Текст книги "Евгений Мартынов. Белокрылый полёт"

Мне запомнился случай в Феодосии, где мы с Женей и Эллой отдыхали летом 1977 года. В магазине детских игрушек его восемнадцатилетняя невеста увидела красивые большие плюшевые игрушки, они ей очень понравились. Женя, недолго думая, купил Элле все игрушки, что стояли на прилавке! И мы потом никак не могли уехать с ними в гостиницу: такси не вмещало сразу и нас, и плюшевое зверьё. Пришлось добираться на грузовом такси. Когда же подошло время уезжать домой, Женя предложил оставить половину тигров, львов и медведей в гостинице, но Элла, обняв своих братьев меньших, жалобно заявила, что они без неё здесь попросту пропадут от голода и обиды. В результате весь этот зверинец пришлось на «рафике» подвозить к поезду и давать телеграмму в Киев, чтобы там были готовы его вынести из купе и приютить дома.

У брата была ещё одна особенность: он не выносил одиночества. Потому и в ресторан почти никогда не ходил в одиночку, даже если нужно было просто пообедать или поужинать (это относится прежде всего к холостому периоду жизни брата). Причём ему доставляло удовольствие угощать своих приятелей. Чаще всего Женя посещал ресторан «София» (он располагался через дорогу от станции метро «Маяковская», на первом этаже того же здания, где находилась и находится ныне редакция журнала «Юность»). В этой редакции долгое время работали Андрей Дементьев и Алексей Пьянов – активные Женины соавторы, уже упоминавшиеся мной. Мало того, Женю так любили все работники «Софии», что вход в ресторан и место в нём были в любое время обеспечены брату и всем его спутникам.

Однажды под вечер летом 1979 года зазвонил телефон.

Женя берёт трубку и, скривив рот, чтобы изменить голос до неузнаваемости (на случай звонка навязчивых поклонниц), спрашивает:

– Вам кто нужен?

– Женя нужен. Это телефон 280-47-57?..

– Володя, ты, что ли?..

– О, Женька, здорово! Я тебя не узнал, у тебя голос какой-то странный. Не заболел?

– Да это я просто от дураков скрываюсь. Сплошная достача! Тут меня так одни полюбили, что решили достать окончательно: из другого города откуда-то приехали, телефон и адрес три дня искали, теперь под дверью на раскладушке спят, говорят, что не уедут, пока меня не заполучат!

– Ну так это хорошо! Бери их и давай сейчас же к нам в «Софию». Мы здесь почти все, олимпийцы, гуляем: Лёвка, Генка, Додик, комсомольцы, девчонки… Короче, тебя только нет.

– Да тут ещё один дурак приходил сегодня утром, всё настроение испортил! Мы думали, это те девки, не открывали. А он стал стучать и без перерыва звонить в дверь, говорит: «Не уйду, пока не поговорю с Евгением Мартыновым». Три часа доставал под дверью. Наконец Юрка его впустил, а я в другой комнате спрятался. Тот нагло вваливается, говорит: «К вам пришла судьба человеческая», – вытаскивает изо рта вставную челюсть и кладёт её на стол. «Не уйду, – говорит, – пока не дадите на жизнь и пропитание бедному калеке». Мне уже давно уходить нужно было, люди в Останкино ждут, а этот калека два часа сидит, со слезами рассказывает, какая у него жизнь трудная, и то вынимает, то вставляет обратно свою челюсть. Элка, видя такое, пошла в туалет вырвать. А он упёрся: «Если вам жалко 200 рублей, вызывайте милицию, сам я никуда от вас не пойду, только вы мне можете помочь. Буду ждать, – говорит, – Евгения Григорьевича». Кое-как Юрка от него откупился. Эллу до сих пор тошнит. А я вообще хотел с балкона спускаться на верёвке. Еле успел в Останкино – редактора надо было поймать, у меня же завтра съёмка!

– Ха-ха-ха! Я этого типа знаю: плешивый, грязный такой, в спортивных штанах и с пустой авоськой. Судьба человеческая!..

– Точно! А ты откуда его знаешь?

