Текст книги "Ратибор. Язычник"

Тот же, глядя на действия Ильи, усмехнулся:

– Она теперь изгой. Вот эти люди – ее племя. На их землях неурожай, засуха. Они сироту-девственницу привели для жертвы, а ты помешал.

– Кто тебе не дает за деньги, что я дал, купить стадо баранов или несколько быков и принести жертву?

– Можно и так.

Волхв подобрал с жертвенного камня гривну, осмотрел ее и удовлетворенно кивнул. Гривна исчезла в складках одеяния. Затем он повернулся к селянам:

– Богам оказалась неугодна смерть юной сироты, потому они прислали своего воина по имени Ратибор для ее спасения. Но дождь вам будет! Славный воин Ратибор дал выкуп за девушку, много денег – большую гривну. Я куплю на нее несколько быков и принесу одного из них в жертву богам. Боги будут довольны! Я совершу обряд на капище Перуна, Даждьбога и Макоши. Ступайте с миром, люди, и благодарите Ратибора.

Возмущение селян сошло на нет. Все видели гривну, все верили волхву. Поклонившись ему в пояс, они стали расходиться.

Волхв повернулся к Илье:

– Неуж за девицу безродную людей мечом побил бы?

– Клянусь, сделал бы так!

– По Ярославовой «Правде», коли меч обнажил, но удар не нанес – одна гривна.

– Разве я обнажил его? – возразил Илья. – Видаков нет!

– Правда твоя, – скривился волхв. – Ты мне в помощь послан Макошью, а на самом деле воспрепятствуешь в моих делах.

– Понравилась девка, я не прочь ее в жены взять.

– Даже так? Она же безродная и нищая, приданого за нее никто не даст.

– Ничего, с голоду не помрем. Меч прокормит и боги помогут.

– Так ведь детишек у вас не будет, ты же нелюдь!

– Как ты меня назвал? – Илья нахмурился. Нелюдь в его понимании – это человек, совершивший дикое, жестокое, выходящее за границы зла преступление.

– Как есть нелюдь! – подтвердил свои слова волхв. С этими словами он опасливо отступил на пару шагов, опасаясь ответных действий со стороны Ильи – силу его руки волхв уже испытал на себе.

– Ты же не нашего мира. Оболочка твоя человеческая, а ранить или убить тебя невозможно, потому как ты не рожден еще. Не веришь – уколи себя ножом или порежь, сам увидишь.

Глаза волхва торжествующе блестели, а Илья был ошеломлен услышанным. Он – и нелюдь! Тем не менее он вытащил боевой нож и уколол себя острием в левую ладонь. Выступила капелька крови, и Илья почувствовал боль. Врет волхв! Он повернул руку ладонью к волхву – любуйся, мол! Однако волхв только хмыкнул. Илья взглянул на ладонь. На ней – ни следа – ни укола, ни крови. Но ведь только что была!

Илья резанул себе по предплечью. Рана получилась длинная, потекла кровь – красная, как у всех. Но она на глазах свернулась, превратилась в струп, который быстро исчез. Под ним не оказалось даже шрама, и Илья в душе вынужден был признать правоту волхва. Неприятно было ощущать себя нелюдем, но против очевидного не попрешь.

– Убедился? – Волхв торжествовал.

– Твоя взяла. Но девчонку не трогай, она моя.

– Я тебе таких пять десятков приведу, ежели за каждую гривну платить будешь.

– Мне другие не нужны! – отрезал Илья. Просто он не в курсе был, что на торгах людей можно продавать, как скот, – в его времени работорговцев уже не было. А здесь девственница младых лет стоила от силы два дирхема или две куны. За гривну большую целый гарем купить можно, язычеством многоженство не воспрещалось. Можешь содержать – имей. Тем более что от воина и родится воин – как от князя княжич. А от холопа?

Илья подошел к девушке и слегка приподнял ее голову пальцами за подбородок.

– Как зовут тебя, краса ненаглядная?

Сказал и сам своим словам удивился, сроду к девушкам так не обращался.

– Марья.

Почему-то Илья так и думал.

– Пойдешь со мной?

– Хоть на край света! – Девушка даже не раздумывала, она боялась остаться с волхвом.

