой.

Хэ Фэншэн также рассказал Мао Цзэдуну о том, что повсюду в последнее время разрушают то, что именуют «четырьмя старыми вещами», а душа у людей из-за этого болит. Ведь разрушают то, что накопили предки, антикварные вещи. Все это причисляют к категории четырех старых вещей. Уничтожают картины, на которых изображены дракон и феникс, устремившиеся к солнцу, или нарисованы птицы, летящие по направлению к фениксу. Жгут в костре новые шелковые картины с изображением пары фениксов, которые обращены к солнцу. В покрывалах с постелей перетаскивают зерно. Крестьяне глубоко переживают все это. Вышитые туфельки, подкладку, нижнее белье – все это выставляют на выставках, как четыре старых вещи. А в деревне Чжуцыкоу одеколон, крем для лица считают предметами, которыми пользуются в буржуазной жизни, и бросают их в реку. Жалко, что все это идет прахом.

Мао Цзэдун в заключение их длинной беседы сказал Хэ Фэншэну:

– Решение о великой культурной революции принял ЦК на своем заседании. Первоначально мы лишь думали сбить с чиновников спесь, выбить чиновничий дух из небольшого числа руководящих кадровых работников. Но мы никак не думали, что эффект и воздействие будут такими большими и широкими. ЦК партии надо будет принять соответствующие меры. Любая политическая партия, любой человек в работе не застрахованы от ошибок. В таком же положении находится и ЦК партии. Он тоже может совершать ошибки. А когда партия совершает ошибки, их тоже надо исправлять. Вам там не подобает надевать на людей высокие колпаки. – Затем Мао Цзэдун добавил: – Все, о чем ты рассказал, очень важно. Боюсь, что если бы даже я и премьер Чжоу Эньлай и спустились в низы и не встретили бы при этом тебя, Хэ Фэншэна, то никто бы нам и не представил такую правдивую картину.

Встречи и беседы с Хэ Фэншэном были для Мао Цзэдуна редкой возможностью услышать откровенные слова человека из народа. Мао Цзэдун всегда говорил, что он стремился к этому. В то же время, судя по поведению и по высказываниям Мао Цзэдуна, он и во время такого рода разговоров был занят своими мыслями, больше пытался учить собеседника, и отстранялся от решения конкретных и больших проблем, а если и вносил какие-то коррективы в политику, то только затем, чтобы как-то сгладить трагедию, но затем снова бросить народ в пучину бедствий своими следующими политическими действиями. Одним словом, смелый и честный, умный родственник пытался вразумить Мао Цзэдуна, но его усилия оказывались тщетными. Не говоря уже о том, что Пэн Дэхуай говорил и писал Мао Цзэдуну обо всем том, что творилось в стране в результате «великого скачка». Мао Цзэдун либо отмахивался от таких слов, либо наказывал и уничтожал тех, кто так говорил, продолжая свою политику, которая оборачивалась смертями многих и многих людей.

* * *

В 1975 г., за год до смерти, Мао Цзэдун, будучи уже тяжело больным, сделал завещательные распоряжения. Они касались членов его семьи.

Вообще говоря, Мао Цзэдун был богатым человеком, может быть, самым богатым человеком в Китайской Народной Республике. Его богатство составили гонорары от издания его произведений.

Известно, в частности, что уже в 1950-х гг. на его личном счету в виде гонораров собралась сумма, превышавшая миллион юаней, а ведь это было задолго до того, как тиражи его произведений выросли во много раз и составили сотни миллионов экземпляров. Следовательно, Мао Цзэдун стал первым миллионером в КНР.

Гонорары аккуратно и скрупулезно перечислялись на личный счет Мао Цзэдуна. Сам он до денег не дотрагивался, даже в буквальном смысле этого слова. Он лишь отдавал распоряжения относительно выделения той или иной суммы. Главными статьями расходов тут были прием и небольшая помощь родственникам или старым знакомым. В общей сложности в год на это он ассигновывал не более 10 тысяч юаней. Всеми денежными делами Мао Цзэдуна ведала канцелярия ЦК КПК; там для этой цели были выделены специальные сотрудники.

