Текст книги "Код Золотой книги"

Юрий Козловский
Код Золотой книги

Человек – это то существо, посредством которого Ничто входит в мир.

Сартр. Бытие и Ничто

Часть первая. Ликвидаторы хаоса

Глава 1. Служба. Вино на день рождения

Вчера я вернулся с Гавайских островов, где днем покорял на доске волны океанского прибоя, а вечерами – сердца ищущих приключений красавиц, съехавшихся туда со всех концов света. На внеплановом отдыхе настоял командир, заявивший, что мне следует не меньше двух недель держаться подальше не только от Москвы, но и вообще от России. Не знаю, какие он преследовал высшие интересы, но я был совсем не против приятной ссылки.

А сегодня мне исполнилось пятьдесят семь лет. Правда, никто из окружающих об этом не подозревает, потому что по паспорту, да и по внешнему виду, мне стукнуло только тридцать. Лично же для меня наступление этой даты, двадцать седьмого июля, означает, что миновал еще год и остаток отмеренного мне кем-то там, наверху, срока составляет еще больше шестидесяти лет.

Срок, согласитесь, очень приличный, так что поводов для пессимизма пока нет. Еще очень не скоро, говоря высоким стилем, завершится мой жизненный путь и я отойду в долину смертной тени. Если, конечно, раньше не произойдет что-нибудь непредвиденное – упадет, к примеру, на голову случайный кирпич, или в чужой перестрелке я поймаю шальную, не мне предназначенную пулю.

Но вероятность этого настолько мала, что неудержимо стремится к нулю. Не потому, что я никогда не попадаю в опасные ситуации. В моей бурной жизни их было более чем достаточно. Пули не раз свистели мимо меня, но ни одна из них ни разу не оцарапала мою шкуру. А все потому, что у меня хорошо развито чувство опасности и я всегда очень внимательно прислушиваюсь к внутреннему голосу. Дело тут не просто в дарованном матерью-природой инстинкте. Этого добра у меня хватит на троих, но постоянно везти не может, и правильно использовать врожденное чувство опасности меня долго и старательно учили.

Был такой случай: однажды мне очень не хотелось отправляться в дальнюю командировку. Стоило подумать, что впереди предстоят три ночи на узкой вагонной полке, как у меня заранее начали болеть ребра. Мое внутреннее «я» так сопротивлялось этому путешествию, что я проспал назначенное время, и водителю заказанного накануне такси пришлось подниматься ко мне на шестой этаж. Потом оказалось, что я забыл дома паспорт вместе с билетом, и пришлось возвращаться за ними с полпути, отчего я едва не опоздал на поезд. И все-таки не опоздал. В те благословенные годы москвичи еще не знали словосочетания «дорожные пробки». Но ангел-хранитель все не сдавался, и в самом начале пути у меня неожиданно началась резь в желудке, чего не должно было со мной случиться в принципе.

Вот тогда меня, наконец, проняло. На первой же станции я пулей выскочил из вагона и вернулся на электричке домой, хотя в пункте назначения меня ждало чрезвычайно важное дело. Дома боли сразу прекратились, а пассажиры моего вагона погибли в огне все до одного. Проложенный рядом с железнодорожными путями магистральный газопровод взорвался точно в тот момент, когда рядом с ним по соседним колеям проезжали два встречных пассажирских поезда. А я тогда получил грандиозный нагоняй от командира, но не за сорванное задание, а за то, что вообще вышел в тот день из дома, не прислушавшись к такой прозрачной и недвусмысленной подсказке судьбы.

Двадцать седьмого июля каждого года, если удачно складываются обстоятельства и я оказываюсь дома, я достаю из темной кладовой любовно оплетенную соломой трехлитровую бутыль с красным вином, усаживаюсь с ней в кресло на лоджии и наливаю до краев стакан из тонкого стекла. Смакуя наполненный ароматами Крыма напиток, выпиваю два стакана, после чего у меня пробуждается зверский аппетит.

Так случилось и сегодня. В моем холодильнике, как обычно, сквозил ветер, и пришлось идти на Одинцовский рынок, благо жил я в двух шагах от него. Не оглядываясь на цены и не торгуясь, я купил добрый кусок парного свиного окорока. Положил в пакет килограмм лопающихся от спелости крупных мясистых помидоров и столько же маленьких пупырчатых огурчиков. Туда же забросил несколько пучков зелени. Потом не удержался и прошелся по ряду, где торговали всякими маринадами, где взял пучок соленой черемши и несколько крупных головок маринованного чеснока. Конечно, я знал, что мне ни за что не съесть всего этого, но такой уж у меня характер – вечно покупаю все, на что падает голодный взгляд, и только дома задумываюсь: а нужно ли мне все это? Поэтому стараюсь ходить за продуктами сытым. Или не ходить совсем. Но сегодня был особый случай.

