Текст книги "Ютланд и Мелизенда"

Глава 5

Утром, стараясь ни с кем не встречаться, она неумело оседлала лошадку и покинула постоялый двор, стараясь так же незаметно выскользнуть из города, пока не начали задавать вопросов и не распознали, что не совсем мальчишка.

Огонек в перстне упорно показывает на запад, что хорошо. Ютланд, скорее всего, остановился где-то в одном месте, а в этом случае она окажется возле него очень скоро.

Лошадка на второй день пути начала заметно уставать, Мелизенда крепилась, но когда впереди снова заблестела речка, остановила на берегу, прицепила к морде торбу с овсом, а сама с наслаждением рухнула на траву, сбросила сапоги, после чего сунула распухшие ступни в холодную воду.

Возле пальцев появились мелкие рыбешки, начали деликатно покусывать мягкими губами. Мелизенда так повизгивала от щекотки, что лошадка перестала щипать траву и, насторожив уши, воззрилась на нее в удивлении.

– Лопай, – сказала Мелизенда по-хозяйски. – Я тоже изволю перекусить, а потом… может быть, сегодня уже отыщем того, с кем не придется прятаться?

Корвинус как-то говорил, что молодые восстанавливают силы быстро, и в самом деле, Мелизенда чувствовала себя измученной и разбитой, когда сползала по конскому боку на землю, но стоило перекусить и чуть-чуть полежать на мягкой травке, как снова ощутила сильнейший зов подняться в седло и упорно следовать зову.

Сперва намеревалась двигаться вниз по течению в поисках моста, но песчаное дно так заманчиво просвечивает под прямыми лучами солнца, что решилась пустить коня вброд, тряслась от ужаса, вдруг что-то цапнет прямо из золотого песка, но в самом глубоком месте возле того берега вода поднялась только до стремян, а дальше лошадка сделала рывок и легко взнесла всадницу наверх по крутому берегу.

На той стороне все та же степь, Мелизенда некоторое время направляла коня по лучику в перстне, затем наткнулась на дорогу в том же направлении.

Лошадка тоже вроде бы обрадовалась, копытца застучали бодрее. Так неслись довольно долго, Мелизенда ощутила голод, на ходу вытащила из сумки ломоть хлеба с мясом, с наслаждением вонзила зубы и подивилась, как это, оказывается, вкусно, если не за столом во дворце, а в дальней дороге.

Деревья растут плотными группами, помогая друг другу выстаивать против ветра, морозов и летней жары. Возле одного из таких рассмотрела небольшое село, дома только-только строят, но половину гая уже вырубили.

Заезжать не собиралась, от людей лучше держаться подальше, даже хотела проехать мимо, когда по дороге догнала телегу с мешками муки, один молодой парняга держит вожжи, управляя парой коней, второй сидит рядом и зевает во весь рот, вот-вот свалится прямо под колеса их телеги.

Этот зевун, увидев ее в седле, крикнул:

– Ей, ты чего без мамки?

Мелизенда подала коня на обочину, чтобы парняга не дотянулся с телеги, ответила дерзко:

– Это тебе нужна мамка! Вон рот не закрывается. Ворона прямо щас влетит!

Возница покосился на нее веселым глазом, но промолчал, занятый лошадьми, а зевун поинтересовался:

– Ты чего один? Я бы тебя держал возле печки. Или в люльке.

– Герои едут, – ответила Мелизенда заносчиво, – куда изволят!

– Ух ты, – сказал зевун, – да ты герой, оказывается… Правда, сопельки вон до пояса, но все равно герой?

Возница буркнул, не поворачиваясь:

– А что, тот мальчишка тоже не смотрелся героем…

Зевун возразил:

– Он не смотрелся, но когда я увидел его коня и хорта, то понял, что человек не совсем простой…

Сердце Мелизенды застучало чаще.

– Здесь проезжал настоящий герой?

Зевун потянулся, зевнул еще шире и сказал с великим удовольствием:

– Да, теперь у нас разговоров будет на год!.. И детям перескажут. Такое не часто случается. Вон там видишь горы?.. Говорят, там живут дивы, но живут и живут, мало ли кто где живет?.. Но на той неделе то ли день выдался у них без добычи, то ли еще чего, но двое спустились с гор и дошли до нашего села…

Возница сказал зло:

– Сломали два дома!.. Начали хватать скот, овец пожирали целиком, а коров разрывали на части и тоже съедали прямо на месте…

Зевун молодецки повел плечами, сказал с таким восторгом, что и без того широкое лицо расплылось в стороны, ставши похожим на полную луну:

– А тот молодой герой остановил их обоих!

