Текст книги "Знахарь из будущего. Придворный лекарь царя"

– Только не знаю, что изобразить?

Тут и Куприян задумался.

– В городе-то вывески у лекарей есть?

– Только у повивальной бабки младенец изображен. А у других – нет ничего, да где они живут, народ и так знает.

– Нет, так не пойдет.

– Тогда иди в монастырь, к иконописцам. Может быть, они подскажут.

Никита так и сделал – тем более что Рождественский монастырь был недалеко. Куприян отправился домой, а Никита – в монастырь.

Иконописная мастерская располагалась в отдельном здании. Здесь пахло красками, за столами над досками корпели монахи. В это время иконы писались еще для церквей на выдержанном сухом дереве.

На вошедшего никто не обратил внимания, и Никите стало неудобно: монахи делом заняты, а он с вывеской. Может быть, какими-то из этих икон люди будущего в музеях или в храмах любоваться будут.

Он уже собрался развернуться и уйти, как сидевший за ближним столом монах поднял голову. Никита думал – отругает, чтобы не отвлекал, но монах ободряюще улыбнулся:

– С чем пожаловал, гость? Икону для дома хочешь?

– Мне бы вывеску сделать…

Монах удивился.

– Иди к старшему, вон он в углу сидит.

Никита подошел, поклонился и изложил свою просьбу.

– Вывеска тебе для чего надобна? Небось, народ пьяным зельем дурить будешь? – нахмурился монах.

– Что ты, святой отец! Лекарь я.

Монах просветлел лицом:

– Богоугодное дело. Пожалуй, что и возьмемся. А что изобразить?

Никита и сам не знал, думая, что иконописцы подскажут.

– Наверное, красный крест, и слово «лекарь».

– Крест – это хорошо, только почему красный?

Не объяснять же монаху, что красный крест принят организацией здравоохранения как символ медицины наряду со змеей и чашей – так это еще от Асклепия идет.

– Видел, потому как в других городах побывал, – нашелся он.

– Ну, коли так – сделаем. Работа несложная, послушников посажу. А размеры-то какие?

– Локоть в высоту и пять длиною.

– И доску такую найдем. Приходи через сед-мицу.

– А пораньше?

– Чудак-человек! Краски высохнуть должны.

Никита поклонился и вышел. В самом-то деле: краски масляные, сохнут долго, это не современные эмали.

Время до вечера еще было, и Никита стал переносить в арендованную избу все, что успел собрать для работы: кое-какие инструменты, самогон, серную кислоту. Определился, где в избе что будет – где прием вести, где перевязочная. Но опять незадача – мебели нет. Стол деревянный нужен – даже два, стулья или табуретки, скамью в сенях для ожидающих. Вроде мелочи, но без них работать невозможно. В больнице работать проще было, он пришел на все готовое. И стены стояли, и кровати для пациентов, и операционная с инструментарием, и медикаменты…

Никита вздохнул. Сейчас медициной и не пахнет, чисто хозяйственно-бытовые вопросы. Уходит время, тают деньги, взятые у купца в долг, а когда он работать начнет – еще вопрос.

Следующим утром он направился к столярам, благо – умельцы на Руси не переводились, и дерева полно.

За пару дней заказ исполнили и в избу привезли. Сразу в избе запахло сосной.

Еще день ушел на медника. Никита заказал нечто вроде самогонного аппарата. Да не для того, чтобы самогон гнать из свеклы или зерна – на то корчмари есть. Хотел попробовать эфир сделать.

Когда принес в избу изготовленный аппарат, сразу решил опробовать. Налил в котел с крышкой самогона, занес над ним корчагу с кислотой и остановился, задумавшись. А сколько лить? Про ингредиенты помнил – а количество? Не говорили о том на кафедре химии. Никита и предположить не мог, что кто-то из докторов сам эфир сделать попробует. Он вылил половину серной кислоты и поставил котелок на огонь в печи.

Спирт – не вода, нагрелся быстро. Из змеевика закапало. Никита заметался, едва свободный кувшин на кухне нашел.

В воздухе запахло знакомым запахом эфира. «Вот простофиля! – укорил себя Никита. – Надо было хоть какую-то емкость приготовить – эфир испаряется быстро». Не предусмотрел, поторопился.

