Текст книги "Изгой"

Глава 15

Ляна перебирала раковины, ухаживала за цветами, олененок ходил следом и пробовал бодаться лобастой безрогой головкой.

– Пора, – решила она наконец, – сколько они могут говорить о войнах? Да и кормить пора… Говорят, мужчины всегда голодные.

Солнце ушло на покой, красное небо постепенно багровело, становилось темно-вишневым, словно остывающее железо. День перетек в вечер, тот длился, чистый и светлый, долго, но незаметно, и он, оставаясь вечером, все больше приобретал черты такой же чистой и светлой ночи.

Очень медленно проступила бледная луна. Оказывается, она уже давно была на небе, но стеснялась показываться при роскошном закате, а теперь, когда все краски погасли, неспешно наливалась призрачным холодноватым светом. Зажглись первые звезды, яркие, холодные, как мелкие льдинки, но вечер оставался теплым, и от звезд тоже нисходила свежесть и живительная прохлада.

Все трое долго сидели за накрытым столом, любовались закатом. Ляна наконец поднялась из-за стола. На губах ее блуждала рассеянная улыбка.

– Я постелила вам в правой половине, – сообщила она. – Вы проделали долгий путь, отдыхайте.

– Как наши кони? – поинтересовался Олег.

Скиф дернулся, виновато посмотрел на Олега. В самом деле, как это он, воин, не подумал в первую очередь о конях?

Ляна засмеялась:

– Они отдыхают уже. Расседланы, накормлены. За них не беспокойтесь.

Олег кивнул, что-то ему и раньше подсказывало, что за коней беспокоиться не надо. И вообще в этом доме беспокоиться не стоит. Ни о чем.

Он рухнул на ложе, с наслаждением вытянулся во весь рост. Внезапно засмеялся. День был не легкий, но в теле ни капли усталости. Странным образом растворилась, выветрилась, испарилась. Даже заботы и тревоги исчезли, как гнилой туман на восходе ясного солнышка. Он снова силен, в теле с удовольствием перекатываются мышцы.

Верный привычке покопаться в себе, он порылся, но только и обнаружил, что просто счастлив. Беспричинно, как бывает счастлив человек, когда выходит из хмурого дождливого утра, а перед ним распахивается залитая солнцем изумрудно-зеленая долина с цветущими маками и тюльпанами, где носятся игривые лани, ходят величавые круторогие олени…

Скиф выглянул в окно, отошел на цыпочках и, понизив голос, сказал таинственным шепотом:

– Я ей не говорил, что я – сын тцара!.. Вот она удивится и будет счастлива, когда я верну себе законное право на трон! Когда моими будут не только конь и топор, а обширные земли с городами и селами. Когда я возьму ее под руку и введу в огромный дворец, где даже двери украшены серебром и золотом…

Он прерывисто вздохнул, глаза медленно померкли. Олег сочувствующе ударил по плечу, подошел к окну. С этой стороны тянется небольшой двор, огороженный, чтобы не забредали соседские козы, но дальше за деревьями просвечивает поверхность небольшого пруда. С одной стороны воды в лунных лучах блестят округлые валуны, похожие на спины исполинских черепах, с другой – золотой песок, что сейчас переливается призрачными искорками.

– Чудесная девушка, – выдохнул он. – Просто чудесная.

– Заметил?

– Как не заметить? Но ты… не обольщайся.

Скиф дернулся, переспросил:

– Ты о чем?

– Не обольщайся, говорю. Не обольщайся насчет своего происхождения, знатности, прав на трон… Ты настолько считаешь себя выше Ляны, что даже стесняешься общения с нею!

Скиф смутился, поерзал, отвел взгляд в сторону.

– Ну, ты что-то придумал…

– Брось, – посоветовал Олег. – Брось. Как и всю ту дурь, что ты снисходишь к ней. Это тебе повезло, дурило. Твое счастье, что она живет так уединенно, в таком уголке, куда никто не забредает. Был бы это городок на перекрестке дорог, слава о ее красоте и целомудрии уже разнеслась бы по свету. И здесь бы уже обивали пороги послы от настоящих властелинов своих стран, перед которыми и земли Миш, и Гелония не больше кротовых кучек. И не видать бы тебе Ляны как своих ушей.