Продавщица весьма аппетитно выглядевших контрабандных молочных продуктов, у которой я купил сметаны для салата, веселая толстая тетка-белоруска, лет так далеко за пятьдесят, увидев мои покупки, спросила с доброй улыбкой:

– Што, сынок, нябось, свята якое спрауляешь?

– Ага, мамаша, – ответил я, стараясь спрятать иронию. – Тридцать в аккурат исполнилось.

– Ну, виньшую! – еще шире улыбнулась продавщица и, вздохнув с завистью, добавила: – Прыемны возраст!

Услышанное от ровесницы слово «сынок» ничуть не смутило меня. Сегодня у меня не было ни причин, ни желания напрягаться, чтобы выглядеть так, как должен выглядеть всякий нормальный человек, давно разменявший шестой десяток. Я улыбнулся ей в ответ во все свои тридцать два зуба (ни одного искусственного!) и, решив, что хватит без толку тратить деньги, отправился домой.

Через час пиршество вышло на новый уровень. И без того великолепное вино в сочетании с жареным мясом превратилось в настоящий напиток богов. Трехлитровую бутыль его каждое лето мне присылает с проводниками поезда «Москва – Евпатория» бывший капитан каботажного теплохода, а ныне пенсионер Семен Полубояринов. Он считает себя моим вечным должником: пятнадцать лет назад я спас жизнь его сына-подростка. Одновременно я выдернул из весьма непростой ситуации и самого Семена, только он об этом не знает и никогда не узнает. Но об этом позже.

У Семена недалеко от Евпатории есть небольшой виноградник, и вино он делает сам. То, что продается в магазинах, он презрительно называет пойлом. С Семеном, конечно, можно не соглашаться, но, попробовав его напиток, возникает стойкое подозрение, что он не так уж и не прав. Все познается в сравнении.

Я ел мясо со свежими овощами и зеленью и пил вино стакан за стаканом, не боясь опьянеть. Так уж устроен мой организм, что крепкие напитки не действуют на него никак, а натуральное вино лишь разжигает аппетит и создает ощущение веселой беззаботности. К вечеру в бутыли осталось не больше литра, и я блаженно откинулся на спинку кресла, наслаждаясь покоем и детскими криками под окном и задумываясь, не нанести ли визит Марине, с которой познакомился незадолго до отлета в Гонолулу.

То, что сейчас мой телефон заиграет бодрую мелодию футбольного марша, я почувствовал секунд за пять до звонка. Я даже знал, чей голос услышу, и не ошибся.

– Вставай, герой, труба зовет! – Мой командир Петр Станиславович, носящий незамысловатую фамилию Радзивилл, как всегда, не поздоровался, будто мы расстались минут пять назад. – Оторвись от бутыли и включи компьютер.

– Куда ехать? – обреченно спросил я. Богатый опыт подсказывал мне, что дело предстоит на выезде. Почему-то Радзивилл никогда не поручал мне работу в Москве. И, разумеется, я тоже не стал здороваться. Какой привет, такой и ответ.

– В Харьков. Деньги будут на карточке «Виза-электрон». Выезжаешь завтра, так что время допить вино у тебя есть. Билет заберешь в четвертой кассе.

Позер дешевый, подумал я. Пытается показать, будто каждую секунду знает, чем занимается любой из подчиненных. Хотя нет, дешевым я обозвал его зря. Что-что, а изучил он мои привычки досконально, этого у него не отнять.

Визит к Марине сорвался.

Ехидный смешок Радзивилла раздался в воздухе уже после того, как он отключил трубку. В отместку я не стал спешить и не вставал из-за маленького столика на лоджии, пока не допил вино из бутыли до последней капли. Пусть старик поскрипит зубами, видя, что я не слишком спешу открывать почту. Я почти как наяву видел, что он не спускает глаз с монитора. Сам виноват, нечего было говорить, что время у меня еще есть…

В комнату, где стоял компьютер, служившую мне одновременно кабинетом и спальней, я переместился, когда на улице совсем стемнело. Первым делом проверил свой банковский счет. Сумма, которой он пополнился, в других обстоятельствах порадовала бы меня, но сейчас она означала лишь то, что дело предстоит весьма непростое. Потом я открыл письмо, зашифрованное личным шифром командира, и погрузился в изучение материалов по убийству, совершенному сегодня утром. Добавлю – загадочному убийству, которое обязательно потащит за собой далеко идущие последствия. Другими мы не занимаемся.