Сняв с огня котелок, он пошел на торг. Была там лавка, где стеклянными изделиями торговали – стаканами, вазами, листовым стеклом для окон. Товар скверного качества, с песчинками внутри стекла, местами разной толщины, и стоил дорого. Например, стекло на окна покупали люди богатые. Средний класс, вроде ремесленников, вставляли в окна слюду. А крестьяне скобленый бычий пузырь натягивали. Свет он пропускал, но за ним ничего не было видно.

Бутылка, вернее – штоф граненый в лавке нашелся. Никита торговался долго, но взял. Не для хранения самогона – для работы надо. А главное – на штофе пробка была.

За пару часов он перегнал эфир в штоф. Нюхнул готовый продукт – самое то.

Следующие несколько дней он только и успевал, что за заказами бегать. Ланцеты – вроде скальпеля – у оружейника забрать, потом – в монастырь за вывеской. Увидев ее, он обомлел, не зная – то ли смеяться, то ли плакать. Слово «лекарь» написано крупно и правильно, но вот крест красный? А что судить иконописцев строго, если они его не видели? Нарисовали самый настоящий православный крест, только красный.

Никита крякнул от досады, но заказ забрал. Сам виноват, нужно было эскиз креста набросать. Ведь иконописцы представляли крест только восьмиконечный, христианский, да еще косой крест знали, на котором Христа распяли.

Доска, на которой вывеска нарисована, хоть и сухая была, но тяжелая. Нести неудобно, однако Никита донес. Теперь гвозди нужны и молоток. Мелочь, только где взять? Буквально все с нуля начинать надо.

С гвоздями и молотком сосед выручил и даже помог прибить вывеску. Одному невозможно держать и приколачивать.

Потом – новый поход за самогоном. Ведь тот небольшой запас в кувшине он на эфир перевел. А самогон нужен руки протирать – дезинфицировать, инструменты замачивать, а лучше – обжигать на спирту. Лучше прямого огня для стерилизации нет ничего. На последние деньги Никита взял сразу два больших кувшина, каждый – литров на пять.

Корчмарь удивился:

– Вроде с виду не забулдыга, а берешь много.

– Да мне не пить.

У корчмаря глаза от удивления на лоб полезли:

– А что еще с переваром делать можно? Самые горькие пьяницы его и берут.

Ладно, пусть остается в своем заблуждении.

Доставив самогон в избу, Никита вылил половину кувшина в котелок, туда же опустил ланцеты, ножницы и прочий инструмент.

Хорошо бы в одной комнате жилье оборудовать – кровать поставить, шкаф для одежды. Но денег не было – ни на обзаведение, ни на еду. Пока Куприян не проявлял недовольства, но и самому зарабатывать пора, уже месяц он нахлебником при купце, а еще долг отдавать надо. По работе он соскучился, поскольку специальность свою любил, в вуз пошел по призванию, и себя без медицины не мыслил.

В медицине, как и в любой профессии, есть фанаты своего дела, но чаще встречаются холодные ремесленники. Вроде делают все, как положено, только без огонька, потому и результаты разные. Понятно, что иногда болезнь серьезна и запущенна, и не всегда врач, даже очень хороший, может ее вылечить. Как говорится – у каждого врача свое кладбище, но у хорошего оно маленькое.

У Никиты уже руки чесались, так хотелось оперировать. Ведь каждый раз – как в первый, не бывает двух одинаковых пациентов, двух одинаковых аппендицитов. Всегда будет разница в ходе операции, в процессе лечения и в исходе.

Глава 4
Первая операция

Работа, как это часто случается, началась с экстренного случая. Никита только первый день как сидел в избе на приеме.

Сначала на улице послышался шум, крики. Потом по ступенькам раздался топот, и в избу буквально ворвался мужик – взбудораженный и взъерошенный, с порванным рукавом.

– Ты лекарь будешь?

– Я.

– Тогда мы сейчас, ты только не уходи.

Мужик убежал так же быстро, как и появился.

Довольно скоро он вернулся, и не один. С ним были еще двое, они несли раненого. Его рука была по локоть отсечена и обильно кровила. Раненый был в сознании, прижимал к обрубку окровавленную тряпку.

