Текст книги "Дерево Иуды"

«Господи, благодарю тебя за все, что ты дал и даешь,» – прошептал Андрей, наблюдая за тем, как свеча догорает. У него было состояние какой-то спокойной радости, без восторга, без возбуждения нервов. Тихая спокойная радость.

Неожиданно он почувствовал, что сзади его кто-то теребит. Он оглянулся, на него смотрели строгие глаза одной из женщин, стоявших у храмовой иконы, когда он только вошел в церковь. Глаза были серые, бесчувственные, но не злые, скорее назидательно – снисходительные.

– Молодой человек, – сердито произнесла она. – Спрашивать нужно, можно ставить свечку или нельзя.

– Простите, – смутился он.

– У нас потолки коптятся. Батюшка запретил ставить свечи, если нет службы, – сказала она.

– Извините, – повторил Андрей.

– Вы, я вижу, первый раз, – смягчилась женщина. – Поэтому правил наших не знаете. В следующий раз лучше подойдите к нам и спросите. Не стесняйтесь. Ко мне или вот, – она указала глазами на вторую женщину. – К тете Нине, мы всегда тут.

– Скажите, а батюшка сейчас здесь? – спросил Андрей.

Женщина вновь сердито на него посмотрела.

– А зачем вам батюшка?

Вопрос смутил Андрея, он не мог сказать женщине, зачем ему нужен батюшка. У него оставалось неприятное чувство после вчерашнего инцидента дома, и он хотел с кем-то посоветоваться, узнать, в какой мере он был не прав, когда не сдержался за столом и отругал тетку, которая и в самом деле ему помогла в его «бегстве» от судилища. Еще ему хотелось узнать, как молиться за мать, если она не была крещена…

– Я хотел узнать у него, можно ли мне молиться за некрещеного родственника.

– Не нужно батюшку по пустякам беспокоить. Сразу видно, что вы новичок, – резко вступилась женщина. – Я вам отвечу. Некрещеный попадает во тьму вечную. У него нет даже имени, которое дается при крещении. На кого ж вы записочку будете подавать, если он не раб Божий?

Андрей вышел из церкви в подавленном состоянии. Эта женщина, очевидно, страдала «синдромом обслуживающего персонала», а такого добра хватало повсюду. В доперестроечные годы в России в общепитовских заведениях главными после директора были уборщицы, «музы чистоты», женщины со шваброй в руках. Особенно их власть усиливалась перед закрытием заведения. Но здесь была церковь, и Андрей не был подготовлен к такому напору. Он раскрыл душу перед Богом, но не успел закрыть ее перед обслуживающим персоналом.

«Ладно, сам виноват,» – успокоил себя Андрей и направился в магазин выбрать дочке подарок. Столкновение с женщиной в церкви было таким пустяком по сравнению с событием, которое его ожидало – встречей с дочкой!

24

Уже через полчаса Андрей стоял у ворот детского сада «Ручеек» и с трепетом вглядывался в лица детей, которых выводили на прогулку. Живой ручеек растекался по дворику, и улица наполнялась звонкими детскими голосами.

«Вид у меня сейчас, должно быть, нелепый,» – смущенно подумал он, плотнее прижимая к себе огромного, в половину человеческого роста, белого плюшевого медведя, которого он купил по дороге сюда. Андрей словно подсознательно оберегал себя этим предметом. «Чем больше игрушка, тем легче за нее спрятаться? Чушь собачья! Но раз купил, деваться некуда..» Кроме медведя Андрей держал в руке огромный увесистый пакет, набитый разными фруктами и сладостями, для того, чтобы дочка смогла угостить ребятишек из своей группы – опять-таки защитная реакция. Только этим он уже пытался оберечь дочку, – ведь их встречу сегодня увидит весь детский сад. Андрей поймал себя на мысли о том, что нервничает чрезвычайно. Он тут же одернул себя: пусть будет так, как будет.

Странного дядю с белым медведем под мышкой стали замечать дети из младших групп. Они выходили из детского сада парами, держась за руки, наивные и смешные, и с восхищением поглядывали на игрушку. Кое-кто из них хихикал и показывал на дядю пальчиками.

К воротам подошла воспитательница и спросила у Андрея, кого он ждет.

– У меня здесь дочь, – смущенно проговорил он. – Маша Волкова.

– В какой она группе?

Андрей пожал плечами.

– Не знаю… Ей пять лет.

Женщина скептически посмотрела на Андрея и на игрушку, словно говоря этим взглядом: « Мол, знаем и не таких папаш», – потом сказала:

– Старшие группы пойдут за этими. – И тут же прибавила: – Вы бы лучше за калитку-то зашли. У нас же не колония строгого режима.