Глава 2. Служба. Убийство в поезде

На перроне Харьковского вокзала меня встретил молодой, не старше двадцати пяти лет, парень в чине лейтенанта (у нас в Службе приняты воинские звания). По всем признакам, он совсем недавно вышел в мир из Школы, внешность его полностью соответствовала возрасту, и он еще не наигрался в тайных агентов.

– Здравствуйте, господин майор! – шепотом произнес он, оглянувшись по сторонам, будто кто-то мог нас услышать.

– Меня зовут Владимиром. – Мне стало смешно, но я решил не показывать этого. – Владимир Николаевич Кубанский. Вот только звать меня будешь Володей и обращаться на «ты». На людях и наедине. И не веди себя как английский шпион. Нас никто не слушает.

Все-таки наша Школа – лучшая школа в мире. Поняв, что заработал себе жирный минус, Витя – так звали лейтенанта – моментально вспомнил все, чему его учили, и повел себя соответствующим моменту образом. Оживленно беседуя, мы прошли сквозь строй мелких торговцев, предлагающих все, что может заинтересовать выскочивших на несколько минут из поезда пассажиров, – от мороженого и вареной картошки до пива и водки. Через подземный переход вышли на привокзальную площадь, и Витя подвел меня к неприметному серенькому «Фольксвагену Гольф».

Вещей у меня было немного – ноутбук и легкая спортивная сумка. Никогда не таскаю с собой лишнего багажа, лишь необходимый минимум: зубную щетку, бритву, смену белья да книжку в дорогу. Служба не скупится на командировочные, поэтому все, что может понадобиться, я предпочитаю покупать на месте. Не было у меня и оружия. Офицер Службы в отличие от сотрудников так называемых «силовых ведомств» должен добиваться успеха не стволом крупного калибра, а головой, в крайнем случае помогая ей руками.

По обе стороны игрушечной российско-украинской границы люди в форме, со всей серьезностью изображавшие настоящих пограничников, шлепнули в мой паспорт по штампу, причем оба одинаково завистливо покосились на американскую визу и отметку с надписью по-английски: «Гонолулу». Я четко представлял себе ход их мыслей: мало, ох мало дерет государство с этих проклятых буржуев, которые позволяют себе отдых за океаном! Драло бы больше, хотя бы половину доходов, смотришь, и пограничник мог бы позволить себе смотаться в отпуск на Гавайи! Наивные, они не понимали, что повышение налогов вовсе не влечет за собой автоматическое повышение их окладов.

Удар, пропущенный постаревшими, ослабившими бдительность властителями бывшей необъятной империи, отколол от нее четырнадцать царств со своим маленьким царьком в каждом, но даже краешком не затронул Службу. Она выстояла, ничуть не пошатнувшись. Сфера нашего влияния по-прежнему охватывала не только всю территорию бывшего Союза, но и выходила далеко за ее пределы. Наше руководство с давних пор размещается в Москве, точнее – рядом с ней. Но точно так же местом дислокации оно могло выбрать хоть Пярну, хоть Конотоп. Даже Анадырь. Ни от одного государства бывшей империи Служба не зависела, хотя бы потому, что была старше любого из этих государств, внимание на действия властей обращала лишь тогда, когда они угрожали нарушить некий устоявшийся баланс, и рукой Москвы называть ее было бы просто глупо.

Поэтому «щирий украинец» Витько Слободенюк не имел ничего против того, что ему во временные командиры навязали «клятого москаля». На моем месте с тем же успехом мог оказаться монгол с труднопроизносимой фамилией или чукча из Певека – были у меня такие знакомцы, и постигали они наши науки не хуже, а то и лучше других. А меня могли приставить помощником к приехавшему в Москву спецу из, предположим, Грузии или Азербайджана, если дело проходило по его профилю. И ничего обидного я бы в этом не усмотрел, даже если этот спец был ниже меня по званию.

