Текст книги "Убийца из детства"

Напротив трехэтажного здания школы Журавлев снова остановился. Вспомнил, как третьеклассником проезжал мимо в трамвае и увидел, что идущий по заросшей травой тропинке между школой и соседним домом мужчина достал из заднего кармана брюк носовой платок и у него из кармана выпал кошелек. Журавлев ломанулся к выходу. На следующей остановке выскочил из вагона и на одном дыхании пробежал целый квартал. Вот она, тропинка. Журавлев долго бродил по траве, каждую секунду опасаясь, что хозяин кошелька, обнаружив пропажу, может вернуться. Не вернулся. Журавлев нашел кошелек, сунул его за пазуху и со всех ног помчался прочь. Через два квартала он зашел на стадион, сел на пустую деревянную трибуну и, убедившись, что за ним никто не наблюдает, отважился открыть кошелек. Там было чуть больше двух рублей. По тем временам, немалые деньги. Двадцать порций мороженого.

Журавлев обогнул школу. Вон там, за корпусом спортивного зала, он дрался с Витькой Чертковым. Вспомнить смешно: из-за стирательной резинки. Началось все на уроке рисования. Журавлев сидел тогда на третьей парте, а Витька на второй, перед ним. Вдруг Чертков обернулся, схватил у Журавлева резинку и снова отвернулся. Журавлев ткнул нахала в спину карандашом. Один раз, второй. После третьего Чертков обернулся и показал кулак. А после урока они пошли за угол школы разбираться. Секундантов набралось чуть ли не полкласса. Подрались. До крови дело не дошло, хотя мутузили друг друга серьезно. Оба считали себя победителями. Мнения секундантов тоже разделились.

Журавлев вспомнил, как однажды, когда он и Чертков проходили мимо двухэтажного дома, Витька вдруг сказал: «Слабо забраться по углу дома до крыши?» Дело в том, что на углах зеленой «деревяшки» были с равными интервалами прибиты выкрашенные в белый цвет дощечки. Видимо, автор этого изобретения считал, что его находка придаст невзрачному дому свежесть, а то и изыск. Журавлев ответил: а ты? Чертков, ни слова не говоря, подбежал к дому и, словно обезьяна, вскарабкался по дощечкам до крыши. Коснулся ее рукой, так же ловко спустился и посмотрел на приятеля победным, торжествующим взглядом. Журавлеву ничего не оставалось, как повторить достижение приятеля. Тем более что на другой стороне улицы он заметил девчонок из своего класса, которые остановились и с интересом наблюдали за состязанием мальчишек в ловкости и храбрости. Он стал взбираться по дощечкам и вдруг понял, что попался на удочку приятеля. Дело в том, что на Черткове были резиновые кеды, а на Журавлеве сандалии с подметкой чуть ли не из картона, скользкой и негнущейся. Журавлев чувствовал, что его ноги вот-вот соскользнут с узкой дощечки. Если это случится, удержаться на одних руках не удастся. И тогда…

Он все-таки забрался до самого верха. Коснулся рукой крыши и спустился. Когда подходил к Черткову, все внутри кипело. Как хотелось врезать в ухмыляющуюся рожу провокатора. Но сдержался. Сам виноват. Интересно, где Чертков сейчас?

Родной район закончился. Первая часть намеченного на сегодня плана выполнена. Место, где стоял когда-то его дом. Посмотрел. Прогулка в детство не принесла радости, но Журавлев и не надеялся на другое. Теперь ему предстояло продолжить поиски Альки.

Домоуправление он нашел быстро. Добрые люди подсказали. Неприметная табличка справа от входа в подъезд ничем не примечательной «хрущевки» подтверждала, что его не обманули. Он зашел в темный и не блещущий чистотой подъезд. Домоуправление расположилось в трех соединенных квартирах первого этажа. Полутемный коридор, освещенный тусклой лампочкой. Двери всех комнат распахнуты. За заваленными бумагами столами сидят женщины. На заглядывающего в их кабинеты Журавлева смотрят неодобрительно. Понятно почему. Неприемный день. Он прочитал об этом на табличке у входа. Но ему некуда деваться. Не может он ждать.

