Текст книги "Великий Мао. «Гений и злодейство»"

На следующий же день после того, как Лян Шумин произнес свою речь, то есть 12 сентября 1953 г., Мао Цзэдун выступил на заседании Центрального народного правительства.

Мао Цзэдун заявил, что «…вот тут нашелся некто, кто не согласен с нашей генеральной линией, кто полагает, что жизнь крестьян слишком тяжела, и требует уважить крестьян, позаботиться о них, то есть осуществить то, что, очевидно, может быть названо малым гуманным правлением, проводить, так сказать, малую доброжелательную политику, малые гуманные меры. Вероятно, тут имеется в виду та мораль, которую проповедовали Конфуций и Мэн-цзы, когда они говорили о гуманном великом правлении, о доброжелательной политике. Так вот, если осуществлять то, что может быть названо малыми (в отличие от предлагавшегося Конфуцием и Мэн-цзы. – Ю.Г.) гуманными мерами, и не осуществлять того, что может быть названо гуманными великими мерами (под этим Мао Цзэдун имел в виду свою политику. – Ю.Г.), то это будет означать, что мы оказываем помощь американцам. Тут, видите ли, – продолжал Мао Цзэдун, – нашелся некто, кто дошел до того, что перед мастерами по владению искусством строителя, перед теми, кто в совершенстве владеет орудием строителя, топором, принимается сам размахивать топором налево и направо, то есть ведет себя так, как будто бы мы, то есть Коммунистическая партия, которая на протяжении десятилетий осуществляла крестьянское движение, все еще не понимаем крестьян. Да это же просто смешно! Это просто курам на смех. База, основа нашего сегодняшнего правительства, нашей политической власти сегодня, это как раз то положение, что коренные интересы рабочих, крестьян едины, и эту нашу основу или базу нашей власти нелегко расколоть, в нее непросто внести раскол, ее нелегко разрушить!»

Мао Цзэдун не упомянул в своей речи имя Лян Шумина. Однако Лян Шумин был вовсе не тем человеком, который мог позволить морочить голову себе и другим.

Выслушав то, что сказал Мао Цзэдун, Лян Шумин был потрясен; он никак не мог с этим смириться. Он написал Мао Цзэдуну письмо, в котором говорилось: «Кое-что из того, что было сказано тобой, адресовано мне лично, тут подразумевался я. Ты сказал, что я выступаю против генеральной линии, разрушаю союз рабочих и крестьян. Но я не вкладывал в свои слова такой смысл. Это твое утверждение является неверным. Прошу тебя взять свои слова обратно. И я еще посмотрю, хватит ли у тебя широты души, чтобы сделать это. Найдешь ли ты в себе такое великодушие, будешь ли ты настолько снисходителен?»

В письме также указывалось, что во время выступления Лян Шумина в зале, где он произносил свою речь, Мао Цзэдуна не было, и выражалась надежда на то, что Мао Цзэдун предоставит Лян Шумину такой случай, то есть возможность выступить перед полным залом и в его присутствии. Лян Шумин подчеркивал, что он хотел бы в этом своем выступлении еще раз изложить содержание своей прошлой речи, дабы устранить недоразумение.

В первой половине дня 13 сентября 1953 г. Лян Шумин передал это письмо лично в руки Мао Цзэдуну на самом заседании, то есть сделал это публично.

Мао Цзэдун пригласил его в тот же вечер побеседовать. Их разговор состоялся. Лян Шумин настаивал на том, чтобы Мао Цзэдун устранил недопонимание, недоразумение в его отношении. Мао Цзэдун, со своей стороны, настаивал на том, что Лян Шумин выступает против генеральной линии, и никак не желает признать этого, только и всего. Лян Шумин был крайне разочарован, однако твердо стоял на своих позициях. В ходе этой беседы они неоднократно скрещивали шпаги с Мао Цзэдуном и расстались, как говорится, без радости.

На заседании, которое состоялось 17 сентября, все шло по обычному сценарию. С длинным докладом выступал один из руководителей ЦК КПК, который пространно доказывал, что исторически Лян Шумину всегда была присуща реакционность.