– Он же и у меня был, и у Дода Тухманова, и у Жорки Мовсесяна, и у Таривердиева, он всех композиторов, поэтов и певцов уже облазил! Всем свою челюсть показывал. Только к тебе вот что-то «запiзнився». Представляю, сколько он уже башлей нашибал у таких дураков, как мы! Ну, довольно! Бросай всё, без тебя скучно! Когда приедешь?..

– Так… Ладно. Но только я сегодня «пас» – у меня завтра съёмка, мне нужно быть в форме.

– Жека, само собой: все всё понимают! Короче, давай через пятнадцать минут сюда – с Эллой и своими девками. Замётано?.. Ждём!

Жека приезжает. Компания уже в «располз» пошла, но Мартынова встретила дружным «ура!» – а потом как-то незаметно растворилась в пространстве, словно дырка от съеденного бублика. Женя не обиделся на своих друзей и приятелей, когда понял суть и смысл этого «горячего» приглашения. Оставшись наедине с «объеденным» столом, он сам расплатился с официантом, поблагодарил за чудесный вечер и впоследствии не высказал ни одного слова в упрёк весёлым членам той компании, откровенно использовавшим и подставившим его по простоте и доброте «Женькиной души». Хотя, конечно, трезвые выводы об истинности дружеских чувств своих довольно многочисленных приятелей Женя делал не единожды.

Так, в 1979 году (если не ошибаюсь) в Москву приезжала популярнейшая англо-ямайская поп-группа «Bony-М». Ажиотаж вокруг этого события был страшный! Где достать билеты в концертный зал «Россия»? Как попасть на концерт? Поговаривали, что на «чёрном» рынке «левые» билеты продавали приезжим фанатам за 100–120 рублей! Женя попросил своего друга, имевшего доступ ко всему «закрытому», помочь в этом деле, выразив готовность заплатить за билеты «любые», как он сам выразился, деньги. И тот достал 3 билета. Правда, истолковал дружескую просьбу и выражение «любые деньги» недвусмысленно. Восторженно потрясая билетами над нашими головами и затем лукаво пряча их в свой карман, он в течение трёх часов рассказывал, как вырвал эти драгоценные квитки из чьих-то недостойных лап специально для Женьки Мартынова – его величайшего и ближайшего друга.

Супруги Мартыновы и Мовсесян в баре Центрального дома работников искусств (ЦДРИ)

На заключительном концерте телефестиваля «Песня-78». Рядом с Евгением Мартыновым – Андрей Дементьев, правее – поэт Кайсын Кулиев, сзади – Владимир Мигуля, Илья Резник, Александр Журбин

Наконец, когда уже было много выпито, съедено, спето и рассказано и пришло время по домам расходиться, друг, умилённо вздохнув, объявил сумму, которую брат должен был заплатить за билеты:

– Семьсот пятьдесят.

– Ну серьёзно: сколько? – устало улыбаясь и держа в руках деньги, ещё раз переспросил Женя.

– Семьсот пятьдесят рублей – и эти билеты твои.

– В смысле?..

– По двести пятьдесят за билет. Три билета. Как ты сам просил: за любые деньги…

– Нет, вы что, серьёзно, что ли? Или разыгрываете меня?

– Ну какой тут розыгрыш, Женя? Группа классная! В мире равных нет! Билетов вообще нету ни на один концерт! Вот только для тебя, Эллы и брата твоего три штуки выцарапал! Все просят меня! А я – никому, только тебе, как обещал.

– ?!

– Недёшево, конечно… Но мне ведь ничего не надо! Цены такие… Дешевле ты вряд ли где достанешь… Это уж и то – по такому блату!..

– Да-а… Три билета по пятёрке – хотите, чтобы я купил за семьсот пятьдесят рублей! Да вы что?!. На хрена мне такие ласки!

– А я-то тут при чём, Женя? Цену они мне назвали, не я же её поднимаю. Ты пойми!..

– А вы сами-то идёте на концерт?

– Конечно!.. С женой…

– И вы за два своих билета пятьсот рублей отдали? Вы это хотите сказать?..

