Текст книги "Эстафета смерти"

Эстафета смерти
ужастик с элементами черного юмора
Юрий Курик

© Юрий Курик, 2015

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero.ru

Глава первая

Кусок металла носил гордое имя «ТИТАН». Он мог бы стать частью космического корабля или авиалайнера. В крайнем случае, слиться в жарких объятиях с другими себе подобными и превратиться в чудесную сковороду или лопату. В любом случае этот кусок металла мог сослужить пользу – поработать на благо людей его породивших, но волей случая он был выбран для создания воровской заточки.

Под опытными руками заточка получилась великолепной формы и остроты. Легкая, упругая, особо прочная она (пока вы читаете эти строки) мгновенно пробила одежду жертвы и с быстротой пули пронеслась под сильной, накаченной лопаткой между ребрами прямо к сердцу. Побив легкое, она между систолой и диастолой нанизала на свое хищное тело сердечный миокард как на шампур. Сердце 42-х летнего Тимофея Сивоконя перестало биться. Еще секунду назад молодящийся папаша Тимофей ликовал от счастья, толкая перед собой детскую коляску с двухмесячной дочуркой Анастасией.

Ребенок, поздняя и единственная отрада семьи, спокойно продолжал спать, вдыхая чистый воздух далекой заброшенной аллеи городского парка. Здесь, вдали от городского шума и автомобильного чада, Анастасия Сивоконь стала безотцовщиной. Она мирно спала в своей уютной коляске, смешно причмокивая пухлыми губками. Спала и не знала своей судьбы, чашу которой ей придется испить по злой воле убийцы ее отца. Мать Анастасии будет с маниакальным упорством ближайшие пятнадцать лет искать для себя мужа и отчима для дочери. Тщетно. Сердечные друзья маминого тела не прочь были прописаться в 3-х комнатной квартире сталинской постройки, но воспитывать чужого ребенка – эту маленькую глазастую крикунью – желающих не найдется. Все жизненные коллизии у Анастасии будут впереди, а сейчас она мирно, не ведая грядущих бед, спала. Отцовская душа уже воспарилась над ней и своим бренным телом и с удивлением наблюдала, как его убийца – крупный высокий мужчина бережно усаживает его бездыханное тело на скамейку. Внимательно вглядевшись в лицо своего убийцы, Тимофей Сивоконь понял – прежде в своей земной жизни он не был с ним знаком. Никогда его раньше не встречал и не видел. Меж тем, усадив труп Сивоконя на скамейку, убийца подкатил к ногам покойника детскую коляску и внимательно оглядел получившуюся композицию: уснувший на свежем воздухе немолодой отец с ребенком. Убийца хотел достать ребенка из коляски и уже протянул руки в тонких телесного цвета перчатках, но на миг задумался и коротко, внимательно оглядевшись, ушел вглубь старинного парка, едва заметно прихрамывая на правую ногу…

Наступила тишина прекрасного осеннего дня. Сквозь многоцветье недавно зеленой листвы не жаркие лучи солнца освещали место случившейся трагедии. Стайка любопытных синиц – вечных предвестников первых заморозков – деловито, по-хозяйски устроилась на ветках куста жимолости, росшего впритык к парковой скамейке. На ней правдоподобно «спал» праведным вечным сном убиенный Тимофей Сивоконь. Изображал задремавшего отца, утомленного длительной прогулкой с детской коляской.

Ободренные беззвучной неподвижностью сидящего мужчины, две самые смелые синицы осторожно-опасливыми подлетами-подскоками подкрались в поисках пищи к детской коляске. От острого птичьего взгляда не ускользнул набор продуктов в сетке-кармане. Сквозь крупные клетки четко проглядывался кусок белоснежного сала, батон какой-то колбасы и пакет молока. Постоянно оглядываясь, птахи повисли на сетке-кармане и принялись яростно долбить своими крепкими клювиками упаковку с салом. Товарки из стаи, видя успех своих подруг, щебеча и посвистывая на все голоса, оккупировали детскую коляску со всех сторон, стараясь изо всех сил урвать для себя душистый кусочек белой плоти. Сорока, сидевшая на верхушке великолепной, высокой березы, узрела неожиданный птичий пир и элегантно спланировала на спинку соседней скамейки. Она уже прикинула план атаки синичьей стаи, и только решилась на взлет, как вдруг, из кустов напротив резко высунулась на свет аллеи огромная патлатая морда бродячей собаки.

