Текст книги "Принц Алешка"

Кому подвиги и слава – тому вечная борьба

Чика подставляет Алешку. 'Темная' по всем правилам. Наказание. Подвал. Воспоминание о бабушке.

Алексею показалось, что он только прислонил голову к подушке, как тут же его разбудили самым бесцеремонным образом. От резкого удара чем-то мягким и от этого сильным, у него загудело в голове как набатный колокол.

– А ну, подкидыш, вставай, – услышал он сквозь боль, – уже давно подъем и не забудь застелить простыню.

Алешка вскочил, – от его кровати отходил Чика, отбросив подушку в сторону, он посмеивался оттого, что смог найти новый способ пробуждения.

Действительность стремительно заявляла о себе, в детском доме действуют свои законы, если ты опоздал, то сначала получаешь люлей от ребят, а потом и от воспитателей, но иногда и наоборот.

Надо срочно вставать, все рассчитано по минутам, застелить кровать, одеться, умыться и встать в строй.

Посидев несколько секунд, и приходя в себя от удара, он запустил в Чику тапочкой, но тот уже вышел и тапочек стукнулся в закрытую дверь. Вскочив, Алешка начал торопливо застилать постель.

Раз, два, три – простынка натянута. Четыре, пять, шесть – одеяло ровнехонько легло на простынь. Семь, восемь, девять – покрывало сверху, разглажено, край постели – стрелочкой. Десять – подушка, чуть наискосок, заняла свое место. Беглый взгляд, несколько штрихов. Теперь одеваться и к умывальнику. Там уже никого, быстро под воду, зубная щетка торопливо 'пробежалась' по зубам, шум в коридоре усиливается, все уже строятся. Бегом снова в спальню, вытираясь на ходу…

Он бы успел, но когда влетел в спальню, то обмер, даже сердце казалось, перестало биться – его постель была перевернута.

День начинался неудачно, видно у Чики сегодня хорошее настроение.

Придется начинать все сначала, хотя, у него еще брезжила небольшая надежда, что успеет застелить постель и встать в строй.

В коридоре гул уже строящихся ребят стал стихать, а это означало, что проверка начинается. По громкому командному голосу Алешка понял, что дежурила сегодня Меланья Герасимовна, по кличке 'Мегера', самая строгая из преподавателей. Не теряя времени, он бросился к кровати.

Когда воспитательница подходила к концу строя, Алешка уже влетел в коридоре, стараясь незаметно проскользнуть на свое место, хорошо, что он стоял в конце, но ему не везло, воспитательница оказалась на редкость наблюдательной, и она метнула на него всевидящее око.

– Сегодня третья группа будет наказана, – сказала она своим леденящим душу голосом, – из-за опоздания Перепелкина, после завтрака для вас будет устроена внеочередная генеральная уборка, вымыть свой класс, полы, окна, ну и так далее, потом посмотрим, что с вами делать дальше, а сейчас всем марш на зарядку.

Вот влип! – думал Алексей, улавливая гневный шепот вокруг, – теперь точно, 'темной' не миновать.

'Темная', это, когда тебя накрывают одеялом и бьют. Накрывают для того, чтобы ты не видел, кто бьет. Воспитателям это на руку, они не били детей, они просто наказывали их руками тех же ребят. К этому Алешка привык, и другого не знал, это норма жизни, правда он догадывался, что есть иная жизнь, где не наказывают так часто, что 'темной' не существует, но это, скорее всего из области фантазий. Ребята просто получали от старшеклассников каждый день свою порцию синяков и шишек, (правда, одни получали больше, другие меньше), ребята со средней группы 'учили' ребят с младшей, это шло из поколения в поколение, так продолжалось всегда, просто Алешка жалел, что сегодня не прочитает новую книжку, которую взял в детдомовской библиотеке.

Книга для него, все равно, что переход из одной реальности в другую, где, хотя и существует опасность, но там герой всегда побеждает, можно попереживать за него, не боясь последствий, а если становится страшно, то просто взять и закрыть книгу.

