Текст книги "Народ без элиты"

Гвардейское братство

Как видите, подпоручик Макаров был в числе героев-карателей, поэтому немудрено, что после отречения царя от престола ему был один путь – в Белую армию, а потом в эмиграцию, причём в далёкую Аргентину, помалкивая о том, где именно он впервые был «обстрелян».

В итоге мы делаем вывод, что Макаров в мемуарах, безусловно, вычистил не только то негативное, что касалось его лично, но и всё, что возможно, из того, что касалось самого строя Российской империи и организации её армии.

Ещё. Все служившие в лейб-гвардии Семёновском полку составляли некое братство на всю жизнь. Многие богатые офицеры служили ровно столько, сколько требуется, чтобы формально обозначить свою службу, скажем в уплату за образование в юнкерском училище или Пажеском корпусе, и уходили из полка в запас в невысоких чинах. Тот же Макаров служил в полку года три и подпоручиком ушёл в Министерство иностранных дел. Однако и потом, на гражданке, семёновцы всячески помогали друг другу и, само собой, старались никак не компрометировать друг друга. Скажем, к моменту написания мемуаров Макаровым прошло уже 40 лет после описанных в мемуарах событиях, а Макаров всё еще называл инициалами некоторых семёновцев, чьи малоблаговидные поступки он описал.

Отсюда понятно, что уж если Макаров описывает в мемуарах негатив офицеров Лейб-гвардии Семёновского полка, империи и армии, то, значит, ему деваться некуда, – эта описанная им мерзость в его время была настолько общеизвестна, что даже ему невозможно было её скрыть или промолчать о ней, не скомпрометировав всё своё воспоминание.

И вот что характерно. По большому счёту, в это «отстаивание родной земли» гвардейцами царя плохо вписывается не только подавление революции 1905 года, но и участие Семёновского полка в последней своей войне – в Первой мировой, которую в России в то время тоже называли «Отечественной». Строго говоря, с точки зрения потерь личного состава в той войне вопросов нет – Лейб-гвардии Семёновский полк за войну сменил три состава – потери нижних чинов и ротных офицеров были огромны. Обвинять их в плохом отстаивании родной земли невозможно – они своей смертью это доказали.

Но вот то, как они гибли и в каких боях, вызывает вопросы и параллели с тем, как гибли солдаты Красной армии в Великой Отечественной войне.

Один почерк одного и того же кадрового офицерства, так сказать.

Поэтому, нарушая логику повествования, я начну комментировать вызвавшие интерес места мемуаров Макарова не с начала (военно-учебных заведений и поступления в полк), а сразу с войны. Но предварю комментарии небольшой статистикой.

Макаров в собственно лейб-гвардии Семёновском полку в мирное время служил с весны 1905 по, скорее всего, 1907 или 1908 годы (точнее трудно сказать), затем он поступил в Институт восточных языков, после чего проходил службу на гражданке – в Министерстве иностранных дел. (Об этом он ничего не пишет вообще.) С началом войны (хотя и имел бронь) Макаров вернулся в полк (семёновец!) и воевал, причём на фронте был не очень долго, поскольку был дважды ранен. Таким образом, чисто календарно его воспоминания охватывают около 3 лет мирного времени и около 3 лет военного. Но (и это удивляет) в мемуарах всё, что касается Первой мировой войны, занимает всего 30 % текста, а 70 % занимает описание событий мирного времени. Согласитесь, что это странно, поскольку офицеры содержатся государством для войны, – война является тем местом, где офицеры отдают долги безбедной жизни мирного времени.

Участие в войне

Сам Макаров (когда речь идёт «вообще») о боях семёновцев пишет восторженно, как об их подвигах: «В составе Российской гвардии, с 20 августа по 3 сентября 1914 года (все даты по старому стилю) мы перевернули ход Галицийской битвы, дали Люблинские бои, обратили в бегство 1-ю Австро-Венгерскую армию, форсировали реку Сан у Кржешова и перешли австрийскую границу; чтобы 10–13 октября мы помогли спасти крепость Ивангород, которую готовились атаковать две венгерские дивизии и которая до нашего прихода располагала могучим гарнизоном из двух дружин ратников ополчения; чтобы 3–5 ноября под Краковым мы с соседями остановили наступление 45 австрийской и 27 венгерской дивизий, задержали их, перешли в контратаку, опрокинули и при преследовании взяли многие сотни пленных; чтобы 4–20 февраля 1915 года в Праснышской операции мы остановили немцев перед Наревым и не пустили их в Ломжу; и чтобы, наконец, летом 1915 года во время прорыва фельдмаршала Макензена, когда внезапно обнаружился сюрприз, что у русской артиллерии нет снарядов, наши измотанные люди, в течение многих недель отступая ночью и дерясь днем, голыми руками пытались защищать Красностав, Владаву и Вильну».

