Текст книги "Среди богов. Неизвестные страницы советской разведки"

Глава 5

День обещал быть солнечным, и настроение ему соответствовало. Курсант Россетти, как обычно, срезав угол, направился по протоптанной дорожке, проходившей по краю аэродромного поля, к бетонному ангару школы.

Это заметил начальник взлётно-посадочной площадки аджудан-шеф Кефулеску. На его резкий окрик курсант тотчас подбежал к нему, взял под козырёк. Лицо Кефулеску с глубоким шрамом на щеке перекосило гневом. На курсанта обрушился поток отъявленной брани за нарушение прохода по аэродромному полю. Действительно, для пешеходов имелась прямая асфальтированная дорога, идущая по краям взлётно-посадочной площадки.

Юрий не успел открыть рот, чтобы извиниться, хотя дорожка эта была давно протоптана и ею пользовался весь аэродромный персонал, лётчики и курсанты, как разъярённый начальник влепил ему затрещину. Качнуло, зазвенело в ушах, из глаз полетели искры, загорелась щека, зашумело в голове.

Обиде не было предела. Поначалу Юрий решил проколоть покрышку автомобиля, который аджудан-шеф обычно ставил за углом, у входа в главную диспетчерскую аэропорта. Обида не покидала. Даже сидя за штурвалом самолёта впереди инструктора, дававшего указания, Юрий не переставал обдумывать мщение начальнику взлётно-посадочной площадки.

Несколько раз незаметно проходил мимо его ухоженного автомобиля. Запасся заточенным в ангаре ножиком и кусачками. Унижение всегда вызывало в нём немедленную бунтарскую реакцию. Так было с раннего детства. Однако сейчас до осуществления возмездия пока не дошло. Верх взял настороженный рассудок. Вспомнилась присказка матери: «Если кто-то дурак, то не надо доказывать, что и ты такой же».

Хотя отказаться от возмездия было непросто, понял, что попытка примирения при его, в общем-то, незавидном положении гораздо разумнее.

Юрий отутюжил форму, до блеска надраил бронзовые пуговицы, намазал кремом ботинки, побывал у парикмахера, после чего уверенно вошёл в кабинет аджудан-шефа Кефулеску и чётко, изображая чувство глубокого сожаления за допущенное нарушение, принёс свои извинения. Преднамеренно избежал слова «прощение». Не мог! Мысль о возмездии нет-нет, да возникала.

Кефулеску не столько поразился, сколько насторожился. Появление молодого курсанта, которому он влепил оплеуху, было для него полной неожиданностью. Услышав чеканные слова извинения, видимо, от неловкости улыбнулся, изобразив на лице сожаление.

В дальнейшем Юрий старался чаще попадаться ему на глаза, и каждый раз с неизменной наигранной благожелательностью произносил: «Здравия желаю, господин аджудан-шеф!» И это сыграло свою роль: Кефулеску стал, хотя и с ухмылкой, отвечать на приветствия.

Как бы то ни было, Юрий был доволен, что не действовал сгоряча. Отношения с аджудан-шефом Кефулеску постепенно налаживались. Однако тревожное напряжённое ожидание «падающего кирпича» не проходило.

Сознавая своё истинное положение, курсант Россетти держался скромно, к преподавателям и курсантам школы относился уважительно, по-доброму, и, видимо, потому они отвечали ему тем же. Работники ангара полюбили его. А начальник школы капитан авиации Абелес даже симпатизировал.

Этому предшествовал случай. Как-то в воскресенье, оказавшись на главной столичной улице Каля Виктории у Дома офицеров (Cercul militar), Юрий увидел припаркованный неподалеку вишнёвый двухместный «форд» начальника авиашколы. Машина казалась накренённой набок. Подойдя ближе, увидел, что спустилась покрышка заднего колеса.

Сообразив, что хозяин машины, очевидно, в ресторане, решил предупредить его. Но швейцар преградил ему путь. Клиентура фешенебельного «Корсо» состояла из лиц высшего сословия – во фраках, смокингах, богато одетых дам. Курсант авиашколы не внушал доверия. Выручил метрдотель. Но сначала он вместе с Юрием пошёл взглянуть на машину.