На этот раз мне предстояло расследовать убийство биофизика, доктора наук из Новосибирска Леонида Назарова. Его труп был обнаружен проводником фирменного поезда, следовавшего по маршруту Москва – Харьков, в вагонном туалете, когда тот хотел закрыть его при въезде в санитарную зону Харькова. Туалет оказался занят, проводник долго стучался, потом услышал, как за дверью упало на пол что-то мягкое и грузное, после чего открыл дверь своим ключом и увидел жуткую картину. Пассажир с размозженной головой лежал на полу, а стены туалета были забрызганы кровью и ошметками мозга. Окошко по летнему времени было открыто, и пуля, как выяснила экспертиза, выпущенная из «СВД», могла прилететь лишь снаружи, причем с близкого, не больше тридцати метров, расстояния.

В машине Витя передал мне флешку, на которой была записана довольно скудная первичная информация по делу. Вставив ее в свой ноутбук, я сразу пропустил то, что мне уже было известно из переданных Радзивиллом материалов. Просмотрел протоколы, составленные следователем линейной прокуратуры, на которую повесили расследование, и понял, что, едва заведя уголовное дело, он сразу стал двигать его в разряд нераскрываемых висяков. Свидетельские показания были куцыми и ни о чем не говорили. Пассажир Назаров сел в поезд на Курском вокзале Москвы минут за десять до отправления. В двадцать один час двадцать восемь минут состав тронулся. Назаров поужинал двумя принесенными с собой бутербродами, выпил стакан чая и, отказавшись от приглашения соседей по купе к совместному употреблению спиртных напитков, а конкретно – водки «Президент» и пива «Балтика № 3» (клянусь, именно так было написано в протоколе!), улегся спать на верхнюю полку. Поднялся в восьмом часу перед прохождением пограничного и таможенного контроля на территории России и больше не ложился.

Тут я вспомнил трех предпринимателей, с которыми делил купе по дороге в Харьков. Они тоже приглашали меня за стол и тоже с целью «совместного употребления». А когда утром украинский таможенник задал наивный вопрос, везут ли они спиртные напитки в подлежащих декларированию количествах, один из них, опухший, но не потерявший чувства юмора, ответил – уже нет…

Когда Назаров ушел в туалет, никто не заметил, но произошло это уже после Казачьей Лопани, потому что в его паспорте стоял штамп о пересечении украинской границы. Где именно прозвучал выстрел, единственный свидетель, проводник вагона, сказать не мог. Сначала он был сильно зол на застрявшего в туалете пассажира, а потом слишком напуган, чтобы фиксировать нужные для следствия подробности. Тем более ничего не смогли пояснить остальные пассажиры, занятые в то время подготовкой к высадке.

Следователь сразу выдвинул версию о случайном хулиганском выстреле, приведшем к трагическим последствиям. И действительно, трудно представить себе снайпера, способного попасть в голову человека через приоткрытое окошко вагона, несущегося со скоростью сто километров в час в двадцати метрах от него. Трудно следователю, но не мне. Видал я чудеса и почудеснее. А когда при таких странных обстоятельствах гибнет человек, попавший в сферу интересов Службы, о случайности говорить и вовсе не приходится. Тут уже надо искать закономерности.

Я постучал по клавишам, получил некоторые интересующие меня данные и повернулся к Вите.

– Завтра к восьми часам мы должны быть в Казачьей Лопани. Сделай так, чтобы погранцы пропустили нас в поезд.

– Без проблем! – весело ответил он и, взявшись за ключ зажигания, вопросительно посмотрел на меня.

– Тогда поехали, – кивнул я и откинулся на спинку сиденья.

Я знал, что Витя везет меня не в гостиницу, а к себе домой. Все резиденты Службы на местах занимают большие многокомнатные квартиры, чтобы командированные имели возможность останавливаться у них. А сами квартиры оборудованы так, чтобы их можно было в любой момент покинуть незаметно для окружающих. Даже если эти окружающие – бойцы группы захвата, свалившиеся на твою голову. Но доводить до такого в Службе считалось полнейшим непрофессионализмом, и на спалившего квартиру офицера ложилось позорное пятно.

Так было всегда, даже послереволюционные уплотнения жилплощади обходили стороной квартиры Службы. Их как-то просто не замечали. Да что там говорить, даже во время оккупации немцы не сунулись в квартиру, которую занимал теперь Витя Слободенюк. А чем занимался в то время его предшественник, которого Витя сменил на этом посту совсем недавно, держалось в строжайшей тайне. Нам открывали только те старые дела, которые могли помочь в расследовании дел текущих. Праздное же любопытство не поощрялось и никогда не удовлетворялось.