Однако подробности этих геройских подвигов оставляют совсем иное впечатление.

Дело в том, что в рассказах Макарова о боях, эпизодов о том, что можно было бы назвать «успешным боем», практически нет. Даже вот таких:

«Выписка из официального донесения. Кщенов. 24-го августа:

….На гребне был убит младший офицер 2-й роты подпоручик Лауниц. 1-й и 2-й батальоны несли большие потери, и дальнейшее продвижение казалось невозможным. Наши цепи, резко выделяясь на гребне, служили отличными мишенями противнику. Дальнейшее наступление в этих условиях грозило гибелью обоих батальонов, и только находчивость и боевой опыт командира 6-й роты капитана Веселаго спасли наступавшие батальоны. Взамен приема мирного времени – наступление широкими цепями прямо перед собой – он вызвался провести батальоны не цепями, а цепочкой, т. е. роту за ротой в затылок друг другу по параллельной (справа) наступлению полка лощине в дер. Теклин. Маневр этот удался блистательно, и батальоны почти без потерь вышли в район Касаржов Горный – Стружа, где и заночевали».

В ноябре 14-го года Феодосий Веселаго получил Георгиевский крест за то, что, по словам официальной реляции: “2 сентября во главе своей роты бросился на горящий мост и с боем, перейдя реку Сан, овладел переправой”».

В отдельной главе «Маленькие подвиги» Макаров многословно описывает бой 5 февраля 1915 года двух рот полка по обороне деревни под Варшавой. Многословно, потому что в том бою принимала участие и его рота под его командованием. По этому его рассказу, семёновцы отрыли окопы и целый день вели ружейный огонь по пытавшимся атаковать немцам, итог:

«Когда стемнело, нам привезли патронную двуколку и кухни. А еще через 3 часа мы получили приказание уходить.

Всего за этот день 5 февраля наша 12-я рота потеряла шесть человек убитыми и пятнадцать ранеными, главным образом от артиллерийского огня. Немцы, нужно думать, потеряли много больше».

Остальные описания конкретики боёв гвардейцев – это, по сути, не бои, а уничтожение собственных русских солдат.

Вот бой семёновцев 11 октября 14-го года под Ивангородом (Макарова ещё не было на фронте), о котором Макаров рассказывает со слов единственного оставшегося в живых участника этого боя – подпоручика С. Дирина.

Полкам гвардейской дивизии (лейб-гвардии Семёновскому и Преображенскому) было приказано произвести ночную атаку на австрийские позиции. Третий батальон, в котором командиром 12-й роты как раз и был С. Дирин, атаковал в два эшелона – впереди 9-я и 10-я, за ними 11-я и 12-я.

Немного прервусь. В мирное время гвардейская рота была численностью около 100 человек, а в военное, после пополнения из запаса, – около 200. В роте было три офицера: командир роты – капитан, в крайнем случае штабс-капитан, и два младших офицера – поручики и подпоручики, а в военное время и прапорщики. Причём, описывая мирное время, Макаров ни разу не упомянул в полку о нехватке капитанов, мало этого, с войной в полк вернулись капитаны из запаса – тот же штабс-капитан Макаров. К описываемым событиям война шла всего чуть более двух месяцев, причём гвардия встретила её в Петербурге. Под Варшавой был чуть ли не первый бой гвардии. Вот и вопрос: почему 12-й ротой семёновцев командовал не капитан и даже не штабс-капитан, даже не поручик, а всего лишь подпоручик? Кроме Дирина в роте было не два младших офицера, как требуется по штату, а всего один подпоручик Степанов. Почему в роте не было полного штата офицеров? Куда с войной подевались те толпы офицеров-семёновцев, которых Макаров описывает в мирное время?

Как перед царём на параде маршировать, так в ротах капитанов полно, а как в бой вести, так подпоручики?

Ладно. Вернёмся к описанию боя.

Разведку противника командиры семёновцев не проводили и, где противник находится, не выясняли. Начальство распорядилось: «Атака будет вестись прямо перед собой, до столкновения с противником», – то есть по аналогии с пресловутым современным армейским анекдотом – «от забора до обеда». В 21 час роты в темноте поднялись в атаку, наша артиллерия зажгла сараи в тылу противника, в результате пожар за спиной противника осветил противнику атакующих и ослепил гвардейцев. Оборонявшиеся венгры ружейным и пулемётным огнём перебили практически всех атакующих, даже в атакующей второй 12-й роте подпоручик Степанов был убит, сам подпоручик Дирин был ранен в плечо: «Когда на следующий день подсчитали потери обеих рот (10-й и 12-й), то убитыми и ранеными оказалось чуть ли не около 80 %».

