Текст книги "Осень призраков"

Велосипедист

Берт Райт не прятался.

Он подошел к дому упругой независимой походкой, поставил обе канистры на землю и крикнул в пролом:

– Ты точно меня слышишь. Я знаю. Ну что, поквитаемся? Рождество далеко, но я принес подарки.

Берт пнул одну из канистр, и та возмущенно загудела. Бензиновая волна стукнула о стенки. Дом никак не показал, что слова Берта дошли до цели, но что-то изменилось. Точно огромный объектив навел резкость. Зверски обострился слух. Каждое движение будило многоголосое эхо. Отзвуки рождались, крались следом, шептались и укутывали Берта сотней советчиков.

– Мне нужен мой прапрапрадед, – Берт был настойчив и притворялся большим глупцом, чем являлся на самом деле.

– Ад-ад-ад-ад – нет, – вернуло эхо.

– Дело твое, – очень натурально передернулся Берт и сбил крышку с канистры. Ноздри вспыхнули, атакованные жгучими бензиновыми парами.

– Ой, – одернул себя Райт. – Забыл.

Он скинул рюкзак, чиркнул молнией, выбрал три узкие бутылки и пару одноразовых бинтов.

– Говорят, ты уже проходил экзамен по пожарной безопасности? – Берт наклонил канистру и наполнил бутылки, расплескав по рукам и земле не меньше пинты. – Чертовски неудобная штука, воронку-то я и забыл!

Берт ощущал на себе взгляды, они ползали по нему, настырные насекомые, лезли под кожу, дергали поджилки, оценивали. «Не подведи, – молился Берт. – Ради всего святого, не бойся, не сбегай, не бросай меня. Один я не справлюсь!» Он никогда не чувствовал такой решимости. Наверное, так ведет себя спусковой крючок. Одна цель. Одна задача. Одно действие. Взять импульс от пальца – передать дальше. Довериться пуле.

Берт выдохнул и продолжил играть. Его пулей был Люк.

– Я подсмотрел это в одном фильме про мальчишек. Чего только не показывают по ТВ. Там учили поджигать тачки, а я мастерю для тебя честный «коктейль Молотова»! – похвастался Берт, скручивая бинт в тугую полоску и заталкивая в горлышко бутылки. Марлевый хвост впитал в себя бурую жидкость, рапортуя о готовности.

– Покажешь мне деда? – Берт встал против дома, как бунтовщик на баррикаде: плечи развернуты, рука вознесена над головой, фитиль стремительно намокает, чертов бензин капает на спину, поза исполнена неуместно-пафосного, киношного дебилизма. В рваном проеме сгустились тени. Одна показалась ему знакомой: немолодой мужчина с хорошей выправкой, из-за него выглядывала испуганная женщина, чуть поодаль сидел, сгорбившись, старик, Берт не видел лица, но прочел в позе отчаяние и покорность. «Следующий», – отметил Райт и поразился этому знанию, непривычному, скользнувшему в голову извне, но точному и уместному.

– Ет-ет, ед-да, – пожаловалось эхо. Если бы дом умел, он покачал бы головой.

– Ай-яй-яй, – продолжил играть Берт. – Такой старый, а врать не научился.

Осторожно, чтобы не вспыхнули рука и куртка – он облился бензином с головы до ног – Берт щелкнул зажигалкой. Огонь с удовольствием вцепился в кончик бинта и поспешил нырнуть в бутылку.

– Бэнг! – завопил Берт, отправляя первый гостинец. – Бэнг! Бэнг!

Рука немного подвела: первая бомба не долетела, упала в паре футов от пролома. Две других захватили стены по бокам от него. Теперь света стало достаточно. Призраки скрылись среди пляшущих теней.

Дом вздрогнул.

Туман очнулся в подвале и, придя в себя, озверел. Он был плох. Зло напоминало сытую анаконду. Охотники окружили ее и замахиваются копьями, а она не в силах открыть глаза. Первым делом туман разослал кругом дозор. Зло чуяло измену. Дом пропах ею, зацвел на верхних этажах, но корни проросли даже сюда, в подвал.