Убедившись в правоте парня, метрдотель вернулся в ресторан и вскоре вышел оттуда вместе с капитаном Абелесом. Тот сразу узнал питомца, понял, что стряслось, и протянул ему ключи от багажника машины: на, мол, делай, что надо.

Повозиться пришлось основательно. Отсутствовал опыт. Благо, имелось запасное колесо. Позже, покидая как-то аэродром Быняса, начальник школы предложил курсанту довезти его до города на своём автомобиле. В других случаях, чтобы не выглядеть навязчивым, Юрий благодарил, но отказывался. И, как обычно, возвращался в город пешком. Билет на автобус стоил шесть лей. Скромный обед в бодеге (закусочной), на который он мог раскошелиться, обходился примерно в 10 лей.

Юрий нелегко привыкал к курсантской жизни. И всё же, встречаясь с Сильвестру, с удовольствием рассказывал ему о замене колеса на автомобиле начальника школы; о полётах на аэродроме с немецким инструктором; о знакомстве с родственником главного механика ангара, работающим в спортивном клубе «Зелёный дом». Земляк внимательно слушал и почему-то поинтересовался «Зелёным домом», о котором, оказывается, и понятия не имел.

Встречались они обычно в какой-нибудь кофейне за чашкой кофе с пирожным либо за стаканом чая с лимоном, иногда и с дешёвой булочкой.

На этот раз Сильвестру объявился ранее обусловленного срока и не в пансионе, а в гараже, когда Юрий переставлял очередной грузовик после мойки на отведённое ему место. Выйдя из гаража, Сильвестру попросил Юрия рассказать ему поподробнее о знакомстве с родственником механика из клуба «Зелёный дом». Юрий напряг память:

– Мы ехали с главным механиком ангара на его мотоцикле в город. Допотопный «Харлей» подкатил к двухэтажному зданию, где находится клуб «Зелёный дом». Оттуда вышел парень. Поздоровался с механиком, и они отошли в сторонку о чём-то разговаривая. Вскоре вернулись к мотоциклу, и состоялось наше знакомство. Племянник назвался Марчелом и пригласил меня посетить клуб. Разумеется, я отказался.

– Напрасно! – неожиданно заметил Сильвестру.

– Этого мне не хватало! – парировал Юрий. – Представляю, что за заведение этот «клуб». Общение с железногвардейцами не для меня! Чтобы не обидеть племянника, пообещал, что с удовольствием воспользуюсь его приглашением.

– Значит, надо воспользоваться! – приказным тоном произнёс Сильвестру. – Это любопытно…

И Сильвестру дал понять, что упускать такую возможность нельзя.

Как ни возражал Юрий, что бы ни говорил, Сильвестру стоял на своём. Более того, взял с Юрия слово, что он воспользуется приглашением в ближайшее же воскресенье.

– Поняли меня? – строго произнёс Сильвестру. – Надо!

Разумеется, Юрий понял. Но понял и другое: вначале, когда он обмолвился о знакомстве с племянником механика, Сильвестру не проявил к этому интереса и как бы между прочим задавал ничего не значащие вопросы. Теперь же, очевидно с кем-то посоветовавшись, стал категорически настаивать на посещении «Casa Verde».

– Кем он там работает?

– Кажется, электриком.

– Лампочки вворачивает?

– Кто его знает! – усмехнулся Юрий. – Может, и выворачивает. И не только лампочки.

– Тем более необходимо знать! – настоятельно потребовал Сильвестру.

Разговор был недолгим и конкретным. Кстати, уже и Сильвестру стал называть земляка не «Юрием», а «Жюрием», как его звали в авиашколе и пансионе. В ангаре же кое-кто в шутку мог назвать его и «Аюря»[6]6
  Аюря! – витает в облаках (рум.).


[Закрыть].

В ближайшее воскресенье курсант Россетти нанёс визит племяннику шеф-механика в клуб «Зелёный дом». Встретились, как давние знакомые. Электрик повёл гостя на второй этаж, и они стали протискиваться к перилам балкона сквозь шумную толпу легионеров. По царившему среди них напряжению чувствовалось, они ждали кого-то, кто должен был появиться в большом зале первого этажа, запруженном более привилегированной публикой.