И вот в 1975 г. Мао Цзэдун распорядился единовременно выдать (как бы под окончательный расчет с ними) его жене Цзян Цин 30 тысяч юаней, его бывшей жене Хэ Цзычжэнь 20 тысяч юаней, его детям Мао Аньцину, Ли Минь, Ли Нэ по 8 тысяч юаней каждому.

Помимо упомянутых денежных сумм, канцелярия ЦК КПК выдала также дочерям Мао Цзэдуна Ли Минь и Ли Нэ по цветному телевизору и по холодильнику.

Дочь Мао Цзэдуна Ли Минь предпочла соединить 8 тысяч юаней, полученных в наследство от отца, с 3 тысячами юаней, полученными в наследство от матери (Хэ Цзычжэнь умерла в 1984 г.), и не трогать эти деньги – хранить их у себя как память о родителях.

Можно предположить, что Мао Цзэдун выделил деньги и для Чжан Юйфэн; намеки на это проскальзывали, слухи такого рода ходили.

Подводя итоги биографии Мао Цзэдуна в свидетельствах и воспоминаниях его родных и близких, хотелось бы еще раз заострить внимание читателя на вопросе о том, в каком соотношении между собой находились чувства (родственные чувства Мао Цзэдуна к своим родным и близким) и его политическая суть – то, что он считал самым важным в своей жизни. Политик в Мао Цзэдуне всегда брал верх над человеком. Более того, человеческие чувства вообще в основном оказывались подавленными, причиной этого были политические идеалы и убеждения Мао Цзэдуна. Он был убежден и оставался в этом убеждении до самой смерти, что гуманизм, теплые человеческие чувства могут только мешать осуществлению его идеалов.

И все-таки Мао Цзэдун был человеком; ему не были чужды страсти и чувства; он любил и своих родителей, и своих жен, и своих детей. Это находило свое проявление во многих его высказываниях и поступках. Развитие отношений Мао Цзэдуна с его родными и близкими было сложным, но в общем ничем не отличалось от того, что происходит у других людей, в их жизни, семьях. Здесь, однако, важно отметить особую политизированность как мышления, так и поступков Мао Цзэдуна; к сожалению, такая политизированность не позволяла ему давать своим родным в полной мере обычную любовь – мужа, отца, брата. Антигуманные представления, имевшиеся в мозгу Мао Цзэдуна, применительно к обществу в целом, в полной мере сказались и на его семье. По сути дела, Мао Цзэдун, будучи убежден в том, что он строит общее счастье всех китайских, да и не только китайских людей, считал необходимым жертвовать при этом человеческими отношениями даже в своей семье.

Мао Цзэдун оказывался своего рода идеалистом-эгоистом, для которого его собственное политическое положение было важнее любых людей, в том числе и его ближайших родственников. Эгоизмом, и только эгоизмом, можно объяснить его отношение к родным, причем общественно-личным, идеалистически-коммунистическим эгоизмом. Обертка этого эгоизма была общественной, социалистическо-коммунистической, а начинка была личной, собственнической.

Кажется, что никто из близких родственников Мао Цзэдуна, судя по тому, как сложилась их судьба, не был по-настоящему счастлив. Это же относится и к их взаимоотношениям с Мао Цзэдуном. В Китае, особенно во время «культурной революции», да и раньше, Мао Цзэдуна сравнивали с солнцем. Можно, конечно, использовать и эту метафору, но гораздо точнее и более емко сравнить его с жерлом действующего вулкана. Оно притягивает своим величием, но сближение, слияние с ним сжигает человека. Такова природа огнедышащей лавы, такова, возможно, и природа Мао Цзэдуна как человека.

Часть II
Театр одного актера
Очерки

Вероятно общепринятое мнение о том, что у человека в нормальных условиях должны быть семья, дом, причем этот дом иной раз видится как «моя крепость», то есть то место, где человек защищен от внешнего мира стенами жилища, за которыми он находится постоянно в кругу своей семьи, такое представление оказывается неприменимым в случае с Мао Цзэдуном.

И сами традиции, и условия жизни в Китае того времени, а также характер и судьба Мао Цзэдуна таковы, что может даже показаться, что он жил бездомным, а то, что было по форме его домом, – совсем не походило на привычный семейный очаг.