– На стол его! – скомандовал Никита.

Никита не был травматологом, но по роду деятельности с травмами сталкивался часто.

Ланцетом он быстро взрезал рукав, освободив руку от одежды, схватил полотно, что резал для перевязок, скрутил из него жгут и наложил его на предплечье.

Кровь сочиться перестала.

– Что случилось?

– Ванька, мясник из Стрелецкой слободы, уже два дня как беспробудно пьет. Видно, ошалел вконец. Игнат к нему за мясом пришел, а мясник с топором на него накинулся. Вот и отмахнул руку-то.

– Понятно.

Эфир давать было некогда – сосуды срочно перевязывать надо, культю формировать.

Никита плеснул в кружку соточку самогона и протянул кружку раненому:

– Выпей.

Тот едва кружку в руке удержал, но выпил.

Никита принес инструменты. Конечно, они сильно уступали по качеству тем, которыми он привык работать в больнице. Иглы кривые, не современные треугольные в сечении, режущие. И ушко у современных с разрезом, нить заправляется одним движением. А в эту вдевать надо, время теряется. Но, как говорится, за неимением гербовой печати пишем на простой.

– Держите его, чтобы не дергался, – попросил Никита мужиков.

Они навалились на раненого.

– Только не переусердствуйте, а то ему дышать тяжело.

Сам же перевязал сосуды, да прошил их для верности, чтобы лигатура не соскочила. Плечевая кость была чисто срезана выше локтевого сустава, как будто бы бритвой, а не топором мясницким орудовали.

Мышцы Никита прошил, а вот с кожей повозиться пришлось – ведь ее натянуть на рану надо было, сшить. Однако – получилось.

Раненый, хоть и глотнул самогона, зубами скрипел и дергался.

За неимением зеленки Никита обтер ушитую рану спиртом, наложил повязку. По-хорошему – в стационар бы его, понаблюдать, перевязки делать. Рана стопроцентно инфицированная и может неприятный сюрприз преподнести.

Он вымыл руки, вытер их рушничком. Первый раз за все время перевел дыхание, глянув под ноги – на полу было полно кровищи. Но про переливание крови и думать нечего.

– Домой-то пострадавшего есть на чем отвезти? Не дойдет ведь сам.

– А как же! На телеге мы.

– Полежать ему надо, питья побольше – молока теплого, сбитня. И на перевязку завтра.

– Это мы можем. Братья мы ему, дома по соседству. Сколько мы должны?

Вопрос поставил Никиту в тупик. Кажется, он продумал все, что можно, а вопрос оплаты упустил. Почем травы лекарственные на торгу продаются, знал, а про операции и прочие манипуляции непонятно. И других лекарей, что оперативные пособия оказывают, в городе нет.

– Пять копеек.

Сумма невелика, потом он сориентируется.

Братья отдали медяки и вынесли раненого.

Никита бросился мыть полы. Если кровь засохнет, попробуй потом оттереть половицы – не кафель ведь. Получается, он тут один за всех – и доктор, и санитарка.

Кровь еле оттер песком с водой. Вымыл руки, уселся за стол и стал считать, во сколько ему сегодняшний прием обошелся. Кусок ткани на перевязку, самогона – ну, грамм десять, пусть копейка, как амортизация стоимости ланцета. Получалось две копейки, остальные три – оплата за труд. Ох, не скоро получится долг купцу отдать при таких темпах.

Народ, не избалованный лечением у лекарей, за их отсутствием лечился у травников и знахарей. Кому-то помогало, другие терпели, пока можно было. А при серьезных травмах или заболеваниях – умирали. От нехватки медицинской помощи умирали, хотя вполне могли бы жить. Не уделяли внимания царь и двор медицине. Сам царь и приближенные держали при дворе лекарей заморских, уже в университетах в Париже и Риме, в других крупных европейских столицах существовали медицинские факультеты. Понятно, что уровень обучения соответствовал эпохе – но все же! И только после Великого посольства Петра I в Голландию пошли подвижки.

Дико было Никите видеть столь убогий уровень медицины. Ни инструментария, ни лекарств, а хуже того – нет специалистов.