Витина квартира располагалась на втором этаже четырехэтажного дома в центре города, недалеко от метро «Университет». Дом был старинный, с толстыми стенами и лепниной снаружи и изнутри. Витя ознакомил меня с некоторыми специфическими особенностями своего обширного пятикомнатного жилья и путями экстренной эвакуации, после чего, получив от меня необходимые инструкции, уехал по делам. А я отправился знакомиться с городом, в котором никогда прежде не бывал. Знакомился серьезно и обстоятельно, вымеряя шагами расстояния и осматривая проходные дворы. Больше делать пока мне было абсолютно нечего – поезд, в котором погиб Назаров, прибудет в Харьков очередным рейсом только завтра. Проводник будет тот же. Завтра мы с Витей сядем в четвертый вагон, и тогда начнется настоящая работа.

Тайные встречи. Семеро

По безликой обстановке помещения никто не догадался бы о важности происходившей в нем встречи. В центре обширной комнаты с глухими бронированными стенами без окон, за большим круглым столом разместились семь человек. Кроме этого стола и стульев, на которых они сидели, никаких других предметов обстановки в помещении не было.

В собравшихся людях на первый взгляд тоже не было ничего необычного. Все примерно одного возраста, на вид около сорока пяти – пятидесяти лет. Все не похожи друг на друга. Один, с густой шевелюрой темно-русых волос и пышными усами, отличался некоторой медлительностью движений, но медлительность эта была обманчивой. Быстрота взгляда, который он время от времени переводил с одного собеседника на другого, делала его похожим на крупного матерого хищника, скупого на лишние движения, но в любую минуту готового развернуться, как сжатая пружина. Даже сидя на стуле, этот человек на голову возвышался над собеседниками. Он носил говорящее имя Лев и сегодня по праву хозяина председательствовал за столом.

Остальные были под стать ему – правда, не такие крупные, но тоже крепкие и подтянутые, без грамма лишнего жирка, который обычно накапливают многие мужчины к этому возрасту. Слева от Льва сидел Иеремия, начинающий лысеть мужчина с крупными ладонями и ханжеским лицом. Дальше, по часовой стрелке, разместились: белокурый швед Ингмар с тяжелым, выдвинутым вперед подбородком, с виду настоящий ариец, за ним – немногословный китаец, которого присутствующие звали Чан. Потом – темнолицый индус Арджун. Следующий стул занимал Аббас, араб с тонкими чертами лица и чувственными губами. Рядом с арабом, ничуть не чураясь такого соседства, занял место израильтянин Ицхак, которого, не зная его национальности, по внешнему виду можно было легко принять за соотечественника Аббаса.

Как уже говорилось, неискушенный наблюдатель не увидел бы в лицах этих людей ничего особенного. Разве только удивился бы – что заставило собраться вместе столь разношерстную компанию? А вот опытный взгляд сразу отметил бы то, что их объединяло. Этим общим была явно выраженная привычка к власти. И не просто к власти, а к власти безграничной. Такое выражение лица редко встречается даже у глав правительств и президентов, потому что все они кому-то подотчетны. На словах – своим избирателям, а на деле – тем, кто продвигал их на посты и финансировал избирательные кампании. Миллиардеры порабощены своими деньгами, иерархи ходят под богом. Все это оставляет на внешности свой отпечаток. Семеро же не отчитывались ни перед кем, не признавали над собой никого, и это отражалось на их лицах.

Но никакого стороннего наблюдателя не было и быть не могло. Ни один свидетель не смог бы проникнуть в комнату, где проходила встреча. Ни одно из средств наблюдения не могло сработать в этом помещении, потому что даже электрон не мог вырваться за его пределы. Никто и никогда не видел семерых собравшимися вместе, а их переговоры навсегда оставались тайной для окружающего мира, поделенного ими на зоны влияния. Лев представлял Российскую империю в ее старых границах, Монголию и часть Восточной Европы. Иеремия – американский континент и Австралию, то есть практически весь англоязычный мир. Ингмар – Европу Западную. Чан держал Китай, Японию и всю Юго-Восточную Азию, Арджун – Индию. Вотчиной Аббаса был мусульманский мир. На долю Ицхака достались Израиль и диаспора. Немного по сравнению с другими, но по власти и могуществу он не уступал остальным присутствующим. Африку и острова Мирового океана семеро поделили между собой.