Мао Цзэдун был и по природе своей странником. Он любил путешествовать, перемещаться с места на место и тогда, когда такие переезды или передвижения были вынужденными, и тогда, когда он самостоятельно распоряжался собой и своими перемещениями (мы не говорим тут ни о политических решениях руководства партии и страны, ни о соображениях безопасности).

И все же, говоря о родовом гнезде, следует сказать, что у Мао Цзэдуна был отчий дом. Он стоял и сейчас стоит в прекрасном месте у пруда, просторный, из нескольких одноэтажных строений или помещений, крестьянский дом зажиточного земледельца из плодородной красноземной провинции Хунань, дом с глинобитными стенами, с земляным полом, черепичной крышей, конечно без каких бы то ни было городских затей, но надежно укрывавший человека и в холодное время года, и от летнего зноя.

Мао Цзэдун был с детства и остался до конца своей жизни неприхотливым в быту человеком. Он привык жить в условиях, когда его постоянно окружали люди; и в то же время у него почти не было вещей, особенно бесполезных в повседневной жизни. Исключение, помимо книг, составляли каллиграфические надписи и картины.

Мао Цзэдун с ранних лет привык жить в себе, находить радость в общении с самим собой; он умел и хотел, находясь среди людей, уходить в себя; и тогда он ничего не видел и не слышал вокруг, будучи занят своими мыслями или своим делом. Впоследствии он стал требовать, причем очень строго, чтобы ему никто не мешал уходить в мир его мыслей. Мир его дум и был подлинным домом Мао Цзэдуна, домом для одного человека.

Когда он покинул родную деревню, ему стало известно и привычно то, что можно назвать общежитиями при учебных заведениях: сначала в Чанша, а затем в Пекине. Это не было его домом, но было жилищем, где можно было в четырех стенах, имея крышу над головой, поддерживать свое существование. Кажется, Мао Цзэдун всегда проводил как бы естественное различие между минимальными бытовыми удобствами, а на большее он, особенно тогда, в школьные годы, и не претендовал, да и не мог рассчитывать, и максимально возможной, занимавшей большую часть его времени, жизнью его ума, его духа.

Огромное впечатление на него произвел дом его учителя Ян Чанцзи, где не только можно было насладиться беседой с хозяином, выслушать его речи, получить наставления мудрого, образованного, много знающего о Востоке и Западе человека, но и ощутить прелесть хорошей еды в сочетании с возможностью любоваться красивой молодой девушкой.

Во второй половине 1920-х гг. началось его длительное, затянувшееся практически на два десятилетия, пребывание в сельских районах Китая, в «опорных базах». Причем такая жизнь шла вплоть до той поры, когда в 1949 г. Мао Цзэдун вернулся в будущую столицу КНР, в тогдашний Бэйпин.

Итак, можно, с определенными оговорками, считать, что первая часть жизни Мао Цзэдуна, от момента рождения и вплоть до 1949 г., то есть до того времени, когда ему исполнилось уже 55 лет, прошла в основном в деревне, в сельских районах, в провинции. Только последние 26 лет Мао Цзэдун жил в городских условиях.

В «опорных базах» дом Мао Цзэдуна на протяжении длительного времени, более десяти лет, представлял собой пещеру в горах. В таких же пещерах жили в тех местах и китайские крестьяне. Эти жилища были теплыми зимой и надежным укрытием от летнего зноя, а также от ветра и пыли. В окна были вставлены решетчатые деревянные рамы, на которые наклеивалась бумага. Иногда жилищем Мао Цзэдуна становился обычный сельский крестьянский дом, в котором он работал, а спал на створках дверей, снимавшихся хозяевами на ночь с петель.

Когда же пришло время переместиться в город, в столицу создававшейся Китайской Народной Республики, Мао Цзэдун довольно долго никак не мог приспособиться, осесть на одном месте. У него были и летние дачи. Он чуть было не обосновался в Летнем императорском дворце Ихэюань в Бэйпине. Затем жил на даче Шуанцин в пригороде Бэйпина Сяншань («Душистые горы»). Далее у него был новый дом в одном из удаленных от центра Пекина районов, на улице Ваньшоушаньлу. Это место еще называлось «Шесть новых домов», то есть домов для шести главных руководителей партии.