Да и эти дамочки, если сказать им правду, тоже вряд ли проникнутся сочувствием. Пришлось на ходу придумывать объективную причину, что заставила его не подчиниться строгим правилам внутреннего распорядка учреждения. Журавлев объяснил женщинам, что приехал из другого города всего на два дня. Что там, где он живет, у него есть друг. Точнее, был. Друг умер, но перед смертью попросил его приехать сюда и отыскать его сестру, с которой тот в силу некоторых личных обстоятельств не общался много лет. Зачем? Чтобы выполнить последнюю волю усопшего. В чем она заключается? Он не может сказать. Друг сказал, что сестра живет в доме номер восемнадцать по улице Нестерова. Но оказалось, что тот дом давно расселен. Времени у Журавлева мало. А выполнить последнюю волю друга – дело святое. Поэтому он просит милых женщин войти в его положение и помочь отыскать Августу Святову. Это ее девичья фамилия. Сейчас у нее, скорее всего, фамилия мужа. Друг не знал, замужем сестра или нет. Еще Журавлев сказал внимательно слушающим его женщинам, что понимает: не зная фамилию человека, искать его трудно. Но он надеется, что дом невелик, людей в нем жило немного, а имя Августа довольно редкое, и если окажется, что в доме жила Августа, то наверняка она и есть сестра друга.

Как ни странно, история получилась у Журавлева настолько правдоподобная, и рассказал он ее так убедительно, что его слушательницы расчувствовались, словно посмотрели очередную серию мыльной оперы. Особенно растрогалась начальница. Едва слезу не пустила. Впрочем, остальных рассказ Журавлева тоже впечатлил. Одна из дамочек отправилась в архив, а остальные усадили Журавлева за свободный стол. Дабы хороший человек не скучал, угостили горячим чаем. Сами снова уткнулись в гроссбухи, а Журавлев сидел и неторопливо прихлебывал чаек в надежде успокоить этим совесть, что закопошилась в груди, недовольная его враньем.

Сотрудница вернулась из комнаты с архивами, и по разочарованию на ее лице Журавлев понял, что найти следы Альки ей не удалось. Ее коллеги во главе с начальницей тоже расстроились и смотрели на Журавлева так виновато, что ему пришлось их успокаивать.

– Может быть, вам в ЗАГС обратиться? – предложила начальница.

– Да, конечно! – Журавлев изобразил на лице радость, словно такая мысль ему не приходила в голову. – Спасибо большое! Извините, что оторвал вас от работы!

Он поспешил удалиться, а через полчаса уже рассказывал ту же историю заведующей районным отделением ЗАГСа. Заведующая, если судить по ее реакции на рассказ, не принадлежала к числу любителей мыльных опер. Тем не менее не выставила просителя за дверь, а вызвала к себе одну из сотрудниц.

– Ленок! – сказала она появившейся в кабинете молоденькой девушке. – Помоги человеку!

И повернулась к Журавлеву:

– Леночка все сделает. Скажите ей данные на женщину, которую ищете, и оставьте ей номер вашего телефона. Если она что-то найдет – позвонит.

Журавлев вышел из ЗАГСа, не испытывая особых надежд на успех предприятия. Леночка постарается, конечно. Девчонка сразу видно и добрая, и отзывчивая. Но шансов найти следы Альки у нее немного. Призрачные, прямо скажем, шансы. Развал Советского Союза, горбачевская перестройка, гайдаровский дефолт и прочие потрясения переходного периода с дороги к светлому будущему для всех и каждого на тропу, ведущую к капитализму, где счастье улыбнется только избранным, – все это не могло не сказаться на такой тонкой материи, как делопроизводство и архивы. Скорее всего, все данные того времени, как и в домоуправлении, унесло могучим ураганом сотрясавших страну перемен. Но чем черт не шутит! Вдруг повезет? Ведь может такое случиться! Бывают же иногда чудеса! Редко, но бывают! И тогда я увижу Альку!

«Только вот узнаю ли? – спросил себя Журавлев. – Столько лет прошло. Роды, болезни, образ жизни – все могло сказаться».