Семеро знали, что кроме них существует немало тайных организаций, претендующих на роль мирового правительства и мировое господство, но не видели в них конкурентов. Им даже в голову не приходила мысль о соперничестве. Наоборот, они часто использовали мощь тайных организаций в своих целях, но так, что те даже не догадывались об этом. Преимущество семерых заключалось в том, что они знали все обо всех, а о них не знал никто. И еще в том, что могущество упомянутых тайных организаций было основано на деньгах и купленной власти, а сила семерых заключалась в неизвестных остальному человечеству знаниях и тех возможностях, которые они давали. Они легко могли завладеть всеми богатствами мира, но это было им совершенно безразлично. Их не знал никто, но при необходимости они подчиняли себе любого.

По традиции, из уважения к председательствующему разговор велся на русском языке. Будь хозяином встречи Ицхак, говорили бы на иврите, Арджун – на хинди и так далее. Для семерых не существовало языковых барьеров. Беседа началась давно, и основные вопросы были уже оговорены. Записей никто не вел, все сказанное навсегда оседало в бездонной памяти семерых, а принятые договоренности свято соблюдались без всякой фиксации их на бумаге.

Подведя итог, Лев откинулся на спинку натужно заскрипевшего стула и сказал:

– Теперь обсудим текущие вопросы. Могу доложить вам, что новая пятерка, о которой мы давно говорили, уже набрана, и я вполне доволен кандидатами. Для вербовки были созданы необходимые условия, и теперь они наши.

В течение следующего часа он знакомил присутствующих с подробными характеристиками на всех пятерых.

– Не слишком ли они хороши для простых оперативников? – усомнился Арджун. – Соответствуют самым высшим параметрам и при этом даже не догадываются о своей исключительности. С такими задатками их можно использовать на более ответственной работе!

– А они и не будут простыми оперативниками! – немедленно откликнулся Ицхак. – Ты не забыл, к чему их будут готовить? Что им предстоит сделать?

– Все равно жалко, – покачал головой индус. – Уж больно материал хорош! А кто их будет готовить?

– Петр, – ответил Лев.

– Тот, который справился с Балтийским кризисом?

– Да, тот самый.

– Ну, тогда я снимаю вопрос! – сказал Арджун, подняв руки в шутливом жесте.

– Кстати, что у нас с поисками… э-э-э… ну, в общем, ты меня понял? – обратился Лев к Иеремии. – Результатов, конечно, нет?

– Риторический вопрос, – усмехнулся человек с лицом сельского проповедника. – Ты сам на него и ответил. Когда появятся результаты, мы сразу это почувствуем. На своей шкуре.

– Что-нибудь еще есть? – теперь Лев обращался ко всем присутствующим.

– Есть вопрос, – голос шведа Ингмара звучал так, будто где-то рядом катились огромные булыжники. – По-моему, нам пора подумать о продлении срока службы оперативников. Ведь сделать это несложно.

– Зачем? – удивился китаец Чан. – Это совершенно лишнее. Как правило, за отпущенный им срок они успевают полностью выработать весь ресурс.

– Ага! – снова загрохотал скандинав. – Легко говорить, когда у тебя почти два миллиарда голов под рукой. Выбирай не хочу! А у меня рождаемость падает, одну пятерку хотя бы наскрести…

– Придется выкручиваться, – флегматично проронил Лев. – Тем более что тебе набирать еще не скоро. А срок службы продлевать нельзя. Уважаемый Чан прав, но это еще не главное. Сам понимаешь, если они наберутся лишнего опыта, что-то узнают и начнут копать, то от них придется избавляться. Обойдется себе дороже. Пусть уж лучше естественным путем…

Когда беседа была закончена, все встали и подошли к стене. Лев приложил к ней ладонь и, беззвучно шевеля губами, что-то прошептал про себя. Через несколько мгновений часть кажущейся монолитной стальной стены отъехала в сторону, и семеро вышли в длинный коридор, кончавшийся ведущей вверх лестницей. Когда они дошли до середины коридора, проход за ними закрылся, и комната для совещаний перестала существовать для окружающего мира. Помещение охранялось тайными знаниями, и теперь на этом месте никакой комнаты больше не было. Если даже кто-то попытался бы копать в этом направлении, то обнаружил бы сплошной известняковый монолит. Но если бы кто-то из них обернулся, то заметил бы скользнувший тенью силуэт, тут же растаявший в воздухе. Однако привычки оборачиваться ни у кого из них не было.

Семеро распрощались друг с другом, чтобы разъехаться по всему свету. Следующая встреча была намечена через год у Ицхака, неподалеку от Тель-Авива. Ицхак давно лелеял мечту перенести резиденцию километров на пятьдесят восточнее, но Иерусалим все еще оставался арабским городом…