– Нет, так далеко нам не надо, мы в Суздаль пойдем.

– Вот это правильно, – сказал подошедший волхв. – Давай отойдем.

Волхв хотел поговорить наедине.

– Вокруг Суздаля неурожай, дождей давно не было. Народ волнуется. Есть у меня там надежные люди, на торгу, в людных местах народ к бунту подбивать будут. А все почему? Отвернулись людишки от веры отцов и дедов наших, к чужой вере повернулись. А что может их распятый бог? Вот я с молитвой к богам могу обратиться, и не далее как сегодня или завтра дождь животворящий пройдет. Людишкам внушить надо, что все зло от церкви с крестом идет, от священнослужителей. Князья и ближние люди веру чужую первыми переняли. И голод им не грозит, поскольку их холопы втридорога зерно на торгах в других городах спускают, меды стоялые пьют. Вот где неравенство!

– А есть ли равенство вообще, Борг?

– Не будем вдаваться в бесплодные споры.

– Хорошо. Моя задача в чем?

– Мыслишь правильно. Если удастся бунт поднять, ты поддержишь воинским умением. Знаю, один в поле не воин – так ты не один будешь. Ты человек заметный: и ростом удался, и храбр, и решителен, и умен – на тебя равняться будут. Кроме того, ты неуязвим, а это – лишний козырь нам. После первых же столкновений мои люди на торгах да на постоялых дворах нашептывать будут: бессмертен он, потому как богами отмечен или сам один из их сыновей. И имя у тебя подходящее – Ратибор, иначе – с ратью борешься.

– Возвысить хочешь?

– Не я, боги такой совет дали. Черни знамя нужно, прапор, ну, как у князя.

– А если князь или наместник его дружину нашлет?

– Э, где князь! Во Владимире сидит, о сборе налогов и податей думает. Если и пошлет гридей из младших, так числом малым. Одолеешь!

И такая убежденность в словах волхва была, что поверил ему Илья.

– Как мне людей твоих найти, Борг?

– А зачем их искать? Они тебя сами в нужный момент найдут. Да ты и сам поймешь, когда надобен будешь. А пока с девицей красной развлекайся.

– Понял. Ты одно мне скажи, волхв, – как ты о появлении моем узнал и имя угадал?

– Полнолуние было, Макошь слова утешительные сказала – воин к тебе придет.

Волхв достал из складок длинной рубахи серебряное зеркало, небольшое – с ладонь, и круглое, дохнул на него и к Илье поворотил. Илья оторопел: в зеркале был он, как сейчас – в шлеме, со щитом, с мечом на поясе. Волхв дохнул на зеркало еще раз, и изображение померкло.

Если бы Илья не был знаком с планшетниками да со смартфонами, увиденное произвело бы на него сильнейшее впечатление.

Наверное, волхв ждал именно этого и был слегка разочарован. Но Илья даже не удивился.

– Волхв, ты угадал: я из другого мира, и такие зеркальца там у многих.

– Потом ты расскажешь мне о своем мире, – попросил его волхв, – а сейчас ступай.

Илья вернулся к девушке.

– Идем в Суздаль, Марья. И не бойся ничего, отныне я твой защитник.

Илья направился по тропинке в город – путь был ему знаком. Он обратил внимание, что его девушка боса и обходит корни деревьев. Неужели даже лапти, в коих ходило большинство селян, дать ей не могли?

Когда они отошли подальше, Илья попросил:

– Дорога до Суздаля дальняя, поведай о себе.

– Сирота я, – отвечала та. – Мама два года как умерла, а тятя еще раньше сгинул на отхожих промыслах, я его и не помню. У дальней родни проживала, всю работу делала.

– Сколько же лет тебе?

– Семнадцать. Замуж пора, да не берет никто. Вот и решила родня меня волхву отдать, в жертву принести.

Марья не удержалась и всплакнула, а Илья скрипнул зубами от ярости. По местным меркам Марья в девках уже засиделась, на Руси того времени замуж отдавали в пятнадцать-шестнадцать лет. А волхв тоже хорош, готов был уже убить девушку за благоволение богов. Не вмешайся Илья, не подойди вовремя – не встретились бы они с Марьей.