Скиф непроизвольно потрогал ухо, с неловкостью засмеялся, но смех звучал натянуто, а глаза из изумленных сразу стали тревожными.

– Олег, что ты такое говоришь?

– Мне со стороны виднее, – заметил Олег. – Да и повидать я успел больше.

В его словах прозвучала затаенная горечь. Скиф уловить ее успел, но кто думает о другом, когда вот он сам, самый любимый и замечательный, спросил живо:

– Считаешь, что должен побыстрее закончить все это… с Миш и Агафирсом?

– Считаю, что тебе надо крепче держаться за такое чудо, – сказал Олег. – Ладно, иди… Я хочу спать.

Скиф замялся:

– Куда… идти?

– А это уж сам догадайся, – ответил Олег и повернулся лицом к стене.

Через мгновение Скиф услышал ровное сильное дыхание спящего человека. Поколебавшись, он решил считать, что мудрец послал его вовсе не к чертовой матери, на цыпочках пошел к двери, тихонько отворил и пропал в ночи.

Прайдер и Сын Молнии вернулись в город, где Сын Молнии еще вчера снял комнату. На всякий случай, как он сказал. Обычно это оказывалось лишним, но сейчас пришел как раз тот случай. Прайдер снял мешковину с клетки, белый голубок беспокойно забегал по жердочке.

– Может быть, – предположил Сын Молнии уже безнадежным голосом, – все-таки справимся сами?

– Нет, – отрезал Прайдер. – Я противников чую. Настоящих противников.

Он торопливо написал записку, Сын Молнии с убитым видом вытащил из клетки испуганную птицу.

– Вот уж не думал, что это пригодится!

– Я тоже не думал… Держи лапу. Да не свою, дурак! Примотай ниточкой, а то сорвет ветром.

– Говорят, – сказал Сын Молнии с сомнением, – что эти птахи способны лететь быстрее сокола? Или почти с такой же скоростью?

– Брехня.

Он погладил голубя по головке, птица вздрагивала и смотрела круглым испуганным глазом, пыталась высвободить крылья. Прайдер вздохнул, подбросил в синее небо. Захлопали крылья, голубь почти без разворота сразу выбрал направление и понесся стрелой, часто-часто хлопая крыльями.

– Сегодня хозяйка получит сообщение, – сказал Прайдер. – Людей она отыщет сразу же. Говорят, ей даже муравьи золото носят! Так что дня через два-три надо встречать подмогу.

Сын Молнии сказал мечтательно:

– А мы сейчас в корчму?

– Вечером, – отрезал Прайдер. – А пока даже не мечтай. Вернемся, посмотрим. Может быть, нам еще покажется мало… присланной помощи.

Олег утром чихнул от солнечного зайчика на верхней губе, проснулся. Во всем теле ощущение силы, свежести, словно спал трое суток подряд. Даже тяжелая мысль, что нет магии, что он без магии, что беспомощен, уязвим, жалок… не показалась такой уж тяжелой. Подумал в который раз, что если остальные как-то живут, то он с его умом, силой и осторожностью обязательно что-то да придумает.

На другой лежанке похрапывал Скиф. Олег встал, Скиф тут же проснулся от легкого скрипа половиц, вскочил, в глазах еще пелена сна, однако голос прозвучал твердо:

– Что, уже?..

– Уже утро, – сказал Олег.

– Фу ты, а я подумал…

– Что?

– Да так… Что завтракать пора, а мы поехали голодными.

Он быстро оделся, натянул сапоги. Олег через окно наблюдал за садом. Ему сперва показалось, что там мелькнуло белое тело, даже крылья, затем ветви раздвинулись, вышла Ляна – загорелая, с поцарапанными босыми ногами, с венком цветов на голове.

Ее глаза сразу заметили человека в оконном проеме, Олег увидел быстрый взмах руки, донесся чистый голос:

– А завтрак уже на столе!

Стол в самом деле оказался накрыт на прежнем месте. Солнце заливало жгучими лучами весь двор, но здесь под навесом тень, утренний воздух еще остается чистым и прохладным.