После завтрака, когда группу привели в класс, воспитательница раздала ведра, мыло, тряпки, и прежде чем уйти, предупредила: – Вам дается три часа, потом уроки, чтобы все успели сделать до обеда, иначе, после школы будет генеральная уборка территории.

Когда она ушла, нависла гнетущая тишина, девочки предусмотрительно схватив ведра, побежали за водой, ребята, посовещавшись, направились к Алешке.

Тот затравленно оглянулся, решив драться до последнего, ища глазами, чем бы отбиться, но как назло под рукой ничего не оказалось.

– Витек, на шухер, – приказал негромко Митяй.

И началось, сразу несколько старшеклассников оттеснили Алексея к стенке, накинув скатерть. Он отбивался и лягался, как мог. Зажав его в угол, между двумя шкафами, ребята сбили его с ног и 'темная' началась. Алексею удалось сесть, закрыв руками голову и бока. Когда тебя бьют вслепую, важно закрыться так, чтобы не попало по голове и по бокам, надо сгруппироваться, нагнув голову как можно ниже, закрыв ее ладошками, а локтями – бока, потому что если попадут ногой в бок, то полдня потом не сможешь отдышаться. Он закусил нижнюю губу, чтобы не закричать и не заплакать, это считалось слабостью, а это еще страшнее.

Удары сыпались один за другим, слышалось пыхтение и кряканье от усердия, иногда удары становились такими, что ему хотелось взвыть. Неожиданно, серия нескольких ударов по голове и удары ногами оказались настолько сильными, что из глаз брызнули искры, и он потерял сознание. В голове, как-то само собой всплыли образы давно прошедших дней, когда он лежит на земле, из рассеченного лба течет теплая кровь, а надо ним стоит Чика, еще такой же дошкольник, как и он. Чика случайно ударил его палкой и теперь с испугом и любопытством смотрел на свой результат, не пытаясь помочь, потом у Алешки вспыхнули в голове крики испуганной воспитательницы, врач, больница, темнота.

Алексей очнулся оттого, что его вдруг перестали бить, и стало тихо.

Он ждал ударов, но вместо этого почувствовал, как кто-то подошел и сорвал с него скатерть, – над ним стояла Меланья Герасимовна.

Она гневно посмотрела на него сверху вниз.

– Это опять ты?! Теперь еще и отлыниваешь от работы, когда все трудятся! Ну, теперь все! – гневно сказала она, – посидишь в подвале до обеда.

Она схватила паренька за ухо и под насмешки ребят, повела в подвал. Алешка не сопротивлялся, да и сил, честно говоря, не было. Он видел любопытные взгляды ребят, когда его вели по коридору и реплики других воспитателей, которые встречались по пути.

Сырой и темный подвал всегда и во все времена детдома служил местом карцера, туда отводили провинившихся ребят и оставляли на несколько часов. Часть подвала отгорожена под уголь, в другой хранились бочки с квашеной капустой, картошка и всякий ненужный хлам – сломанные стулья, тряпки. Чтобы наказание сделать более суровым, свет выключали и запирали снаружи железным засовом, а чтобы никто не смог открыть наказанного раньше времени, то закрывали дверь и на висячий замок. Сюда, снаружи практически не проникал звук, и казалось, что находишься в каменном мешке.

Воспитательница, открыв железную дверь, втолкнула Алексея в темноту.

– Посиди здесь 'подкидыш', – проворчала она негромко, – может быть, поумнеешь, – и защелкнула засов.

Парнишка нащупал в темноте кучу тряпья в углу подвала и упал на него лицом вниз. Все тело болело от ударов, особенно ухо, за которое вела его Мегера. Он потрогал больное место и ощутил острую боль. В голове у Алексея еще вертелись ее последние слова. Почему-то эта кличка прилипла только к нему, хотя здесь половина ребят подкидышей, отказников и просто тех, у кого родителей лишили родительских прав.