Это был плод случайной дворовой любви породистого сенбернара Цезаря и безымянной кавказской сучки, бездомной во втором поколении. Сейчас внебрачный сын уважаемого кобеля Цезаря уже три года был признанным Вожаком стаи бродячих, практически одичавших, собак. Они чувствовали себя полновластными хозяевами на огромной территории парка культуры и отдыха. Синицы, громко треща крыльями, рассыпались в страхе от собачьей морды, как горох в разные стороны. Сорока, крайне недовольная нахальным поведением какого-то безродного лохматого барбоса, взлетела круто на вершину березы и принялась во все свое сорочье горло оповещать округу о псине-захватчике чужого добра. Не обращая внимания на сорочью болтовню, собачий монстр вытащил медленно из кустов свое огромное мощное тело и по длинной дуге, не спеша, начал приближаться к детской коляске и неподвижному молчаливому мужчине на скамейке. Ароматные, неодолимо манящие к себе запахи, доносившиеся от детской коляски, будоражили собачьи мозги, отзываясь голодными спазмами пустого желудка, но Вожак не торопился. Застывшая в неподвижности фигура на скамейке, от которой резко пахло свежей кровью, внушала тревожное опасение. Вожак, обремененный горьким опытом бродячей жизни, ждал опасливо от замершего на скамейке мужчины все что угодно: от хлесткого выстрела до броска кирпичом, и готов в мгновение ока раствориться в густых зарослях парка, уводя тайными тропами от погони залегшую в засаде всю стаю.

Вожак не был трусом. В борьбе за лидерство он загрыз в честной драке нескольких претендентов. Смертельные поединки его стихия. Он всегда готов броситься в кровавую битву с любым соперником и сокрушить его плоть мощью своих знаменитых на всю округу челюстей. Голодной зимней порой именно он загрыз двух бомжей и спас всю стаю от голодного развала. Попробовав человеческого мяса, вся свора не только стала собаками-людоедами, но перешагнула незримый многовековой барьер, за которым окончилось, рухнуло подчинение воле человека.

Душа Тимофея Сивоконя со своего «высока» видела, как огромный собачий монстр неумолимо приближался к спящей Анастасии. Видел холодный блеск его голодных глаз. В ощеренной пасти сверкали безупречной белизной безжалостные клыки Бестелесный дух Тимофея в отчаянии метался между коляской и собакой-людоедом, предчувствуя ужасное и непоправимое. Он пытался вновь приобрести свое тело, чтобы отвести, даже ценой собственной жизни, от любимой дочери надвигающуюся неотвратимую беду, но каждый раз натыкался на непроницаемую для его души стену остывающей плоти. Тело не могло впустить его обратно. Оно стала безразличным и к судьбе собственной дочери, и к корчащейся в муках бессилия собственной душе. Холодеющий на осеннем солнышке труп Тимофея, представлял сейчас безучастный ко всем и всему мешок мяса с костями. Он был интересен как источник питания стае бродячих собак-людоедов и птицам, всякий раз ухватывающим свою долю от собачьего пиршества…

Вожак, одурманенный запахами колбасы и сала, замешанными на аромате свежепролитой крови, обнажив на четверть огромные верхние клыки, утробно, чуть слышно рыча, приблизился к детской коляске. Успокоенный мертвой неподвижностью мужчины, Вожак мощным рывком, всей пастью рванул карман-сетку, где лежали вожделенные дары небес. Детская коляска под напором собачьего монстра, как спичечный коробок, подлетела в воздух и перевернулась на бок, ударив со всего маху труп Тимофея по ногам.