Берт увидел, как из дыма появляется рука и показывает пальцем вниз. Он продлил воображаемую линию ниже уровня земли и выругался. «Подвал!» – ударило от виска до виска. «Надо выманить зверя из логова!»

– Пожалуй, приятель, ты меня не понял! – завопил Берт со всей угрозой, на какую остался способен, перевернул рюкзак и вытряхнул из него обойму баллонов. Дом уже познакомился с ними. Граната имени Люка Комптона. «Инсектор-Терминатор. Для массированного уничтожения бытовых насекомых: муравьев, тараканов, клопов, блох. Применять с осторожностью и только в костюме спецзащиты. Доверьтесь профессионалам, позвоните по номеру 986–44–12, и наши специалисты…»

Дозорные поднялись из подвала в столовую. Передовой полк встал, опасливо шевеля усами. Приказ гнал их вперед. Инстинкт умолял дезертировать. Некоторые нашли в себе силы скрыться, но основная масса подчинилась воле тумана. Тараканы бежали вперед и гибли десятками, как английские войска под Ипром.

Туман узнал знакомое дыхание за окном, но его внимание отвлекли крики агонии. Каждый таракан молил своего бога о спасении, и тот, свивающий кольца в подвале, бьющийся о стены и пол, могучий и яростный, оказался бессилен им помочь.

Рука поманила Берта и растворилась в дыму.

«Уже». – Мышцы Берта стянуло холодной судорогой. Рассудок вязал руки и ноги слабостью и страхом. Воля обрубала им лапы и тыкала булавкой в зад.

– Не хочешь отдать деда добром? – зарычал Берт настолько неубедительно, что сам скривился. «Зря прогуливал театральный кружок», – чуть не рассмеялся Берт и добавил в голос того, что посчитал яростью. – Придется вырвать его из тебя. Дед, я иду!

Берт подхватил канистры и двинулся к дому самым уверенным шагом, на который решился. Ужас, мстительная сволочь, бил железом в душу, Берт чувствовал себя громоотводом, по которому лупят молнии, одна другой мощнее и злей. Каждый шаг давался хуже предыдущего. Уже зайдя под крышу, Берт неожиданно вспомнил, что прошлая жизнь, без дома на холме, девушки в зеленой вуали, драк с бомжами и крючков под кожей, была отличной штукой, и стоит сейчас не сделать этого финального, заталкивающего его в пасть монстра шага, и все можно будет вернуть.

– Пошел ты! – отрезал Берт себя от парня, которым был еще пару недель назад, и тот скорчился, бумажный человечек в костре, обуглился по краям, свернулся скобкой и оставил в памяти тонкий рубец. Напоминание. Здесь умер Берт Райт.

– Берт Райт… – шептал дом, приветствуя наследника. – Берт Райт… Накорми меня…

Стены из детских криков

Нападение на участок было жестом отчаяния.

Шейла вскрыла перед Лайтом свой план, как врач рассказывает пациенту, что тот смертельно болен. Ситуация казалась тем более схожей, что кукла дохаживала последние минуты.

Лайт кивал, послушный, как метроном.

Вспышка гнева, случившаяся с ним в овраге, выжгла ненависть и желание сопротивляться. «Что станешь делать, если выйдешь за скобки? Отправишься домой спать? Проснувшись, пойдешь в контору? Повезешь покупателей по домам? Сядешь разгребать бумажки?» – Лайт устал врать себе. Мириам – лучшее, что произошло в его жизни. Ради нее придется драться и, может быть, убивать. Кое-кто достоин смерти. Но решать ему! Он хватался за эту банальность, как утопающий за кусок мачты, короткая, скользкая, но надежда. Никто не заставит Лайта Филлсона перестать быть собой.