Возница возразил:

– Он вмешался не из-за коров! Дивы схватили Акулинду, а она так верещала и отбивалась в их руках, что герой услышал, когда проезжал мимо.

– Да, – подтвердил зевун, – герой… это герой! Как он мог мимо и дальше? Тут же повернул своего страшного коня и с грозным кличем…

Возница уточнил:

– Он молчал. В том все и дело! За все время ни слова, я не представляю… Но так было еще страшнее.

Мелизенда взглянула на них с настороженностью.

– Что, он бросился освобождать именно ту женщину?

Зевун ответил философски:

– Если бы не верещала, проехал бы мимо.

– Что же он за герой? – спросила Мелизенда ядовито. – Герой должен геройствовать денно и нощно.

Возница хмыкнул.

– А если ему все равно?.. Вот не хотелось драться в этот день?.. Может, он дерется, когда пьяный? Или за деньги?..

– Тогда он не герой, – сказала Мелизенда. – Герои должны быть бескорыстными. И что, он освободил ту Акулинду?

Зевун засмеялся довольно.

– Причем вовремя!.. Они только-только содрали с нее платье, но больше ничего не успели. Он налетел, как черный вихрь, одному сразу разрубил голову до челюсти, а с другим дрался чуть дольше, но тоже не очень…

Мелизенда спросила, стараясь держать лицо неподвижным:

– А что та Акулинда, отблагодарила?

Зевун с плотояднейшей усмешкой развел руками.

– Кто знает? Наверное… А как же иначе? Иначе будто бы зазря… Ну, пусть не зазря, но без благодарности как-то не закончено… За такое нужно сказать хотя бы спасибо, а как еще женщина лучше всего может сказать спасибо?

– Тем более, – поддержал возница, – дивы сами все подготовили… Герой подхватил ее голую к себе на коня и куда-то увез… Она потом клялась, что прямо к ее родителям, но как-то вроде не совсем так уж скоро…

– К утру появилась, – сказал зевун, – может, она под кустиком ночь провела? Так что все пристойно. Она же спасена, вот что главное.

Мелизенда процедила сквозь зубы:

– Да, главное, что спас ее шкуру.

Она пустила коня вперед, возница крикнул вдогонку:

– Да там и под шкурой было такое сладкое мясцо…

Ветер засвистел у ушах Мелизенды, от обиды хотелось кричать и плакать, ну почему это он освобождает каких-то толстых баб, почему те дуры с куриными мозгами постоянно лезут в лапы дивов…

К вечеру впереди начали подниматься башни города. Дорога решительно повела прямо к распахнутым воротам, Мелизенда поколебалась, в городе людей слишком много, но в лесу или у дороги ночевать страшновато, лучше уж в гостинице, нужно только держаться нелюдимо и неприступно, пусть думают, что мальчишка старается выглядеть взрослым, и не пристают.

В гостинице, как она заметила сразу, она не одна такая, что старается не привлекать к себе внимания. Даже ужин некоторые заказали в свои комнаты, не желая появляться на людях.

Она тайком сверилась с колечком, поинтересовалась у слуги, что разнес еду и возвращался с пустым подносом:

– Здесь останавливаются все, кто едет через город?

Он кивнул с гордым видом.

– Да, это пока единственная гостиница! Строят еще одну, но та все равно поменьше и не в таком выгодном месте.

– Всадник на черном коне, – сказала она, – что недавно побил двух дивов в селе неподалеку, останавливался здесь?

Слуга покачал головой.

– Да, заезжал такой. Его сразу заметили. Нет, он проехал мимо и дальше. Как все они делают. Мимо и дальше. Такая у них натура.

– Кто он? – спросила она настойчиво. – Почему не остался?

– Герой на черном коне? – переспросил слуга с интересом. – Никто в городе о нем ничего не знает… Разве что Кривой Ясень, он в городской управе, этот и живет чуть ли не вечно, и летопись ведет вообще изначально. До него тоже вели, теперь он ведет…

Она спросил недоверчиво:

– Он может знать про этого всадника?

Слуга двинул плечами.

– Если он не знает, тогда вообще на свете никто ничего не скажет. Ладно, я тоже люблю поговорить о героях и подвигах, но нужно бежать, хозяин рассердится.