Со слов электрика, которого дружки называли просто Марчел либо ласкательно Марчеликэ, Юрию удалось лишь понять, что ему предстоит увидеть что-то знаменательное. Что именно, спросить он не решился. Было у него правило: не проявлять излишнего любопытства, чтобы не навлечь на себя подозрение. Учитывая местонахождение и необычную публику, решил проявлять максимум осторожности и казаться равнодушным. Так и стоял рядом с электриком клуба Марчелом Былынеску скромный курсант авиашколы в её синей форме с бронзовым тиснением королевской короны на пуговицах, нагрудными и нарукавными нашивками с изображением орла с распахнутыми крыльями.

Вскоре в большом зале первого этажа появились вожаки легионерского движения (Comandantul Misc rii Legionare) нацисты Хория Сима и Николае Думитреску – сообщники по многочисленным кровавым «подвигам».

Внешне совершенно разные типы: Сима – невысокий, щуплый, худощавый, с нервозно-стремительными жестикулирующими движениями, бегающими глазками, говорливый демагог, авантюрный, мстительный, кровавый. Николай Думитреску – полноватый, неповоротливый, с мутными прищуренными глазами, выглядывавшими из-под узкого сморщенного лба.

Сдержанно наблюдал Юрий за молодыми легионерами в своеобразной униформе: гимнастёрки цвета «хаки» без погон, заправленные в брюки, опоясанные широкими военными ремнями и перекинутыми через плечо портупеями, некоторые в сапогах. На первом этаже под самым потолком, перед входом в большой зал висел портрет германского фюрера Адольфа Гитлера времён мюнхенского путча 1923 года.

Прозвучала команда:

– Внимание, смирно!

Мгновенно всё стихло.

Юрий не знал, как поступить. Внизу, мимо леса вскинутых рук в приветствии «Хайль!», между Хорией Сима и его заместителем по «мокрым делам» Николаем Думитреску, шагал, гордо подняв голову, генерал.

Заметив, что Марчел стоит с поднятой для приветствия «Хайль!» рукой, и Юрий, чтобы не навлечь на себя подозрений, вынужденно вскинул руку. Одобрительно восприняв этот жест гостя, Марчел шёпотом пояснил, что приветствия адресованы не только руководству движения, но и в первую очередь генералу Иону Антонеску. И сквозь шум восторженных выкриков Muti ani trăeasca! (пожелание многолетнего здравья (рум.), продолжал бравировать своей осведомлённостью:

– До недавних пор генерал был военным атташе Румынии в Лондоне. Там он познакомился с Иоахимом фон Риббентропом.

Курсанту Россетти ничего не оставалось, как высказать восторг от присутствия на таком историческом событии. Пришлось поблагодарить за это и Марчела, ставшего теперь чуть ли не «другом на вечные времена».

В ответ Марчел прошептал ему на ухо:

– Настоящий единомышленник – роднее брата!

В знак признательности будущий пилот королевской авиации пожал локоть «единомышленнику».

– Спасибо, Марчеликэ! – поблагодарил Юрий, в душе негодуя на Сильвестру, заставившего его прийти на это сборище.

Марчел повёл новоявленного друга в длинный, похожий на просторный коридор зал с развешенными на стенах фотографиями выдающихся руководителей легионерского движения, свирепствовавших до недавнего времени в стране, – отъявленных головорезов «Железной гвардии». Кое-кто был знаком по газетным публикациям. Экспозицию открывал портрет главаря, капитана Корнелия Зеля Кодряну, пару лет назад арестованного и почти тут же расстрелянного «при попытке к бегству». В действительности же, по личному указанию Его Величества короля Карла II. По слухам, легионеры поклялись отомстить монарху за эту расправу.

Марчел останавливался то у одной, то у другой фотографии, и курсант Россетти терпеливо выслушивал его объяснения кто запечатлён на них, чем он известен. Хотя и без объяснений в каждом легко узнавался уголовник либо терминатор.

С очередного фото с неожиданно добродушной улыбкой смотрел небезызвестный Силе Константинеску – студент четвертого курса медицинского факультета, зарезавший и расчленивший трупы отца-железнодорожника и матери – врача-педиатра. Сынок отбывал срок в военной тюрьме Жилава.