Основные моменты кукла изложила веткой на земле. Везде, где не получилось обойтись без слов, потратила несколько фраз, отчего едва не развалилась. Скотч лопался, картон гнил на глазах, Шейла теряла согласные, но огонь в стеклянных ее глазах горел неутолимой жаждой. Шейла не собиралась сдаваться.

Лайт закрыл глаза и не менее пяти минут дышал, взвешивая: ввязываться в безумие или добить куклу и разбросать ее обрывки по разным мусорным бакам. Доброта и последний рулон скотча вновь взяли верх.

– Полчаса, – поставила диагноз Шейла и добавила: – Я – ключ. Ты – проход.

Лайт поежился, взвесил на ладони свидетеля смерти парня в овраге и поспешил на свою точку. Они начинали из разных мест.

Шейла не думала.

Она еще помнила момент, когда вышла из дома на холме, ту бесконечную радость, вышибающие дух эмоции, желание жить! – но с каждой минутой эта картина становилась все более мутной, покрывалась пятнами и разводами, как стареющая кинопленка. «Ты больше не живая, – говорил засыпающий рассудок, отслаивался мертвой кожей и распадался чешуйками. – Картону не больно». Осознание этого калечило душу, заставляло кричать, разбивать кулаки в клей и торопить неуклюжие ноги, толкать землю, приближаясь к светлому прямоугольнику впереди. Тот стал ее путеводной дверью. Так гроб заклинает дыру в земле, чтобы его подольше не закапывали. «Не сжигайте меня!» – молила Шейла. Мимо нее плавно, без мигалок укатила в ночь полицейская машина. Что-то заставило куклу остановиться и проводить ее взглядом.

Время набрало полную грудь воздуха и ударило Шейлу в корпус, подбросило и опрокинуло. Туловище еще держалось, а вот голова стала совсем плохой. Нижняя челюсть отлетела и повисла на клейкой ленте. Изо рта на тротуар посыпались пружинки, степлерные скобки и дохлый таракан. «Нет!» – в другой момент Шейла обрадовалась бы, что осталась без шпиона, но сейчас это был приговор. Символ смерти. «Соберись, дрянь!» – воля скрутилась в плеть и хлестнула ее, заставляя подняться на колени, встать, вцепиться в ступени и ползти по ним.

Дежурный услышал, как хлопнула дверь, поднял глаза от тасующего огни селектора. У окна стояло чучело и смотрело на него глазами из донышек пивных бутылок.

– Малыш, – неуверенно улыбнулся коп. – До Хеллоуина еще три дня. Ты спешишь.

Кукла молчала. Чем дольше полицейский смотрел на нее, тем сильнее душил его галстук, мочевой пузырь, изрядно нагруженный кофе, уже не намекал на желание посетить кабинку в конце коридора, а прямо-таки вопил от жажды облегчиться прямо здесь. На пороге стояло чудовище. Оживший кошмар пяти футов ростом.

– Ты потерялся? – безумие ситуации превратило копа в автомат, штампующий банальности. Ужас вязал рот, но дежурный не мог отделаться от этих привычных, вбитых десятком тренировок, недосоленных слов и повторял их, одни за другими. – Где твои родители? Тебе нужна медицинская помощь?

С отвратительным хрустом у куклы отвалился кусок руки. Другую ладонь она прижала к окну дежурки. Огрызки пальцев оставили на стекле глубокие шрамы. Скрежет разнесся по всему участку.

– Матерь Божья! – охрип полицейский и метнулся к шкафу, в котором хранил табельное оружие. Попутно он кричал в рацию:

– Кто-нибудь, тринадцатый участок, на нас напали! Всем, кто меня слышит! Бакстон-роуд, 15. На полицейский участок совершено нападение!

Звон стекла заглушил ответ. Кто-то обещал подмогу, но дежурный все пропустил. Он оборачивался к разбитому окну, палец жал на спусковой крючок, пуля уже начала разбег, когда Шейла одним ударом вспорола его от ключицы до паха. Выстрел грянул поверх ее перекошенного плеча. Кровь забрызгала куклу с головы до пят и потекла по руке, точно надеялась достать до груди, достучаться до сердца, обнять, остановить. Шейла выдернула карандаши из раны, коп упал.