– Ну… Да… Гм…

– Значит, так… Передайте вашим блатным друзьям, что Мартынов, возможно, дурак, но не до такой степени, как им хотелось бы. За такие деньги нужно три месяца грузчиком вкалывать или полгода – дворником. Вы хотите, чтобы вся Москва меня на смех подняла?

– ?..

– Ну, по двадцать пять, ну по пятьдесят, ну по сто рублей, в конце концов! Но не за двести же пятьдесят!.. Трам-тарарам-там-там (нецензурными словами)!..

Вечер закончился неприятным конфузом, эдаким «пикантным казусом». Надломленный, озадаченный и отрезвевший, друг пообещал завтра же сурово поговорить с «владельцами» этих трёх злополучных билетов и доказать им, что для Мартынова надобно цену снизить. В результате билеты, на которых значилась государственная цена «5 рублей», брату удружили за сто пятьдесят: по полтиннику за каждый. Иными словами – дружить дружи, а своего интереса не упускай!

Глава XI

Окончание самого звонкого и плодотворного этапа творчества ознаменовалось для брата довольно огорчительным и, в определённом смысле, поворотным событием: разрывом творческих и дружеских отношений с Андреем Дементьевым. Это произошло несмотря на их почти семилетнюю дружбу, несмотря на то, что Женя всегда с благодарностью отзывался о поэте, сыгравшем огромную роль в его судьбе. И это было тем обиднее, чем популярнее и значительнее становились фигуры Дементьева и Мартынова в советской культуре. Ведь стремительная популярность, народное и профессиональное признание были результатом их совместного творчества, совместного в первую очередь, что они сами открыто признавали. И тем не менее после выхода в свет большой Жениной пластинки этот звонкий и удачливый дуэт перестал существовать, к огорчению его многочисленных поклонников и скрытой радости врагов.

Двадцатилетняя разница в возрасте одновременно разъединяла и сближала Женю с Андреем Дмитриевичем. Они дополняли друг друга и уравновешивали, начиная опять-таки с возраста и, соответственно, жизненного опыта и кончая темпераментом и исходящим из него мироощущением. Едва познакомившись с молодым провинциальным музыкантом, московский поэт и опытный редактор почувствовал, что судьба свела его не с музыкальным прохожим, а с даровитой личностью, с талантом, которому предстоит вскоре раскрыться, и раскрыться очень ярко. Женя сразу стал членом семьи Андрея Дмитриевича, не побоюсь так сказать: он часто свои вещи оставлял в квартире Дементьевых, нередко оставался ночевать сам, по вечерам музицировал за дементьевским пианино, тут же распевая только что рождённые поэтом стихотворные строки. Творили вдвоём увлечённо и легко, периодически интересуясь мнением Гали – супруги поэта, – хлопотавшей на кухне в заботах о здоровье и сытом чреве творческих людей.

Когда Женя въехал в свою квартиру на Большой Спасской, они с Андреем Дементьевым радостно предвкушали: скоро, мол, будем творить в полную мощь, ибо станем соседями! Действительно, осенью 1978 года поэт переехал в просторную квартиру в новом доме в Безбожном (ныне Протопоповском) переулке – это буквально в пяти минутах ходьбы от «мартыновского» дома. Но почему-то близких соседей тянуло друг к другу теперь значительно слабее, чем вчерашних близких друзей. А я вообще не видел Дементьева в гостях у брата и знаю, что заходил он всего пару раз. Это, возможно, связано с тем, что Андрей Дмитриевич во время пылкой влюблённости Жени в Эллу не выказывал восхищения от намерений своего младшего друга жениться на юной киевлянке, не видя в предмете Жениной страсти той верной спутницы жизни, о которой в песнях мечтал кумир миллионов женских сердец, так высоко воспевший любовь, верность и преданность. Если быть до конца откровенным, то следует признать, наверное, что кроме меня, как это ни странно, почти никто из Жениного окружения не прочувствовал и не поддержал тогда «брачного хода» Евгения Мартынова.