Наконец, к началу 1960-х, он перебрался на территорию части бывшего зимнего императорского дворца – Запретного, или Пурпурного, города, именовавшейся Чжуннаньхаем. (Той его части, что расположена на берегу озера в центре Пекина, носящего имя «Центрально-Южного моря»; так с китайского языка буквально переводится слово «Чжуннаньхай».) Там он размещался то в одном, то в другом из домов или павильонов дворца. Последний из них именовался «Ююнчи», то есть «Бассейном», так как при доме был и бассейн для Мао Цзэдуна.

Мао Цзэдун не занял покои императора, но создал в другой, западной, части императорского дворца новый «центр власти»; в 1980-х гг. (во времена Ху Яобана) некоторые экскурсанты имели возможность ознакомиться с покоями и цинских императоров, и Мао Цзэдуна.

Мао Цзэдун довольно много времени проводил вне Пекина, в поездках по стране. Эти выезды не афишировались. Обычно никто, кроме тех, кому это было «положено» знать, не ведал о том, где находился в тот или иной момент Мао Цзэдун. Чаще всего это были поездки с инспекционными целями, во время которых он проводил большую часть времени или в салон-вагоне своего специального поезда, или на предназначенных для него дачах в разных, обычно очень живописных районах страны. На берегу озера Сиху в Ханчжоу он побывал десятки раз и провел там в совокупности несколько лет.

Летом он жил довольно часто на курорте Бэйдайхэ на берегу Желтого моря, где вообще был создан целый городок из дач, каждую из которых традиционно занимал в летние месяцы (а зимой они стояли пустые) кто-либо из руководителей КПК – КНР. В Бэйдайхэ для него был отведен огороженный и тщательно охранявшийся участок земли с несколькими одноэтажными строениями. Последние годы своей жизни Мао Цзэдун провел главным образом в Пекине, в Чжуннаньхае.

Домом Мао Цзэдуна можно считать и его специальный поезд, в котором он разъезжал по стране. Вагоны этого спецпоезда были изготовлены в ГДР, славившейся в соцлагере своим вагоностроением. Мне довелось слышать рассказ тех, кто был причастен к сооружению вагона для Мао Цзэдуна. Немцы удивлялись тому, насколько дотошно китайская сторона распоряжалась отделкой внутренней части вагона. Давались указания о том, какой тканью обивать стены. При этом ткань должна была прикрепляться золотыми гвоздиками. Туалет необходимо было подстроить под привычки Мао Цзэдуна, который с молодости страдал запорами. Там он должен был иметь возможность надолго разместиться со своими документами и материалами, то есть удобно сидеть, имея перед собой соответствующим образом изготовленный стол.

В этом спецсоставе были и несколько вагонов с обслуживающим персоналом: охраной, прислугой, секретарями и пр.

Из чего же складывался быт Мао Цзэдуна? Каким он был? Ощущение времени было у Мао Цзэдуна весьма оригинальным. Возможно, сама природа, наградив его богатырским здоровьем и долголетием, дала ему такие могучие жизненные силы, что ему оказывалось тесно в рамках обычного человеческого времени и его привычного распределения, деления суток на три трети – сон, работа, отдых; для Мао Цзэдуна не было законом чередование дня и ночи. Сутки для него не складывались из 24 часов.

Мао Цзэдун был способен, хотел работать и действительно работал гораздо больше и дольше, чем средний человек, а спал он значительно меньше. Сон его ограничивался и оказывался для него достаточным, не превышая пяти, а то и четырех часов в сутки. При этом сами сутки складывались из 24 часов бодрствования, в основном работы с небольшими паузами для кратковременного отдыха, а также четырехчасового сна. Таким образом, для Мао Цзэдуна существовали его собственные сутки, состоявшие обычно из 28 часов.

Мао Цзэдун спал по присущему его организму графику. Время сна у него постоянно смещалось. К такому режиму работы трудно было приспособиться, но приходилось приноравливаться всем окружавшим его людям. Сон Мао Цзэдуна был плохим. Он десятилетиями, практически всю жизнь, страдал бессонницей и пользовался снотворным. Все должно было замереть вокруг Мао Цзэдуна, когда он засыпал. Охрана, как в немом кино, молча разгоняла птиц длинными шестами с привязанными к ним полосами красной материи, ибо птицы своим веселым щебетанием могли нарушить сон вождя.