Понемногу, каждый день приходили на прием болящие. У кого голова болела, у кого спину радикулитом скрутило – тех он к травникам отправлял али к костоправам, предкам современных мануальных терапевтов. Кому мог помочь – помогал.

Что его удивляло – так сами порядки. Придя на прием и усевшись на табуретку, пациенты глазами что-то искали на столе. Потом один спросил:

– А где же кукла?

Никита удивился:

– Зачем?

Оказалось, у знахарей и травников были куклы. Примитивные, набитые ватой, но на них пациенты показывали, где у них болит. На себе показывать считалось опасным. Нечистые силы узрят – пуще прежнего болезнь человека грызть станет. Ох и темен же народ!

За прием и осмотр Никита по копейке брал, хотя знахари требовали больше. Тем не менее, к концу дня десять-двенадцать копеек он зарабатывал. На провизию бы хватило, но за аренду избы и на долг купцу – нет.

Но Никита был молод, полон надежд. Он относился к тем оптимистам, которые, видя наполовину наполненный стакан, говорили, что он именно наполовину полон, а не наполовину пуст, как пессимисты.

Сначала брать деньги с пациентов ему было неприятно, коробило даже, но к концу недели привык. Не ворует же он, не мошенничает, своим трудом и знаниями на жизнь зарабатывает, дело нужное, богоугодное делает, облегчая физические страдания людей. Для облегчения страданий душевных храмы и церкви есть, в них священники утешают страждущих и монету взять не брезгуют. Рассудив так, Никита успокоился.

Многим удавалось помочь без операций, и понемногу молва людская по всему городу пошла. На прием стали приходить люди действительно серьезно больные. У себя в больнице он, не раздумывая, определил бы их в хирургическое отделение на операцию. Здесь же приходилось взвешивать, осилит ли он один весь объем? Анестезиолога, второго хирурга, операционной сестры, как и санитарки, нет и не предвидится, медикаментов и аппаратуры – тоже. Не будет ли человеку от операции хуже? Ведь главный принцип медицины еще со времен Гиппократа – «Не навреди».

Но были и те, которым требовалась безотлагательная операция. В один из дней заявился к нему купец с торга. Он держался за живот и стонал.

– Ох, помогай! Живот болит – спасу нет!

– Давно?

– Со вчерашнего дня. Я уж и грел его, да только хуже стало.

После осмотра стало ясно – острый аппендицит. В условиях современного стационара простая операция, если не осложнена. Но если не оперировать – перитонит с последующим летальным исходом. Проще говоря, аппендикс нагноится, и гной порвется в брюшную полость. Выкарабкаться из этой ситуации даже при применении сильных антибиотиков непросто.

– Оперироваться надо! – твердо заявил Никита.

– Это под нож? – испугался купец.

– Без этого – смерть дня через три.

– Пугаешь, лекарь?

– А ты подожди три дня – сам убедишься.

Никита, зная, что так и будет, вовсе не пугал.

Купец проникся ситуацией:

– Ладно, ты и мертвого уговоришь, а меня – тем более. Когда?

– Прямо сейчас. Ты и так уже себе навредил прогреванием.

– Кто же знал?

Купец разделся, разулся и улегся на стол. Никита положил ему на лицо ватный тампон, смоченный эфиром.

– Дыши глубже и считай.

– Чего считать?

– Просто считай вслух. Один, два… ну и так далее.

Купец стал считать. Слова из-под ватной маски доносились глухо. В воздухе сильно пахло эфиром.

– Один, два, три…

Потом с перерывом:

– Четыре…

Еще промежуток, и едва слышно:

– Пять…

Никита плеснул в медный таз немного самогона, положил туда инструмент, вышел в соседнюю комнату и поджег. Лучшая дезинфекция и стерилизация инструмента – открытый огонь, вот только жечь в комнате с эфиром нельзя, можно пожар устроить.

Купец уже уснул – даже храпел. Никита повернул ему голову набок, чтобы язык не запал и он не задохнулся. Вытер живот самогоном и кольнул острием ножа кожу. Никакой реакции. Похоже, наркоз подействовал.