«Алька! Почему я не могу забыть тебя? Да и не хочу! Почему мне так необходимо найти тебя? Зачем? Ведь ни при каких раскладах мы уже не будем вместе. Да что там вместе. Общаться, обмениваться письмами, переговариваться по Скайпу, слать друг другу поздравления с праздниками и днем рождения, делиться радостями и горестями, встречаться – даже этой малости не будет. Слишком мало мы были знакомы. Слишком давно расстались. Слишком разные жизни прожили. Нет между нами ничего общего. Цифры на подоконнике…» Но она их уничтожила. Старый дом? Так и ему недолго осталось стоять.

Журавлев не чувствовал вины перед женой. Во-первых, потому, что когда знал Альку, с Иркой не был знаком. И если представить хотя бы на мгновение, что он и Алька не расстались тогда, то о том, что есть на свете такая красивая, умная, добрая и нежная, но вспыльчивая девушка по имени Ирка он никогда бы не узнал. Так что в его поисках Альки нет ничего, что можно назвать предательством по отношению к супруге. Всего-то память об ушедшей молодости. Но из-за не знающей границ ревности Ирины, ее взрывного характера, рассказать ей про Альку нельзя. Потому что она никогда не поверит, что он ищет бывшую любовь вовсе не для того, чтобы уйти к ней. Она высмеет мужа за чувство вины перед Алькой. Которое по ночам заставляет его до боли в челюстях закусывать подушку, чтобы не испугать жену рвущимся из груди стоном. Ирка не поверит, что такое возможно.

– Все так, – вздохнул Журавлев. Но найти Альку надо!

Молодость – пора ошибок. А зрелость и идущая за ней старость – время платы за них. Чувство вины перед Алькой, необходимость попросить у нее прощения – это его плата за легкомысленность юности.

От грустных мыслей Журавлева отвлек звонок телефона.

– Боря! – услышал он в трубке бодрый голос Генки Данилова. – Ты еще не уехал? Чем занимаешься? Приглашаю ко мне на дачу! Я тут по кое-каким делам прикатил. Сейчас собираюсь обратно. Поехали. Посмотришь мою лачугу. Свежим воздухом подышишь. Все лучше, чем в городской духоте париться. Поедешь?

– Даже не знаю, – растерялся Журавлев.

– Нечего и знать! – ответил Генка. – Ты где сейчас?

И Журавлев не стал спорить. Если Леночка позвонит, то ближе к концу дня. Даже если она что-то отыщет, вечером никуда не пойдешь. Он посмотрел на табличку на ближайшем доме, продиктовал Генке адрес.

– Через десять минут буду! – радостно воскликнул приятель.

Журавлев убрал телефон. Дождь между тем закончился, небо немного поднялось, хмарь его стала настолько рыхлой, что сквозь нее можно было видеть мутный неяркий круг рвущегося подсушить и согреть промокшую землю солнца. Журавлев свернул зонтик и в ожидании Генки прогуливался по тротуару, лавируя между лужами. Почему у нас обочины всегда выше тротуара и дороги? Неужели дорожникам непонятно, что если сделать наоборот, луж не будет?

Генка приехал на громоздком, впечатляющем размерами и низкой квалификацией придумавших его дизайнеров «патриоте». Машина была заляпана грязью чуть ли не по крышу.

– Ты не смотри, что моя машина бледно выглядит! – сказал Генка, пожимая Журавлеву руку, когда тот взгромоздился на высокое и неудобное сиденье рядом с ним. – Такой проходимости, как у нашего уазика, нет ни у кого. А для меня это самое важное. На японских да немецких жужжалках в мою деревню не проехать!

Он презрительно кивнул в сторону кстати попавшегося навстречу забугорного «седана».

– Где твоя дача? – спохватился Журавлев. – Не очень далеко?

– За полчасика доедем. Помнишь, где военный аэродром?

– У озера? – уточнил Журавлев.

– Ага! Моя дача на берегу. Свой выход к воде.

– Блатное место, – заметил Журавлев.

– А то! – довольно ухмыльнулся Генка. – Пришлось подсуетиться. Хорошо, что подъезд к дому непростой. Поэтому любителей выпить на природе, пошуметь, шашлыки пожарить возле моего дома не бывает. Сейчас сам увидишь, как у меня тихо и уютно.