Мао Цзэдун прерывал оратора, чтобы сделать несколько своих вставок в этот доклад. (В 1977 г. Хуа Гофэн счел необходимым опубликовать тезисы этого выступления в 5-м томе «Избранных произведений Мао Цзэдуна».) Содержание реплик Мао Цзэдуна сводилось к следующему:

«Ты (Лян Шумин. – Ю.Г.) хотя и не тот убийца, который орудует ножом, но ты – убийца, орудием убийства людей в руках которого является кисть, перо. И если кто-то тут еще утверждает, что ты – хороший, добрый человек, добропорядочный человек, то я скажу так: ты – человек, который только прикидывается благородным мужем!

…Что же касается твоего членства в нынешнем составе ВК НПКСК, то мы лишать тебя этого членства не будем; более того, и при следующем созыве опять-таки надо будет предложить включить тебя в состав НПКСК, так как ты способен на обман, а кое-кто попадается на твой обман.

…Ведь если бы ты, предположим, со всей ясностью, без обиняков, выступил против генеральной линии и отстаивал необходимость уделить главное внимание, сделать главный упор на сельском хозяйстве, то в этом случае, да пусть даже твои разъяснения были бы путаными и невразумительными, мы и тогда все-таки могли бы тебя извинить. Но ведь ты же не выступаешь открыто, с открытым забралом, со всей ясностью против, а в то же время, по самой сути дела, ты выступаешь против, а вот это-то и есть то, что называется злонамеренными действиями».

Лян Шумин находился, как уже говорилось, в зале и выслушал эти ремарки Мао Цзэдуна, а также этот длинный доклад. Что было делать, учитывая такую позицию Мао Цзэдуна? Имело место открытое противостояние двух мнений. Лян Шумин оказался человеком с очень твердым, просто несгибаемым характером. После окончания выступлений руководителей ЦК КПК Лян Шумин потребовал, чтобы ему тут же предоставили слово для ответа. Однако ему обещали дать такую возможность только на следующий день.

* * *

Во второй половине дня 18 сентября 1953 г. заседание было продолжено. До его начала и Чжоу Эньлай, и другие деятели настойчиво советовали Лян Шумину смириться, признать свою неправоту, публично повиниться перед Мао Цзэдуном, обещая, что в этом случае никаких организационных выводов в отношении Лян Шумина делаться не будет. Однако Лян Шумин отстаивал свое мнение, тем более что это был вопрос всей его жизни: он всегда думал о том, как наладить жизнь китайских крестьян, и в ходе своих многочисленных и продолжительных поездок по стране видел пагубность политики Мао Цзэдуна, ущемление интересов крестьян. Лян Шумин полагал, что кто-то же должен сказать слово в защиту крестьян, и был готов пойти по этому пути до конца, то есть публично заявить Мао Цзэдуну о его неправоте в политике в отношении китайской деревни.

Лян Шумину было дано слово. Он начал говорить, расставляя все точки над «i»:

– Вчерашнее выступление руководителя ЦК оказалось для меня совершенно неожиданным. Оно просто-напросто вышло за рамки всего, что я мог ожидать. Я имею в виду принародное, публичное заявление о том, что мое выступление на заседании НПКСК сделано со злым умыслом, а особенно тот тяжелый акцент, то ударение, с которым произнес свои слова председатель, его совершенно определенное заявление, что я исхожу из дурных намерений, действую злонамеренно. Однако если исходить только из того, что я говорил, выступая в прошлый раз, из моих подлинных слов, и заявлять, что я питаю злые намерения, то это было бы недостаточным основанием для такого вывода. Поэтому-то и бросились выискивать какие-то факты из прошлого, чтобы на основе этих фактов подтвердить, что я, дескать, всегда был реакционером и только потому и сейчас в моей позиции много злонамеренных мыслей. Но что из всего этого следует? Да то, что у меня прибавилось задач. Теперь я должен рассказать, как все это было, когда речь идет об истории, о фактах истории. Иными словами, помимо того, что мне необходимо четко и ясно разъяснить мои взгляды сегодняшнего дня, причем сделать это в первую очередь, речь идет также и о необходимости выяснить, где правда и где ложь и применительно к истории, к фактам истории. А надо вам сказать, что уж если говорить о том, что у меня было общего и в чем я расходился с КПК до освобождения, то это такая вещь, в которую просто невозможно внести ясность в двух-трех словах; тут необходимо, чтобы мне было предоставлено достаточное время…

Лян Шумин только начал это свое ответное выступление. Однако приверженцы Мао Цзэдуна сразу поняли, какова будет направленность речи Лян Шумина, и потому в зале начали раздаваться крики. Лян Шумина прерывали, не позволяли ему продолжать. Мао Цзэдун не желал допустить публичной критики в свой адрес. На этом заседании председательствовал Гао Ган. Мао Цзэдун дал ему знак прервать выступление Лян Шумина, но Гао Ган не сумел или не захотел этого сделать.