Олег первым опустился на лавку, а когда появился Скиф, со стороны сада подошла Ляна. Она издали улыбнулась Скифу, теперь уже в странной смеси влюбленной девочки и материнства, подошла, ее тонкие руки обняли его за шею.

Скиф смущенно высвободился, но она все же успела поцеловать его в губы. Олег налил вина в золотой кубок, встал и поклонился Ляне.

– Спасибо! Никогда еще я не был так счастлив.

Скиф взглянул удивленно, затем по губам расползлась довольная улыбка. Ляна смущенно кивнула, но взгляд не опустила. Олег принялся за сыр, но Ляну продолжал рассматривать неотрывно. Ему нравилось, что ее большие чистые глаза смотрят на мир прямо и без страха, без заискиванья перед его громадностью или его мощью. В ее взгляде ясно видно уверенность любящего ребенка, что его любят, не обидят, спасут, погладят и почешут.

Но когда она смотрела на Скифа, преображалось не только лицо, но и взгляд становился восторженным, нежным и просветленным, словно видела не грязного голодного бродягу, да еще ослепленного и движимого примитивнейшей местью родной матери, а светлого и одухотворенного бога.

Тревожная мысль мелькнула хвостиком и спряталась, но ничто Олега не отвлекало, он успел цапнуть ее за хвост, вытащил, рассмотрел, но ничего не понял. Мысль была проста, но неясна: не хотел бы, сказало у него глубоко в сознании, чтобы меня полюбили вот так же сильно и слепо… Я не такой замечательный…

Он брезгливо выпустил скользкий хвостик, пугливенькая мысль поспешно зарылась под более объемные, красивые, глубокие и философские.

Потом он ушел седлать коней, те даже будто потолстели за ночь, а Скиф еще долго прощался с Ляной. Пришел смущенный, щеки горят, губы распухли, глаза бегают по сторонам.

Прайдер сменил одежду, и хотя на странников в их ветхой запыленной и давно потерявшей всякий цвет одежде мало кто обращает внимание, все же бывшие оранжевые тряпки сменил на бывшие синие, заставил переодеться и Сына Молнии.

Город еще спал или только начинал просыпаться. За всю дорогу они встретили двух ночных стражей, угрюмых и сонных. Потом плотно посаженные один к другому дома остались позади, дорожка перешла в тропку, вот уже тот игрушечный домик. Внезапно Прайдер выругался, сказал быстро:

– Стой!.. Туда нельзя… Будем торговаться за этот мешок.

Крохотная калитка, что Сыну Молнии казалась совсем детской, распахнулась, оттуда даже не вышли, а выехали на конях те двое незнакомцев. Впереди покачивался в седле человек с красными волосами, за ним ехал черноволосый юноша.

За калиткой оба повернулись, там уже стоит та хрупкая девушка, оба всадника разом вскинули руки, прощаясь. Девушка помахала обеими руками, что-то вскрикнула. Донесся ее тонкий голосок, словно крик мелкой плашки. Всадники разом повернули коней, понеслись прочь.

Прайдер как раз вырывал мешок из рук Сына Молнии, кричал, что за такую цену он скорее выбросит этот мешок, бросит его на подстилку свиньям, посмотри, какой новый, а Сын Молнии не соглашался вообще платить, предлагал меняться… Оба ощутили на себе холодный и тяжелый взгляд всадника с красными волосами, второй же промчался, не удостоив их взглядом. Оба скрылись за поворотом, потерялись в лабиринте домов, а стук копыт отдалился и затих. Сын Молнии умолк, Прайдер долго прислушивался, бросил с досадой:

– Эх, просчитался!.. Как не подумал, что такие долго не задерживаются.

– Теряешь хватку, – сказал Сын Молнии злорадно.

– Теряю, – согласился Прайдер. – Пора с этим заканчивать… Эту доставим, и я сразу бросаю всякую службу.

– Будешь огородником?

– Почему нет? Другие как-то живут?

– То другие, а то ты… Повадился кувшин по воду ходить… Ну, пойдем?

– Пусть отъедут подальше, – ответил Прайдер. – Я не хочу, чтобы ее крик услышали.