На полу дежурной комнаты лежал мужчина в полицейской форме. Сдувшаяся оболочка. Этикетка от человека. Шейла скомкалась рядом с ним. Она силилась подняться – никак – ноги сплющились в гармошку. Колени смялись к ступням. «Рука!» – Шейла проверила единственное оружие, что у нее осталось, рука шевелилась.

– Марвин? – спросил коридор. По стеклу захрустели шаги. – Я слышал крики. И звон. Эй, Марвин? Дерьмо! Какого чер…

В дыре, похожей на рваное солнце, с торчащими внутрь стеклянными клыками, показалось лицо. Взгляд метнулся по развороченной комнате, замер на подергивающихся ногах копа, зрачки лопнули на всю радужку, веснушки превратились в черные дыры на белом экране лица.

– Твою мать! – заверещал человек и исчез. – Боже! Твою мать!

Шейла слышала, как паникуют шаги. К ее удивлению, человек бежал не прочь из здания, а искал убежища внутри. «Заройся поглубже!» – искренне пожелала ему удачи Шейла. Но она недооценила его храбрость или рвение. Рация на полу захлебывалась вопросами, десяток машин запрашивали подтверждения, некоторые уже мчали сюда. Из глубины коридора доносились поспешные щелчки. Кто-то снаряжал дробовик патронами.

Шейла вырвала карманы на брюках трупа, затем пояс. Связка ключей. Как она поймет, какой нужен? Шейла поднесла их к бесформенной своей пасти, принюхалась той частью, что подарила ей тварь. Не то. Не те. Ключи прочь. Шейла подползла к столу, одним ударом опрокинула его на пол. По комнате разлетелись бумаги, некоторые угодили в кровавую лужу и тут же изменили белизне. Цвет лишил их невинности. На стене висел шкаф. Шейле с ее нынешним ростом было нипочем не дотянуться. «Пистолет», – карандаши с омерзением приняли холодное железо. Паровозик внутри неодобрительно крутнул колесом.

Рука не дрожала.

Третий выстрел распаковал шкафчик, еще четыре заставили его свалиться на пол. Створки не удержали внутри добычу. Перед Шейлой лежала пара револьверов и три «глока».

– Негусто, – проскрипела она вслух, и неожиданное веселье, кипящее раскатистое счастье, родом из тех времен, когда все вместе, с мамой, отцом и Люком, они хохотали, швырялись мармеладными червями и дрались подушками, заставило ее упасть на пол, свернуться в клубок и начать орать от жуткой, непоправимой и неостановимой, как кровь из перебитой артерии, боли. Ее прошлое, изнасилованное, убитое, выпотрошенное, набитое лоскутами и диванными пружинами, стянутое леской, нафаршированное в картонную тубу, наконец-то опомнилось и пришло в себя. Внутренний хронометр неожиданно повел себя честно. Шейле Комптон осталось девятнадцать минут. И она до сих пор не нашла нужный ключ.

Карандаши отказывались рвать картон. Свою настоящую, единственно живую плоть. Шейла уткнула ладонь запястьем в пол и навалилась на огрызки всем весом. Скотч натянулся и лопнул. Шейла услышала, как звякнули и умолкли тарелки в лапах медведя. «Сколько у меня уже стоит сердце? – холодно прикинула она. – Два часа? Три?»

Пистолеты были холодные и угловатые. Они отказывались нырять в грудь Шейлы. Дыра оказалась слишком маленькой. Рука не дрожала. Шейла потрошила себя, как бывалый рыбак свежепойманную форель.