Лян Шумин упорно старался со всей полнотой и ясностью разъяснить вопрос, начиная от самых истоков. При этом он понимал, что шум в зале создают подручные Мао Цзэдуна, желающие угодить своему вождю. Лян Шумин пошел на беспрецедентный шаг в практике политической жизни КНР. Он обратился не к залу, а к президиуму заседания, причем не просто к президиуму, а лично к Мао Цзэдуну, показывая, что ссылки на мнение зала тут неуместны. Лян Шумин бросил публичный вызов Мао Цзэдуну, показав, что он не боится открытого сопоставления мнений. При этом Лян Шумин сделал это, выслушав сначала и длинный доклад и ремарки Мао Цзэдуна, то есть дав оппоненту полностью изложить свое мнение. Речь шла, таким образом, о праве на ответ. И Мао Цзэдун оказался в позиции человека, который должен был доказывать свою смелость.

Лян Шумин говорил:

– У меня сейчас есть только одно-единственное требование: предоставьте мне достаточное время. Если вы мне это время не предоставите, это будет несправедливо. Я очень надеюсь на то, что руководящая партия, а также сидящие здесь внепартийные товарищи подвергнут меня испытаниям, проверят меня, то есть предоставят мне возможность, дадут мне случай высказаться, и что это произойдет именно сегодня. Одновременно я также со всей прямотой заявляю следующее: я, со своей стороны, тоже хотел бы подвергнуть испытанию руководящую партию; я хотел бы посмотреть, обладает ли председатель Мао Цзэдун достаточной широтой души, достаточным великодушием и снисходительностью. О какой широте души тут идет речь? Да именно о том, чтобы просто подождать, пока я изложу все это от самых истоков во всей полноте. Дайте мне возможность высказаться со всей полнотой и ясностью, установить причинную связь, установить, что тут к чему, выяснить отношения между причиной и следствием, понять и проанализировать и то, как все это было, и то, как все это будет. А после этого председатель Мао Цзэдун получит возможность кивнуть и сказать: «Да, хорошо; по сути дела у тебя изначально не было никаких дурных мыслей и намерений; тут произошло недоразумение, тут мы ошибочно поняли вопрос». Вот о какой широте души, о каком великодушии я говорю; вот какого великодушия я требую от председателя Мао Цзэдуна.

В этот момент Мао Цзэдун вставил свою реплику:

– Боюсь, что у меня не найдется того великодушия, которое ты требуешь.

Лян Шумин тут же продолжил:

– Председатель, у вас такое великодушие имеется. Если у вас найдется такое великодушие, тогда я буду еще больше уважать вас. Но если у вас действительно нет такого великодушия, тогда я потеряю к вам уважение.

Мао Цзэдун бросил:

– Ну, у меня все-таки хватит великодушия в определенной степени. Иначе говоря, ты все-таки можешь продолжать оставаться членом НПКСК.

Лян Шумин показал, что его такими подачками купить нельзя, что это «не столь важно». Он настаивал на том, чтобы ему дали возможность продолжать свое выступление. Создалась ситуация, при которой продолжать заседание казалось невозможным. Из зала неслись крики: «Не желаем слушать чушь, которую несет Лян Шумин! Не предоставлять демократические права реакционерам! Долой с трибуны Лян Шумина!»

Но Лян Шумин стоял на своем и с трибуны не уходил. Он хотел услышать мнение Мао Цзэдуна. Мао Цзэдун рассердился и сказал:

– Это не важно? Если ты считаешь, что это (оставление за Лян Шумином поста члена НПКСК со всеми привилегиями, которыми пользовались члены этого органа. – Ю.Г.) не важно, тогда это другое дело. Если это не важно, тогда в то время, когда придет срок созывать НПКСК второго созыва, я все-таки буду предлагать тебя в качестве члена НПКСК. А что до всех этих твоих мыслей и точек зрения, то они никуда не годятся; это совершенно определенно.