С язычеством, с богами древними, забытыми, с обрядами Илья знаком раньше не был. И сегодня не то чтобы шокирован был, а в первый раз почувствовал, некое неприятие того, что должно было свершиться. Негоже отбирать жизнь у одного, чтобы другим лучше, слаще жилось, что это за обряды такие варварские, дикие?

В Суздаль они пришли к вечеру. Ни знакомых, ни друзей у Ильи тут не было, и потому, выспросив дорогу, он отправился на постоялый двор.

К его удовольствию, на постоялом дворе не только комнаты свободные оказались, но еще и баня готовая.

Баню топили не каждый день – слишком долгая это процедура. Воды из колодца наносить надо, в котле ее согреть. Обычно ее готовили к субботе, к банному дню или по желанию постояльца – в любой другой день, но за отдельную плату.

Илья несколько дней не мылся, переходы большие делал, потел. Тело просило помывки, в своем времени он привык каждый день принимать душ.

Оставив меч, шлем и щит в снятой на постой комнате, Илья отправился в баню. Марья увязалась за ним, и зазорного в этом ничего не было. Издавна на Руси в бане семьями мылись – и мужчины и женщины.

О чем пожалел Илья – так это о чистом белье. Старое, что на нем было, пропотело все, пропылилось. Ладно, будет день – будет и пища. Завтра с утра он отправится на торг и купит все необходимое, тем более что у Марьи ситуация была похожей.

В предбаннике он разделся в углу – все-таки присутствие девушки смущало. И дня ведь не знакомы, толком друг друга не знают, не целовались ни разу, а уже обнажаются – все-таки Илья привык к другим отношениям с противоположным полом.

Но Марья повела себя просто. Баня есть баня, место для помывки. Она скинула с себя поневу, исподнюю рубашку и осталась голиком – трусов и лифчиков здешние женщины не знали. Она же первой и пошла в помывочную. Илья отправился следом за ней.

В здешней бане он был в первый раз. Сказать, что здесь он не мылся ни разу, нельзя – в реке, ручье мылся. Но вода в них была холодная, а о мыле и мочалке даже заикаться нельзя.

В помывочной было жарко и влажно. Илья старался не пялиться на фигурку Марьи, тело которой матово светилось в полумраке.

Марья ковшиком зачерпнула что-то из деревянной бадьи у входа и вылила на себя маслянистую жидкость.

– Щелок, – пояснила она, – грязь хорошо смывает.

Как понял Илья, в бадейке было что-то вроде мыльного раствора, и облился этой жидкостью. Если бы не Марья, сам бы он ни за что не додумался.

Марья сняла со стены мочалку из мягкого лыка, облилась из ковша теплой водой и стала тереть себя мочалкой. Илья, как обезьянка, повторял ее действия. Смешно, цивилизованный человек, а примитивным действиям учиться должен, как будто он туземец из дикой страны.

После того как он прошелся мочалкой по телу и обмылся теплой водой из котла, почувствовал, как дышит чистая кожа.

– Ложись на полку, – скомандовала ему Марья, и Илья послушно улегся.

Девушка полила его щелоком, докрасна растерла мочалкой спину и смыла все теплой водой. Илья блаженствовал.

– А теперь ты мне. – Марья улеглась на полку.

Блин, лучше бы она этого не делала! Вид не столько спины, сколько того, что ниже, сильно отвлекал Илью. Округлые прелести девушки манили его и возбуждали, все-таки женщины давно у него не было. Пересилив себя, он намылил щелоком и натер мочалкой спину Марье.

– Ой, ты как медведь, дырки мне на спине протрешь! – охнула она.

Илья рассмотрел ее: тело девичье, нежное, а руки рабочие, с загрубевшей кожей, на пятках – натоптыши. Вздохнул тихонько про себя: досталось девке, как рабочая лошадь была. Мало того, что не пожалел никто сироту, так еще и на заклание отдали.

Потом они зашли в парную. Марья плеснула на раскаленные камни кипятка, и тесная парная наполнилась горячим паром.