Работал Мао Цзэдун яростно, по много часов, а иногда и по несколько суток подряд. Он был фанатичен в работе.

Писать и читать – вот чем была занята большая часть времени Мао Цзэдуна. Все остальное должно было подчиняться его потребностям в работе над собственными трудами, над документами его партии, то есть все тому же письму и чтению.

Если говорить о том, как питался Мао Цзэдун, то надо отметить, что тут он подчинялся приказам желудка. Он ел не три раза или четыре-пять раз в день – утром, днем и вечером, в установленное строго определенное время, а согласно потребностям, реагируя на чувство голода по мере его возникновения. Для Мао Цзэдуна процесс питания был восстановлением нарушенного равновесия между расходом и приходом питательных веществ в организме. Он был весьма непритязателен в еде. Набор продуктов, которые он предпочитал, был очень небольшим и скромным. Пища требовалась простая. Это были свежие овощи, грубые сорта необрушенного риса. Любимыми блюдами Мао Цзэдуна, помимо обязательного подсушенного на огне перца, были свинина в соевом соусе и свежая рыба – карп. Ел Мао Цзэдун обычно очень быстро. Во время трапезы предпочитал одиночество. При этом он продолжал читать.

Мао Цзэдун всю жизнь страшно много курил, а также много пил чая и ел перца. И организм его, особенно при больших рабочих нагрузках или при бессоннице, требовал принять известную дозу алкоголя. Здесь он предпочитал либо виноградные вина, либо бренди.

Во время официальных приемов, в том числе на встречах с иностранцами, да и при семейных торжествах Мао Цзэдун либо вообще ничего не пил, либо позволял себе одну рюмку вина.

Есть Мао Цзэдун мог где угодно. Антураж трапезы – столовая, столовые приборы и прочее – все это представлялось ему совершенно лишним в обыденной жизни.

Весьма существенной стороной дома и быта Мао Цзэдуна было то, что он проводил свои дни и ночи на виду. Правда, на виду у весьма ограниченного круга лиц, которые головой несли ответственность как за жизнь и здоровье Мао Цзэдуна, так и за разглашение любых сведений о своей работе.

За Мао Цзэдуном, начиная с того момента, как он стал фактическим, а затем и официальным руководителем партии и государства, был установлен круглосуточный надзор. Служба охраны не оставляла его буквально ни на минуту – ни днем, ни ночью.

Рядом с Мао Цзэдуном, особенно в последние годы его жизни, после того как он разъехался с Цзян Цин, были женщины, помогавшие ему в быту.

На постоянном дежурстве находились медицинские сестры. Их была целая группа во главе со старшей сестрой, служившей Мао Цзэдуну чуть ли не двадцать лет.

Конечно, при Мао Цзэдуне были и личные врачи; была и возможность привлечь в любой момент бригаду медиков для оказания ему необходимой помощи.

Имелись специальные повара; причем у Мао Цзэдуна и Цзян Цин это были разные люди.

Но самым замечательным звеном в этом механизме, составлявшем дом и быт Мао Цзэдуна, была, конечно, охрана. Охрану Мао Цзэдуна непосредственно несла специальная рота, которая входила в полк, выделенный для несения дозора в Чжуннаньхае. Телохранители и бойцы охраны подчинялись министру общественной безопасности, а через него Политбюро ЦК партии.

Официально или формально Мао Цзэдун административно не распоряжался собой и своей охраной. Хотя здесь, конечно, это было так лишь в той степени, в какой этого хотел или допускал сам Мао Цзэдун. При необходимости он всегда мог отдать охране любой приказ, который был бы беспрекословно выполнен. Личный авторитет Мао Цзэдуна превалировал над инструкциями и установлениями, в том числе и касавшимися охраны.

Подразделение, непосредственно охранявшее Мао Цзэдуна, состояло более чем из ста человек. В него отбирались молодые бойцы по ряду критериев. Прежде всего, среди них не должно было быть даже двух земляков. Все бойцы были из разных уездов страны. Конечно, там были люди из одной провинции, но не было односельчан. Это были молодые, здоровые, решительные парни. В первые годы КНР весьма значительную часть их составляли неграмотные или малограмотные солдаты. Пострелять, повеселиться в мужской компании – на это они были мастера.