Алешка знал, из рассказов ребят, что детдомовцев считали изгоями и даже слышал, что, таких как они надо топить как щенков пока еще маленькие, что они не нужны и воспитатели сильно не церемонились. Они не любили своих подопечных, да и с чего любить-то? Они изводили воспитателей, а те терпели или отвечали им тем же. Многие, не выдержав, увольнялись.

Алешка вспомнил, Меланью Герасимовну, когда их привезли из дошкольного детдома, приветливую, с приятной улыбкой, она недавно поступила на работу, и ребята были очарованны ее добротой. Потом, постепенно, год за годом она превратилась в Мегеру, а ребята, в свою очередь превращались в шалопаев, перенимая жаргон и обычаи идущих с начала века, от первых поселенцев, бывших беспризорников.

Трудно, очень трудно было остаться здесь самим собой.

Злость исчезла, просто какая-то апатия охватила Алешку.

'Вот возьму и перережу себе вены на руке – думал он, придет Мегера за мной и увидит, что лежу в луже крови, холодный, с застывшей улыбкой, то-то кутерьма поднимется. Наверное, сто раз пожалеет, что тащила за ухо'.

Он попробовал представить себе эту картину, но Мегера почему-то в его фантазиях не раскаивалась, а злорадно ухмылялась.

Нет, не буду резаться, не доставлю ей такого удовольствия.

Алешке вспомнился единственный случай, когда его пожалели, было это еще в дошкольном детдоме.

Как-то ночью у него разболелась нога и он, обхватив ее руками, тихо 'скулил'. Он уже тогда научился скрывать от других свою боль, чтобы никого не тревожить. Алешка не хотел, чтобы его жалели, от этого становилось еще горше, и слезы непроизвольно появлялись у него на глазах.

Ночная дежурная, старая женщина, 'бабушка' – как все ее любовно называли, встревожено, подошла к нему и, поняв в чем дело, стала растирать его ногу и, обернув теплым полотенцем, накрыла одеялом. Боль постепенно проходила. 'Бабушка' присела рядом, поглаживая мальчика по голове. Ему вдруг стало так хорошо, как будто и не существовало детского дома, не ежедневной борьбы за 'существование' и только тогда, впервые он понял, что на свете есть доброта, что есть человек, которому ты не безразличен, пусть это мечта, но ему очень хотелось в это верить.

Она рассказала сказку о прекрасном принце, о добрых феях и злых волшебниках и Алеша почувствовал, как через ее руку, в него вливалась какая-то сила.

Бабушка стала ему как родная, приносила подарки, и как-то раз, даже взяла к себе домой. Для него это стало как открытие Волшебной страны из сказки. Он увидел другой мир, скрытый от детдомовских ребят, эти толпы куда-то спешащих людей, машины, и главное нет глухого высокого забора отгораживающего ото всех.

Алеша вдруг впервые понял, что существует другой мир. В этом мире у каждого есть свой дом, свои родители, которые могут приласкать в тяжелую минуту, пожалеть.

С изумлением он познавал этот мир, понимая, что с этого момента для него закончилась та, прошлая жизнь, где все было так ясно, что теперь будет мечтать только о нем, что ему не поверят ребята, с которыми жил, когда он будет рассказывать об этом рае.

Несколько дней после этого Алешка ходил как потерянный, не зная как сказать бабушке о своей мечте.

Как-то вечером она принесла ему кулек конфет и книжку 'Принц Алекс'.

– Когда научишься читать, то книжка тебе очень пригодится, – сказала она.

Мальчик взял книгу и сидя у нее на коленях, робко приступил к разговору о том, чтобы она взяла его к себе домой.

– Я бы с удовольствием забрала тебя, – сказала она с грустью, – и думала об этом, но я уже старая и по закону мне не отдадут тебя.

– Но ведь кто-то должен ухаживать за тобой, когда ты не сможешь ходить? – он пытался вложить в слова всю свою душу, понимая, что может быть от этого зависит его будущая жизнь, – а я бы помогал тебе, кормил бы с ложечки…

– Ласковый мой! – она погладила мальчика по голове, – да если бы мне и разрешили взять тебя, у меня и сейчас бы не хватило средств, чтобы одеть, обуть и прокормить, зарплата у меня маленькая, что даже и самой не хватает, а здесь тебя кормят, одевают…

– Я не могу здесь жить, я лучше умру, – Алешка попытался сдержать слезы на глазах.