Мелизенда проводила его долгим взглядом. Значит, утром первым делом нужно побывать в городской управе…

Утром, наспех позавтракав, она поспешила в центр города, там в небольшом водоеме, огражденном камнями, женщины стирают на досках белье. К каменным стенам пристроены навесы, под которыми торговцы продают свои товары, народ одет беднее, чем в Вантите, но выглядит живее, все спешат с озабоченным видом, жизнь кипит.

Когда начала расспрашивать о городской управе, ее направили через площадь к самому крупному зданию, а оттуда в подвалы, где в конце концов отыскала городского летописца в тесной комнатке.

Из мебели здесь всего два стола, и на обоих высятся две стопки толстых и с виду очень ветхих книг, зато вдоль стен целые стеллажи с толстыми пухлыми книгами в переплетах из дерева и даже меди.

За столом согнулся над рукописью старый и согбенный от постоянного корпения над рукописями мужчина, но когда бодро и настойчиво простучали ее каблучки на входе, обернулся, сказал с великим неудовольствием:

– Тебе чего, мальчик?

– Здравствуйте, – сказала она вежливо, – это все летописи этого города?

Он оглядел ее с головы до ног, очень недовольный, проскрипел старческим голосом, похожим на скрип рассохшегося дерева под сильным ветром:

– Шутишь, мальчик?.. Нашему городу семь лет от роду. Эти книги о наших краях и древних временах.

– И все прочли? – спросила она. – Тогда сможете рассказать мне о черном всаднике на огромном черном коне, с которым всегда рядом черный хорт с багровыми глазами?

Он взглянул на нее исподлобья.

– А тебе зачем такое, странный мой мальчик?

Мелизенда положила перед ним на стол золотую монету.

– Я любознательный.

Он хмыкнул, на монету даже внимания не обратил, но она по движению его брови исчезла так, словно ее и на свете никогда не было.

– Есть тайны, – ответил он хмурым голосом, – которых лучше не касаться. Самые безобидные из них просто отвратительные, но есть такие, что, если назовешь вслух, обязательно случится что-то недоброе. Всадник на черном коне и с хортом рядом – это властелин подземного мира безумный бог Патута.

– Ох, – проговорила она испуганно, – я вообще-то думала о другом всаднике. Он тоже на черном коне и с хортом… Что, их двое?

Летописец сдвинул плечами.

– Всегда был один. Таких, как Патута, нет больше на свете. Ни на том, ни на этом. Но я тоже слышал что-то… хотя в такое не верю. О Патуте известно, что может мчаться и по нашему миру, миру живых, он бог, ему все доступно, но сам предпочитает свои владения, а они только внизу…

– А почему безумный?

Он ответил со вздохом:

– Говорят, обезумел от любви к одной из женщин. Правда, она тоже не простая, а из чистейших небесных дев, что поставило перед Патутой неодолимую преграду… Настолько неодолимую, что якобы обезумел от любви, хотя по мне эта версия слишком красивая, чтобы оказаться правильной. Народ всегда облагораживает, а на самом деле могло быть проще…

– Что, – спросила она, – что могло?

Он посмотрел с невеселой усмешкой.

– Многое могло, мальчик. Но я сам хоть и не верю в такое, но придерживаюсь версии, что обезумел из-за неразделенной любви.

– Почему? – поинтересовалась она. – Если не верите…

– Люблю красивое, – ответил он с иронией, – мужчины вообще-то романтичнее женщин, те за кастрюлями не видят мир… да и не хотят видеть. А мужчины в поисках прекрасного готовы идти на край света, а там срываться в темные бездны, пытаясь дотянуться до цветка у пропасти.

Она спросила с недоверием:

– Серьезно? А как же страсть к битвам, приключениям, поискам нового… даже к власти?

Он покачал головой.

– Мой мальчик, скоро-скоро поймешь, все делается ради женщин. И все поиски нового, только чтобы удивить, обрадовать и поразить женщин. И все войны начинаются из-за женщин.

Она сказала с мальчишечьим непониманием:

– А разве это не глупость?

Он вздохнул, покачал головой.

– Когда ты ехал к городу, видел цветущие поля?.. Здесь была мертвая, выжженная солнцем и степными пожарами земля. Даже звери избегали эти места, разве что мелочь какая вроде полевых мышей и сусликов… Но пришли эти глупые мужчины, распахали, что-то пустили под пшеницу, какие-то земли засадили яблонями и грушами, а что-то и вовсе соснами да дубами…

Она посмотрела на него в непонимании.

– А это при чем?