Глубоко вздохнув, как перед прыжком в воду, Никита сделал разрез. Черт, света не хватает! В операционных бестеневые лампы, видно прекрасно. А тут, чтобы увидеть что-то в глубине раны, надо зрение напрягать.

Тем не менее аппендикс он нашел. Багровый, воспаленный, с желтоватым налетом фибрина. Такой и трогать рискованно, может прорваться. Но глаза боятся, а руки делают. Через полчаса наркоз отойдет, и если эфира не добавить, надо действовать быстро.

Никита перевязал аппендикс, отсек его, вытащил, и тут аппендикс в руках лопнул, истекая гноем. Никита бросил его в заранее приготовленное ведро и вымыл руки самогоном, не жалея перевара – не дай бог инфекцию в брюхо занести. Проревизировал рану – не забыл ли тампон или инструмент? Обычно после операции, когда рана не ушита, медсестра считает инструменты и стерильные тампоны, а операционная санитарка – это же в тазу для отходов. Количество инструментов и тампонов до и после операции должно сойтись. Если не хватает – ищи в брюхе. И случаи такие были.

Только у Никиты инструментов – кот наплакал, на обеих руках пальцев хватит, чтобы сосчитать.

Он зашил рану, перебинтовал полосами из беленой и прокипяченной ткани. Купец уже стал отходить от наркоза, мычать и стонать. Потом открыл глаза:

– Где я?

– На этом свете пока. Все хорошо. Только полежать бы тебе дня три.

– Здесь?

– Извини, постели здесь нет, не сподобился пока.

– Меня жена на улице ждет. Там и лошадь с подводой, и товар.

– Что же ты сразу не сказал?

Никита вымыл руки и вышел на улицу.

К забору была привязана лошадь, на подводе, на узлах с товаром сидела супружница купца и грызла сушку. Увидев Никиту, она вскочила:

– Что с муженьком? Чего его нет?

– Ему сейчас покой нужен. Помоги перенести его на телегу, а завтра утром – ко мне на перевязку.

Вдвоем они осторожно перенесли пациента на телегу, уложили. По всем правилам купец должен находиться под врачебным наблюдением, только сейчас это невыполнимо. Койки в избе нужны, хотя бы две-три – для таких вот случаев. Только ведь топчаны поставить мало, пациентов кормить-поить надо, ухаживать за ними. А для этого кухарка нужна – продукты покупать. Сама жизнь подталкивала его к созданию мини-больницы. Только сложно осилить все самому, особенно когда нет денег и нет нужных специалистов. И Никита решил, что как только он вернет долг Куприяну, тут же займется организацией стационара. Комната свободная есть, кровати у столяров заказать можно, кухарку нанять.

Телега с прооперированным купцом уехала, и тут Никита вспомнил, что купец не рассчитался с ним. А впрочем – ему еще на перевязки ездить, а потом и швы снимать – свидятся.

Никита вернулся в избу, смыл кровь, самогоном протер стол. Да и санитарку брать надо, негоже ему руки пачкать. И не потому, что белоручка – работы он не гнушался. Только руки у хирурга в чистоте должны быть. А какая чистота после мытья полов?

И еще бы в больницу травника толкового. Нет пока аптек, не существуют – ну так некоторые болезни вполне можно травами да кореньями лечить. Не так быстро получается, как современными лекарствами, зато и побочных эффектов почти нет. А ведь травника можно хоть сейчас в избу посадить, платить ему за найм не надо. Он что на торгу снадобьями торгует, что здесь, в избе. Тут даже выгоднее, пациентов искать не надо.

Решив так, Никита сразу отправился на торг. Травников и прочих подвизающихся на поприще оказания околомедицинских услуг оказалось много.

Никитам шел, приглядываясь к товару. Там, где продавали сушеных лягушек, толченых тараканов и непонятное зелье в корчагах, он даже не останавливался. Понятно, это всякие шаманы, знахари, колдуны – им не место у него в лекарне. А вот у прилавка, где лежали сушеные травы, коренья, цветы, он остановился.

Травник оказался словоохотливым дедком.

Никита, изображая из себя покупателя, расспрашивал его о травах. Дедок давал толковые пояснения, но вот на предложение торговать в лекарке отказался. Ну что же, насильно мил не будешь.