– Гадина! Эй! – полицейский снаружи кричал для себя. Слышал, как смело и яростно звучат слова, и разгонялся ими. Брал отвагу из воздуха. – Эй, мразь! Я знаю, ты еще там! Выходи с поднятыми руками, сука! Слышишь меня, падаль?! Ты убил копа! Эй! Ты там? Я вырву тебе кишки! Падаль! Ублюдок! Мразь! Эй! У тебя есть право сдохнуть! Слышишь меня?

Шейла хотела выпрямить ноги, но не смогла сделать это одной рукой.

«Я должна вернуть себе силу», – решимость сыпалась, мокрая штукатурка. Шейла слышала, как трещит, сдаваясь, скотч. План, такой складный в черточках на земле, протух и валялся бездыханным трупом.

– Клатчччч! – сказал затвор, досылая патрон в ствол. Шейла подняла «глок».

– Сейчас я вынесу дверь, – голос дрожал, захлебывался адреналином, но полицейский был в паре футов, под надежной защитой стены. Шейла слышала, как он облизывается и тяжело дышит. – А потом вышибу тебе мозги!

– Баааааам! – замок на двери превратился в дымящееся отверстие, и тут же в разбитое окно полетели гранаты со слезоточивым газом. Одна, две, три, пять! Коп бил наверняка. Такого количества хватило бы на целый этаж, не говоря о крохотной дежурке.

– Что, сука, прикурил? – голос копа, сдавленный противогазом, звучал глухо. Комнату залило дымом. Близнец тумана из подвала, он обнял Шейлу, спрятал ее в своем брюхе, скрыл дикую ее природу. Происходящее напоминало боевик о буднях убойного отдела. Слезоточивая драма. Копы осадили участок. Внутри особо опасный преступник. Убийца полицейских. Пленных не брать! Сейчас я с тобой покончу!

Коп действовал по инструкции, но с выдумкой. Дверь распахнулась, и в комнату въехал стул на колесиках. Шейла изрешетила спинку прежде, чем успела разобрать, что это не человек.

– Живой, падла! – обрадовался коп. – Это ненадолго.

Шейлу утомил его пафос. Хоть ее ноги и стали в два раза короче, они не разучились ходить. «Преимущество картона, – скрепки в голове Шейлы внезапно намагнитились, будильник дернул стрелкой, и часы, стоявшие семь лет, пошли, отстукивая последние минуты ее жизни. – Я – не человек, копилка механических несуразностей, делающих вид, что заставляют мое тело жить и двигаться, – все время, что коп кричал и лязгал оружием, Шейла двигалась к двери с застрявшим в проеме стулом. – Мне не нужны ноги, чтобы ходить, и руки, чтобы убивать. Главное – не выпустить из картона душу!»

– Кролик, я тебя слышу! – дверь внезапно распахнулась, и слезоточивый туман взорвался парой бешеных ударов дробью. Выстрелы отбросили труп дежурного к стене. Шейла высадила обойму в дверь, отшвырнула пустой «глок», зацепила револьвер и выстрелила в сторону окна. Они прижались к стене с разных сторон, Шейла слушала ток его крови. Коп беспомощно матерился.

– Я достану тебя, сука! – азарта в голосе читалось больше, чем гнева. Охотник шел по следу. Зверь оставил в капкане отгрызенную лапу.

«Что я делаю не так? – картон отказывался подчиняться. Дырявый и мятый, ходячая коробка из-под холодильника. Шейла из последних сил катала ее по полу. – Перестань притворяться!»

Снаружи здания раздались громкие хлопки. Двери. Копы. Неуверенно вякнула сирена и включилась на полную, перебила скрип, спор, крики. Дверь в участок распахнулась, и кто-то крикнул:

– Назад! Газ!

Сирена рыдала над павшими, хор из нескольких голосов пытался ее перекричать. Наконец, сирену выключили.

Шейла слышала, как дергается полицейский за стеной, желание сбежать, вернуться с подмогой боролось с ненавистью, он стрелял и, наверное, даже попал. Остаться, доделать, укокошить подлую тварь! К первому взывала инструкция, второе было делом чести.