– У меня не крикнет, – сказал Сын Молнии.

– Да, конечно, но я не хочу никаких случайностей. Вдруг кто из соседей услышит или увидит, а это станет известно тем двум. Все горожане меня не так тревожат, как эти двое!.. Они нас и под землей найдут.

– У нас всегда все получалось, – напомнил Сын Молнии.

– Сам же сказал про кувшин, что повадился по воду ходить… Все равно будь начеку. Когда пойдем, помни: ее ни пальцем, понял? Привезти в целости и сохранности. Хозяйка особо предупредила, чтобы она оставалась девственной, как и была. Для их жертвы очень важно именно девственницу… Эх, зря я вызвал целый отряд!

– Ладно, встретим их в корчме уже с добычей.

– Тебе бы только в корчму!

– А что? Прекрасное место… А отряд может пригодиться. Вдруг кто узнает и попытается отбить?

В голосе Сына Молнии звучало беспокойство. Прайдер ухмыльнулся.

– Откуда узнают? Вынесем в мешке. В мешке и провезем через весь город. А дальше мир широк, дорог и тропок много…

Глава 16

Через город проскакали рысью, здесь только одни ворота, но сам город невелик, выехали на простор, кони долго неслись галопом, а когда перешли на шаг, Олег вздохнул:

– Никогда не верил, что такое возможно…

– Что?

– Что есть такие женщины.

Скиф дернулся, на всякий случай переспросил:

– Ты о… Ляне?

– О ком еще, чурбан!

Скиф самодовольно заулыбался, спина выпрямилась, он сказал голосом хозяина:

– Да, она очень красивая. Трудно найти равную…

Олег пренебрежительно отмахнулся:

– Что красота!.. Сегодня есть, завтра нет. Да и в каждом племени свои законы красивости. В одних – чем толще, тем красивше, в других ценятся худые, как палки. Знавал народы, где на женщин с золотыми волосами смотрят как на уродов… там у всех волосы как у тебя, только и глаза тоже темные… знавал… да что там! Многое знавал, но твоя Ляна – чудная и удивительная.

Скиф расплылся в улыбке.

– Да-да, – сказал он заинтересованно. – Ага, да, конечно… А чем еще, кроме красоты?

– Простак, – ответил Олег. – До чего же ты прост, дружище… Все тебе надо, чтобы было больше или выше, чем у соседа! Но есть простые житейские явления, которые понятны даже мудрецу, блуждающему среди звезд. К примеру, в отличие от нас, женщины вовсе не стремятся к величию. Твоя Ляна просто живет. Спокойно и счастливо! У нас же не только войны, сражения, постоянные поединки… но даже более сложное и непонятное для тебя: вера, смирение, даже аскетизм и дервишество должны доказывать наше мужское величие!

Скиф озадаченно нахмурился. Конь прядал ушами, словно их обжигало горячее дыхание молодого воина. Наконец Скиф спросил подозрительно:

– Значит… она некрасивая?

– Я слышал от старых людей, – сказал Олег, и Скиф уловил нотку острой зависти в его голосе, – что раз в сто лет на земле рождается девочка с удивительным даром… Кого полюбит, того обходят беды, несчастья, невзгоды. Того в битвах не берет ни меч, ни топор, ни стрела, ни брошенный с крепостной стены камень… Если его укусит змея, то яд не подействует. Да змея такого и не укусит! Поспит рядом, если наползет ночью, а утром поползет себе дальше.

Он изумленно крутил головой, даже оглянулся, но уже не только маленький домик Ляны, но и весь город растаял в утреннем тумане.

Скиф тоже оглянулся, синие глаза округлились, с недоверием посмотрел в твердое, как высеченное из камня, лицо Олега. Тот кивнул, Скиф воскликнул дрожащим голосом:

– Это… это немыслимо!

– Почему? – спросил Олег.

– Она… она такая простая!

– Простая и чистая, – согласился Олег. В голосе волхва прозвучала насмешка. – Ах да, все достоинства бывают только у людей знатных! А чем выше род, тем достоинств больше.