Мертвец потерял опору. Сначала повалился боком на скамейку, затем кулем тяжело рухнул на стылую землю. Вожак, напуганный резким переходом трупа от полной неподвижности к резким движениям, принял это действо за акт агрессии и со всей мощью своего дикого тела впился зубами в его окровавленный бок. Сладкий вкус крови, вкус самой жизни заполнил всю пасть Вожака. Сразу вспомнился вкус бомжовского мяса, и он, яростно рыча, начал рвать пропитанную кровью верхнюю одежду трупа. Стая Вожака, – пять сучек и два кобелька – подростка уже стояла вокруг него в нетерпении, скуля и лая, ждала сигнала своего лидера, чтобы броситься к человеческой плоти. Одна нетерпеливая сучка решилась полакомиться содержимым сетки – кармана детской коляски. Схватив зубами сетку, она пару раз резко мотнула головой, сотрясая коляску. И вдруг из ее недр с дикими воплями выкатился сверток. От неожиданности вся стая, включая Вожака, отскочила к кустам жимолости, и замерла в нерешительности. Потревоженная собачьим вмешательством в личную жизнь и разбуженная ими, Анастасия продолжала орать во всю силу своих детских легких. Плач ребенка и лай собак далеко разносился в тиши городского парка. Ребенок, которого вместе с бывшим папашей собирался сожрать Вожак со своей стаей верноподданных собак – людоедов, боролся за свою жизнь.

До трагической развязки оставались считанные минуты. Слюна вожделения уже скопилась в собачьих глотках. Свора преодолела первую растерянность и ждала сигнала Вожака, чтобы броситься и разорвать в клочья два этих тела, и насытить свои голодные желудки…

***

Артем и Вика трахались в карете «Скорой помощи». Они не были любовниками. Они не были коллегами. Они не были даже случайно знакомыми. Они были законными мужем и женой. Проживали вместе с двумя взрослыми детьми и с родителями в однокомнатной квартире, и поэтому решение сексуального вопроса отличалось у них большим разнообразием, как мест, так и форм и методов интимной жизни. Сегодня, используя в личных целях факт обкатки машины «Скорой помощи» после ремонта, Артем захватил свою собственную жену для большого «траха». Заехал с ней с тыла в городской парк культуры и отдыха в одну из самых его глухих частей. Отдав должное проверке крепости подвесок, они несколько утомленные, но достаточно для супружеской четы – удовлетворенные, сидели на носилках у открытых настежь дверей салона и сосредоточенно курили. Сигаретный дым лениво, как-то нехотя тянулся к проему двери, замирал у верхней ее части, словно всматривался-вслушивался в тишь осеннего дня, а затем струйками нырял за дверь и растворялся в воздухе. Вдруг Вика насторожилась и, вслушиваясь в осеннюю тишину, сказала твердо и упрямо:

– Все-таки он плачет!

Артем от неожиданного утверждения жены даже поперхнулся дымом:

– Кто плачет? И почему «все-таки»?

– Я уже минут пять слышу детский плач. Там плачет ребенок! – и Вика ткнула рукой в сторону старой заброшенной аллеи.

Артем внимательно вслушался, и действительно, сквозь шум недалекой собачьей грызни отчетливо уловил детский плач. Супруги, взглянув друг на друга, мгновенно вспомнили дикий эпизод месячной давности: в их дворе свора бродячих собак окружили в песочнице молодую мамашу с двумя трехлетними близняшками. Мать, крича от ужаса при виде десятка оскаленных морд, готовых в любую секунду броситься и разорвать ее вместе с детьми, пыталась усадить детей на покатую крышу грибка. Дети-несмышленыши не могли удержаться и постоянно скатывались. Собаки уже начали кусать мамашу за ноги, и неизвестно, чем бы закончилось это противостояние отчаявшейся в борьбе за жизнь детей матери и «верных друзей» человека, если бы не решительность дворника. Он увесистой лопатой разогнал всю стаю.