Многие наши приятели и знакомые аж до 1990 года лукаво спрашивали меня при случае:

– Как там Женя? Не развёлся ещё с Эллочкой-людоедочкой?..

Соавторы Андрей Дементьев и Евгений Мартынов в Центральном доме литераторов

С заместителем председателя правления Союза композиторов РСФСР Владиславом Казениным (впоследствии он – первый заместитель министра культуры СССР, а затем председатель Союза композиторов РФ)

Брат был благодарен своему старшему другу-соавтору за участие, откровенность и искренность, но, зная его личный семейный опыт, далеко не на все 100 % успешный (о чём Дементьев так же искренне делился с Женей), решил поступить самостоятельно, а вернее, отдаться судьбе и вдохновению.

Существовала и другая причина постепенного отдаления друг от друга вчерашних удачливых соавторов. Женя в своём восхождении на эстрадно-песенный Олимп был значительно азартнее как игрок и плодовитее как песенник, он набирал высоту и пытался всячески ускорить обороты, вкладывая все свои силы и средства в творческое производство и воспроизводство (если применить экономическую терминологию). Брата не привлекали перспективы строительства двухэтажной дачи или покупки автомобиля и гаража к нему: этим заниматься ему было просто некогда. Он удовлетворялся только творческим успехом и огорчался творческой неудаче. Андрей Дмитриевич – как более мудрый, спокойный и трезвый человек – плоды своего поэтическо-песенного успеха был не прочь воплотить в материальные формы, в ту же дачу например. Это понятно и естественно, ведь он имел семью и детей, занимал пост секретаря Союза писателей и вынужден был тянуться к советской поэтической элите духовно и материально, внутренне и внешне. К его редакционной занятости в журнале «Юность» прибавились дачные дела, требовавшие сил и денег. Андрей Дмитриевич тогда занял у Жени очень крупную сумму и обещал вскорости вернуть долг, надеясь, вероятно, на авторский доход от песенных проектов.

Однако новые песни сами по себе популярными и, извините, доходными не становятся (они, кстати, могут быть совершенно недоходными несмотря на свою популярность). Я уже говорил, что песня на пути к слушателю после формального рождения должна пройти ещё несколько стадий: инструментальную аранжировку, вокальное «впевание», публичное исполнение, магнитофонную запись и, наконец, эфирную «раскрутку» с обязательной «засветкой» в популярных телепередачах. Кроме того, она должна быть заранее на полгода – год (с учётом сроков производственных процессов) отдана в грамзапись и печать. Сейчас, правда, эта схема претерпела некоторую корректировку, но суть её остаётся неизменной. Особенностью же советского времени являлось то, что на всём своём пути песня, словно на шлагбаумы, постоянно натыкалась на художественные советы, которые необходимо было успешно пройти или как-то тихо обойти. Как правило, в процессах «пробивания» песен участвовали оба автора, а лучше, если им помогал ещё и исполнитель. Вдвоём-втроём заслоны брать легче, чем в одиночку, это бесспорно. Когда присутствуют все соавторы, тут уж не скажешь композитору, что мелодия его песни прекрасна, а стихи отсутствующего поэта бездарны, или наоборот – в том же духе. Если было необходимо, композитор дорабатывал свои «недоделки», а поэт доделывал свои «недоработки» соответственно пожеланиям худсовета или мнению главного редактора. Именно на эту деятельность к 1980 году Дементьева уже не хватало: Женя ходил по советам и редакторам сам, и песни, записанные им для большой пластинки, «рубили» из-за стихов, а точнее, из-за отсутствия при этом их авторов. Так, почти совершенно «застряли» песни на стихи Андрея Дементьева «Натали», «У Есенина день рождения», «Прости», «Ласточки домой вернулись», «Летом и зимой». Женя докладывал по телефону своему соавтору о тех претензиях к текстам и вообще к темам песен, которые высказывались в музыкальных редакциях телерадио. Поэта необоснованные придирки оскорбляли (и его можно понять), но от походов в Останкино и на улицу Качалова (сегодняшняя Малая Никитская), где в доме № 24 располагалась Главная музыкальная редакция Всесоюзного радио, он отказывался и переделывать что-либо по чьей-то глупости тоже не горел желанием. Таким образом, круг замкнулся.