Мао Цзэдун впоследствии решил, что им надо дать образование, научить по крайней мере грамоте. Для них тут же, в их казарме, была создана специальная вечерняя школа. Мао Цзэдун выделил из своих гонораров деньги на приобретение учебников и прочего. В классы приходили учителя. Бойцы проходили курс начальной и неполной средней школы. Единичными были случаи поступления в институты. Большинство предпочитало работать по своей линии – в сфере общественной безопасности, а там университетское образование в то время не требовалось.

Имеющих тягу к учебе в вузах среди них практически не было.

И тем не менее Мао Цзэдун, возможно, хотел ощутить себя в роли Конфуция, наставника, великого учителя этих молодых смышленых деревенских парней.

Он сам произносил монологи перед бойцами своей охраны на различные темы; он вел с ними занятия.

Но главное – он стремился превратить их в своих учеников, но не таких, какими были ученики того же Конфуция, а в «солдат партии», готовых выполнить любой его приказ, даже если они не понимали замыслов Мао Цзэдуна.

Мао Цзэдун был лишен возможности, да он и сам лишил себя этой возможности, свободно посещать какие-либо районы страны и свободно беседовать с людьми. Все его выезды специально готовились, и непредусмотренных встреч практически не было.

Очевидно поэтому он решил обучить бойцов своей личной охраны делу проверки реального положения на местах. Время от времени каждому из них предоставлялся кратковременный отпуск для того, чтобы они могли посетить родственников, съездить в родные места. При этом бойцы были обязаны выяснять, как идут дела в их деревнях, уездах, а по возвращении они представляли Мао Цзэдуну письменный или устный отчет.

Охрана подразделялась на внутреннюю и внешнюю. Существовало несколько поясов охраны. Ближе всех к Мао Цзэдуну находились бойцы его внутренней охраны; их было около взвода. Они назывались телохранителями. Именно они и были самыми близкими к Мао Цзэдуну людьми. Они изо дня в день общались с ним, помогали ему в быту. Телохранители ставили ему клизмы. Последние полтора десятка лет своей жизни Мао Цзэдун не принимал ванну. Врачи полагали, что погружение в горячую воду опасно для его здоровья. Ванна и баня были заменены протиранием мокрыми или влажными полотенцами. Телохранители делали Мао Цзэдуну оздоровительный массаж, протирали его, помогая ему снять усталость, напряжение, расслабиться и отойти ко сну.

Телохранители были немыми свидетелями размышлений Мао Цзэдуна вслух, его бесед с самим собой. Для этой работы отбирались люди, обладавшие способностью ощущать и понимать движение каждого мускула его на лице или теле; они на лету схватывали все его пожелания и тут же выполняли их.

В комнате для дежурных была установлена электроплита, на которой в специальном котле телохранители частенько готовили для Мао Цзэдуна его любимые простые блюда. Они стояли рядом с Мао Цзэдуном почти всегда, в том числе и во время важнейших заседаний руководства партии, политбюро, а также при его беседах с посетителями.

Телохранители прислуживали во время семейных трапез Мао Цзэдуна. Телохранителей подбирали специально. Они должны были быть приятными Мао Цзэдуну и внешне, и по своим характерам. В частности, Мао Цзэдун считал, что парни из Северо-Восточного Китая отличаются нужной ему сообразительностью.

Все это были молодые люди. Когда они входили в возраст, их заменяли, направляя постаревших служить на другие посты в том же Министерстве общественной безопасности.

В соответствии с желанием Мао Цзэдуна его жизнь фактически делилась на две половины. В одной из них ему было необходимо полное уединение, покой для работы. В другой он желал окунуться в настоящую жизнь, то есть требовал, чтобы тогда, когда он отдыхал от работы, его телохранители и прислуга вели себя шумно, оживленно, громко разговаривали, шутили и не стеснялись выражаться самым простонародным языком, ругаясь, если это необходимо.