Андрей натянуто улыбнулся.

– Да-да, – растерянно проговорил он. – Простите.

Он сделал шаг вперед и оказался на территории детского сада. Из дверей показались дети постарше. Андрей увидел Машу. На какое-то мгновение у него перехватило дыхание, он окликнул ее. Маша остановилась, замерла. Увидев отца, она как будто растерялась. Воспитательница, выводившая старшую группу, с подозрением посмотрела на Андрея. Он подошел, вежливо поздоровался с педагогом и вручил Маше игрушку. Девочка не знала, как себя вести. Она взяла игрушку, посмотрела на отца и вдруг заплакала. Андрей подхватил ее на руки, обнял, прижал к себе, расцеловал.

– Машенька, милая моя.

Девочка справилась с собой и, резко обернувшись, почти выкрикнула:

– Евдокия Николаевна, это же мой папа! Я же вам говорила, что он скоро приедет. Говорила же! – Лицо девочки было в слезах, но она была счастлива.

Воспитательница растерянно посмотрела в сторону своих коллег. Андрей ослабил объятия, выпустил Машу и протянул пакет с фруктами женщине.

– Это вам и детишкам из группы. Угостите их от Машиного имени.

Воспитательница заметно смягчилась.

– Позвольте мне пять минут поговорить с дочкой, – попросил Андрей.

– Идите. Только на веранду, – сказала она. – И не больше пяти минут. Я не знаю, как к этому отнесется Машина мама.

– Спасибо, – пробормотал Андрей. – Мы быстро.

Они прошли на веранду и присели на скамейку. Девочка избегала смотреть отцу в глаза. Она словно стеснялась его.

– Машенька, милая, прости меня, – начал Андрей. – Я не мог приехать раньше.

Маша молчала. Андрей чувствовал, что сейчас ей очень трудно.

– Мне дедушка рассказал о вашей прогулке в парке и о чем вы говорили. Я хочу сказать тебе, Машенька, огромное спасибо. Ты у меня чудо. Я был плохим папой. Виноват.

Девочка судорожно сжимала игрушку.

– Вчера мы похоронили бабушку, – обронил Андрей.

Маша повернулась к отцу и подсела к нему ближе. Медведя она посадила на скамейку рядом с собой, только с другой стороны.

– А мне мама не разрешила пойти, – тихо сказала девочка и глубоко вздохнула. – Я хотела с ней попрощаться. Я бабушку уже давно не видела. А Ленка, моя подруга, говорит, что теперь ее закопают в землю.

– Так хоронят людей, – вздохнул Андрей. – Это не плохо, что ты вчера не приходила. С бабушкой ты можешь мысленно попрощаться. Она теперь жива, только мы ее не видим.

– Ленка говорит, что человек после того, как умрет, становится привидением. Она такое кино смотрела.

Андрей улыбнулся.

– Как же я по тебе соскучился, Маша, – не удержался он.

– Пап, а почему ты не приезжал раньше? – неожиданно спросила она.

– Не мог, Маша, не мог. Честное слово, не мог.

– Я не поверила, когда мама сказала, что тебя… никогда больше не будет.

Андрей ласково погладил дочку по волосам.

– Спасибо тебе, милая. Ты даже не представляешь себе, как ты меня этим поддержала. Когда дедушка мне об этом сказал, я подумал, что я самый счастливый отец на свете. А ты самая хорошая дочка на свете. Теперь я никогда и никуда не уеду, обещаю тебе.

Маша потихоньку оттаивала. Она улыбнулась и ласково посмотрела на отца.

– Пап, а я научилась делать аппликации на материале. У меня дома лежит панно для тебя и для дедушки.

– Спасибо.

– Ты к нам когда придешь?

– Сначала мне нужно созвониться с твоей мамой и все обговорить с ней. Я думаю, что она против не будет.

Девочка напряженно слушала.

– Раньше я вел себя плохо, я это признаю, – проговорил отец. – Но человек способен раскаяться и поменяться.

– Я это знаю, – авторитетно заявила Маша. – У нас Лешка есть. Он раньше девчонок за косы дергал, а потом извинился перед ними. Теперь совсем другой, хороший.

– Ну вот и я раньше был такой же, как Лешка, – с улыбкой ответил Андрей. – А теперь поменялся.

Машенька вдруг нахмурилась.

– Пап, а дедушка не обиделся на меня за то, что я вчера не пришла? – спросила она.

– Нет, конечно, – успокоил ее отец. – Он сам мне говорил, что будет лучше, если Маша не придет. Детей обычно не берут на похороны и поминки, тяжело со взрослыми.