Скиф насмешку уловил, даже успел вспомнить про своих братьев, но возразил тем горячее:

– Но Ляна… Ляна не колдунья!

– А зачем ей быть колдуньей, – спросил Олег. – Это не колдовство, это… выше. Сила ее любви настолько велика, что охранит любимого даже от колдунов. Эх, Скиф… Дубина, ты даже не подозреваешь, что повезло сказочно тебе, а не Ляне.

Скиф сидел в седле, как будто по нему сверху стукнули огромным молотом. Ниже ростом, спина сгорбилась. Долго молчал, а когда заговорил, голос звучал смиренно и с нотками страха:

– Это что же… Значит, я для чужих стрел неуязвим?

– Да, – подтвердил Олег. – Но ты не рискуй, не рискуй… Вдруг она в разгар схватки вспомнит, что ты ее дурой назвал? Или еще как-то обидел?

Скиф вскипел:

– Да я никогда… Никогда не обижал! Да я лучше свою кровь выцежу до капли, чем позволю себе или другому ее обидеть, огорчить, чем-то задеть! Да я не дам на нее листочку с дерева упасть, я это дерево срублю к чертовой матери!.. Ишь, дурой!.. Да я никогда ей такое вслух не скажу…

Олег сказал:

– Вот-вот. Срубишь дерево, лишишь ее домик благостной тени… Словом, все же не рискуй!

В его голосе звучало серьезное предостережение. Скиф замолчал, поехал дальше нахмуренный, озабоченный. Олег видел сдвинутые брови, а губы слегка шевелились, словно Скиф разговаривал, убеждал, просил, доказывал.

Кони шли резвым галопом до самого до полудня, не выказывая усталости. Скиф начал удивляться, Олег помалкивал. И так непонятно, кто коней расседлал, накормил, напоил, если учесть, что Ляна все время была на виду.

Скиф не чувствовал усталости, однако Олег начал нетерпеливо посматривать по сторонам.

– Вон роща, – сказал он. – Доскачем, а там отдохнем.

– Устал?

– Нет, – удивился Олег, – а при чем здесь усталость?

– Ты сказал, что отдохнем.

– Так не от усталости же, – возразил Олег с удивлением. – Разве отдыхают, когда устают?

Скиф пробормотал:

– Ну да… Я раньше так думал…

– То было раньше, – посочувствовал Олег. – Ох, детство… Чистое, безоблачное. Когда уверен, что уже все знаешь и ничто уже в тебе не изменится…

Скиф молча пустил коня следом.

Роща начала уплывать в сторону и назад, постепенно открывалась зеленая долина. Скиф приободрился, после отдыха поскачут по ровной как стол поверхности. В горах и даже в густом лесу чувствовал себя неуверенно, даже ребенок может сбросить сверху камешек и прибить вместе с конем…

Оба услышали яростный крик, испуганное конское ржание. Все перекрывал дикий свирепый рев. Скиф побледнел, но в руке сразу оказался боевой топор, а колени заученно толкнули коня вперед.

За поворотом, в сотне шагов впереди по полю носился на оранжевом, как солнце, коне всадник в красном плаще. Конь храпел, на удилах клочья пены, его шатало, а сверху на них налетал огромный и, как определил даже Скиф, молодой дракон. Всадник отбивался длинным узким мечом. Дракон с налету пытался схватить пастью или когтями, слышался стук металла по кости, зеленое тело проносилось дальше, дракон набирал высоту и круто разворачивался.

Если бы навалился на всадника всем весом, то смял бы с конем вместе, но дракон опасался узкого меча, что уже уколол несколько раз, еще больше дракон страшился оказаться на земле, там потеряет все преимущество, и бой все длился – нелепый, изнуряющий, но все же с предсказуемым результатом.

Скиф взвесил топор на руке, закричал:

– Держись, воин!

Над головой затрепетал воздух, словно пролетели испуганные утки. Дракон взревел и повернул голову навстречу новому противнику. Скиф закричал, нагнетая боевой дух. Тело взыграло в боевой ярости, он с воплем ударил острым лезвием прямо между выпученных глаз. Руки едва не вывернуло, но топор не отскочил, врубился, тут же на плечи и голову обрушилась холодная тяжесть. Он вскрикнул и, не удержавшись, рухнул с седла.