Он двинулся дальше и почти в самом конце наткнулся на тетку, закутанную в шаль.

При ближайшем рассмотрении тетка оказалась молодой женщиной лет тридцати. И товар у нее был неплохой. Никита сразу опознал чабрец, шалфей, мать-и-мачеху, листья брусники, морену красильную и другие травы. Только знал он их под современными названиями.

Они разговорились. Женщина объяснила разумно про болезни, про применение трав.

– Ты откуда все знаешь?

– У меня и мать и бабка всю жизнь травами занимались, от них и научилась.

– Я лекарь. Хочешь у меня в избе травами торговать?

– Небось, за аренду дорого возьмешь?

– А ничего. Будешь, как и здесь, травы больным продавать. Я к тебе своих пациентов направлять буду. Болящим-то как удобно! Но только никаких порошков из тараканов или сушеных жаб!

– Согласна. Летом на торгу хорошо, а осень настанет – промозгло, а зимой и вовсе худо.

– Так и перебирайся завтра. Знаешь, где?

– Конечно, знаю. Я грамотная, вывеску твою читала.

Никита возвращался с торга довольный. Конечно, некоторые травы, листья, корни и цветы вспоминать придется, память поднапрячь.

Утром Софья, как звали травницу, приехала на телеге, перевезя мешки, мешочки и узелки. По избе сразу пошел приятный запах.

Никита выделил ей небольшую комнату. Одного только не оказалось – прилавка, на котором товар должен находиться. Однако Софья лишь рукой махнула:

– Тоже мне беда! У меня сосед плотник. За мзду малую чего хочешь сделает.

– Так зови! Тебе прилавок, мне две кровати.

– Никак – спать удумал?

– Не для себя, для пациентов после операций.

– Вот ты который раз каких-то пациентов упоминаешь. Это кто будет?

– Ну, если проще – больные. Я хирург, по-другому – лекарь, который болезнь ножом удаляет, скажем – нарыв.

– Понятно. Я хоть и грамотная, да неученая.

Софья ушла и вскоре вернулась с молчаливым мастеровым. Тот складным аршином измерил место для прилавка. Потом Никита нарисовал ему кровать с размерами.

– Нет, чтобы обычные лавки. Народ у нас не избалован, – пробурчал плотник. – Из какого дерева делать?

– Все равно. Лишь бы прочно и красиво.

– Могу из сосны. Из дуба дороже выйдет.

Договорились на дуб. Сосна – материал легкий, но покоробиться может. А дуб – на века. Не думал Никита так быстро стационаром обзаводиться, но зачем момент упускать? И через три дня уже привезли две кровати, как и заказывал Никита – с высокими бортами, чтобы пациент упасть с нее не мог. Матрасов вот только не было – так заказать можно, и материал на выбор – из ваты или пуховые, перьевые, а многие так и вообще имели дома матрас, набитый сеном. Один раз Никита спал на таком – неудобно, шуршит и колется.

Пациенты понемногу шли – то с панарицием, когда гноилось под ногтем, то с абсцессом мягких тканей. А где гной – там всегда разрез. А в рану еще серого толченого мха насыпали, который Никита покупал у Софьи. Мох этот – вроде природного антибиотика, помогает хорошо. А при небольших гноящихся ранах, скажем, от занозы – неплохо шел лист подорожника.

Через месяц с начала работы Никита отдал долг купцу, правда – сам на бобах остался, с пустой калитой. Зато долг не довлел – Никита не любил одалживаться.

А еще через неделю произошло событие, изменившее уклад его жизни. Он уже стал привыкать к Владимиру, своей лекарне, даже какой-то интерес появился. Был бы научный склад ума – столько материала для диссертации собрать можно! Только Никита практик был.

Он уже заканчивал работу, раздумывая, куда отправиться поесть – на постоялый двор у Золотых ворот или в харчевню на Варварке? На Варварку дальше, зато кормят – пальчики оближешь!

Софья тоже собиралась, уже платок накинула.

В этот момент у ворот остановилась подвода, заржала лошадь.

Никита вышел на крыльцо.