– Ложись на полку, – опять скомандовала Марья. Сама же взяла из бадьи распаренные березовые веники и стала водить ими над телом Ильи. Он почувствовал, как по спине пошли волны горячего воздуха. И так хорошо ему стало, примлел даже. И вдруг – удар: это Марья начала веником его шлепать, охаживать.

К телу стали липнуть мокрые листочки, запахло березой. Ух, красота! Потом они поменялись местами.

Илья в парной бывал с друзьями и понятие о том, что это такое, имел. Марью веником, как опахалом, овеял, горячим воздухом обдал. Потом слегка, не усердствуя, похлестал.

От удовольствия Марья застонала.

Они вышли в помывочную и смыли с себя пот: поры в коже открылись, и пот заструился.

– Давно так не мылась, – призналась Марья. – В баню меня последней пускали, когда вся родня уже вымылась. Иногда и теплой воды не оставалось, и каменка остывала.

В предбаннике они оделись. После бани от одежды чувствовался запах пота, да и грязноваты уже были и футболка и трусы.

Девушка фыркнула:

– Исподнее у тебя смешное, наши мужи носят длинное.

– А ты из какого племени?

– Кривичей.

– Плохо твое племя живет, если молодыми девушками жертвует, нет у него будущего.

Марья хотела сказать слово в защиту своего племени, но передумала, против фактов не пойдешь. Племя отреклось от нее, послав на заклание.

После бани сытно поели: супчик из заячьих потрохов, кулебяки мясные, капуста тушеная да с жареной курицей. Илья завтракал рано утром, аппетит нагулял и ел быстро. А если судить по тому, как ела девушка, она вообще день или два пищи не видела. И то: зачем кормить девушку, если ей умирать?

Они расположились в комнате. Илья разделся, оставшись в трусах, – привычка, однако. Марья обнажилась полностью, легла рядом и быстро уснула. Некоторое время Илья ворочался: ну как тут уснешь, если рядом голая красотка?

Утром они заказали легкий завтрак – сыто, расстегаи рыбные, и отправились на торг.

Илья шел по рядам неспешно. Сначала он приглядел девушке черевички кожаные, вроде туфель без каблука. Странно было, что не было левой или правой туфли, на любую ногу обувать можно было. Примерили – обувка впору пришлась.

Марья обрадовалась. На селе наиболее распространенная обувь – лапти; кто был побогаче, тот носил поршни из заячьей шкурки. А уж сапожки кожаные и вовсе только богатые носили.

И рубашку с подъюбником он ей купил, и поневу новую. Марья только ахала, глаза ее счастливо лучились – столько обновок сразу! Видели бы ее сейчас подружки!

Илья и себя не забыл, рубашку новую, льняную купил, штаны шерстяные. Штаны были широкими и по размеру на любой объем подходили. Держались они на поясе гашником – веревкой особой.

И исподнее не забыл Илья. Придя на постоялый двор, он ножом у кальсон на уровне колен штанины отрезал, превратив их в «семейные» трусы. Кальсоны зимой можно носить, в холода.

Марья сразу нарядилась в обновки. В зеркало бы ей посмотреться, да нет его. Стеклянных с амальгамой еще в помине не было, а полированные, из серебра, только в богатых домах имели. Народ средней руки пользовался полированными бронзовыми зеркалами. А холопы и прочие смерды смотрелись в отражение на воде.

Марья покружилась перед Ильей:

– Ну как?

Неистребимое, изначально древнее желание всех женщин покрасоваться, понравиться.

– Красота неписаная! – похвалил Илья.

Девушка от похвалы зарделась, бросилась ему на шею и поцеловала в щеку.

– Ты меня балуешь, как тятенька баловал бы либо муж любимый. – На глаза ее навернулись слезы.

– Перестань мокроту разводить, – поморщился Илья. Он не любил женских слез и не знал, как вести себя в присутствии плачущей женщины. – Кончилась твоя плохая жизнь, отныне только хорошая будет.

Слезы на глазах девушки высохли моментом, а Илья уселся на скамью и задумался. Что с девушкой делать? Ему надо делом заниматься, денег не так много осталось. Оружие себе купил, гривну волхву отдал, на одежду потратился… А кормить его никто не обещал, надо самому думать. Остаться на постоялом дворе? Или, пока еще деньги в мошне звенят, купить свой дом? Хозяйка уже есть, на пропитание он заработает – хотя бы охранником у купцов в обозах либо еще кем-то.