В начале 1914 года к солдатам претензий не было: «На утро офицеры, обходя поле боя, были поражены видом этих рядов солдат, лежавших головами вперед и чуть что не равнявшихся, умирая… Значит, ни у кого не было попытки уйти назад. А ведь ночью это так просто и так легко!»

Кстати, Преображенский полк вообще в атаку не пошёл, посему и не понятно, не была ли атака и семёновцев отменена командиром дивизии, а роты были посланы на убой исключительно из-за идиотизма полкового командира?

Интересно и то, что командование выдало этот военный маразм «батюшке-царю» и прессе за великую победу гвардии, поскольку, дескать, на другой день противник отошёл. Но тут уже и Макаров пишет крайне зло:

«Атака 11 октября успехом не завершилась по той простой причине, что ни один из атаковавших до противника не дошел. С позиции венгры действительно ушли, но на другой день после атаки. Отход их был предрешен до нашей атаки и вызван был неудачей соседней австрийской дивизии на Новоалександрийской переправе. Как могло выйти, чтобы из предполагавшейся бригады пошло в атаку две роты? И как, два дня ведя переговоры со штабом дивизии, не найти было времени сговориться с соседями Преображенцами, которым было “разрешено не атаковать”? Быть может, некого было послать? А что же делал штаб в 16 человек?»

Что делали штабы и командиры – об этом потом. А сейчас напомню, что и сам Макаров чуть выше с гордостью писал об этой атаке: «Мы помогли спасти крепость Ивангород». Здорово помогли!

Ну и надо сказать о последнем бое самого Макарова. После полуторагодичного пребывания на излечении в тылу он в начале августа 1916 года принял 12-ю роту Семёновского полка, а полк в составе гвардейской дивизии входил в состав 8-й армии, которой командовал генерал Каледин. А уже 6 сентября 1916 года эта рота должна была атаковать немцев.

Это была повторная атака, поскольку накануне уже была одна атака измайловцев и егерей, о которой Макаров написал:

«Теперь какая цель была этой атаки? Прорыв? Но прорывы подготовляли иначе, даже и у нас. Демонстрация? Но демонстрация подразумевает серьезное действие на другом участке, откуда нужно во что бы то ни стало и какой угодно ценой отвлечь внимание противника… Сколько было известно, в это время ни на каком ближайшем участке фронта никакой серьезной атаки произведено не было… Атаковало несколько дивизий, в частности 2 гвардейские, при помощи своей собственной артиллерии, и почему-то по 4 роты от полка… И разумеется, все были отброшены назад – и с какими потерями!

В нарушение главного военного принципа били не кулаком, а растопыренными пальцами. Причины, почему все это делалось так, а не иначе, конечно, были. Мы их тогда не знали. К сожалению, не знаю я их и теперь».

Ну а замысел атаки полка семёновцев был таков.

На узком участке фронта по укреплённым позициям немцев сутки – с 6 утра 6 сентября до 4 утра следующего дня – работает русская артиллерия, затем на этот участок одна за одной (в четыре эшелона) бросаются 4 роты из четырёх батальонов полка – 2-я, 8-я, 12-я и 15-я. Когда роты прорвут позиции немцев, то в прорыв планировалось ввести весь полк – остальные 12 рот.

И вот в 6 утра по немецким укреплённым позициям открыл огонь один тяжёлый дивизион и полковая батарея. Артиллерийский огонь был очень жиденький, и надежды на то, что позиции немцев будут разрушены, не было никакой. В середине дня штаб полка решил выяснить результаты работы артиллерии.

«Подготовка шла полным ходом. Немецкие окопы были под обстрелом уже 9 часов непрерывно. В это время в 1-ю линию по какому-то делу из штаба пришел полковой адъютант Всеволод Зайцев. Стали мы вместе смотреть вперед, и он по неосторожности высунул голову. Только что я хотел ему сказать, чтобы он этого не делал, как “бамм” – траншейное орудие прямо в бруствер над нашими головами. Мы только успели нырнуть.

Это был плохой знак. При настоящей “подготовке” после 9 часов пальбы люди в обстреливаемых окопах, уже полуразвалившихся, те, кто еще цел, должны по-настоящему переставать понимать, где правая и где левая сторона, где верх и где низ… А у них наблюдают за противником как ни в чем не бывало, и наблюдают неплохо».