Дракон топтал его, рвал зубастой пастью и когтями, так ему показалось, потом совсем рядом раздался раздраженный голос. За ступню сильно дернуло, потянуло, едва не выламывая из суставов.

Блеснул яркий свет. Олег выпустил его ногу, повернулся в сторону всадника в красном плаще. Тот поник на конскую гриву. Его шатало, обеими руками держался за луку седла, чего не позволит себе ни один благородный конник.

Скиф ошалело огляделся. Дракон распластался как большая рыба, разве что размером с небольшой корабль. Лапы еще дергаются, когти со скрежетом царапают твердую землю. По всему зеленому, покрытому рыбьей чешуей телу пробегает судорога. В переносице топор, погрузился по самый обух, а в шее три стрелы. Еще одна по самое перо в пустой теперь глазнице. Вытекает зеленая жижа, пузырится…

– Помоги… – прохрипел Скиф. – Да не мне, ему…

Олег, ускоряя шаг, подбежал к всаднику. Тут рухнул с коня ему на руки. Олег опустил на землю, конь испуганно отбежал. Плечо и спину молодого мужчины исполосовали страшные глубокие раны. Кровь течет широкими струйками.

– Лежи тихо, – предупредил Олег. – Будешь дергаться, руда выбежит раньше, чем успею…

– Спаси… бо…

– Спасибо в постель не положишь.

Скиф, сам шатаясь, но быстро приходя в себя, двинулся к ним по качающейся земле. Раздался сухой треск, Олег разодрал роскошный красный плащ на длинные узкие полосы. Вдвоем быстро перевязали раны храбреца, затянули узлы.

– Ты кто? – спросил Скиф. И, не дожидаясь ответа, похвалил: – Молодец, ты дрался с ним хорошо.

Олег поморщился, но глазами показал Скифу, что давай, хвали этого дурака еще. У тех, кто считает себя героем, раны заживают лучше.

Воин прошептал бледными губами:

– Пруг… Меня зовут Пруг… Отвезите к Овиду, награда…

– За твою голову? – поинтересовался Скиф.

– Овид… мой отец…

Олег сказал успокаивающе:

– Конечно, отвезем. Если это недалеко.

– Это… недалеко. Сверните направо… там за рощей дорога…

Он умолк, голова запрокинулась. Скиф решил, что храбрец помер, пощупал сердце, еще бьется, хоть и едва-едва.

– Что будем делать?

Олег посмотрел на раненого, на дракона, снова на раненого. Скиф видел сильнейшее желание оставить его рядом с убитым драконом: выживет так выживет, однако после паузы Олег сказал с неохотой:

– Ладно, давай на ту дорогу. Но если далеко, оставим парня в первом же селении.

Раненый не соврал: едва миновали рощу, впереди раскинулся настоящий город. По дороге медленно тащились тяжело груженные подводы. Один возница сонно вскинул голову, всмотрелся подслеповатыми глазами. На лице проступило вялое изумление.

– Гляди ты, – сказал он довольно. – Это ж Пруг… Наконец-то его кто-то отделал!

Олег крикнул с высоты седла:

– Где его родные?

Возница удивился:

– Да кто ж их не знает? Самая большая хата…

Самая большая хата оказалась массивным дворцом, к тому же на холме. На воротах стража, но Олега со Скифом пропустили сразу же, едва заприметили перевязанного Пруга. Вскоре набежали лекари, Пруга переложили на тележку, увезли, а Скифа и Олега пригласили к правителю.

Скиф ожидал, что их отведут в огромный зал, где пируют герои, где ручьями льется вино, гремят боевые песни, а отважные воины рассказывают о великих битах, однако их повели вдоль стены по ту сторону дворца-крепости. Там, под заходящим солнцем, блистал свежестругаными досками помост, туда вели добротные ступеньки, покрытые ярко-красным ковром.

На помосте кресло, в кресле седоголовый мужчина с довольным жизнерадостным лицом, вокруг него молодые женщины, тоже веселые и шаловливые, а во дворе можно оглохнуть от звона мечей и стука щитов: молодые воины показывают удаль в учебных боях.