У ворот стояла не подвода, а настоящая карета – во Владимире их было по пальцам пересчитать. В открытую калитку ворвался боярин – в кафтане, суконной шапке, сафьяновых сапогах. Видел уже местных бояр Никита, по одежде научился различать.

– Ты, что ли, лекарь?

– Я.

– Ну слава богу, нашли. Евстафий, помоги боярину.

И сам метнулся к карете. Дверцу открыл, подножку откинул.

Из кареты показался боярин в возрасте, сзади его поддерживал кто-то, а на подножке его под руки подхватил другой, тот, что спрашивал Никиту. Видимо – важный сановник, поскольку бояре вертелись вокруг него, как няньки вокруг ребенка.

Никиту сразу насторожило, что сановник, согнувшись, прижимал к животу руки и едва передвигал ноги. Острый живот, насмотрелся уже таких Никита. Острый живот – это катастрофа в брюхе: прободение язвы желудка, острый панкреатит, приступ желчнокаменной болезни, аппендицит – да много чего. И, как правило, надобна операция. Можно понаблюдать час-другой, вот только анализы крови сделать невозможно.

Двое бояр бережно провели сановника в избу. Никита шел перед ними, открывая двери.

– Раздевайте и кладите его на стол, – распорядился Никита.

На сановнике, несмотря на теплое время года, было надето много одежды. Кафтан, тонкая ферязь под ним, рубаха шелковая, под ней – исподняя.

Под бдительным взором бояр Никита начал осмотр.

Живот был напряжен, как доска, и при легком прикосновении мужчина кричал от боли. Язык сухой, пульс частил.

Насколько Никита мог, он расспросил больного. Иногда правильно, грамотная собранная история болезни могла подсказать правильный диагноз.

Понемногу крепло убеждение – желчнокаменная болезнь. Надо срочно оперировать, приступы в последнее время случались все чаще. Только боязно. Случись летальный исход, что даже в лучших клиниках бывает, – не сносить ему головы, причем не в переносном, а в прямом смысле. Ведь условий для такой операции фактически нет. Можно отказать. Чиновник тоже, с высокой долей вероятности, умрет, но не у него в лекарне.

Никита посмотрел на землистое, страдальческое лицо боярина:

– Боярин, оперировать надо.

Тут же двое сопровождающих возмутились:

– Да знаешь ли ты, деревенщина, с кем говоришь? Это князь Елагин, правая рука самого Нащокина!

Ни о Елагине, ни о Нащокине Никита не слыхал никогда. Впрочем, мнение дворян Никиту не интересовало. Здесь должен решать сам пациент. Только он вправе распорядиться своей жизнью.

Никита взял князя за руку:

– Княже! Надо живот резать, оперировать. Не сделаем – день и ночь проживешь только.

– А ежели резать?

Бояре снова открыли свои рты, но князь повернул к ним голову:

– Молчать! Я сам решать буду!

– Ежели резать, то по-всякому получиться может, – не стал скрывать от него серьезности положения Никита. – Повезет с Божьей помощью – так впредь здоров будешь.

– Значит, шанс есть. Делай свою работу, лекарь. Бояр моих не бойся, без моей воли они тебе ничего дурного не сделают. Ты только скажи – что надобно?

– Пусть два матраса привезут да подушки – после операции тебе здесь несколько дней провести придется. Нельзя будет ехать, растрясет.

– Тебе лучше знать. Приступай.

Князь повернул голову:

– Насчет матрасов слышали? Ступайте.

Переглянувшись, бояре вышли. Хорошо – Софья не ушла, слушала, чем дело кончится.

Никита подозвал ее к себе:

– Софья, помогать будешь. Сама видишь, человек непростой – князь и боярин, да и болезнь серьезная.

– Ой, я крови боюсь!

– Не справлюсь я один. Инструмент подать надо, пульс посчитать.

Софья нехотя кивнула. Ну да, зачем ей проблемы? Проще травы собрать, высушить и продать. Хотя и это дело непростое. Мало того, что траву нужную найти надобно, так еще и сорвать ее в определенное время суток. Какие-то растения полны сил на утренней заре, до сокодвижения, другие – поздним вечером. Тогда и эффект лечебный выше.

Тем не менее, раз решение принято, надо его выполнять.