Поэт, со своей стороны, был прав:

– Сколько можно нам ходить по редакциям, как мальчикам, доказывать дуракам, что лебедь не в Израиль хотел улететь, а ласточки домой вернулись тоже не из эмиграции!..

А с другой стороны, Женю такой «эпилог» никак удовлетворить не мог. Брат использовал все свои ресурсы, чтобы обойти заслоны, но вокруг него уже появились новые сильные игроки, пробивавшие свой материал втроём (а не в одиночку, как Женя) и делавшие это успешно и, главное, своевременно, без пробуксовки.

Вовремя «проскочил» популярный опус Э. Ханка на стихи И. Шаферана «Песня первоклассника» («То ли ещё будет!..») из репертуара Аллы Пугачёвой. А за фразу из этой песни «Лев Толстой в мои года не писал такого» досталось рикошетом Мартынову и Дементьеву!

На худсовете, в ответ на представленные композитором песни «Натали» (о любви А.С. Пушкина к Н.Н. Гончаровой) и «У Есенина день рождения», главный музыкальный редактор Центрального телевидения Л.Э. Кренкель раздражённо заявила:

– Зачем трогать классиков?! Только что нам от Лапина за Льва Толстого влетело, а тут ещё Пушкин с Есениным! С нас довольно!..

Тем, кто не знает, поясню: С.Г. Лапин руководил Государственным комитетом по телевидению и радиовещанию, был, как говорят, суров, но справедлив и периодически устраивал подчинённым нагоняи и взбучки за их производственные или идеологические просчёты.

И вот однажды летом 1980 года Женя договорился о встрече с самим председателем Гостелерадио. Брат позвонил Андрею Дементьеву, изложил свои планы и попросил поэта пойти на приём к Лапину вместе с ним. Во время разговора Женя был очень возбуждён и, когда услышал от соавтора, что тот не может присоединиться к нему по своим причинам, а сейчас собирается идти на концерт какого-то негритянского певца-гастролёра (не помню, кого именно), то вдруг со слезами и матерной руганью бросил телефонную трубку, а потом и телефонный аппарат на пол и быстро удалился в другую комнату, громко хлопнув дверью.

Отец с мамой, гостившие тогда у Жени, услышав из кухни такую громкую развязку телефонного разговора, перепуганно бросились к сыну со словами:

– Что случилось?! Женя, в чём дело?.. Успокойся. Разве можно так нервничать?..

В тот день, вечером, выйдя из дому очень хмурым, брат с досады… напился: на этот раз он в «Софии» был один, без приятелей, и метрдотель позвонила нам, сказав, что у Жени, видно, неприятности и что нам бы следовало подъехать забрать его, ибо она своего любимого артиста таким никогда не видала и он ещё, чего доброго, совсем свалится с ног.

Когда мы с Эллой везли Женю домой в такси, отчитывая «разгулявшегося повесу» за недостойное его славе поведение, он твердил об одном, разражаясь то бранью, то слезами:

– Я столько сил трачу на пробивание песен, даже по ночам уже не сплю и не отдыхаю, ища поддержки у посторонних сильных людей и доказывая, что стихи в песнях, как и их авторы, гениальны, но хоть кто-нибудь из поэтов помог бы мне! Ведь рубят песни не из-за моей музыки (я с ней все проблемы решаю сам), рубят из-за текстов, достоинства которых должны отстаивать сами поэты, а не композиторы – их соавторы. У всех манера: дал текст, подтекстовку сделал – и гора с плеч! После только звонят и спрашивают: «Когда будет по телевизору? Скоро ли авторские пойдут?..» Я музыкант, а мне некогда было на концерт этого негра сходить: неделю целую пришлось добиваться приёма у Лапина. Ведь время идёт, песни стареют, пора уже новые выдавать, а тут с этими два года валандаешься, доказываешь, что «мир без песен тесен» – это хорошая строчка, а Чармен, великий редактор, говорит, что по отношению к Пушкину – это вообще не стихи! А за слова «летом и зимой, в стужу или зной… я живу тобой», – говорят, якобы мне должно быть стыдно! Только мне почему должно быть стыдно? Это я их, что ли, сочинил?!