В том, что дача Генки надежно защищена от набегов любителей полакомиться шашлыками на берегу тихого озера, Журавлев убедился уже через полчаса. Они отъехали километров на десять от города и свернули в сторону городка военных летчиков. Проехали вдоль него, потом – мимо примкнувшего едва ли не вплотную к нему садоводства, и выехали в чистое поле. Генка уверенно повел свой «патриот» вокруг озера сквозь заросший осокой болотистый луг, где не было никакой дороги, а правильное направление угадывалось только по пробитому машиной, скорее всего, Генкиным уазиком, коридору в высокой траве с колеей в нем, заполненной коричневатой водой.

– Ну и в болото же ты забрался! – вырвалось у Журавлева.

– Не торопись, дружище! – весело ответил Генка. – Это, так сказать, моя полоса безопасности. Дом у меня на высоком берегу.

«Уазик» въехал на зыбкую хлябь. Натужно урча, он пробивался по зыбкой хляби, хотя мотало его нещадно и порой Журавлеву казалось, что машина непременно застрянет в болотной жиже. Он бросил взгляд на Генку и по спокойной уверенности на лице одноклассника понял, что его опасения излишни. Так и оказалось. Вскоре они выехали на противоположный военному городку и садоводству берег, и Журавлев убедился, что Генка не соврал. Место высокое, белый мох под ногами, высокие сосны с идеально прямыми стволами, такие раньше называли мачтовыми, вид на гладь озера.

Генка притормозил перед воротами в невысоком заборе, за которым виднелась крытая красной металлочерепицей крыша дачи. Нажал кнопку на брелоке, и ворота бесшумно отъехали в сторону. Уазик плавно заехал в Генкины владения.

– Вот, Боря, мы и приехали! – торжественно объявил Генка. – Выходи! Полюбуйся на мою лачугу! Будь как дома!

Журавлев вышел из машины. И сразу же на него обрушилась тишина. Не пугающая, не давящая. Наоборот. Обволакивающая тихой нежностью и робкой лаской. Наполненная легким шелестом листвы да стрекотанием кузнечиков. Нет городского шума. Не визжат тормоза машин. Не заставляют вздрагивать вскрики клаксонов. Нет удушливого запаха выхлопных газов. Ничего этого нет! Воздух чистый и прозрачный! С ароматом сосновой смолы. Дышится легко.

– Да уж! Лачуга! – не смог скрыть восхищения Журавлев, глядя на двухэтажный дом из оцилиндрованных бревен, похожий на царские хоромы из мультфильмов про Ивана Царевича. С высокого крыльца уже спускалась улыбчивая женщина в нехитром дачном наряде.

– Знакомься, Боря. Это моя жена Валя! А это, Валюша, мой однокашник Боря Журавлев. Вот, уговорил его приехать к нам. Посмотреть, как живут некоторые его сверстники.

– Очень приятно! – улыбнулась Журавлеву Генкина супруга. – Гена мне о вас рассказывал.

– Давайте без интеллигентских церемоний! – прервал ее Генка. – Общаемся на «ты»! Нет возражений?

Никто не спорил. Генка удовлетворенно хмыкнул.

– Как банька? – спросил он супругу.

– Готова!

Генка повернулся к гостю:

– Ты, Боря, как к баньке относишься?

– Обожаю! – улыбнулся ему Журавлев.

– Значит, делаем так! – заключил Данилов. – Сначала – экскурсия по моим владениям. Потом – банька. А потом – торжественный ужин. Возражения есть? Нет! Тогда – вперед!

Они уже отошли от дома на несколько шагов, когда Генка вдруг резко обернулся:

– Валюша! – крикнул он поднимающейся в дом жене. – Беленькую не забудь в холодильник поставить!

И повернулся к Борису:

– Ты как? Беленькую употребляешь? У Татьяны ничего не пил. Трезвенник? Или здоровье не позволяет?

– Нет, не трезвенник, – успокоил его Журавлев. – И здоровье пока позволяет. Только не увлекаюсь я этим делом. А на встрече у Татьяны… с дороги был. Устал. Не хотелось.

– Ты тогда сказал, что свою цистерну уже выпил, – напомнил Генка. – Это что, шутка такая? Или было дело?

– По молодости всякое бывало! – улыбнулся в ответ Журавлев.