Лян Шумин продолжал стоять на своем:

– Что касается вопроса о том, быть или не быть мне членом НПКСК, то это дело будущего. Об этом можно было бы поговорить не спеша. Моя же мысль в настоящее время состоит в том, что я хотел бы подвергнуть испытанию правящую партию. Дело в том, что правящая партия часто заявляет нам, что она желает, чтобы существовала самокритика. Так вот я и хотел бы именно посмотреть, что такое эти разговоры о самокритике. Правдивы они или ложны, фальшивы. И если у председателя Мао Цзэдуна достанет такой широты души, тогда я буду еще больше уважать его.

Мао Цзэдун сказал:

– Критика бывает двух видов. Один – это самокритика, а другой – это критика! Так какой же метод нам применить по отношению к тебе? Применить ли нам метод самокритики? Никоим образом. Тут надо действовать методом критики!

Лян Шумин ответил:

– Да я-то ставлю вопрос именно таким образом: хватит ли у председателя великодушия на то, чтобы заняться самокритикой…

Мао Цзэдун реагировал на это так:

– Господин Лян, сегодня ты говори не длинно. Вот мы дадим тебе десять минут на то, чтобы ты изложил основные мысли. Так пойдет?

Лян Шумин заявил:

– Я хотел бы рассказать об очень многих фактах. Как тут уложиться в десять минут? Я надеюсь на то, что председатель отнесется ко мне справедливо.

Тут в зале снова поднялся шум. Многие стали говорить, перебивая друг друга, выражая возмущение позицией Лян Шумина. Мао Цзэдун тоже внес в это свою лепту, сказав:

– Его вопрос или вопрос о нем – это не вопрос, который можно прояснить за несколько часов или за несколько дней; такой вопрос невозможно прояснить и за несколько месяцев… Я хотел бы указать на следующее: вопрос о Ляне – это вопрос не о нем одном, а тут мы, беря в качестве предлога его, то есть самого этого человека, вскрываем его реакционную идеологию с той целью, чтобы всем стало ясно, где тут правда и где тут неправда, то есть ложь. Он – это такой человек, от которого нет никакой другой пользы, и ничего иного из этого извлечь нельзя; у него нет иных заслуг, он играет всего-навсего и именно такую роль. Сейчас я снова предлагаю: пусть он поговорит еще десять минут. Так пойдет, господин Лян?

Лян Шумин повторил, что десяти минут ему мало и что он надеется на справедливость.

Мао Цзэдун, завершая, сказал:

– Ну, какой же ты человек. Суть твоя именно в том, что ты слушаешь и слышишь только самого себя и не слышишь общее мнение. Вот я не даю тебе говорить длинно, и ты утверждаешь, что у меня нет «великодушия». Но ведь общее мнение в том, чтобы не давать тебе говорить. Неужели же у всех нет «широты души» или «великодушия»? Ты опять-таки говоришь еще, что не дать тебе достаточно времени – это означает обойтись с тобой не по справедливости. Но ведь сейчас все тоже не согласны и не хотят слушать твою речь, так что же в этих обстоятельствах будет справедливым? В данное время и в данных обстоятельствах справедливым будет именно не давать тебе выступить на сегодняшнем заседании НПКСК, а позволить выступить с речью на другом совещании. Господин Лян, как твое мнение?

Лян Шумин ответил:

– Как решит председатель.

Тут в зале снова поднялся шум. Было принято решение: большинство выступило против того, чтобы давать слово Лян Шумину. На этом совещание было закрыто.

Лян Шумину так больше и не предоставили трибуну. Он оставался членом НПКСК, но выступать ему больше не пришлось. Контактам же Лян Шумина с Мао Цзэдуном пришел конец.