Никита положил ватный тампон на лицо боярину, накапал эфира.

– Боярин, считай вслух, чтобы я слышал.

Пока пациент считает, стало быть, он в сознании, а как путаться начнет – значит, наркоз действовать начал. Ежели смолк, можно проверить глубину наркоза и приступать к операции.

Так и сейчас. Боярин считать начал бодро, потом все медленнее и замолк. Никита кольнул его в живот кончиком ланцета. Никакой реакции. Значит, можно приступать.

Сделав разрез, он остановил кровотечение, перевязав сосуды. В брюхе боярина было полно спаек, видно – давно болячка его мучила. Обычно желчнокаменная болезнь чаще у женщин встречается, после родов. У мужчин же – любителей вкусно поесть. Как ни крути, все вкусное вредно – те же шашлыки, выпивка. Хотя и другие факторы роль свою играют.

Он рассек спайки, подобрался к желчному пузырю. Он был багровый, отечный. В руку брать страшно – лопнет. Но шейку пузыря выделил, перевязал шелковой нитью, перерезал. Вытащил пузырь, едва дыша, и он уже в руке лопнул. Не столько желчь потекла, сколько гной. И камней мелких полно, десятка два.

Пузырь Никита на полотно уложил – предъявить потом боярину, если пожелает. Сделал ревизию брюшной полости – нет ли других проблем, не оставлена ли салфетка?

В это время в комнату ввалились довольные бояре. Увидев Никиту с рукой в брюшной полости, всего в крови, они остолбенели.

– Прочь! – закричал Никита. Сейчас только пыли в ране не хватало.

Толпясь и мешая друг другу, бояре протиснулись через дверь в сени и недовольно забубнили. Как же, их, дворян московских, гонит прочь какой-то безвестный лекарь – как крепостных!

Никита ушил брюшину, мышцы, кожу. Обильно протер рану самогоном. Князь застонал.

Все, уже чувствует боль, наркоз отходит. Никита боялся, что наркоз перестанет действовать раньше, придется добавлять эфир, а в воздухе и так довольно сильный запах анестетика.

С помощью Софьи Никита перевязал рану.

– Эй, господа бояре!

Оба сразу заявились.

– Жив князь?

– Жив! Несите матрасы и подушки, кровать вон в той комнате. Потом осторожно князя – со стола на кровать. Я помогу.

Бояре уложили на кровать матрасы. Хорошие матрасы, пуховые, и подушки под стать. Втроем они бережно перенесли князя.

– Что покушать купить?

– Ему пока ничего нельзя. Вот воды чистой ключевой – можно. А потому ступайте на постоялый двор, здесь вы только мешаться будете. Завтра с утра навестите.

– А как же…

– Все, не мешайте князю. Он мужественно перенес тяжелую операцию, ему отдых необходим.

Бояре потоптались в нерешительности и вышли.

Через полчаса один из них принес в деревянной бадейке ключевой воды и откланялся.

– Софья, ты иди, отдохни, – обратился к травнице Никита. – Мха мне оставь. Если повязка промокнет, запас мха нужен. За помощь спасибо.

Теперь Никита остался с пациентом один на один. Вымыв руки, он сменил забрызганную кровью рубашку. Эх, одноразовое операционное белье сюда бы или хотя бы клеенчатый фартук. А то ведь не настираешься, никаких рубах не хватит.

Князь постанывал, то впадая в сон, то приходя в себя. Таким пациентам обычно несколько дней кололи обезболивающие, да где их взять? А потчевать князя дурман-травой Никита боялся.

Устал он сегодня, на нервах несколько часов жил. Ни черта ведь ничего нет. Это счастье, что князь на столе не умер. Теперь – выходить!

Никита улегся на соседнюю кровать. Периодически поглядывая на князя, он протягивал к нему свою руку и проверял пульс. Пульс частил немного, но наполнение было хорошее. Сердце у князя еще вполне, должен выкарабкаться. Уже ночью лоб ему пощупал – немного горячий. Зная, что у князя после операции и после эфира во рту сохло, дал ему тряпицу, смоченную водой – пососать. А поить нельзя. И каждый час вставал, губы князю мочил.