– Он здесь! – завопил коп, подбираясь ближе к двери. – Я запер его в комнате!

Мегафон откашлялся и завел классическую песню:

– Внимание, говорит сержант Морган. Участок окружен. Медленно выходите с поднятыми руками. Не совершайте резких движений. Положите оружие на землю. Если вы сдадитесь, это будет рассматриваться как смягчающие обстоятельства. Повторяю. Говорит сержант…

Шейла выкатилась в коридор.

Газ стелился по полу, расползался туманными лоскутами. Едва Шейла высунула голову из-за угла, как тот взорвался крупной меловой крошкой. Дробью посекло остатки лица, маска треснула, и Шейла испугалась, что останется без головы.

– Он здесь! – кричал полицейский. – На помощь! Подмога! Он здесь, за углом!

Не дождавшись ответа, вновь клацнул затвором, выстрелил еще раз наугад и ринулся в бой. Он рисовал себе медаль на груди, громкие слова, благодарность от мэра. Делить славу героя коп не собирался ни с кем.

«Десять», – отрезала минутная стрелка.

«Что я теряю?» – разъярилась Шейла и прыгнула копу навстречу.

Космос вокруг куклы размазался яркими вибрирующими лентами. Одного толчка рукой хватило, чтобы завести себя в полет по объемной спирали. Дробь кружила вокруг и норовила ужалить. Шейла мчалась с дробью наперегонки, ловко уклонялась, меняла траекторию движения. Пол обезумел, хлестнул потолок по щекам и врезался в него под острым углом. Стены свернулись бутылками Клейна. Шейла вывалилась на Ту Сторону.

Скомканный бумажный пакет нырнул в урну. Он легкий, ему не больно. В полете он задел край мусорного ящика и упал на пол, подпрыгивая на пластиковых плитах, цепляя крошки, – Шейла подхватила обрывок руки, возвращая ее на положенное место, хотя теперь это не имело значения. Баллистические кривые карандашей наметились в грудь полицейского.

Ударом 7g его отбросило на несколько футов, последнюю пару он пропахал спиной, захлопнув ей входную дверь. Дробовик отлетел в сторону.

Снаружи неслись встревоженные голоса. Нервно бряцало оружие. Баньшами выли сирены. Зачем их опять включили? Коп тряхнул головой и принялся недоверчиво ощупывать грудь. Из бронежилета торчали обломки пальцев Шейлы.

– Что за дерь?.. – коп онемел, увидев, как из дыры в кукле вывалился револьвер. Шейла едва подцепила его с пола. Огрызки карандашей для такого не годились. И как теперь стрелять?

– Ключ, – Шейла выпустила револьвер, он повис в воздухе, сделала шаг и проглотила расстояние, разделявшее их с копом. Теперь, чтобы двигаться, ноги ей были не нужны. Всемогущество рвало глотку. «Я отомщу! – ликовала Шейла. – Ты будешь молить о пощаде!» Минуты тикали все быстрей, но она забыла о них, очарованная своим новым даром.

Шейла потянулась к лицу полицейского грифелями пальцев. Стекло противогаза смялось полиэтиленовой пленкой. Коп дрожал. Он все еще не верил в комок говорящего мусора. Одним карандашом Шейла пригвоздила его брюки к полу. Коп держался, пока она не начала потрошить его карманы, потом расплакался, и снизу тоже.

Дверь слетела с петель и сбила копа на пол, освобождая от сознания. Этим же ударом Шейлу подбросило в воздух. Она не нашла ни единой причины падать. Рванула вдоль стены, не замечая, несут ее конечности или она просто катится по подходящей поверхности. Медведь внутри гремел тарелками. Револьверы бились о пружины. Сквозь дыры в картоне сбегали последние жильцы: патроны и английские булавки, которыми когда-то крепилась к черепу ее шерстяная шевелюра.