– Вот это мне нравится! – признался Генка. – Что не прикидываешься святым! У каждого в жизни есть такое, в чем и себе-то признаваться не хочется. Не то, чтобы рассказать. Я тоже не сразу стал, как мой внук говорит, правильным пацаном. Вовремя остепенился.

Они шли по выложенной поставленной на ребро галькой дорожке, спускающейся к озеру. По краям дорожки стояли светильники. Дорожка обогнула небольшой холм, и перед ними открылся великолепный вид. Нетронутая рябью зеркальная гладь озера с перевернутыми вершинами вниз отражениями стройных сосен противоположного берега и комочками белых облаков на голубеющем небе, уже сменивших утреннюю хмарь – от такой картины захватывало дух. С берега в озеро уходил деревянный пирс.

Сначала Журавлев не понял, куда делись военный городок и садоводство, ведь они на том берегу. Спросил Генку. Тот объяснил, что они скрыты за мысом.

– Я же не просто так место выбирал! – горделиво сказал он. – Со смыслом. Чтобы никакие халупы мне вид не портили. Этот причал мой. Я с него рыбу ловлю. Не потому что она мне нужна. Так, для развлечения. Иногда.

– Причал есть, а лодки нет, – заметил Журавлев.

– Ага! – радостно воскликнул Генка. И тут же посерьезнел.

– И лодка у меня есть, и прогулочный катер. Видишь, вон там, в камыше проход? Это канал. Знал бы ты, как его рыли! Сколько я за него заплатил! Зато теперь у меня катер стоит у причала прямо за домом. Никому глаза не мозолит. Ни завистникам, ни шпане.

Они постояли на берегу, помолчали. Журавлев смотрел на тихую воду, на плывущие в ней облака и слушал тишину. Но Генке не терпелось продолжить экскурсию.

– Пойдем дальше? – нетерпеливо спросил он.

Он провел Журавлева вдоль берега, и Журавлев увидел вторую, малоприметную дорожку от берега к дому.

– Та дорожка, по которой мы на берег пришли, так сказать, парадная, – пояснил гостю Генка. – А эта другого назначения. Я по ней из баньки в озеро голышом бегаю.

За бугром открылась банька размером с приличный дом.

Невдалеке от бани, прямо в холме, скрывающем дом, Журавлев увидел большую дверь с большим, старинным навесным замком на ней.

– Бомбоубежище? – вырвалось у Журавлева.

– Можно и так сказать, – усмехнулся Генка. – Но вообще-то там у меня сарай, погреб, мастерская и все такое прочее. Идем!

В его руке появился большой ключ с хитроумной бородкой. Заметив удивленный взгляд Журавлева, весело пояснил:

– Замок-то антикварный. Наверное, у какого-нибудь купца на двери склада висел. И ключ соответствующий. Бронза! Видишь, как потемнела.

– Серьезный замочек, – осторожно заметил Журавлев.

– Ерунда! – фыркнул Генка. – Выглядит серьезно, но на деле – чистой воды фигня! Открывается гвоздем. Он у меня так висит. Для прикола.

Генка открыл замок и распахнул дверь:

– Входи!

В коридоре было темно и прохладно. Генка отыскал выключатель, щелкнул им, и тотчас вспыхнул яркий свет. Журавлев увидел перед собой три двери: одну прямо перед собой и по одной справа и слева. Он невольно улыбнулся:

– У тебя, Гена, тут как в сказке! Налево пойдешь, направо пойдешь…

Генка вышел из-за спины гостя и остановился перед ним.

– Там мои закрома! – сказал он и распахнул левую дверь. Перед глазами Журавлева открылись ровные ряды полок, заставленные стеклянными банками, за пыльными боками которых краснели помидоры, зеленели огурцы и много чего еще.

Насладившись впечатлением, которое произвело на гостя хранилище, Генка прикрыл дверь и тут же распахнул соседнюю:

– А здесь – мастерская!

И снова Журавлев убедился, что Генка – мужик хозяйственный. Аккуратный верстак, над ним полки с инструментами. Но главное – непривычная для мастерской чистота. Ни пыли, ни стружки.

А Генка уже открыл третью дверь и объявил:

– А это, как теперь модно, комната психологической разгрузки!