Долго он голову ломал, однако понимал, что для принятия решения исходных данных маловато, сколько изба стоит? На окраине города меньше, в центре больше – но сколько?

Марья задумчивость его поняла неправильно:

– Ратибор, о чем кручинишься? Али я тебе не люба?

– Не о том думаешь. Избу для нас купить или на постоялом дворе проживать?

– А это смотря сколько денег у тебя… Постоялый двор – жилье временное, для торговцев или таких, как мы. Серьезный человек свою избу иметь должен, если он не перекати-поле.

Ее фраза положила конец раздумьям Ильи.

Он спустился вниз, в трапезную, и тут же подскочил хозяин заведения.

– Чего откушать желает гость дорогой?

– Скажи-ка мне, избы почем продают?

Хозяин вопросу не удивился, видимо – не впервой задают.

– Это смотря какую и где хочешь. В слободке для мастеровых – кожевенников, кузнецов, столяров либо гончаров – дешевле выйдет. А коли в посаде, да еще с поверхом – знамо дело, дороже.

– В центре и без поверха, – коротко уточнил Илья. «Поверхом» называли второй этаж.

– Пятистенка или обычное? – продолжил спрашивать хозяин.

– Обе. – Что такое «пятистенка», Илья не знал.

– Пятистенка без поверха, в посаде… – Хозяин задумался.

– Куны три-четыре – смотря по состоянию дома да земли при нем, земля в центре ноне в цене. А обычная…

– Благодарю, я понял. А как узнать, какая изба продается?

– Не местный? – уточнил хозяин. – Ну да, о чем это я? Иначе на постоялом дворе не жил бы. На торг иди. Там, по левую руку в дальнем углу собираются те, кто избы или дома продает или приобрести желает.

– Каждый день?

– А то как же!

– Спасибо.

Времени было полдень, и Ратибор решил отправиться на торг. Марья увязалась следом.

– Что я все одна да одна? Да и спокойно с тобой.

Торг продолжал шуметь, торговать. Продавали и покупали все – одежду, оружие, лошадей, продукты. Как говорится, за ваши деньги – любую прихоть.

Однако же Илья приметил кучки людей в разных местах. В центре таких «собраний» кто-то громогласно разглагольствовал. Илья пробился поближе – послушать.

«…и все напасти на ваши дома от предательства. Отвернулись от богов, которым поклонялись ваши отцы и деды-прадеды! Перестали к волхвам ходить, пожертвования делать, и в обиде великой на вас отвернулись от вас ваши боги, перестали они за землей следить и за небесами. Засуха настает, урожай на корню засыхает. Князья да люди богатые к распятому богу обратились. Да им-то что? Все равно за налогами и податями к вам приедут, как урочный час настанет. И зерно у них будет, и меды стоялые, в шубах богатых ходить станут! А ваши дети суп из лебеды хлебать будут, от голода пухнуть!»

Из толпы раздались крики:

– Верно говорит!

– Правильно!

В это время появились городские стражники и стали пробиваться сквозь толпу. Увидев это, говоривший юркнул в толпу и растворился в ней.

Люди стали расходиться, но между собой разговаривали.

– Верно говорил, все в масть. Богатым вера новая мила, а нам в тягость.

Илья улыбнулся: люди волхва уже действуют, да как! Краснобаи прямо, ловко языком чешут, убедительно. Конечно, один разговор не даст ничего, но если каждый день да в разных местах они внушать людям эти мысли будут? Священникам и князьям это не понравится, и они попытаются как-то воспрепятствовать. Но и волхв не дурак. Его люди в разных городах и селах работу вести будут и посеют зерна сопротивления, из которых вызреет недовольство, а то и бунт. Дело хитрое, выступать не против князей будут, а против чужой веры, и далеко не каждый князь сразу поймет угрозу. Ну чем Борг хуже Геббельса? Тот тоже начал с информационно-идеологической войны. Самая страшная война – та, которая в головах человеческих.