Этот случай раскрывает столкновение характеров. Мао Цзэдун в этом противостоянии по сути дела потерпел поражение. Он не принял открытого вызова со стороны Лян Шумина.[12]12
  Думается, что цитата из работы Л.С. Переломова поможет лучше представить себе того человека, который не склонился перед Мао Цзэдуном: «Неслучайно один из последних великих конфуцианцев нашего века, пользовавшийся признанным авторитетом среди интеллектуалов региона, профессор Лян Шумин незадолго до своей кончины в 1987 году в беседе с профессором Л.П. Делюсиным утверждал, что основным в учении Конфуция являются не ЛИ («правила», «нормы поведения») и не ЖЭНЬ («человечность», «гуманность»), а ГАН ЦЗЯН – «твердость духа», «стойкость», «упорство» (Переломов Л.С. Слово Конфуция. – М., 1992. С. 91.).


[Закрыть]

В споре Мао Цзэдуна с Лян Шумином нашла коса на камень. И в исторической перспективе, по существу вопроса, Лян Шумин оказался прав: он первым в КНР публично осудил политику Мао Цзэдуна по отношению к крестьянам.

* * *

Мао Цзэдун не мог отказать себе в удовольствии принять в Пекине, в бывшем императорском зимнем дворце, будучи в положении владыки Китая, бывшего последнего императора Цинской династии Пу И. Это произошло после того, как Пу И был интернирован Советской армией в 1945 г. в Маньчжурии, провел некоторое время в Советском Союзе, а затем был передан Мао Цзэдуну. В КНР Пу И подвергли перевоспитанию в условиях лишения свободы, убедились, что он больше не опасен, и отвели ему место научного сотрудника одного из учреждений в столице.

Мао Цзэдун все это время внимательно следил за судьбой Пу И.

Во второй половине 1961 г. Мао Цзэдун у себя дома в Чжуннаньхае устроил обед из блюд родной для него хунаньской кухни. Он пригласил на этот обед четверых почтенных старцев, которые были его земляками (Чжан Шичжао, Чэн Цяня, Чоу Ло, Ван Цзифаня), пятым гостем был Пу И.

Мао Цзэдун взял Пу И за руку и посадил его рядом с собой за стол. Он сказал Пу И:

– Вот ты в свое время был надо мной верховной властью, тем, что называлось «Ваше величество», а я был всего-навсего твоим простолюдином! – И тут Мао Цзэдун положил на тарелочку Пу И ложку кушанья, блюда, приготовленного из горькой хунаньской тыквы, и произнес: – Отведай-ка нашей горькой хунаньской тыквы!.. Ну, какова на вкус? Хороша, а?

Пу И, естественно, ответствовал:

– Вкусна! Вкусна!

Далее Мао Цзэдун спросил:

– А ты еще не женился?

– Нет еще, – отвечал Пу И.

– Тебе еще можно снова жениться! (Пу И было тогда 55 лет. – Ю.Г.) Однако вопрос о твоем браке следует тщательно продумать. Надо подобрать то, что действительно подойдет, потому что речь идет о том, чтобы создать семью на вторую половину жизни.

После обеда Мао Цзэдун пожелал сфотографироваться на память со своими гостями, в том числе и с Пу И.

Что же касается жены, то ее для Пу И, естественно, подобрали соответствующие компетентные органы, и брак был оформлен.

Мао Цзэдуна же продолжали время от времени занимать мысли об императорах. Тут он вспоминал и о Пу И.

В 1963 г. Мао Цзэдун в беседе с одним из иностранцев (с кубинским поэтом) вдруг заговорил о том, что он «приглашал на обед Пу И, и как же тот был этому рад». Пу И, до которого были доведены эти высказывания Мао Цзэдуна, реагировал соответственно: он многократно рассказывал об этом случае и о высказываниях Мао Цзэдуна своей проверенной и санкционированной жене после их свадьбы, сопровождая свои рассказы восхвалениями в адрес Мао Цзэдуна.

В 1964 г. во время собеседования по случаю праздника Весны Мао Цзэдун снова заговорил о Пу И: «Что касается Сюаньтуна (тут Мао Цзэдун назвал Пу И, употребляя его официальное имя, девиз его царствования. – Ю.Г.), то его следует привлекать на нашу сторону, причем делая это по-доброму. Он, как и император Гуансюй (так Мао Цзэдун вспомнил обоих императоров, во времена правления которых ему довелось жить. – Ю.Г.), был тем, кто именовался верховной, высшей властью над нами, был «Его величеством», а я был когда-то одним из простолюдинов, которыми он правил. Я слыхал, что Пу И живет не очень обеспеченно. Получает зарплату всего в 180 юаней в месяц. Этого, пожалуй, слишком мало!» Тут Мао Цзэдун обратился к одному из присутствовавших, к Чжан Шичжао: «Я вот хочу выделить ему некоторую сумму из своих гонораров и через тебя передать ему на улучшение жизни. Нельзя допускать того, чтобы он, как говорится, «после длительных скитаний остался без пищи, у разбитого корыта». Ведь он все же император!»