Сопровождающий подбежал к правителю, Олег видел, как тот сразу вперил взгляд в пришельцев, но слушал внимательно, а когда тот закончил, встал и сбросил с плеч красную мантию, похожую на плащ молодого Пруга.

Звон мечей затих, там почтительно наблюдали, как Овид величественно спускается к пришельцам. Олег обнаружил, что они одного роста, чему Овид тоже слегка удивился. Руки его были сильные, крепкие, а когда сдавил плечи Олега, тот ощутил, что в пальцах правителя сила нешуточная.

– Спасибо, – сказал Овид густым медвежьим голосом, – что вовремя подоспели… Мой дурак больно храбрый, во все драки влезает… ему бы только повзрослеть малость! Чтоб и храбрость осталась, но и ума прибавилось…

Скиф покосился на молодых девушек, все рассматривают его внимательно, улыбаются, строят глазки, возразил горячо:

– Он дрался отважно!.. Я жалею, что мы не захватили с собой голову дракона, но ваш сын был ранен серьезно, мы спешили…

Овид кивнул, взглянул на Олега внимательнее, помедлил, сказал уже осторожнее:

– Ты не похож на воина. Но, мне чудится, воинам с тобой лучше не встречаться на узком мостике.

– Я мирный человек, – возразил Олег. – Почти всегда.

– Ага, знаю я эти «почти». Ладно, твой друг, вижу по глазам, не понимает, почему мы не пируем, почему не слышно похвальбы о боевых победах… Тхор! Вели накрыть столы в малом зале!

Тучный мужчина выдвинулся из-за девушек, спросил обреченно:

– Опять пир?

– Не опять, – сказал Овид наставительно, – а снова!

Скиф с сожалением оглянулся на девушек им нет места на мужских пирах, двинулся за распорядителем.

Пир был как пир: три стола в зале, еще один на возвышении, для Овида и его близких. В число близких он пригласил Олега и Скифа, из приближенных остался только толстячок Тхор, Овид его назвал правителем.

По всему залу зажгли множество светильников. Огромные, массивные, медные, в виде голов драконов, где огни вырываются из разинутых пастей, они окружали весь зал, даже с потолка свешиваются на металлических цепях. В ярко освещенном зале ярче блистает медь посуды, пряжки и бляхи на одежде, а хмурые лица кажутся веселыми. Да и нет здесь хмурых лиц. Даже с лица Овида исчезли следы озабоченности, когда к нему подошел один из лекарей и что-то пошептал на ухо.

Скиф понял, что с наследником престола все обошлось, а раны хоть и глубокие, но неопасные.

На стол подавали жареное, печеное, тушеное – Овид явно любит поесть и знает в этом толк. Под дальней стеной возвышается громадная печь: судя по заслонке, там пекут целиком быков, а по всем четырем углам зала жарко полыхают очаги. На вертелах жарят гусей, лебедей, молодых поросят, и все это сразу с пылу и жару да прямо на столы!

На глазах изумленного Скифа заслонку печи откинули, оттуда хлынула волна сухого жара, а целый отряд слуг на огромном подносе с длинной ручкой толщиной с бревно вытащили, кряхтя и постанывая от натуги, целиком запеченного быка.

В разгар пира в дверях появился ярко одетый придворный, провозгласил:

– Из земель Славии прибыли знаменитые певцы Муншир, Пенк и Рибопляс!.. Их отпустили, наградив великими дарами!

В зал вошли трое молодых парней. Одетые чересчур ярко, Скиф их сразу невзлюбил: с длинными грязными волосами, что падают до середины спины, лица пухлые, капризные, в глазах снисходительная наглость.

Скиф посмотрел на Овида, изумился, как быстро может превратиться добродушное лицо в почти звериную морду. Сперва прилила густая кровь, признак гнева, затем разом отлила, как бывает только в минуты сильнейшей ярости, ноздри хищно раздулись и затрепетали.

– Те… самые? – прорычал он негромко.

– Они, – ответил правитель с поклоном.