Да, брата я понимаю. Поймут его все композиторы, знакомые с песнетворчеством и «советоборчеством». Женя со своей стороны был тоже прав, и та стрессовая ситуация сложилась отнюдь не беспочвенно, а была обоснована субъективными и объективными реалиями. Но факт остался фактом: бывшие друзья-соавторы взаимообиженно отдалились друг от друга, и их пути до смерти Жени практически не пересекались. Созванивались Галина Александровна с Эллой и нашей мамой, общался с Андреем Дмитриевичем я (как автор музыки к его стихам), но Женя, насколько мне известно, кроме нескольких контактов с Дементьевым относительно возвращения долгов, никаких других частных сношений с поэтом не имел. Такое состояние было закреплено и фактом резкого сближения Дементьева с Владимиром Мигулей – композитором и исполнителем, находившимся всегда в положении конкурента по отношению к Евгению Мартынову. К слову, данное конкурентное положение большей частью искусственно создавалось и подогревалось редакторствующими и режиссирующими «доброжелателями», окончательно бросившими своё «доброе» дело только со смертью Евгения и Владимира.

Брат же вскоре крепко сошёлся с Михаилом Пляцковским и Робертом Рождественским, о чём я уже говорил, – и это наверняка в глубине души задевало Андрея Дементьева (соавторские чувства, как ни криви душой, сходны с супружескими). Показательным в этой связи было появление песни Мигули – Дементьева «Чёрный лебедь» (после мартыновского-то супершлягера о верности лебедя белого!). Рождение тогда грустной песни о чёрном лебеде не осталось не замеченным никем из вышеупомянутых «доброжелателей». Каждый из них то ли возмущался, то ли восхищался, но сам факт отметить телефонным звонком Жене почти никто не преминул. Хотя брат, если говорить откровенно, на сей авторский альянс смотрел скептически и с улыбкой, осознавая, что он «эту дистанцию» прошёл первым и с куда более высокими показателями и что, хочешь не хочешь, но не его сравнивают с конкурентом, а «вечного конкурента» постоянно сравнивают с ним (не в обиду тому будь сказано).

А по поводу сопоставления Мартынова с Дементьевым или, наоборот, Дементьева с Мартыновым признаюсь, что даже сейчас живы и «доброжелательствуют» типы, пытающиеся поддерживать звучание давно уже отзвучавшего диссонанса прошлого разлада. То они начнут меня вдруг убеждать, что, не встреть Дементьев Мартынова, никто в народе о нём бы не узнал, то предполагают обратное: если б не помог Дементьев Мартынову в самом начале, не было бы Мартынова… Казалось, зачем им эти глупые теоретизирования вокруг «если бы», никакого отношения не имеющие ни к творчеству поэта, ни к творчеству композитора, ничего практически не прибавляющие к их совместному творческому наследию и ничем не умаляющие их общепризнанных заслуг в отечественной песенной культуре?.. Ну да бог с ними, «доброжелателями»! Остались песни – и их немало, – они чисты и искренни, любимы многими людьми (верно любимы в течение уже четверти века!), а это важнее всего.

Разрыв дружеских отношений с Дементьевым привёл к укреплению обычных, до того приятельских отношений брата с Георгием Мовсесяном. И хоть дружба между двумя людьми одной творческой профессии явление редкое, лет шесть Мартынов и Мовсесян, можно сказать, крепко дружили семьями, нередко вместе отмечая личные, семейные и официальные праздники. Только летом 1985 года на всесоюзном творческом семинаре композиторов и поэтов, посвящённом проблемам современной песни и проходившем в армянском Доме творчества «Дилижан», между Мартыновым и Мовсесяном – участниками того форума – произошёл внешне безобидный, даже в некотором роде весёлый, но для брата довольно неприятный «эксцесс», в котором невольно оказался задействован и Т.Н. Хренников, бессменный первый секретарь Союза композиторов СССР. В результате этого Женя по своей инициативе, мягко, но уверенно «дистанцировался» от Георгия, должно быть усомнившись в искренности дружеских побуждений своего коллеги.