Мало этого, в ходе этой артподготовки сами немцы, обнаружив скопления русских войск, обрушивали на них внезапный артиллерийский огонь, настолько мощный, что батальон Гренадёрского полка, готовившийся наступать справа, с ходу потерял 30 % состава, и его вынуждены были заменить.

И вдруг:

«Начавшаяся в шесть часов утра и продолжавшаяся беспрерывно целый день наша артиллерийская подготовка на фронте двух атаковавших дивизий, в 9 часов вечера 6 сентября 1916 года, за 7 часов до срока атаки, вдруг совершенно неожиданно прекратилась.

…Для нас, атакующих, все это обозначало вот что:

Что теперь немцы твердо знают час атаки, конечно, на рассвете. Что все повреждения, хоть бы и самые маленькие, они за ночь починят… Что если нашим пушкарям случайно посчастливилось подбить два-три пулемета, то на их места они поставят десять…

А самое главное, что те их войска, которые как-никак сидели под обстрелом 15 часов, просто будут отведены в тыл, а на их место из резерва поставят свеженькие, которые и встретят нас подобающим образом!

К чему же тогда вся эта, с позволения сказать, “подготовка”? Лучше было бы уже совсем без нее… Тогда у нас остался бы, по крайней мере, шанс внезапности…»

Ну а в 4 утра подошло время атаки, и, когда первая рота семёновцев (2-я) попыталась подняться в атаку, немцы открыли по наступающим бешенный ружейно-пулемётно-артиллерийский огонь. По рассказу Макарова, 2-я рота вышла из траншеи, но чуть дальше под немецким огнём залегла. А 8-я, которая должна была атаковать вслед за 2-й, практически и не пыталась атаковать – не выходила из окопов, Макаров (единственный в 12-й роте офицер) по ходам сообщения повёл свою роту к траншее, из которой и им полагалось атаковать после 8-й роты.

«Еще через десятка два шагов начинают попадаться на дне лежащие люди. Сначала в один слой, потом в два слоя. Тут и убитые, и раненые, и просто бросившиеся от страха ничком на землю… Таких, пожалуй, больше всего. Идем по живым людям, как по мостовой. Топчем их без жалости. Подымается злоба. Скоро и по телам нельзя идти.

Шагов за 30 до выхода в 1-ю линию из людей затор. Сбились в кучу, как бараны. Ход забит окончательно. Что делать? Начинаем бешено вопить:

– Вперед, сволочи! Вперед, мерзавцы! Вперед, так вашу та-так! Вперед!

Колотим задних прикладами в шеи в спины…

Ничего не помогает. Пробка из обезумевших, потерявших голову людей.

8-я рота и до 1-й линии не дошла».

Макаров выскочил на бруствер и пытался свистком повести за собой в атаку свою 12-ю роту, по его словам, рота вроде из траншеи поднялась, но младший унтер-офицер Комаров закричал: «Вашесбродие, не стойте так, бегите, убьют!» – после чего Макаров «повернулся и рысцой побежал к 1-й линии», а там спрыгнул обратно в траншею, но был при этом ранен в бедро, после чего передал командование ротой фельдфебелю Ермолову, а сам выбыл из строя.

От начала Первой мировой войны прошло два года, один месяц и 7 дней, в это время немцы ожесточённо сражались на два фронта, причём главным для них был Западный фронт, на котором немцы бились с французами и англичанами. В это время продолжалась битва на Сомме, в которой французы и англичане имели некоторый успех, впервые применили танки, и немцы потеряли 650 тысяч человек.

Для сравнения, через два года, один месяц и 7 дней после начала Великой Отечественной войны, когда СССР сражался не просто с немцами, а практически со всей Западной Европой, а немцы с помощью практически всей Западной Европы воевали только с СССР, Красная армия уже разгромила немцев под Сталинградом и уже сломала немецкой армии хребет в битве на Курской дуге. Через два года, один месяц и 7 дней после начала Великой отечественной войны немцы в войне с русскими только отступали.

Ну а в Первой мировой войне на Восточном фронте русские кадровые офицеры умели воевать только так, как описал Макаров.

Вы удивитесь, но этот последний бой штабс-капитана Макарова тоже был зачислен в победы императорской гвардии.