Овид качнул в сторону певцов головой. К изумлению Скифа, как из воздуха возникли могучего вида воины. Сунув мечи в ножны, забежали к певцам сзади и ухватили за локти. Овид улыбнулся, как улыбнулся бы волк при виде дрожащего зайчонка, властным жестом указал на печь. Скиф не поверил глазам, но рука правителя в самом деле вытянута по направлению печи, а указательный палец смотрит прямо на широкую чугунную заслонку.

Олег спокойно раздирал молодого гуся. Коричневая корочка трещала и разламывалась, выпуская облачка сводящего с ума пара. Сладкий сок обжигал пальцы, Олег выдрал наконец мощный кусок мяса, а Скиф все не мог оторвать глаз от страшной сцены, когда троих беспечных, ничего не подозревающих певцов вот-вот затолкают в горящую печь!

Он бросил умоляющий взгляд на Олега. Овид тоже зыркнул из-под нависших бровей на одного, на другого, засопел, вперил взгляд в спины стражей. Те, заламывая руки вяло упирающимся певцам, дотолкали их до печи. Кто-то услужливо распахнул перед ними массивную заслонку.

Видно было, как дрогнули даже стражи под ударом сухого жара. Певцы, поняв, что их ожидает, подняли крик. Кто-то из стражей оглянулся, но Овид неумолимо указал на печь. Певцов подхватили, затолкали одного за другим вовнутрь, захлопнули заслонку. Донесся вроде бы слабый крик, но тут же потерялся в неизбежной разноголосице зала, скрипе сидений, шарканье ног.

Слуги начали торопливо подбрасывать в и без того раскаленную докрасна топку сухие березовые поленья. Пламя загудело, заревело с новой силой.

Овид засопел, на бледное и вздрагивающее лицо вернулся нормальный цвет. Но в голосе все еще дрожала ярость, он заговорил со злым нажимом:

– Я вижу, достойный мудрец, что твой юный друг не понимает…

– Молодой ишшо, – ответил Олег. Он аккуратно обкусывал гусиную лапу, бросил ее под стол собакам, выдрал из гуся другую и стал объедать хрустящую коричневую кожу. – Все они молодые… за песнями…

Овид кивнул. Лицо чуть посветлело.

– Вижу, понимаешь. Это я с виду суров с сыном… иначе нельзя, наследника надо растить в суровости, а не в неге!.. Но я дрожу за него каждый раз, когда он ночью встает попить воды: ножку бы не подвернул, не стукнулся бы лбом о дверь… А что уж говорить, когда он, наслушавшись этих певцов, возгорелся жаждой дурацких подвигов, вскочил на коня и поехал искать приключений? У правителя и так много опасностей: надо водить войска на обнаглевших соседей, смирять бунты, доказывать свою отвагу и умение воина в поединках… Но то суровая необходимость, то жизнь, от нее никуда не деться, а это дурь, что… Ну, скажи, зачем ему было драться с тем драконом? Явно же не это крылатое на него напало! Дракону бы коровенку унести, козу или заблудившуюся овцу! Так нет же, побахвалиться подвигом восхотелось!

Скиф сердито сопел, он ненавидел Овида, а Олег, напротив, сочувствующе кивнул:

– Да ты не волнуйся, Овид. Как будто оправдываешься! Я бы их на твоем месте сперва на кол посадил, а уж потом в печь. Или велел бы шкуры снять.

– Да? – спросил Овид с надеждой.

– А шкуры натянул бы на барабаны, – закончил Олег. – И они бы остались довольны… их шкуры по-прежнему поют, их слушают… ха-ха!

– Га-га-га! – рассмеялся Овид. – А ты мудрец!

– Есть такое, – ответил Олег скромно. – Только кому нужна мудрость?

– Это верно, – вздохнул Овид. – А дурням прямо как будто боги помогают…

Мирно и неспешно беседовали, пили и ели наконец Овид, словно только сейчас вспомнив, велел управителю:

– Ты это… выгреби там золу… И кабана туда побольше, чтобы запахом все внутри пропитал.

– Чесноку добавить?

– Добавь, – разрешил Овид. – Можно трав разных. Всяких. Чтоб дух поганый забить начисто.