Не сговариваясь, Артем и Вика бросились в кабину «Скорой помощи», и машина, послушная опытной руке Артема, понеслась в сторону детского плача. Метров через 150–200 аллея круто повернула в сторону речки, и супруги буквально натолкнулись на собачью свору, готовую кинуться на лежачего неподвижно мужчину. Рядом с ним валялась перевернутая коляска. Артем врубил сирену. От ее мощного завывания стая бросилась в кусты жимолости.

– Сиди смирно! Не выходи! – жестко приказал Артем жене.

Сам же, вооружившись шоферской монтировкой и четырехзарядной «Осой» под вой сирены осторожно вылез из кабины. Стараясь держать в поле зрения кусты, где только что скрылась банда четвероногих друзей человека, подошел сначала к свертку. Из него доносился визгливый плач. Артем поднял сверток и, оглядываясь по сторонам, опасаясь нападения собак, быстро подошел к кабине «Скорой». Передал ребенка жене. Вика, испуганная увиденным, тем не менее, быстро распеленала ребенка.

Убедилась, на ладненьком, крепком, розовом тельце девочки нет ни собачьих укусов, никаких других ран и видимых увечий. Завернула ребенка в одеяльце, успокаивая ее, прижала к своей груди. Артем осмотрел лежащего мужчину. Влез в кабину и сразу взялся за рацию.

– Что с ним? – спросила Вика мужа и кивнула в сторону мужика. – Пьян в стельку?

– Труп. Убийство – коротко ответил Артем, не переставая вызывать диспетчера.

Марк Давидович Цукерман был евреем. Согласитесь, быть кем-то

другим при таком сочетании имени, отчества и фамилии затруднительно. Да что там юлить – просто невозможно! Марк Давидович был не просто евреем – он был исключительно неправильным евреем. Приличному еврейскому ребенку, рожденному в СССР в приличной еврейской семье было открыто три пути: в артисты, в музыканты, во врачи. В других специалистах– евреях Советы не нуждались. Коммунисты ловко подхватили падающее знамя антисемитизма из царских рук и достойно несли его до кончины КПСС, формируя в народе на бытовом уровне негативное отношение к евреям.

Марк Давидович был неправильным евреем. Он имел все шансы стать хорошим саксофонистом в местной филармонии или уважаемым врачом-гинекологом, но стал

опером в убойном отделе полиции Октябрьского района города Екатеринбурга. И не просто опером, а опером с приставкой «вечный капитан». Обладая не плохими способностями в деле сыска, он имел настоящий талант на водочно-дамской стезе. Это отразилось на семейном, служебном положениях, и состоянии печени. Три попытки создать образцовую семью изваяли из Марка Давидовича стойкого холостяка, убежденного в том, что всякая женщина хороша до тех пор, пока не раздета, не умыта и не заговорит. Попытки начальства присвоить очередное звание «майор» фатальным образом совпадали с водочно-дамским соитием. Таким нехитрым способом Марк Давидович усугублял начавшийся цирроз печени и откладывал присвоение майорского звания до очередных лучших времен.

Сегодня Марка Давидовича тошнило после вчерашнего по двум причинам. И от водки с бабой (а как было хорошо!), и от господина Тимофея Николаевича Сивоконя, убитого в парке культуры и отдыха месяц назад. Ни покойник, ни его жена, ни их родственники никогда никаким боком не касались даже тени криминала. Не было среди них ни олигархов, ни банкиров, ни просто обеспеченных людей. Сплошь российская беднота: трактористы, стекольщики, маляры, плотники, доярки, два дворника, нянечка яслей, санитар из психбольницы. С другой стороны воровскую заточку, изготовленную профессионально, можно сказать, с любовью, мастерским ударом загнали в сердце жертвы. Это не могла быть случайностью. Где-то уважаемый Тимофей Николаевич Сивоконь перебежал дорожку крутым парням, живущим «по понятиям». Перебежал недостаточно резво. Успели заметить и выдать полную расплату под расчет…