Дело в том, что левее лейб-гвардии Семёновского полка немцев атаковал лейб-гвардии Преображенский полк, а его позиции располагались возле лесочка, выдававшегося в сторону немцев. Вот по этому лесочку преображенцы догадались скрытно сблизиться с немцами и удачно их атаковать. А 12-ю роту семёновцев, оставшуюся без мудрого штабс-капитана Макарова и вообще без единого офицера, возглавил фельдфебель Ермолов, который «пользуясь маленьким мертвым пространством, которое мы накануне днем изучили, что было сил помчался с ротой на Измайловский участок, где по характеру криков и стрельбы он понял, что происходит что-то для нас хорошее. Измайловцы с нашей 12-й ротой под страшным огнем сидели на завоеванном участке довольно долго».

И этот временный захват кусочка немецких позиций был засчитан за блестящую победу гвардейцев вообще и победу12-й роты семёновцев в частности, лежащего в госпитале Макарова похвалил командующий 8-й армией генерал Каледин.

И надо ли удивляться, что в Гражданскую войну всех этих «блестящих офицеров русской армии» били фельдфебели, вахмистры и прочие унтер-офицеры, а позор от побед крестьянина Махно над белыми генералами был столь нестерпимым, что битые им белые генералы распустили слух, что Махно – это на самом деле переодетый полковник немецкого Генерального штаба Клейст.

Немного о службе и ранениях Макарова

Никакой хронологии своего участия в войне Макаров не даёт. Судя по всему, он в конце октября 1914 года прибыл в полк, который стоял под Варшавой в резерве, затем 5 февраля 1915 года под Ломжей Макаров отличился в описанном им эпизоде оборонительного боя, о котором я рассказал выше. О том, почему он все события в полку с этого времени по август 1916 года даёт только с рассказов сослуживцев, Макаров молчит. Однако при описании им очередного командира полка есть строки: «Помню, 7 февраля под Ломжей везут нас троих на телеге: Тавилдарова с простреленными пальцами ноги, Моллериуса с пробитым плечом и меня с разбитым коленом. Едем мы в телеге, на соломе и хотя при толчках больно, но по понятным причинам настроение у нас скорее веселое. Могло быть много хуже».

То есть Макаров находился в тылу с 7 февраля 1915 года, а затем он с сентября 1915 года по начало августа 1916 года командовал «командой» в запасном батальоне в Петербурге, то есть с февраля 1915 года находился в тылу полтора года. Сам он пишет так: «После годового пребывания на лечении в Петербурге, окончательно оправившись от последствий довольно тяжелой операции, в 20-х числах июля 1916 года я в третий раз выехал в действующий полк».

В полк он прибыл в начале августа 1916 года, а через месяц, уже 7 сентября, Макаров убыл в тыл со сквозным пулевым ранением бедра. Кость и артерия не были задеты, и Макаров сам с помощью солдат по ходам сообщения допрыгал с передовой до тыла полка, а оттуда его на носилках доставили в лазарет.

Мой отец в августе 1943 года на Курской дуге при освобождении города Севск был тяжело ранен большим осколком тоже в бедро с разрывом артерии (была ли повреждена кость, к сожалению, не знаю). Отец сам наложил себе жгут поясным ремнём, затянув его стволом автомата, прежде чем потерял сознание. И менее чем через 4 месяца, 1 января 1944 года, он уже принял 99-й отдельный строительный батальон в 69-й стрелковой дивизии 65-й армии Западного фронта.

Макаров же счёл необходимым сообщить читателям о принятом в гвардии отношении к ранениям: «Никакие прежние “подвиги” во внимание не принимались. Считалось, что семеновский офицер, покуда полк дерется на войне, морально обязан возвращаться в строй хоть четыре, хоть пять раз… От этой обязанности его освобождали только смерть и увечье. В этом отношении солдатам было легче».

Однако Макаров с полученным неизмеримо более лёгким ранением (по сравнению с ранением моего отца) в полк больше не вернулся и о дальнейшей истории полка сообщает, по обыкновению, со слов сослуживцев.

И согласно этим словам, бывший лейб-гвардии Семёновский полк, а в связи с отречением царя просто Семёновский полк, закончил войну самым последним во всей Русской армии – 12 декабря 1917 года. Но без Макарова! А сам Макаров вернулся на службу уже в Белую армию, но, как я уже написал, об этой службе он и намёком не сообщает. А без него известно, что: «После Октябрьской революции лейб-гвардии Семеновский полк был переформирован в 3-й стрелковый, в 1919 отправлен воевать против Юденича, на сторону которого полк сразу же и перешел. В сражениях против красных полк потерпел поражение, отступил в Эстонию, где и разоружился, несколько бесславно завершив свою трехвековую историю».