Коснувшись темы дружбы, отмечу, что среди множества людей, в течение семнадцати лет московской деятельности брата приближавшихся к нему и по каким-либо причинам впоследствии от него отдалявшихся, лишь Александр Шишов – Женин «молодогвардейский» должностной руководитель – был с момента знакомства с Мартыновым (в 1978 году) до осени 1990 года другом действительно близким, совершенно бескорыстным и всегда готовым поспешить на зов любимого им человека и артиста. Дружны были также их супруги – Элла и Люба. Может быть, некоторую роль в такой семейной близости играло украинское происхождение всех четверых. Кстати, и Георгий Мовсесян родом из Харькова – почти что из Донбасса…

Глава XII

Женя по своей натуре был однолюбом, хоть порой засматривался, а возможно, и заглядывал «налево». Я приношу извинения за некоторое «заземление» общего тона своего повествования; однако людям всегда интересно знать об их кумире не только официальные факты биографии, но и всё то, что остаётся за рамками публичной информации. Потому остановлюсь коротко на интимной стороне жизни брата.

Сразу скажу, что, в отличие от большинства эстрадных звёзд времён «молодой российской демократии», Женя не был ни гомосексуалистом, ни импотентом, ни садистом, ни мазохистом. Слава богам, и прежде всего Роду: никакие сексуальные и психические аномалии его не коснулись! Не был он также и ловеласом. А до женитьбы на Элле вёл «неопределённо-беспорядочный» образ жизни (как сказали бы урологи, венерологи или сексоневрологи). В ранние студенческие годы брат, правда, был довольно сдержан в отношениях с женской половиной человечества по причине своей худобы, вернее худощавости, внушавшей ему сознание некоторой неполноценности по сравнению с окружавшими его товарищами. Эту общую для Мартыновых генетическую черту физиологии (имеется в виду худощавость) Женя решил исправить и в Донецке преобразился в солидного «мэтра», чем очень гордился до тех пор, пока не стал московским эстрадным певцом. Сцена и телеэкран предъявляли артисту требования во многом отличные от имиджа «солидного» композитора, и у брата вновь изменился облик на стройный и лёгкий. Если Женя в таком внешнем «амплуа» больше нравился женщинам с материнскими, зрелыми чертами физиологии и психики, то он сам более предпочитал и ценил женщин девичьей физиологической конструкции с «дочерним» складом психики. Брату было естественнее в женщине видеть наивную девушку, почти ребёнка, чем взрослую серьёзную мать. Потому и в любовном лексиконе у него преобладали уменьшительно-ласкательные слова, и общее отношение к женщине было соответствующим. Венерическими болезнями брат тоже, к счастью, не болел (конечно, если не считать уретрит, грозивший стать хроническим и сильно мучивший его года полтора – как раз во время женитьбы и «медовой» поры).

Я упомянул об однолюбстве как характерной черте Жениной натуры, а наверное, как душевная потребность, оно свойственно всем нормальным людям. Ведь, если человек нашёл свою любовь, вряд ли он будет мечтать о чём-то более пикантном или экзотическом. Другое дело, если любви и гармонии в жизни нет. Тут уж каждый поступает по совести и по обстоятельствам. Но чаще всего вопрос «есть или нет?» остаётся открытым долгие годы, а то и всю жизнь. Самые счастливые и внешне гармоничные пары могут регулярно воспламеняться семейными ссорами и скандалами, во время и после которых супругов снова и снова будут терзать традиционные вопросы: «Любовь ли это? Не нужно ли, пока не поздно, развестись? Не обманываем ли мы друг друга в течение многих лет?..» Всё это известно каждому. И в отношениях брата с Эвелиной подобное, разумеется, тоже было (мало того, началось ещё до официального супружества и закончилось вместе с Жениной жизнью). И душа композитора в такие периоды не всегда рождает красивые грустные песни. Обычно для человека искусства семейный разлад оборачивается разладом творческим, а порой и кризисом с временным творческим бесплодием. И в таких случаях, пожалуй, правы поклонники и ревнители чьего-либо таланта, говоря, что супруги творческих деятелей ответственны за талант последних (который, кстати, по словам Ленина, вообще «принадлежит народу» – нравится это кому-либо или нет). Но это теоретически. А практически, в жизни: все супруги всех самых великих людей тоже люди и отстаивают свои человеческие и супружеские права, достоинства и принципы с не меньшим рвением, чем их «великая» половина, а то и с гораздо большим, чтобы хоть на этом поприще быть под стать дистанционно близкому, но в своём величии почти недосягаемому семьянину.