– А ты сегодня придешь к нам?

– Сегодня? – Андрей задумался. – Сегодня вечером я должен проводить родственников и гостей на вокзал. Они уезжают в Нижний Новгород. Дедушкины сестры. А завтра обещаю прийти.

– Вот я тебе панно и подарю.

Андрей с нежностью посмотрел на дочь.

– Машенька, я знаю, что ты у меня умница, спасибо тебе.

– Вы с дедом приходите, – предложила она.

– Что ж, это идея, – Андрей задумался. – Пожалуй, ты права, наверное мы так и сделаем.

– Папа, а ты правда никуда-никуда не уедешь больше? – снова спросила девочка.

– Правда, доченька, правда. После того, как бабушка умерла, деду нужна поддержка. Он ведь уже старенький. Поэтому я буду жить вместе с ним. По выходным мы, – я, ты, дедушка, – будем прогуливаться в парке, кормить лебедей. Если твоя мама захочет, будем брать ее с собой. Я ведь очень хорошо отношусь к твоей маме.

– А она?

– Что она? – не понял Андрей.

– А она к тебе хорошо относится?

Он внимательно посмотрел на дочку, пытаясь понять, чем вызван этот вопрос.

– А ты сама как думаешь?

Она пожала плечами и отвернулась.

– Не знаю, – сказал Андрей. – Наверное, хорошо. Только взрослые люди, в отличие от детей, не умеют мириться. В этом все проблемы. Вот ты умеешь мириться? – спросил он.

– Я умею, – заявила девочка, округлив глаза. – Только не со всеми, конечно.

Андрей рассмеялся.

– Со Светкой из соседнего двора не умею мириться. Она все время про меня всем рассказывает всякую ерунду, которой не было. И то, что у меня аквариумные рыбки все умерли, и то, что наша сиамская кошка Мурка на самом деле не кошка, а кот. И что котят она никогда не принесет.

– А зачем она так говорит?

– Не знаю, – Маша пожала плечами. – Ленка говорит, что ей завидно, что я красивые панно делаю. А у нее они не получаются. Мы с ней вместе в кружок ходим.

«Мда… Даже у детей все не так просто, – подумал Андрей. – С какого же возраста человек начинает взрослеть?»

– И ты ни за что с ней не помиришься? – спросил он.

– Я помирюсь, – ответила Маша. – Если она перестанет врать.

Андрей посмотрел на часы.

– Ну что, Машенька, нас наверное уже воспитательница ваша заждалась? – проговорил он, вставая. – Евдокия Николаевна, кажется?

Маша кивнула и развернулась к белому медведю.

– Это тебе подарок ко дню рождения. Раньше ты любила большие игрушки.

– Я и сейчас люблю, – сказала девочка и потрепала мишку за ухо. – Какой огромный! Я назову его Кай!

– Почему Кай? – спросил Андрей, предлагая Машеньке свою руку.

Она перекинула через плечо игрушку, взяла отца за руку, и они пошли. Малыши, встречавшиеся им по дороге, останавливались и с восторгом провожали взглядами игрушку.

– Потому что он жил на Севере среди белых медведей.

– Дедушка мне сказал, что ты знаешь какую-то тайну про эту сказку, – заметил Андрей.

Маша посмотрела на отца и улыбнулась. То ли ракурс был такой, то ли освещение, но в это мгновение она была удивительно похожа на Андрея в детстве. Одно лицо!

– Нам об этом Евдокия Николаевна рассказала. Кая расколдовала его сестра Герда. У него была льдинка вместо сердца. Герда стала его уговаривать, чтобы он с ней поехал домой, а он никак не хотел. Потому что как будто спал. А потом Герда сказала молитву про хлеб, и он ожил.

Они подошли ко входу в детсад.

– Знаешь, Машенька, а я научу тебя этой молитве, – сказал Андрей, целуя дочку. – Когда мы с тобой встретимся в следующий раз и будем одни, я тебя обязательно научу этой молитве.

Они попрощались. Маша ушла в группу относить игрушку, Андрей отправился домой. На душе у него было радостно, как никогда.

В тот же день он удивил гостей, попросив при всех прощения у Веры Николаевны за вчерашний скандал. Сделал он это спокойно, от души, открыто. С ним такое случилось впервые, душа ликовала и от этого.

Он присел с гостями за стол, выпил немного пива, от водки вежливо отказался.

Вечером гости разъехались.

– Максиму привет передавайте, – сказал Андрей перед отправлением поезда. – Если ему захочется, пусть напишет. Адрес вы знаете.

Напоследок все расцеловались, а Виктор Николаевич расплакался.