Он жестом предложил Журавлеву войти. За дверью оказалась большая квадратная и хорошо освещенная комната. Журавлев посмотрел вперед и замер в изумлении. Комната была разделена пополам большим и толстым стеклом, идущим от пола и до потолка. За стеклом были настоящие джунгли с причудливого вида растениями, толстыми стеблями извивающихся лиан, с разбросанными на полу большими камнями и бегущим между ними ручейком с прозрачной водой.

Журавлев недоуменно посмотрел на Генку.

– Террариум, – ответил на немой вопрос друг детства. – В нем Петя живет. Видишь его?

Журавлев снова уставился на террариум и только теперь понял: то, что он принял за лиану, на самом деле оказалось огромной змеей. Серо-коричневые пятна на его коже, разделенные извилистыми белыми полосками делали животное почти незаметным. Большие темные глаза на светлой, с красноватым оттенком голове змеи внимательно смотрели на гостя.

– Цейлонский тигровый питон! – гордо объявил Генка. – Правда красавец?

– Да уж, – ответил Журавлев, поеживаясь под пронзительным взглядом питона. – Где ты его взял?

– Достал! – уклончиво ответил Генка. – По случаю.

– А зачем он тебе?

– Чтобы было! – рассмеялся Генка.

– Чем ты такого зверя кормишь?

– Гостями, – снова хохотнул Генка.

Он бросил быстрый, изучающий взгляд на Журавлева. Заметив, что шутка тому не понравилась, обнял его за плечи:

– Извини, шутка плоская. Но Чушкину понравилась. Он даже предложил мне заключить договор на поставку пищи для питона. Сказал, что будет выбирать из своих клиентов самых жирных.

Журавлев усмехнулся. Генка посерьезнел:

– А кормлю я его, Боря, кроликами. Вон там, – он показал рукой куда-то в угол. – Там у меня крольчатник. Этой зверюшке вынь да положь каждую неделю двух кроликов.

Когда Журавлев выходил из террариума, ему показалось, что он чувствует на затылке внимательный, оценивающий взгляд питона.

Потом была банька. Журавлев уже не удивлялся, что у Данилова все на высшем уровне. Но чтобы сделать хозяину приятное, восторженно нахваливал и баньку, и парилку, и все остальное. Слушая его, Генка довольно хмыкал.

– Лучше русской бани ничего нет и быть не может! В прошлом году тоже у Таньки собирались. Вася хвастался своей работой. Позвал нас посмотреть своими глазами, как там здорово. Короче, сходили мы. Костя, Сашка, Борька и я. Ну и что? Я только убедился, что сауны, турецкие бани, японские – все эти заморские глупости – фигня на постном масле!

Напарившись досыта, накупавшись в бассейне, они закутались в простыни, и Генка повел гостя в бильярдную.

– Какое пиво будешь? – деловито осведомился он, открыв большой холодильник. – Есть «Гиннес», «Будвайзер»…

– Что-нибудь светлое.

Некоторое время они, с банками пива в руках, сидели молча.

– Ну вот! – удовлетворенно рыгнул Генка, опустошив банку. – Дефицит электролитов восстановили! Теперь можно и поговорить. Ты детство свое вспоминаешь?

– Конечно!

– А что именно? – продолжал допытываться Генка.

– Да разное, – пожал плечами Журавлев. – Когда что. По ассоциации…

– По ассоциации, говоришь, – повторил Генка. – То есть случайно и бессистемно?

– Ну, примерно так, – проговорил Журавлев. – Ты к чему клонишь?

– А к тому, Боря, что все в жизни должно быть правильно! – с назидательными нотками в голосе ответил Генка. И для пущей убедительности поднял вверх палец. – Потому что там смотрят за тем, что мы делаем на Земле. Я свою жизнь очень часто, так сказать, пролистываю от начала до конца. Смотрю, что в ней сделал так, как надо, где был прав, а где нет. Вот, например, я знаю, что в школе меня недолюбливали. А знаешь, почему?

– Да откуда же? – ответил Журавлев, удивляясь Генкиному интересу к такому пустяку. – Может – да, может – нет. А если и не любили, какое это имеет значение? Теперь, когда мы уже кто лысый, кто седой? Забылось все!

– Не прав ты, Боря! – возразил Генка. – Знаешь ведь… Ничто на Земле не проходит бесследно. Наше прошлое живет с нами. И если в нем есть что-то неправильное, нам приходится за это отвечать.