Примечательно, что разлады в подобных брачных союзах, как правило, безболезненными разводами не заканчиваются. «Слабая половина», оказываясь не в состоянии выдержать тот жизненный темпоритм, в котором вертится её деятельный супруг, никак не хочет «просто так» оставить своего деятеля в покое и уйти из его жизни тем же путём, каким пришла. Она, эта половина, всегда претендует если уж не на всё в семейном мироздании, то как минимум на материальную часть его.

Мой московский друг, очень популярный эстрадный артист, посвятил меня однажды в свои семейные «страсти». Вымотанный ими, он с недоумённо-грустной улыбкой поведал, что его совсем ещё «неоперившаяся» юная жена, едва прописавшись, извините, «из грязи» сразу в пятикомнатную шикарную квартиру мужа в центре столицы и поняв, что быть замужем за популярным артистом менее комфортно, чем думалось ей в девичестве, теперь не собиралась возвращаться к маме. Как можно! Она намерена была делиться и разъезжаться. Причём старшие подруги-советчицы надоумили её сделать полную перепись всего мужниного имущества, включая музыкальные инструменты, студийную аппаратуру и счета в банках, чтобы «своего» ничего не упустить.

– Ты от меня так просто не отделаешься! – многозначительно заявляла супруга. – Не для того я за тебя, негодяя, замуж выходила, чтобы после всего ни с чем уйти!..

Среди моих знакомых артистов нет ни одного (кроме «голубых», конечно), кто бы не изведал такой семейной «любви и верности», а также истинной «кротости», присущей «слабому, беззащитному» полу. Сильные, влиятельные в обществе мужчины, в частности популярные эстрадные артисты, всегда жаждут обрести в семье недостающий им тыл, который позволял бы восстанавливать и черпать силы для жизненных, внесемейных баталий. Но, увы, чаще всего семья оказывается не тылом, а вторым фронтом, супруга – пятой колонной (и, как назло, всё норовит подвернуться из пятого же пункта[9]9
  В пятом пункте личных листков по учёту кадров в советское время фиксировалась национальная принадлежность граждан. Оттуда и пошла традиция ассоциировать людей «определённой» национальности с пунктом № 5.


[Закрыть]). Милые жёны творческих людей очень быстро постигают, что малейший семейный диссонанс может сделать мужу домашнюю жизнь невыносимой. И этим прекрасная половина всегда пользуется, чтобы добиться своих, как правило далёких от творчества, целей взамен на «потепление» домашней обстановки. Глядя со стороны на подобные брачные союзы, я всегда вспоминаю мудрое и печальное изречение: «Мать жизнь даёт, а жена забирает».

От кого только (и от артистов, и от спортсменов, и от депутатов, и… от брата) я не слышал речей, подобных следующим:

– Завтра еду за границу. Жена такой список составила, чего ей там купить, что никуда ехать не хочется! Я прошлую поездку всю неделю по магазинам пробегал, ничего посмотреть не успел, всё экономил, в долг взял, себе даже ничего не привёз!.. А тут опять список на две страницы – всё тряпки, мазюкалки да побрякушки… Что у них, кроме этой требухи, ничего в голове нет, что ли?.. Я следующий раз вообще, наверно, откажусь от этой заграницы. Всё равно там свободного времени хватает лишь на магазины женской одежды, косметики и бижутерии…