– Что глупые мужчины, – сказал он с ласковой насмешкой, – делают этот мир лучше. Да, воюют из-за женщин… А если это единственное, из-за чего воевать стоит?.. Во всяком случае, лучше пусть воюют и улучшают мир, чем живут в покое, а мир медленно загнивает.

Она сказала с прежней злостью:

– А что, нельзя, чтоб не воевали, но мир развивался? Разве не было таких народов?

Он кивнул и сказал ласково:

– Наверняка были. Наверняка!.. Но, как видишь, выжили только те, которые воюют. Другие где-то в далеком прошлом. Таком далеком, что даже в летописях о них ни слова, ни намека. Наверное, и сказать было нечего?

Она умолкла, потом буркнула, потому что старик смотрит на нее с ласковой насмешкой и словно бы ждет ответа:

– Неправильно это все!

Он покачал головой.

– Пока отыщут дороги получше, эта и будет правильной. Люди должны идти, искать, драться. Да за все драться! А лучшее из всего – женщины!

Мелизенда посмотрела на него с укором.

– Дедушка, вы так говорите, будто вам все еще семнадцать лет. Разве с возрастом люди не становятся мудрее?

– Люди, – ответил он медленно, – да, становятся… но мужчины – нет. Мужчины долго живут молодыми, а многие вообще до конца жизни остаются молодыми, дерзкими и неумными… Со стороны смотреть странно, все верно, когда старик мудро решает проблемы народов, а потом из-за одной-единственной юбки делает непоправимые глупости… Но на этом стоит мир! И, надо признаться, вообще-то стоит крепко.

Глава 6

Алац мчится легко и вольно. Его пышная грива, черная, как беззвездная ночь, красиво развевается под встречным ветром, ноздри раздуты так, будто старается ухватить все запахи и ароматы мира, а тяжелые копыта бьют в землю мощно и уверенно.

Слева от стремени длинными прыжками идет хорт, такой же угольно-черный, с багровыми глазами и оскаленной пастью.

Ютланд на ходу взглянул на свои темные от солнца запястья. В первые дни после совершеннолетия от них шел свет, в солнечные дни почти незаметный, наследие матери, Пореи Солнцерукой, что в темные безлунные ночи выходила на башню и обнажала руки до локтей, чтобы его отец, Осенний Ветер, издали видел далекий свет в ночи и не сбился с дороги.

Сейчас свет из рук, только если сильно пожелает, и конь как конь, никто не поверит, что этот огромный жеребец может распахнуть огромные черные крылья, пугающе кожистые, как у чудовищной летучей мыши, мощные и с длинными острыми когтями на концах. А еще при бешеной скачке из ноздрей идет дым вместо пара, что делает его пугающе грозным и опасным.

Он шевельнул плечами, приятно чувствовать за спиной боевой топор. После совершеннолетия прошел месяц, но все еще чувствует радость, что отныне может брать в руки боевое оружие и пользоваться им, как все взрослые артане.

А Меч Хорса упрятан в ножны и прикрыт плащом слева у седла, никто не видит и не должен видеть его звездной красоты…

Он вздрогнул, резко натянул повод. С обеих сторон дороги прямо из зеленых крон заскользили к земле на веревках крупные мужчины и, выхватив мечи, с дикими криками ринулись на него со всех сторон.

Ютланд быстро огляделся, сзади дорога отрезана, без драки не уйти. Ближайшего, что набежал с тупо разинутым ртом, он брезгливо пнул сапогом прямо в лицо, Алац понял, что можно не церемониться с этими существами, они не в городе, и Ютланда зашатало в седле, когда конь начал одних отшвыривать задними копытами, а других бить передними.

Самого настырного ухватил огромной пастью за голову, раздался хруст, Алац с отвращением выплюнул дурно пахнущий кожаный шлем, глаза грозно вспыхнули багровым огнем.

– Не бери с меня пример, – предостерег Ютланд, но ощутил, как голос от прихлынувшей ярости становится хриплым и сдавленным. – Будь холод-нее…

Он не заметил, когда в руках очутилось древко боевого топора, но тут же взмахнул, двое отшатнулись, одному достал кончиком лезвия переносицу, а другому снес полчерепа.

– Мелизенда!.. – сказал он с усилием. – Мелизенда…

Еще трое пали под его ударами, а последний, судя по богатой одежде, предводитель шайки, развернулся и ринулся в чащу.

Ютланд рыкнул страшным голосом:

– Стой!..