Однако Илья понимал, что выступать на базарах – не его дело. Народ для массовых выступлений, для бунта надо подготовить. Плод должен созреть, прежде чем его можно будет сорвать, а это дело не одного месяца. Его же задачей будет силовое прикрытие, когда это понадобится. И, по расчетам Ильи, у него есть полтора-два месяца. Самая острая ситуация возникнет после сбора урожая, когда он будет в амбарах – тогда княжеские тиуны поедут собирать подати.

Обычно сбор дани начинается осенью, когда берут овощи. Потом последует перерыв из-за осенней распутицы, когда после дождей дороги становятся непроезжими. А вот когда ляжет снег и пробьют санный путь, когда встанет лед на реках, сбор дани продолжится, и княжеские тиуны будут забирать зерно и забитый скот – на холоде он может храниться подолгу.

Если урожай будет плохим, на что и рассчитывал волхв, недовольство вспыхнет от малой искры, стоит только приложить усилия. Перед страхом голода к недовольным примкнут даже колеблющиеся. Но все это мысли.

А сейчас Илья с Марьей прошли в дальний угол, нашли продавцов изб и даже домов. Дома строили из пиленого белого камня, и в основном – люди благородного звания или зажиточные купцы. Однако цены продавцы просили немалые.

Илья был реалистом и рассчитывать мог только на свои деньги, да и то понимал, что сразу все тратить нельзя. После приобретения жилья надо еще на что-то жить, тем более что он не один. Уж коли взял на себя ответственность за девушку, надо нести ее и дальше.

Они обсудили с продавцом цену, он избу описал. Не в слободке стоит ремесленной – в посаде, но и не в центре его.

– Пошли смотреть, – предложил Илья.

– А как же без этого? Обязательно.

На месте Илья и в погреб залез, и на чердак, несущие балки осмотрел – не гнилые ли, не поедены ли жуком-древоточцем?

Изба ему понравилась. Не новая, но добротная. Во дворе конюшня на две лошади, сарай, амбар и земли много.

Продавец соседей позвал – видаками, без свидетелей сделка с недвижимостью не считалась законной. Ударили по рукам, и Илья отсчитал деньги. Потом Илья с Марьей вернулись на постоялый двор – за вещами и оружием.

Марья поверить не могла, что отныне будет жить в доме, и будет в нем хозяйкой, а не при родне ненужной приживалкой.

Однако вернувшись с вещами, призадумалась. Кто она Илье? Не жена, не спит он с ней, как с мужней женой. Но и не холопка, не заставляет Илья ее работать. Неустойчивое, непонятное положение при Илье настораживало ее, пугало. Грешным делом даже подумала – не в рабство ли ее продать решил? Однако ведь волхву цену за нее непомерную отдал, при продаже не окупится.

Илья задумчивость Марьи заметил.

– О чем кручинишься, краса?

– Кем я тебе прихожусь, Ратибор? В жены не взял, работать не заставляешь, кормишь, деньги на обновки тратишь…

– Люба ты мне, не скрою, – признался Илья, – однако для создания семьи любовь взаимной должна быть. Будь ты мне пока сестрою названой, хозяйкой в доме, а там – поживем-увидим.

Марью такой ответ удовлетворил, поскольку доводы Илья привел убедительные. Обрадовалась она: хозяйка – это уже намек на серьезные отношения. Прошлой ночью Илья руки не распускал, хоть и на одной постели спали, и ни словом, ни делом ее не обидел. Худого слова в свой адрес она тоже не слышала, не то что от родни, – и грязнулей обзывали, и неумехой, и объедала-де родню. Обидно такое ей было слышать, если она сидела с краю стола и накладывали ей в чашку наравне с детьми малыми. А ведь она трудилась не покладая рук с восхода солнца и до его заката. У родни хозяйство большое: куры, свиньи, коровы, бараны, и всех напоить надо, хлев вычистить. Одной воды тяжеленных бадей не один десяток из колодца принести.

Марью слова Ильи обнадежили. Она приободрилась и пошла в поварню. А в кухне – шаром покати: ни чугунков, ни сковородок, ни горшков глиняных, ни мисок – даже ложки завалящей нет.

Она вернулась в комнату, где Илья по-прежнему на лавке сидел, и нерешительно сказала о бедственном положении в поварне.