– На Страшном суде?

– Про Страшный суд не знаю. А в земной жизни – это точно.

– Так ты это про Надежду! – догадался Журавлев. – Знаешь… даже если согласиться с тобой. Все равно ни у кого нет права вершить такой суд на Земле.

– Права нет, а суд есть! – ответил Генка. – Ты думаешь, Надю просто так убили?

– А ты как думаешь?

– Убил ее любовник! – уверенно ответил Генка. – Тут к бабке не ходи! Но почему он это сделал?

– Приревновал…

– Не только! – Генка поднял вверх указательный палец. – Просто ей пришло время ответить за грехи!

– Ты имеешь в виду того господина, что смотрит за нами оттуда! – Журавлев тоже показал пальцем в потолок.

– Да как хочешь это называй! – возбудился Генка. – Но факт остается фактом! А теперь спроси меня: почему?

Он выжидательно посмотрел на Журавлева.

– Ну, считай, что спросил, – неуверенно ответил тот.

– Потому что Надежда, царство ей небесное, неправильно жила! За грехи поплатилась! – уверенно сказал Генка.

– Что ты хочешь этим сказать?

– Как раз то, что сказал! Надька была красивой бабой, но бестолковой и беспутной. Весь город знал, что она только об этом деле думает. Это при ее-то красоте! Могла замуж выйти за нормального мужика. Такого, как я, например. Всю жизнь каталась бы, как сыр в масле. А она… Вот я живу правильно! Работаю! Деньги зарабатываю. Детей вырастил. Дом построил. Деревья посадил. Людей не обижаю. Все у меня хорошо. Жена любимая. Дети. Внуки. Когда с нашими встречаюсь, смотрю на них, слушаю, кто и как живет, сопоставляю. И знаешь, к какому выводу прихожу?

– Ну?

– Я – мужик состоявшийся. Можно сказать, всех наших переплюнул. Тебя, думаю, тоже. Казалось бы, можно только радоваться жизни! Но ты знаешь, иногда не могу уснуть. Думы в голову лезут всякие. И главная из них: нет ли за мной грехов, за которые придется платить?

Генка замолчал, внимательно посмотрел на загрустившего Журавлева, натужно засмеялся.

– Ладно! – хлопнул он Журавлева по плечу. – Занесло нас в какие-то философские дебри! Пойдём в парилку.

Больше они к скользкой теме не возвращались.

Через два часа, распаренные и расслабленные, они сидели за накрытым Валентиной столом.

– Ну, как говорил один герой Ильфа и Петрова, отведаем, что бог послал, – сказал Генка с напускным смирением в голосе. – Не обессудь, Боря, но если ты привык к столичным разносолам, то у нас их нет. Мы люди простые. Кормимся с земли-матушки. Лягушек, хамона да лобстеров предложить не можем.

– Ладно тебе прибедняться! – оборвал его Журавлев. – А то и правда подумаю, что Валюша последнее на стол выставила.

Генка довольно засмеялся. Валентина сдержанно улыбнулась.

Яства на столе и правда были бесхитростные. Но уж очень соблазнительные. В огромной салатнице томились в оливковом масле помидоры и огурцы, щедро сдобренные луком и зеленью. Рядом в миске парила рассыпчатая отварная картошечка. Около нее стояла большая тарелка с кусками мяса. А между ними теснились тарелочки и плошечки с приправами да соленьями. В центре стола, среди всего этого изобилия, возвышалась запотевшая бутылка.

Выпили по одной за встречу. Потом по второй за здоровье. Третью Журавлев предложил выпить за хозяйку дома.

Завязался обычный для давно не встречавшихся застольный разговор. Генка охотно хвалился детьми и внуками. А утомившись, стал задавать вопросы. Журавлеву пришлось рассказывать о своей семье.

После ужина Генка повел Журавлева на берег, чтобы, как он выразился, посмотреть на тишину и подумать о вечном.

– Я часто сюда прихожу! – признался он, когда они оказались в спрятавшейся за деревьями беседке. – Хорошо тут!