Пу И, до которого довели и эти высказывания Мао Цзэдуна, сказал своей жене, демонстрируя, что он очень тронут такой заботой: «Да разве мы сейчас плохо живем? Питаться за счет своего труда – вот истинное счастье! – И добавил: – Мы не можем брать деньги председателя (Мао Цзэдуна); сочувствие его мы принимаем. Вот ты скажи: так правильно будет?»

При всем желании попытаться воспринять эти поступки и высказывания Мао Цзэдуна, как пример широты его души и человеческого сочувствия Пу И, никак не получается. Все это напоминало скорее игру кошки с мышью, неумный кураж беспредельного самолюбия, дурного характера, желания удовлетворить свое тщеславие. Ведь Пу И ничего дурного лично Мао Цзэдуну (да и никому другому) не сделал в свою бытность императором Цинской династии, так как был тогда еще младенцем (при восшествии на престол Пу И было 2 года, а в момент свержения – 5 лет. – Ю.Г.), а затем Пу И стал игрушкой в руках японцев и самостоятельных действий предпринимать тоже не мог. При всех своих личных недостатках Пу И все-таки не заслуживал такого отношения к нему. Надо также сказать, что Пу И принадлежал к императорской династии выходцев из очень малочисленной группы жителей Китая маньчжуров, а не к ханьцам, составляющим подавляющее большинство населения страны, и потому был абсолютно исключен вариант возвращения Пу И к власти над Китаем. Он не был и в этом смысле опасен для Мао Цзэдуна.

* * *

Другой пример из жизни Мао Цзэдуна говорит о том, как он поступал с людьми, которых начинал считать своими врагами внутри руководства партии.

В 1954 г. Мао Цзэдун спросил у Ло Жуйцина, занимавшего в то время пост министра общественной безопасности КНР и ведавшего охраной председателя ЦК КПК и КНР:

– А что, если мне отойти на вторую линию? Кому тогда поручить вести дела на первой линии?

Ло Жуйцин ответил:

– Если председатель отойдет и займет вторую линию, тогда на первой линии руководить должен товарищ Лю Шаоци. Вот только…

Тут Ло Жуйцин запнулся и замолк. Он имел в виду появившиеся и распространявшиеся в то время слухи, наносившие ущерб авторитету Лю Шаоци.

Мао Цзэдун не стал дожидаться, пока Ло Жуйцин закончит фразу. Он сказал своему главному тогда специалисту по особым делам и политическому сыску:

– У тебя нюх не тонкий. Ты не различаешь, где дурно пахнет, откуда тянет вонью. – Затем добавил: – Все люди спят по-разному. Одни просто на кровати, а другие предпочитают залезть, как говорится, внутрь барабана, отгородиться от мира. На мой взгляд, ты спишь именно так, то есть в барабане. Да известно ли тебе, что кое-кто замышляет заговор, организует и создает в Пекине подпольный штаб? Вы вот утверждаете, что охраняете и защищаете меня как свое знамя. Так почему же вы прислушиваетесь к этим россказням? Почему не спросите у меня, у своего знамени: правду тут говорят или ложь распространяют? – После паузы Мао Цзэдун продолжил: – Заговор замышляет, создает и формирует подпольный штаб не кто иной, как Гао Ган, именно Гао Ган. Когда я отойду на вторую линию, он хочет стать заместителем председателя партии.

Вскоре после этого разговора Мао Цзэдун собрался поехать в Ханчжоу, а перед отъездом созвал совещание, на которое были вызваны, в частности, Ло Жуйцин и Гао Ган. Во время совещания Мао Цзэдун сказал, что во время его отсутствия в Пекине его будет замещать Лю Шаоци. Подтверждая эти свои слова, Мао Цзэдун кивнул и добавил:

– В настоящее время в Пекине кое-кто поднимает нехороший ветер, ведет подпольную работу. – Тут он сделал жесты, сказав: – В ЦК этому ветру дается вот такое направление, – Мао Цзэдун указал вверх. – Но этот ветер дует также и сюда, – Мао Цзэдун показал рукой вниз. – Нам всем надо быть внимательными.