В коридоре стало очень темно, точно десяток вооруженных мужчин выпили весь свет. «Шесть», – бесстрастно повел обратный отсчет будильник. У ног Шейлы лежал дробовик. Магия, только что наделявшая куклу крыльями и изворотливостью Мебиуса, покинула ее, вышвырнула, как отслуживший одноразовый стаканчик.

«Этот не подведет», – кивнула Шейла и потянулась за стволом. Когда она выпрямилась, двадцать с лишним пуль зашли на посадку, выбирая, как поточнее отправить ее в грязь.

Память вернула ей события последних минут, швырнула, как подачку, заваривая щель между полушариями моментальным клеем, догоняя правдой перед лицом неминуемой смерти.

Как все случилось на самом деле: Шейла вошла в участок открыто, честная гражданка своей страны, она знала права и искала защиты, переступила через первое тело, которое решило узнать, какого черта дерьмовое чучело лезет в участок в третьем часу ночи. С его пояса Шейла забрала ключи, надеясь, что те подойдут к камерам в подвале. Второго копа она срубила на лестнице, тот пил кофе и глупо задрал голову, подставляя кадык для удара. Третий и четвертый схватились за кобуры, с ними пришлось потанцевать, выкупая то одного, решившего угостить девчонку своим арсеналом из бокса и джиу-джитсу, то второго – он пытался сбить ее на пол торшером. Обоих она оставила гнить в лужах собственной глупости. Четыре комплекта ключей, и ни один не подошел к решетке, преграждавшей путь к камерам. Шейла поднялась на этаж выше. Человек, копавшийся в архиве, умолял не губить, он на практике, бессонница, размолвка с подружкой, желание выслужиться, доказать всему свету, что от него есть толк. У этого тоже не оказалось ключей. Зато обнаружились папки с делами, которые он сгружал к себе в сумку. Стажер рылся в случаях с пропавшими детьми. Шейлу кольнуло. Как-никак своя рубашка. Глаза у стажера блестели, но Шейла устала марать руки. С пальцев густо капало. Она заперла его в шкафу, оставив крест поперек лба, напоминание – пикнешь, мышь, услышу – вернусь и доделаю тебя до экспоната в антропологическом музее. Стажер не спешил под стекло. Сидел тихо. На первом этаже оставались дежурный и оружейка. С дежурного и надо было начинать, но Шейла решила не поднимать шум, картон уже сыпался, рейки, держащие каркас, трескались и сдавались, и уверенности, что она выдержит осаду комнаты за бронированным стеклом, не было.

Шейла рыдала, неуклюжая, равнодушная к пулям, беспомощная перед ударами и рывками. Миг ясности обжег, как укол адреналина в сердце, но его не хватило, чтобы стряхнуть с себя кровавую карусель.

…бьет, раскалывает черепа локтем из металлической воронки, скользом проходит между ног, раскраивает и рвет, заставляя чихать коронным пурпуром, затылок сползает на нос, глаза не нужны, нога – порванный шланг – цепляет чужие ноги, падение, падение, стон, бутылочный глаз мозжит лицо в кашу, руки не забывают, у них – воровская доля, ключ, цепь – в рот, все в рот! – колеса и цепи лезут из дыр, цыганская блескучая отрада, бумага, шарики, скотч бренчат, стучат, смущают, но пальцы на крючках, руки на затворах так строги, пуля находит руку, выжимает из нее связку – ключи врассыпную! – бросить мясо, глупое, хватает, подминает, тащит, ниииииииииииииииииииееееееееееееееееееет!

Шейла расселась на две половины (отсчет мигом перескочил с минуты и полетел частить: шесть-пять-четыре!), хотела подхватить нижнюю часть руками – КЛЮЧ! КЛЮЧ! – но сержант Морган, слепой от крови, залившей глаза, вцепился в нее, точно бульдог, и тянул прочь, подчиняясь безошибочному чутью мясника.

Они слили партию в ноль.

Пока Лайт Филлсон не вогнал бульдозер в стену участка.