С берега беседка была совсем не видна. Даже тропинка к ней и та едва угадывалась в намеренно, как понял Журавлев, не скошенной траве. Из беседки открывался чарующий вид на озеро. Сродни тому, что Журавлёв видел во время ознакомительной прогулки по владениям Генки, только в косых лучах заходящего солнца он стал еще более фантастичным и завораживающим.

Присели. Посидели в тишине. Много ли общих тем у двух людей, что учились в одном классе, но не были друзьями? Которые за долгие годы ни разу не вспомнили один про другого? Когда один не знает, чем живет другой. Когда все вопросы о семье и работе уже заданы, ответы получены. Осталось сидеть молча, смотреть на отражающиеся в тихой воде сосны. И думать. Каждый о своем.

Мысли Журавлева вернулись к главной цели его приезда в город детства. «Удастся ли отыскать Альку? – в который уже раз спросил он себя. – Очень сомнительно. Она могла уехать из города. Например, вышла замуж за военного и уехала с ним к его месту службы. Почему нет? Или просто поехала искать счастья в другом краю. Тоже возможно. А могло ведь случиться, что… нет ее давно на земле. Хочешь – сплевывай, хочешь – нет, хочешь – стучи по дереву, но от факта, что с Алькой могло случиться что угодно, никуда не денешься. Ты разве не понимал этого, когда ехал сюда? – задал Журавлев себе еще один вопрос. – Понимал, конечно. Но была надежда. Она и сейчас еще не умерла».

Так мелькнувшая мысль о живой еще надежде навела его на думы про Надежду умершую.

– Ты снова Надьку вспомнил? – прервал молчание Генка.

– Да! – признался Журавлев. – А как ты догадался?

– Это нетрудно, – усмехнулся Генка. – В такой тишине только о жизни да смерти и думается.

– И что? Надумал ты что-нибудь?

– Нет! – резко ответил Генка и поднялся с лавочки. – По-шли! Отведу тебя в твою комнату!

Гостевая комната была на втором этаже и оказалась очень уютной. Квадратная, метра три на четыре. Деревянная кровать. На спинке махровый халат, на коврике тапочки. В углу большой шкаф с зеркалом в дверце, столик и тумбочка. На стенке плоский телевизор. Под потолком сверкает хрустальными подвесками люстра.

– Ну, ты, Генка, молодец! – восхищенно выдохнул Журавлев. – Такая роскошь! И балкон есть!

– А как же! – довольно улыбнулся Генка, к которому вернулось благодушное нестроение. – Ты выйди, полюбуйся!

Они вышли на балкон, и перед Журавлевым открылся вид на озеро. Еще один. Уже третий за сегодня. Как и предыдущие, сказочно красивый.

– Замечательно! – прошептал Журавлев.

Генка довольно хмыкнул. И тут же стал торопить гостя:

– Ты еще не все здесь видел! Идем!

Он подтолкнул Журавлева в бок. Они вернулись в комнату. Генка открыл дверь, которую Журавлев не видел из-за шкафа, и они оказались в просторной ванной.

– Все удобства! – радостно объявил Генка.

Они вернулись в комнату.

– Ну как? – спросил Генка.

– Высший класс! – только и мог сказать Журавлев.

Генка расплылся в довольной улыбке:

– Располагайся, Боря!

Генка вышел, плотно прикрыв за собой дверь. Оставшись один, Журавлев почувствовал, что после бани и обильного, да еще с водочкой, ужина, самое время забраться в постель.

Он уже направился к кровати, когда завибрировал телефон. Звонила Леночка.

– Здравствуйте еще раз! – сказала она бесцветным голосом. И Журавлев сразу понял: ей нечем его обрадовать. Так и оказалось.

– Очень хотелось вам помочь, – говорила девушка таким тоном, словно чувствовала себя виноватой. – Ваша история такая трогательная. Но ничего найти не удалось. Вы уж извините!

– Это вы меня извините! – поспешил успокоить ее Журавлев. – Что дал непосильную задачу.

– Даже не знаю, что вам посоветовать, – сказала чуть взбодрившаяся девушка.

– Не беспокойтесь, Леночка! – ответил Журавлев. – У меня есть в запасе пара-другая запасных вариантов. Спасибо за отзывчивость!

– Итак, быстро найти Альку не получается! – констатировал Журавлев, закончив разговор. – Переходим к варианту номер два.