Остановились и перед фотографией только что встреченного овацией в большом зале клуба генерала Антонеску. В парадной форме с эполетами, аксельбантом, свисавшим на впалой груди, несколькими малозначащими наградами. Рядом с ним светлорусый, поджарый, с надменным взглядом и важно поднятой головой мужчина во фраке, на лацкане которого выделялся круглый значок со свастикой на белой эмали.

Марчел пояснил, что это и есть тот самый бывший посол Германии в Лондоне, а ныне министр иностранных дел рейха Иоахим фон Риббентроп. И с гордостью прочёл надпись в кругу значка: «Национал социалистише дойче арбайтпартай».

– У немцев партия действительно рабочая, а в Румынии… – он неприязненно поморщился, – откровенные большевики! Подавляющее большинство – гнилая интеллигенция, англо-франкофильски настроенная, либо жидомасонские дельцы.

Нелегко было Юрию делать вид, будто он согласен с Марчелом в том, что большевики представляют собой реальную угрозу целостности Отчизны. Однако он озабоченно переспросил:

– Наряду со всем впервые в жизни увиденным здесь – потрясающим и величественным, я понял с ваших слов, дорогой Марчеликэ, дела в нашей стране, видимо, не так уж завидны? И это недопустимо.

Марчел резко ответил:

– Преступно! – И, пристально глядя гостю в глаза, зло добавил: – Скоро наступит время, и виновники поплатятся! Да, милый Журя. И крепко! Независимо от ранга, звания, положения.

– Неужели всё настолько серьёзно? – удивился Юрий и, словно оправдываясь, признался: – Я мало смыслю в подобных вопросах – увлечён авиацией, и на это уходит всё время. Господин шеф-механик Урсу знает, что и по воскресным дням бываю в ангаре.

Электрик вёл себя просто, предельно внимательно, старался сблизиться с новым знакомым. Отношения быстро обретали приятельский тон. Рассказывая о клубе и его посетителях, Марчел демонстрировал свою осведомлённость в различных вопросах, о которых гость не имел ни малейшего представления. Коснулся и пребывания Антонеску в Лондоне. Оказывается, генерал был частым гостем посольства Германии. Там у него установились с национал-социалистами самые тёплые отношения, отвечавшие интересам легионерского движения и в целом «многострадальной родины-матери» (Patriа Muma!).

Впрочем, для вывода о его политической ориентации и намерениях достаточно было и одного его присутствия в обществе Хории Симы и Николае Думитреску.

Наконец электрик повёл гостя к выходу. Тот было обрадовался возможности покинуть это нацистское заведение, но Марчел свернул в прилегавший к коридору небольшой зал с развешенными на его стенах плакатами.

Некоторые Юрий видел на заборах окраин Бухареста. Среди них попадались сюжеты антибольшевистского, антивенгерского, антисемитского толка.

К стоявшим у плакатов парням неожиданно подошёл Кефулеску. Не обращая внимания на курсанта, обнял Марчела, а тот сказал:

– Имею честь представить вам моего большого камарада господина Журя Россети!

Как ни в чем не бывало, Кефулеску улыбнулся и подал курсанту руку:

– Кажется, мы знакомы? Очень приятно, господин Россетти! Вы курсант школы Мирча Кантакузино, не так ли?

– Абсолютно верно, господин аджудан-шеф, – ответил тот. – Позвольте вас приветствовать и пожелать успехов в нелёгкой службе!

Продолжая разговор с Марчелом, Кефулеску пожал руку курсанта, задержав её на время, что означало не только примирение, но и уважение.

Знакомство с «Casa Verde» серьёзно отразилось на настроении Юрия. Прежде ему казалось, что он имеет некоторые представления о легионерах. Обретённые понаслышке, они были далеки от истины. Он попал в совершенно иной, чуждый ему мир, которого ранее и не представлял себе.

Марчелу же это было невдомёк. К счастью гостя. Но чтобы как-то внешне, для приличия проявить интерес к увиденному и услышанному, хотел Юрий того или нет, ему пришлось прореагировать по известному принципу: «При пустом гробе не спрашивают, кому он предназначен…» И Юрий постарался заверить ставшего «ближе родного брата», что разделяет его мнение о величайших достоинствах легионерского движения. Разыгрывая из себя озабоченного ситуацией, сказал:

– Наших противников, которых, судя по всему, в стране немало, следует попросту как следует прижать.