– Держись, Виктор, ты сильный, – бросила уже на ходу поезда тетя Надя. – Верь в себя. Сейчас главное твое здоровье.

Андрей помахал рукой.

«Сильный… здоровье… везде одни и те же слова, – с грустью подумал он. – А в центре всего этого собственное „я“…К сожалению.»

….. …..

Началась новая полоса в жизни Андрея Волкова, ее можно было бы назвать светлой.

Он устроился на работу плотником в церковь, ту самую, возле которой находился наркоманский «пятачок». Бывшую кирху хотели максимально приблизить к православному храму, и работы в молитвенном зале было предостаточно. Волков обучился резьбе по дереву и занимался иконостасом. Настоятелем прихода оказался молодой батюшка, который только недавно окончил духовную семинарию и во многих жизненных вопросах казался Андрею очень наивным. Например, когда работники-временщики, занимавшиеся кровлей, запили, батюшка сделал простой вывод: «Бесы. Вы что ж, думаете, бесам нравится, что восстанавливается церковь Божия?» Андрей на это ничего не ответил, но искренне пожалел о том, что отец Николай не знает о том, что эта бригада пьет после аванса на любом объекте, так что этих самых «бесов» они таскают вместе с собой повсюду, где востребована тяжелая физическая работа.

Каждое воскресение после службы Андрей заходил за Машенькой, и они гуляли, в основном в парке. У Ольги появился какой-то «друг», и она стала относится снисходительнее к Андрею, то есть она разрешала ему регулярно видеться с дочкой. Сама же была, порой, беспечно весела. Однажды Андрей случайно увидел ее «бой-френда», это был преуспевающего вида мужчина в шикарном костюме, модно постриженный, почти под ноль, приехавший за Ольгой на собственном роскошном автомобиле. В какой-то степени Андрей был этому рад. Во-первых, Ольга стала относиться к нему терпимее, а во-вторых, у него появилось больше возможностей встречаться с дочкой. На саму Машу появление «другого дяди» практически не повлияло, – по всей видимости, у преуспевающего крепыша уже была где-то своя семья.

Единственное, что всерьез беспокоило Андрея – это были пьяные срывы отца. Жили они в одной квартире, и когда Виктор Николаевич был трезв, все было спокойно. Однако, стоило старику принять «лишку», как он тут же менялся, начинал придираться, обвинять Андрея во всех бедах семьи, причем в нем, очевидно, просыпались те, кого отец Николай именовал «бесами».

– Ну вот что ты притворяешься, что богомольцем стал? – неоднократно задавал он сыну один и тот же вопрос. – Я никогда в Бога вашего не верил и не поверю. Почему? А я тебе сейчас отвечу…

Андрей пытался от таких «сердечных» бесед уклониться, но враг человеческий был настороже.

– Сядь! – пьяным голосом кричал Виктор Николаевич. – Сядь, я кому говорю! Ты что, отца своего родного уважить не можешь? Выслушай. Мать у меня была верующая. Это да… Но когда война началась, и у нас… у нас… – -У него ручьем катились пьяные слезы. – У нас дома жрать нечего было, ни кусочка хлеба, я матери-то и говорю: « Ну что? Где он, бог твой? Почему он нам не подаст и кусочка хлеба?» А однажды я вял икону и со злости-то и шмякнул ее о пол. Ну и что? Бог что-ли меня выпорол? Мать меня сама и выпорола. Нет бога, нету-ууу!

В такие минуты Андрей жалел отца, молча его слушал и уже ничего наперекор не отвечал. Возможно, кому-то и в самом деле нестерпимо тяжело жить с идеей того, что Бог есть, а стало быть все тайное здесь на земле станет явным в иной сфере. Мысль эта действительно тяжела, с ней можно либо смириться и попытаться поменять жизнь, либо разозлиться на нее и отвергнуть Бога.

….. ….

До бесплатной химиотерапии, которая помогает ВИЧ-инфицированным чувствовать себя более-менее сносно и, главное, не умереть от какой-нибудь сопутствующей хвори, Андрей дожил. Что будет с ним дальше… Что будет с ним дальше? Наверное, одному Богу известно. Однако, жизнь его круто изменилась: химия не очень принималась организмом, и ему доводилось до сумасшествия приспосабливаться к сильно-действующим препаратам, которые вызывали постоянную тошноту и слабость, делали человека инвалидом без инвалидности. И это тоже было испытание, потому как терапия была пожизненной. И на этом пути многие из тех, кто дожил до этого, кажется, блага, терялись и умирали, бросая ненавистные тошнотворные пилюли и обрекая себя на смерть.