Разбойник несся через чащу, как вспугнутый олень, ломился через кусты, проскакивал между деревьями, Ютланд едва успевал увертываться от проносящихся рядом толстых стволов, пригибался под низкими ветками, а гнев в нем разгорался все сильнее.

Коричневая спина мелькает впереди, не приближаясь, Алац мчится, как летящий с горы валун, все чаще задевает молодые деревца, те ломаются с треском.

– Стой, – прокричал он, – остановись и отвечай, как мужчина!.. Если ты в самом деле мужчина!

Того уже шатает на бегу, тело раскачивается, однако ухитрился наддать на подгибающихся ногах, но запнулся о корягу, не сумев перепрыгнуть, упал врастяжку.

Когда Ютланд остановил над ним коня, разбойник со стоном повернулся на спину, на потном, искаженном лице уже нет страха, только безнадежное понимание проигрыша. Грудь ходит ходуном, слышно, как холодный лесной воздух шипит в раскаленной глотке, врываясь туда через широко раскрытый рот.

Ютланд люто поинтересовался с высоты седла:

– Кто?

Разбойник сделал еще несколько частых вдохов, прохрипел:

– Тебе их не достать…

– Многие так говорили, – сообщил Ютланд.

Тот попытался изобразить усмешку.

– Даже многие?

– Ты все равно умрешь, – сообщил Ютланд. – Но можешь сказать, кто тебя послал на смерть. Тем самым отомстишь.

Разбойник покачал головой.

– Нет. Но когда придет смерть, ты ее узнаешь. И вспомнишь меня.

– Я тебя уже сейчас забыл, – ответил Ютланд.

Алац наступил на распростертого человека, под копытами затрещали череп и грудная клетка. Ютланд равнодушно смотрел вперед, мужчины не женщины, по пустякам не оглядываются.

То ли потому, что напали какие-то совсем жалкие людишки, и он не успел разъяриться, то ли так действует ее имя, но даже кровавая пелена лишь на миг зависла перед глазами розовыми брызгами, а раньше застилала взор полностью, и он впадал в безумное неистовство, после которого вообще ничего не мог вспомнить, где был и что творил в таком состоянии.

Дядя Рокош в свое время сказал с печалью, что такое не остановить, безумие будет нарастать, а в совершеннолетие погрузится во Тьму навсегда… но случилось так, что встретил ту дерзкую, глупую и наглую девчонку, и его безумие хоть и не перестало накатывать грохочущей лавиной, как прежде, но теперь он удерживается, не давая красной пелене поглотить себя всего.

– Мелизенда, – повторил он вслух. – Как же так, не я спасаю, а ты?

Хорт уже бегает вокруг с распахнутой пастью и высунутым языком, Ютланд заприметил вдали деревушку, свистнул, Алац пошел стремительным карьером, едва касаясь копытами земли, только-только крылья не выпустил.

Через деревню ехали шагом, чтобы никого не затоптать. В деревне десяток домиков, почти в центре большой колодец с выдолбленным для скота корытом, куда ведрами наливают воду, Ютланд сразу же соскочил на землю и ухватился за ведро.

Хорт сел рядом и уставился на него ждущими глазами.

– Потерпи, – сказал Ютланд. – Сейчас напьемся все. Думаешь, ты один пить хочешь?

Алац тоже пофыркивал и в нетерпении постукивал копытом, пока Ютланд вытаскивал из колодца деревянное ведро и выливал в длинное корыто, а затем с таким наслаждением пил ледяную воду, что закрывал глаза и причмокивал, а хорт лакал жадно и шумно, разбрызгивая по сторонам капли.

Ютланд едва успел напиться сам, когда со стороны околицы раздался испуганный крик. Женщины похватали ведра и ринулись к своим домам. Мужчины тоже разбежались, двери домов захлопывались, слышно было, как гремят тяжелые засовы. Кто-то успел выскочить и закрыть ставни до того, как в село с гиком ворвался конный отряд.

Всадники кто в чем, только у вожака достойные воина доспехи из плотной кожи. Он пронесся красиво и лихо по центральной улице, на Ютланда у колодца бросил внимательный взгляд, но тут же простер руку в сторону дальнего конца деревни.

– Там амбары с зерном! – произнес он настолько властно, словно не разбойник, а правитель всей страны. – Накормить коней и набрать в запас!

Один из его разбойников крикнул угодливо:

– Все сделаем! Амбар потом сжечь?

Вожак сказал грозно:

– Дурак?.. Лучше ощипывать жирных гусей, чем тощих!