– Я так понимаю – продуктов тоже нет, готовить не в чем и не из чего. Спать тоже не на чем – ни матрасов, ни подушек. Полотенец тоже нет.

Илья только крякнул с досады. Мало избу купить – надо ее обустроить, иначе как жить?

И они снова отправились на торг.

На входе Илья купил огромный крапивный мешок, куда покупки складывать будет. Набили они мешок быстро, а и половины необходимого не взяли.

Илья взвалил мешок на плечи. Тяжел, однако!

Принес мешок в избу, оставил в сенях и снова на торг отправился.

И второй мешок заполнился моментом.

Продавец, желая помочь, попытался поднять мешок, чтобы положить его Илье на плечо, но не смог даже оторвать его от земли – чугунные изделия очень тяжелы.

Илья торопился. Близится вечер, а еще не куплены подушки и продукты.

Марья осталась выбирать покупки, а Илья сделал еще одну ходку к дому. Утомительно, конечно, но жилье надо обустраивать.

Третий мешок оказался на плече: полпуда гречки, столько же пшена, два фунта соли, три фунта гороха и много чего еще по мелочам. Марья несла в руках подушки.

Пока домой вернулись, смеркаться начало, а еще перины не были куплены. Казалось – все предусмотрели, а вот о свечах забыли. Потому улеглись спать в полной темноте. Да и спать пришлось на жестком топчане, к тому же и укрыться было нечем, одеяла тоже забыли.

Спали вдвоем, обнявшись – так теплее.

В середине ночи Марья разбудила Илью:

– Ратибор, страшно мне, кто-то по избе ходит, сопит.

Илья встревожился, нож в руку взял – не лихие ли люди поживиться в избу забрались? Одну комнату осмотрел, другую – нет ничего. Успокоился – почудилось Марье, но решил поварню осмотреть. Только дверь открыл – и остановился: над столом два зеленоватых глаза светятся. Кошка, что ли? Но откуда в избе кошка?

Глаза его к тому времени к темноте привыкли, адаптировались, и он разглядел маленькое, едва ли больше ладони существо. В недоумении замерев, задал бестолковый вопрос, потому как если это кошка, то она не ответит.

– Ты кто?

– Ужель не знаешь? – всплеснуло существо маленькими ручками. – Домовой я, покровитель дома.

Илья оторопел. Домовой! Да не в сказке же он! И оттого задал еще более дурацкий вопрос:

– И что тебе надо?

– Угощения. Хочешь, чтобы в избе все в порядке было, под моим приглядом, кусочек пирога положи да молочка в крынку налей. Можно в маленькую.

– Прости, только въехали, самим еще кушать нечего. Но завтра обещаю – будет.

– Не обмани, не то не подружимся.

Существо исчезло, а Илья еще несколько минут стоял в кромешной темноте. Приснилось все это ему, причудилось или он и в самом деле домового видел? Не его в современном Илье мире полтергейстом называют? Решил: коли обещал угощение на новоселье, сделает. От Ильи не убудет, а если домовой на самом деле существует, глядишь – пользу какую-нибудь принесет.

Он улегся в постель. Да не постель, топчан жесткий, одно удовольствие – подушка перовая, прямо роскошная.

Проснулся утром от громыхания чугунков на поварне. В этот момент вошла расстроенная Марья:

– Ратибор, кашу я сварила, а заправить нечем, маслица мы не купили.

– Ничего, такую поедим.

Каша была сухой и не лезла в рот, но Илья мужественно съел все, что ему положила Марья.

– Собирайся, на торг идем. Перины купить надо, масла, муки, молока и пирожков. Да, свечей еще.

– Пирожков-то зачем? Сама испеку.

– А начинка? Со временем все образуется, ты мне только скажи, что надо.

– Во-первых, дров. Я, когда кашу варила, последними печь растопила.

Илья чуть зубами не заскрипел. И правда, чем печь топить? Пока он дрых, Марья успела воды из колодца принести, печь растопить, кашу сварить. Плохой из него хозяин, коли он о дровах не подумал. Цивилизация развратила. Нажал кнопку – газ на плите зажегся. Ведь он, когда с обозом ехал, видел, что мужики для приготовления еды костер разводили. И печь дров требует, а где их взять?