Он любил ощущать себя в каком-то смысле главой этой семьи своих телохранителей, с удовольствием играл, например, роль отца, выбирающего невест для своих молодых парней. Здесь он был придирчив, подчеркивая необходимость подыскать такую подругу жизни, которая подходила бы телохранителю по общественному и имущественному положению.

В общем, и дом, и быт Мао Цзэдуна были казенными. Постоянного пристанища у него практически не было. На протяжении почти всей своей жизни он был человеком неприкаянным.

Если говорить о некоторых деталях его быта, то можно отметить, что в определенные периоды своей жизни он любил играть в мацзян и в облавные шашки. Проигрывал редко, но если это случалось, то недоумевал: как же это кто-то оказался способен обыграть его. Однако он не сильно переживал свои поражения, быстро уходил от этих мыслей.

Мао Цзэдун в отличие от большинства людей в Китае хорошо плавал. Посетив родную деревню в конце 1950-х годов, он с гордостью демонстрировал односельчанам в пруду перед своим домом искусство плавать разными стилями.

В свое время ему пришлось много поездить верхом на лошадях. С 1928 по 1936 г. у него была одна лошадь, и он говорил, что теперь ей место в музее революции.

Мао Цзэдун привыкал к вещам. Он не желал, например, расставаться с простой бамбуковой тростью, которая долго служила ему. Если во время похода он ронял ее в пропасть, то движение колонны прекращалось до той поры, пока телохранители не доставали трость со дна ущелья. Мао Цзэдун строго запрещал без его согласия выбрасывать его старые вещи. У него были две спальных пижамы, на каждой из которых насчитывалось более полусотни заплат. Мао Цзэдун не носил новую обувь. Ее сначала отдавали разнашивать телохранителям. А далее он занашивал ботинки до такой степени, что сапожник отказывался чинить их.

Особо следует сказать о кровати Мао Цзэдуна. Он говорил, что люди обычно проводят в кроватях треть жизни, а он проводил даже еще больше времени. Кровать была его рабочим местом. Он работал лежа, опираясь на валик в изголовье кровати. Кровать его была жесткой и деревянной. Она имела в ширину более полутора метров. Треть этого пространства занимали книги и документы, с которыми работал Мао Цзэдун. Он жил на кровати. Это было его постоянное место. При этом он был в нижнем белье или в спальной пижаме.

Именно в таком виде, не поднимаясь с кровати, он проводил и заседания политбюро ЦК партии, и даже, случалось, принимал иностранных представителей. (Именно так Мао Цзэдун принимал в последний раз в жизни, в первой половине 1960-х гг., советского посла С.В. Червоненко. При этом другие члены руководства партии и страны сидели тут же, у кровати Мао Цзэдуна.)

Мао Цзэдун беспрестанно курил и пил зеленый чай. Выпив кружку или несколько кружек чая, он пальцами доставал из нее распаренные чайные листья и отправлял их в рот.

Можно сказать, что в жизни перед людьми Мао Цзэдун представал в различных образах. Во-первых, человеком, увлеченным работой настолько, что тут опасно было мешать ему. Он был серьезен и предельно сосредоточен. В эти часы он был как бы вне всего остального мира, выше всей мирской суеты. Телохранители должны были вести себя как тени.

Во-вторых, в те часы, когда он был среди «своих», то есть в кругу людей, работавших «при теле» Мао Цзэдуна – телохранителей или хранителей тела, медперсонала и личных секретарей, а также своих ближайших родственников. Здесь он позволял себе быть самим собой, раскованным, темпераментным, расслабленным, иной раз шумным, допускавшим эксцентричную походку с целью дать отдых своим затекшим членам; мог и пошуметь, рассердиться, выругаться.

В-третьих, он появлялся в образе божества на людях, почти перед любой аудиторией. Тут и самого тела Мао Цзэдуна, физической субстанции, как бы и не было. А был его величество император или Господь Бог, уделивший частицу своего драгоценного времени тем, кто находился внизу, в мирской суете. Он сохранял при этом неподвижность и неприступный вид, старался придать каждому своему слову высшую ценность и высший смысл, вкладывая в них недоступное людскому разумению глубокое содержание. Людям позволялось при этом постепенно начинать догадываться, и то лишь о части сокровенного смысла, которым, казалось, были исполнены и наполнены его слова и жесты.