– А мы еще сюда приедем?

– Здесь и обоснуемся, – заверил вожак.

Трое на полном скаку остановили разгоряченных коней у колодца, передний крикнул Ютланду:

– Эй, парень, убери свою клячу и быстро напои наших лошадок!

Ютланд покосился с неприязнью, но смолчал. Мир груб, нельзя на каждую грубость, как учил дядя Рокош, отвечать грубостью, иначе и сам станешь таким же, и мир огрубеет еще больше.

Всадник возвысил голос:

– Эй, щенок!.. Ты оглох?

Второй заехал с другой стороны и замахнулся плетью. Ютланд выждал, когда кожаная полоска со свинцовым шариком на конце взметнется в воздух, перехватил в воздухе гибкую змейку и с силой дернул.

Всадник, не ожидавший отпора, выпустил рукоять из ладони, но петля во избежание потери наброшена на кисть, и его как ветром смахнуло с седла.

Ударившись о землю, не подхватился, а остался лежать в дорожной пыли, тараща в изумлении глаза и кривясь от боли.

Остальные тоже опешили, как это так, взрослые мужчины разбежались, в панике запираясь в домах, а мальчишка совсем рехнулся.

– Выпороть дурака! – крикнул вожак люто. – Чтоб неповадно!..

Ютланд сказал уже зло:

– Уходите!.. И я вас не трону.

Вожак расхохотался.

– Такого я еще не слышал!.. И хорошенько выпороть!.. Пусть те, кто сейчас смотрит в щели между ставнями, видят, как учат вежливости их деревенского героя.

Несколько всадников, взяв в руки плети, с веселыми смешками начали брать сумасшедшего мальчишку в круг. Ютланд вздохнул.

Первого же, который замахнулся плетью, ухватил за руку и швырнул от колодца через всю широкую улицу. Тело ударилось о стену бревенчатого дома, с крыши посыпалась труха.

Оторопели только на мгновение, но тут же с дикими криками набросились со всех сторон. Плети поспешно совали за пояса, выдергивали из ножен мечи, доставали топоры, но этих мгновений Ютланду хватило, чтобы широким взмахом снести с седел сразу троих.

Алац, входя в азарт, стоптал ближайшего коня вместе со всадником, Ютланд уклонился от удара топором самого резвого, взмахнул рукой, несчастный от затрещины вылетел из седла уже со сломанной шеей, перелетел улицу и забор, исчез там в огороде.

Когда их осталось четверо, Ютланд уже успел ощутить нарастание красной ярости, люто и с наслаждением ударил ближайшего снизу кулаком в подбородок. Услыхал хруст костей, тело подбросило, а там рухнуло на крышу дома возле дымовой трубы.

Последние трое охнули и попятились, но Ютланд, уже не готовый так сразу остановиться, догнал и размозжил им головы. Еще один между домами пытался поймать коня, но тот испугался и со ржанием удирал от хозяина, а разбойник выскочил на улицу и почти наткнулся на Ютланда, шарахнулся, упал на спину и смотрел в диком ужасе.

Чувствуя, как ярость перестала нарастать, даже чуть схлынула, Ютланд сказал страшным голосом:

– А ты не знал, что грабить нехорошо?

– Теперь знаю, – вскрикнул разбойник. – На всю жизнь запомню… и детям скажу!

– У тебя дети?

– Дети сестры, – сказал разбойник умоляюще, – они как мои!..

Ютланд вздохнул глубоко, красная пелена ушла с глаз, он произнес холодно и отстраненно:

– Тебя спасли дети сестры. Езжай к ним и заботься.

Алац подошел сзади и жарко дохнул в шею, едва не опалив ее до волдырей. Хорт обежал всю площадь вокруг колодца, понюхал убитых, кое-где украдкой лизнул кровь, а на Ютланда посмотрел с укором: мы же все трое взрослые, но вы уже деретесь, а почему все еще нельзя мне?

Не объясняя, коню и хорту должно быть достаточно «нельзя», он поднялся в седло, сумка с припасами на месте, и, провожаемый испуганными взглядами через щели между ставен, пустил коня по дороге из села.

В Новых Землях еще нет закона, потому власть у тех, у кого оружие. Но и этого недостаточно, один с оружием не выстоит против даже малого отряда, потому такие вот сбиваются в группы и бродят по вырастающим, как грибы, селам, собирая дань, хватая молодых женщин, бесчинствуя и выказывая друг перед другом силу, наглость и жестокость.