– Несомненно! – резко отреагировал Марчел на подброшенную гостем «лимонную корку». – Правильно считаете. Наш главнокомандующий Хория Сима в категорической форме заявил: «Как только легионеры возьмут власть в свои руки, Румыния в течение двадцати четырёх часов примкнёт к «Антикоминтерновскому пакту» и присоединится к оси «Рим – Берлин – Токио»! Тогда в стране будет полнейший порядок, господин Жюря! Это не пустые слова, увидите.

Немало увидел и услышал в тот вечер Юрий. Ещё больше понял, кое о чём догадался. Во всяком случае, всё, вместе взятое, произвело на него тягостное и, пожалуй, ошеломляющее впечатление. Он разглядел не только суть завсегдатаев клуба, их воинствующий пыл, необузданный настрой, их мышление и поведение чуждое и чудовищное…

Мимолётное знакомство с клубом и его завсегдатаями напомнило Юрию поход черчеташских групп, фанатично выражавших преданность фашизму.

Издевательство над несчастной кошкой у Измаильской крепости предстало перед глазами не случайно именно в клубе «Casa Verde». И настолько его взволновало, что он вновь ощутил угрызение совести за своё былое бездарное увлечение бойскаутским движением.

Чем дольше продолжалось тягостное общение с Марчелом, тем больше Юрий осознавал серьёзность нависавшей над миром угрозы. Непростая обстановка, в которой он очутился не по своей воле, заставляла его для личного прикрытия пользоваться высокопарной терминологией, соответствовавшей атмосфере клуба, настрою, традициям.

Он понимал, что малейшее отклонение от порядка, принятого в клубе, могло повлечь за собой недоразумения. Они приведут к обострению отношений и затем к разрыву наметившейся «большой дружбы», и без того таящей в себе непредсказуемые последствия.

Но, как бы то ни было, дела у будущего авиатора пока складывались в общем-то неплохо. Однако он предвидел, что сложности следовало ожидать не только со стороны оголтелых нацистов, но и от мрачноватого бессарабского земляка дядюшки Сильвестру.

И вновь тот же вывод: «Вошёл в танец – продолжай топать изо всех сил». Юрий отдавал себе отчёт, в какой «танец» он вовлечён и чем он может для него закончится. Но неприятие фашизма и преданность своему долгу стояли превыше всего.

Между тем Марчеликэ продолжал делиться с ним подробностями предстоящих событий. Насколько они обоснованы, имеют ли под собой реальную почву, оценить Юрию было сложно.

Да и чем объяснялось тёплое отношение Марчела к курсанту авиашколы? Тем, что он получил приз выставки за макет планёра? На эту деталь, кстати, сослался шеф-механик Урсу, знакомя своего племянника с Юрием. Возможно, определённую роль сыграла хорошо известная легионерам фамилия «Россетти».

В действительности же, всё было намного проще: в клубе «Зелёный дом» не делалось секрета из замыслов легионеров. В открытую! Многое касалось и порядков, установленных за пределами Румынии. Наверняка существовали и планы за семью печатями.

Серьёзные люди в этом не сомневались. Кое-что всё же просачивалось наружу. Немалую службу сослужило в этом праздное бахвальство вышестоящих «камрадов» легионерской братии.

Рассказ Марчела о предстоящей в неслыханных размерах помощи, которую Германии начнет оказывать Румынии, вызывал серьёзные сомнения. Но от наводящих вопросов Юрий намеренно воздержался. Да вскоре электрик и сам всё прояснил:

– Поступит она в ближайшее время. В огромнейшем объёме! Твоя авиация тоже получит немало. Самолёты, конечно. Первоклассные! Сегодня же положение в нашей авиации катастрофическое! На аэродроме «Пипера», например, таким, как ты, приходится осваивать полёты на старых французских аэропланах с радиатором незамерзающего водяного охлаждения. И это в то время, когда на северной границе страны выжидает сосед с волчьим оскалом. Его аппетитам тоже будет конец. Не сомневайся! А французские «гробы» непременно заменят. Уже к Рождеству. Вспомнишь мои слова, господин Журя!