Марк Давидович поморщился от новой волны подкатившей тошноты. Для борьбы с ней (проклятой!) выпил ровно 50 грамм водки под фамилией «Абсолют» (сразу полегчало!) и в сердцах плюнул на экран телевизора, где премьер вещал среди себе подобных о том, как у нас все хорошо, а будет еще лучше (стало, вообще, комфортно!) Марк Давидович вырубил телик, накатил еще на свой правоохранительный организм 50 грамм «Абсолюта» (Зашибись! Жизнь удалась!) и раскрыл папку с материалами по убийству гражданина Сивоконя…

…Родился… крестился… отец неизвестен… мать умерла, когда Тимофею было пять лет. Умерла она от сепсиса в поселковой больнице. Сепсис возник в результате внебольничного аборта. Тимофея воспитывала бабушка до 11 лет. Затем отдала его для продолжения учебы в спортивный интернат города Екатеринбурга. Учился плохо, зато очень хорошо играл в хоккей. Вообще его спортивные успехи очевидны. Уже в 16 лет он был зачислен в основной состав молодежной сборной. Далее пошел калейдоскоп команд, клубов. Один престижнее другого. Дорогу на свой спортивный Олимп Тимофей Сивоконь пробил исключительно талантливой игрой и огромным трудолюбием. Денежки покойник любил. Пару раз бросал игру за клуб в середине сезона и уходил на более сытные хлеба. Винить в этом Тимофея Марк Давидович не мог и не хотел. Человек ищет, где лучше, а рыба – где глубже. Тем более, век любого профессионального игрока в спорте короткий, и может оказаться короче комариного носа. Они торгуют не китайским ширпотребом, а своим собственным здоровьем. Потом его уже не купить ни за какие деньги…

Хоть тресни, ну не было в биографии Тимофея Николаевича Сивоконя связи с криминалом! Не был он любовником жены арабского шейха или олигархом Ельцинско-Путинского разлива! Не был он агентом иностранной разведки!

После окончания спортивной карьеры гражданин Сивоконь пытался создать частную хоккейную школу. Два провальных по финансовым последствиям брака с длинноногими блондинками из породы пираний поставили жирный крест на воспитании рыцарей льда. Блондинки быстро отсосали у Тимофея остатки былого финансового благополучия и растворились без остатка на необъятных российских просторах. День рождения единственной и любимой дочери Анастасии Тимофей Сивоконь встретил в должности методиста по спортивно-оздоровительной работе камвольно-прядильного комбината. По совместительству еще и гражданским мужем воспитательницы детского сада «Солнышко» с правом проживания без прописки в трехкомнатной квартире сталинской постройки.

Марк Давидович и без микроскопа ясно видел всю жизнь Сивоконя – жизнь обычного российского неудачника. Не было у него никаких дебиторов-кредиторов. Конечно, Тимофей мог задолжать кому-нибудь червонец, ну стольник. Не более. Это же не причина для воровской решительной разборки. На месте убийства нет никаких улик и следов борьбы. Удар заточкой был единственным, точно в сердце, со спины. Убийца знал свою жертву и, скорее всего, нанес смертельный удар при обгоне Тимофея, спокойно прогуливающегося с детской коляской. Информация от криминалистов по орудию убийства не давала Марку Давидовичу пищи для размышления и логических построений по вычислению убийцы среди массы законопослушных граждан. Металл, из которого была изготовлена заточка, оказался довольно редким – титан. В России титановых комбинатов меньше, чем депутатских дум. Если быть совсем точным, то такой комбинат единственный, и находится в Нижней Салде Свердловской области. Такой расклад не радовал старого сыскаря Марка Давидовича. Металл мог быть с Нижне-Салдинского титанового комбината (откуда еще ему в России взяться?), а вот выточить заточку, отшлифовать ее до зеркального блеска могли любые умелые, шаловливые ручонки в любом городе, поселке, в любой зоне на огромной территории России. Заточка, в смысле информации о личности мастера ее выточившего и убийцы, абсолютно стерильная. Главное, не ясен мотив убийства. Ограбление, изнасилование в любой, даже самой извращенной форме, со смертельным исходом отвергается. Не мотивированное нападение маньяка? Может быть, но только в чисто теоретическом плане. Возражения? Во-первых, воровская заточка – вещь специфическая. Можно сказать, интеллигентная, требующая от владельца как минимум навыков обращения с ней. О том, что он умеет с ней обращаться, и весьма хорошо, свидетельствует единственный, но убойный удар. Со спины попасть сразу в сердце доступно далеко не каждому. Тут нужен и опыт, и сноровка. Во-вторых, убийца действовал без исступления, без эмоций. Четко. Выверено. Хладнокровно. Для маньяка же более подходит удавочка, кухонный нож, топорик. На месте преступления, как правило, филиал мясоразделочного цеха небольшого мясокомбината. В-третьих, действия маньяка предполагают целую серию преступных эпизодов (тьфу-тьфу, не каркай!). Нет, на маньяка убийца Сивоконя не тянет. Может быть, заказуха?