Все проблемы решились на торге. К дальнему входу, что к городским воротам выходит, селяне на возах дрова на продажу привозили – уже наколотые по размеру печи. Просили недорого, и Илья купил сразу две подводы.

– Дорогу показывай, – прогундел возничий.

– Погодь немного, – остановил его Илья. – Чтобы не сомневался, вот тебе задаток. Перины мне нужны. Сейчас куплю да на дрова кину – уж больно несподручно нести в руках.

– Это можно.

Илья с Марьей выбрали перьевые перины и понесли их к подводам. Забросив перины на дрова, Илья оставил Марье денег – масла купить да молока, а также муки на первое время. Уж позже он сам мешок муки принесет, чтобы не бегать каждый день на торг. В его время проще было: прошел в супермаркет по соседству, накупил продуктов на день-два. А сейчас запасы делать надо, и самое неприятное – холодильника нет. Продавец избы ледник показывал, в нем продукты и летом не портятся, но запас льда только зимой туда с реки завезти можно. А чтобы лед летом не таял, его опилками укрывали.

До дому они добрались быстро. Возничие за мзду малую возы у сарая разгрузили и помогли дрова в поленницу сложить.

Илья окинул дрова довольным взглядом:

– На сколько хватит, если каждый день топить?

– Смотря сколько печей. Если только на поварне, то месяца на три. А ежели в избе для сугреву – два месяца.

Илья рассудил, что к зиме воз дров дороже стоить будет.

– Вот что, любезные. Везите завтра еще четыре воза дров, чтобы на зиму хватило.

– Еловых или березовых?

Вопрос поставил Илью в тупик. Печь он сроду не топил, сколько дров надо, не знал, и в чем разница между их сортами, не ведал.

– А пополам, – нашел он выход.

Когда Марья пришла с торга с полной корзиной покупок, дрова были уже уложены. Добрую вязанку Илья к печи принес, чтобы Марье самой не таскать.

– Ты бы еще лучины наколол, – улыбнулась девушка.

– Зачем? Ты же свечей купить должна была?

– Я и купила. Но чтобы печь разжечь, лучина нужна, дрова сами не займутся.

Илья скривился, как от зубной боли. Высшее образование получил, а бытовых мелочей не знает.

Пирогов Марья не купила, зато рыбы принесла.

– Рыбных расстегаев напеку, – пояснила она.

– Только молока немного оставь, – попросил ее Илья.

– Не для домового ли? – догадалась девушка.

– Для него, – сознался Илья.

– Слышала я ночью, как в поварне шебуршит что-то, но думала – мыши. Приветим домового, не беспокойся. А ты его видел?

Илье неловко было признаваться, но и Марью обманывать негоже, и он кивнул головой.

– А как звать его, спросил?

– Не-а, не догадался.

– Неуж домовых не видел никогда?

– Не приходилось.

– Он, если с хозяином дружит, помогает завсегда. Мышей и крыс отвадит, о татях предупредит.

Илья ушел в комнату перины стелить, Марья же занялась стряпней.

Часа через три из поварни вкусно запахло. Илья очень хотел есть, но стоически терпел, зная, что хозяйка сама позвать должна, когда готово будет. И этот момент настал.

– Ратибор! Кушать готово! – Марья стояла в дверях, вытирая руки полотенцем.

О! Стол хоть был и небогатый, но пахло восхитительно. Исходил паром супчик с куском мяса в глиняной миске, рядом стояло глиняное блюдо, полное рыбных расстегаев, и кружка молока.

– Э нет, так не пойдет! Почему мне одному? Себе наливай, рядом садись.

Стеснялась Марья, или другие соображения у нее были, но Илью она послушалась, себе миску супа налила. Суп оба поели с аппетитом и взялись за расстегаи, запивая их молоком. Вкуснотища! И то ли проголодался Илья, то ли на самом деле Марья готовила хорошо, но расстегаи они умяли почти все. Кусок расстегая и немного молока оставили для ночного хозяина – как назвал его Илья.

– Спасибо, хозяюшка, – поблагодарил Илья девушку, – все было очень вкусно.