В заключение Мао Цзэдун спросил:

– Ну, вы согласны с этим или возражаете?

В КНР утверждали, что Гао Ган густо покраснел и через силу произнес:

– Согласны.

Вечером того же дня Гао Ган позвонил Ло Жуйцину и сказал, что хотел бы приехать к нему домой поговорить. Ло Жуйцин ответил:

– Да не надо тебе приезжать. Если есть какое дело, поговорим у тебя.

Положив трубку, Ло Жуйцин тут же позвонил Мао Цзэдуну и доложил о разговоре с Гао Ганом. Мао Цзэдун сказал:

– Поезжай, да поскорее. Посмотрим, что он скажет.

Ло Жуйцин приехал к Гао Гану домой, и тот сказал, что следует должным образом оберегать здоровье председателя (Мао Цзэдуна. – Ю.Г.). При этом обследование здоровья Мао Цзэдуна надо проводить там же, где живет председатель. Гао Ган многократно повторял, что необходимо действовать со всем вниманием, не допуская небрежности, поверхностного подхода.

Далее Гао Ган сказал, что следовало бы создать в КНР Совет министров и что в этом вопросе он согласен с Линь Бяо. Говоря все это, Гао Ган явно чувствовал себя не в своей тарелке и даже несколько в замешательстве.

Ло Жуйцин ответил:

– Я буду внимательно следить за состоянием здоровья председателя. – И добавил: – Что же касается вопроса о Совете министров, то председатель, вероятно, с тобой не согласится.

На этом Ло Жуйцин распрощался и уехал.

Вообще говоря, в человеческом плане выступление Мао Цзэдуна против Гао Гана высветило темные стороны его характера. Ведь Мао Цзэдун сам выдвигал Гао Гана, даже противопоставлял его Чжоу Эньлаю как премьеру ГС КНР, а потом отдал на растерзание его недругам – Чжоу Эньлаю, Лю Шаоци, Чэнь Юню, Дэн Сяопину, которые сочли возможным, учитывая настроения Мао Цзэдуна, объединиться и не допустить ввода Гао Гана в круг высших руководителей партии и страны. При этом к Гао Гану Мао Цзэдун тут же пристегнул и руководителя партийной организации Восточного Китая Жао Шуши. Тем самым он хотел избавиться и от него, и от других свидетелей попыток самого Мао Цзэдуна в 1940 г. сговориться с японскими оккупантами Китая. Кстати, в этой связи был репрессирован и один из руководителей Шанхая того времени Пань Ханьнянь. Двурушничество и предательство Мао Цзэдуна проявились в этом факте совершенно очевидно.

Одновременно эти факты высвечивают и отношение Мао Цзэдуна к Ло Жуйцину, в то время руководителю сыскных служб и его охраны. Не случайным представляется и то, что Мао Цзэдун во время «культурной революции» репрессировал Ло Жуйцина в связи с тем, что видел в нем сторонника Лю Шаоци.

* * *

В задачу автора этого очерка не входит анализ внутрипартийной борьбы в КПК. Но все вышеупомянутые эпизоды свидетельствуют о том, что характер Мао Цзэдуна являлся причиной напряженного состояния руководителей ЦК КПК, что подозрительность Мао Цзэдуна распространялась на всех людей из его окружения. Все боялись Мао Цзэдуна, а он сознательно формировал именно такую обстановку и стремился к тому, чтобы в руководстве партии все друг друга подозревали, все друг за другом следили и все докладывали ему о поведении своих коллег. Мао Цзэдун любил сидеть всегда в центре паутины и не допускать появления других, опасных с его точки зрения, центров. При этом свое слово Мао Цзэдун ставил превыше всех фактов, законов, инструкций и т. д. Судя даже по приведенным деталям поведения Мао Цзэдуна, с ним действительно было по-человечески страшно всем тем, кто с ним соприкасался. Тот, кто не боялся, например Пэн Дэхуай, со временем пропадал, лишался и своей доли власти и самой жизни.