Может быть… В наше счастливое время развивающегося капитализма, когда преступление без наказания встречается чаще, чем «заяц» в электричке, все имеют возможность «заказать» всех: любовница– любовника, проститутка – шофера дальнобойщика за поруганную девичью честь, ученик «училку» за пару в четверти, олигарх – олигарха за… Господи! Всегда найдется причина плюнуть в глаз ближнему, если есть на то желание! Тарифная сетка на заказные убийства от бутылки паленой водки до многих нулей в долларовом эквиваленте. Однако, оплата заказного убийства вторична. Первично – мотив, причина (будь он трижды неладен!).

Любая причина – от прилюдного, обидного пинка под зад, до умыкания собственности на миллиарды рублей – должна существовать. Без нее нет, не может быть самого события, вызывающего акт гневной мести в виде заказного убийства. Убийца скорее всегоТимофея Сивоконя знал.

Марк Давидович был хорошим опером и оказался прав. Убийца хорошо знал свою жертву и мастерски владел заточкой. Более того, это было первое и последнее убийство на территории, подконтрольной Цукерману, но не последнее совершенное высоким мужчиной с чуть заметной хромотой на правую ногу. Самым странным происшествием с трупом гражданина Сивоконя стало его исчезновение из недр городского морга в неизвестном направлении. Сторож-санитар морга – заслуженный алкаш России по прозвищу Кеша Водолаз – ничего путного сказать не мог по причине нахождения последние пятнадцать лет в состоянии гроги от постоянных алкогольных ударов в печень. На допросе он заявил, что ДУМАЕТ (как можно, вообще, ДУМАТЬ остатками мозговой похлебки в его покрытом шрамами черепе?), произошла ПЕРЕСОРТИЦА и он, то есть Кеша Водолаз, спутал труп Сивоконя с тремя невостребованными безродными покойниками, и отправил его за компанию вместе с ними на кремацию. Поскольку другой вменяемой версии не было, на том и порешили. Перед женой Сивоконя извинились за бардак, творящийся в российской медицине, и выдали урну с прахом. Правда, это был прах другого покойника, но такая невинная подмена не имела принципиального значения. После огня кремационной печи все покойники выглядят абсолютно одинаково. Так сказать, на практике бытия реализовалась мечта коммунистов: равенство полов, вероисповеданий, национальности и социального статуса.

Этой пресловутой причины – мотива в случае убийства Сивоконя «вечный капитан» убойного отдела Марк Давидович Цукерман не мог обнаружить при всем своем старании и природной изворотливости еврейского ума. Но «верхним чутьем» опытного сыскаря, пахавшего всю свою сознательную жизнь опера на «земле» в «поле», Марк Давидович чуял, – убийство гражданина Сивоконя чисто криминальная разборка, но доказательств не было. Никаких улик. Ни прямых, ни косвенных. Только чутье «вечного капитана», которое к делу не подошьешь и судейским не предъявишь.

Душа Тимофея Сивоконя очень хорошо разглядела своего убийцу, но следствию помочь не могла. Не потому, что души убиенных, как правило, безмолвствуют, а потому, что она, несмотря на все старания, не могла узнать своего убийцу. Или хотя бы идентифицировать его с каким-нибудь даже отдаленно знакомым лицом.