Выразив восторг от такой перспективы, Юрий высказал надежду на то, что современная техника поступит и в ангар «Пилотажной школы Мирча Кантакузино». Поначалу даже не верилось, что это реально. Однако вспомнил, что Марчел повторил новость, принесённую недавно с аэродрома «Пипера» студентом политехнического факультета.

Про себя же отметил, что до сих пор Марчел рассказывал всё больше об изменниках, которые, как он выразился, «подлежат истреблению во имя спасения нации, рода и завоеваний предков». Сейчас же говорил о чём-то новом, конкретном, ценном. Если это не «туфта», разумеется. Особенно озадачило упоминание «соседа с волчьим оскалом». Подразумевался СССР.

Посещение клуба, ещё недавно вызывавшее у Юрия отвращение, приобрело иное значение. Если электрик не блефует, то всё, о чём он рассказывал, гораздо важнее плакатной мазни и атмосферы вокруг Хория Сима и генерала Антонеску.

«Итак, – размышлял Юрий, – бывший атташе Румынии в Лондоне бывал частым гостем германского посла, ныне министра иностранных дел в правительстве Гитлера. И тогда известие о поступлении в страну вооружений и самолётов звучит вполне убедительно. К тому же вожак легионеров недавно побывал в Берлине. Выходит, овация в честь его появления в клубе вместе с генералом Антонеску, близким к министру иностранных дел Германии, звенья одной цепи».

Юрий пришёл к выводу, что дядюшка Сильвестру, настаивая на встречах с электриком легионерского клуба, был прав.

Что бы Марчел ещё ни молол на отвлечённые темы, Юрий воспринимал это без особого интереса. Хотя по-прежнему делал вид, будто всё чрезвычайно важно.

Расставаясь, Марчел преподнёс новоявленному другу небольшую никелированную свастику. От неожиданности у «счастливчика» загорелось лицо, но он всё же нашёлся:

– Священный знак, господин Марчел. Тронут, и гранд мерси!

Марчел по-приятельски обнял гостя, и тот в ответ поблагодарил электрика и его дядюшку господина Урсу, который их познакомил.

Упоминание Марчелом «северного соседа с волчьим оскалом» стало для Юрия сенсационной новостью. Сопоставив пребывание вожака легионеров в Берлине, альянс с генералом Антонеску, он понял, что это таит в себе угрозу явного сговора двух режимов. Разумеется, при главенствующей роли нацистов. Либо сговора, уже заключённого.

Судя по словам Марчела, скорее всего последнее. К чему иначе немцам огород городить? Тем паче с румынами, которых высшие иерархи национал-социалистов презирали, а в узком кругу обзывали «грязными цыганами», подлежащими, как и евреи, полному истреблению. Впрочем, Адольф Гитлер и его приближённые в период становления своей власти терпели тех же евреев, а с некоторыми денежными мешками втихаря даже носились. Вначале.

Размышляя над столь непростыми вопросами, Юрий вдруг вспомнил о подарке Марчела – никелированном значке-свастике. И у бессарабского парня с фамилией знатного рода Россетти возникла идея использовать этот подарок в своей новой деятельности, незаметно вытеснявшей намерение посвятить себя авиации.

Со свастикой на отвороте френча он подошёл к зеркалу и замер от омерзения. Представил себе реакцию матери, не говоря уже о друзьях по лицею, соседях по дому…

Небольшой никелированный значок вмиг изменил его облик! Стало совестно и противно. Чем сильнее было это отвращение, тем решительнее приходил он к выводу, что ничего более подходящего для прикрытия своих намерений ему не найти.

И Юрий решил использовать подарок Марчела для выполнения поручений дядюшки Сильвестру. Это откроет ему дорогу к общению с подонками, разделявшими планы германского фюрера об установлении «нового порядка» в Европе. Разумеется, и в Бессарабии.

Поручения Сильвестру, которые он выполнял попутно с учёбой, приобрели совершенно иную окраску. Более серьёзную, значимую. О том, что идёт на риск, он не задумывался. Словно это и не беспокоило его. Появилось нечто похожее на азарт, связанный с выполнением своего патриотического долга, подсознательно становившегося превыше всего. Таким уж был он, Юрий Котельников.