Трагической была судьба и некоторых личных секретарей Мао Цзэдуна, людей, которые годами работали рядом с ним, в его доме, выполняя конфиденциальные его задания, хорошо понимая его мысли и умея помогать ему в работе.

Одним из таких секретарей был Чжоу Сяочжоу, талантливый выпускник Пекинского педагогического университета, которого Мао Цзэдун в 1936 г. в возрасте двадцати пяти лет взял к себе на работу в качестве своего секретаря. Чжоу Сяочжоу отличала критическая направленность ума, стремление выяснять все до конца. Ему приходилось поправлять и ошибки в первых вариантах работ Мао Цзэдуна.

После создания КНР Чжоу Сяочжоу стал кандидатом в члены ЦК КПК, первым секретарем комитета КПК провинции Хэнань.

В 1959 г. на Лушаньском совещании Чжоу Сяочжоу правдиво рассказывал о положении в провинции, требовал исправить «левый» уклон, не отвечавший, во всяком случае, реальной действительности. За это Чжоу Сяочжоу, с санкции Мао Цзэдуна, был включен в число членов «антипартийной группы» во главе с Пэн Дэхуаем, снят с поста первого секретаря провинциального парткома и отправлен работать заместителем секретаря партячейки народной коммуны Даяо уезда Люян провинции Хунань. В 1962 г. он был переведен на должность вице-президента академии общественных наук Центрально-Южного Китая в Гуанчжоу. В 1966 г. погиб во время репрессий в ходе «культурной революции».

Столь же, если не еще более, трагична судьба другого личного секретаря Мао Цзэдуна Тянь Цзяина. 15 сентября 1956 г. Мао Цзэдун произнес вступительное слово на восьмом съезде КПК. Оно всем понравилось. Мао Цзэдуна наперебой поздравляли с успехом. Но Мао Цзэдун сказал: «Оно написано не мной. Это идет от молодых. Автора зовут Тянь Цзяин. Это мой секретарь».

Тянь Цзяин начал работать секретарем Мао Цзэдуна с августа 1948 г. Он внес вклад в разработку первой Конституции КНР, «Проекта примерного Устава сельскохозяйственных производственных кооперативов». Редактировал первые четыре тома «Избранных произведений» Мао Цзэдуна, сборники его стихотворений. Был членом редколлегии журнала «Хунци» и т. д. Интересно отметить, что это был самоучка. У него не было никаких степеней и званий, дипломов и образования. Восхищения Мао Цзэдуна и признания его заслуг обществом он добился своим умом и трудом.

Изначально его звали Цзэн Чжэнчан. Он родился в январе 1922 г. в Чэнду. Рано потерял отца и мать. Был вынужден из-за материальных трудностей бросить среднюю школу. Стал зарабатывать на жизнь как журналист и в 1936—1937 гг. опубликовал много статей под псевдонимом Тянь Цзяин. Он исколесил практически почти всю страну. Его единственным багажом и достоянием были книги.

Работая при Мао Цзэдуне, Тянь Цзяин пытался сдерживать проявления того, что именовалось «крайней левой идеологией», и не допускать ошибок такого характера. Например, после состоявшегося в 1961 г. всекитайского совещания, на котором присутствовали семь тысяч человек, на основании результатов проведенных по итогам указанного совещания широкомасштабных и серьезных обследований, Тянь Цзяин, по указанию Лю Шаоци и Дэн Сяопина, представил Мао Цзэдуну предложения о закреплении производственных заданий за крестьянскими дворами и одновременно составил проект документа о мерах, направленных «на восстановление сельского хозяйства». Тянь Цзяин выдвинул курс на многоукладную экономику, который и включал в себя предложения о доведении производственных заданий до каждого крестьянского двора. Вскоре внутри партии все те, кто выступал за это, были подвергнуты критике. Тянь Цзяин был вынужден писать объяснения и каяться в ошибках. Характерно, что при этом он так и не упомянул о том, что выдвигал предложения Мао Цзэдуну по поручению Лю Шаоци и Дэн Сяопина, то есть принял ответственность на себя, спас Лю Шаоци и Дэн Сяопина. Тянь Цзяин также не перекладывал ответственность на тех, кто проводил обследования в низовых организациях и ячейках.