Бабушка погладила его: – Я знаю, трудно здесь выжить, но это лучше чем голодать и жить в подвалах. Ты просто потерпи до конца школы, найди друзей, а если не найдешь их, придумай их сам, советуйся с ними, фантазируй, мечтай, это тебе поможет выжить.

Лучше бы Алешка не знал, что есть на свете Волшебная страна за стенами детдома, может быть он, как и другие, не знавшие родительской ласки, был бы по-своему счастлив.

Алексей не смирился с мыслью о потерянном рае, как-то раз, уже в другом детском доме, еще первоклашкой, когда его сильно избили, он перелез через забор и, вспоминая заветную дорогу, стал искать пятиэтажку, в котором жила его бабушка.

Вспоминал, как они шли мимо огромного памятника, мимо больших деревьев в парке, потом переходили дорогу и, пройдя двор, входили во вторую пятиэтажку.

Плохо то, что дошкольный детский дом находился на другом конце города. Алеша помнил, как они ехали на автобусе, с двумя пересадками. Номера автобусов он не знал, только помнил направление.

Мальчик смутно представлял, где живет бабушка. Сначала он должен был найти дошкольный детский дом, а оттуда он найдет и дом бабушки.

Алешка долго не решался сесть в автобус, который шел в нужную сторону. Когда подошел третий по счету автобус его 'затащила' толпа.

Через три остановки его ссадил кондуктор, и ему пришлось идти пешком.

Алешка боялся милиционеров и когда видел их, обходил улицу дворами. Он знал, что если будут искать, то первыми его найдут именно они. Иногда приходилось обходить целые кварталы, что очень удлиняло его путь.

На одном из перекрестков, он свернул, как ему показалось, в нужную сторону и понял свою ошибку только тогда, когда очутился на конечной остановке незнакомого района, пришлось возвращаться.

Хотелось есть. Еды было полно вокруг, но за нее нужно платить.

Алешка нащупал в кармане краюху хлеба и отломил небольшой кусочек. Хлеб он всегда носил с собой, и сейчас он очень пригодился. Чтобы хватило подольше, мальчик отщипывал понемногу.

Вот и мост, разделяющий районы 'Старого Города' и 'Нового', теперь Алешка знал, что идет по правильному пути.

От шума машин у него немного разболелась голова, поэтому он снова пропустил нужный поворот. На этот раз он с трудом нашел обратную дорогу, потому что хотел срезать путь. Подходило время обеда, а Алешка прошел только половину пути. Постепенно распутывая 'клубок' улиц и перекрестков, мальчик вышел к знакомому кинотеатру. Он воспрянул духом. В этот кинотеатр их часто водили на фильмы, и отсюда он знал дорогу до детского дома. Вон там, за поворотом, появится знакомый глухой забор… Забора не было, не было даже дома, только развалины.

Алешка растерянно бродил по кучам мусора и кирпичей. Как все это было давно… или недавно, полтора года назад. Вот здесь он уже помнил первые моменты жизни, здесь была спальня, но почему-то маленькая? В то время, она была огромная. Он как будто услышал смех и крики из прошлого, он увидел мальчишек, кидающихся подушками и тапочками. Алешка бродил по развалинам, а вот здесь были качели, здесь песочница. Алешка подошел к краю оврага. Сейчас он был неглубокий, а тогда, когда увидел его в первый раз, он был огромен. Далеко внизу журчал ручей. Ребята рассказывали что там, внизу водятся страшные чудища, которые уносят детей в свои логова, поэтому никто и никогда не спускался вниз, и если что-то туда падало, то его никто не мог достать.

Именно здесь Алешка впервые преодолел свой страх. Это получилось случайно. Всем на праздник подарили игрушки, ему достался планер, многие из ребят завидовали, предлагая обменять свои игрушки на его самолетик.

Лучше бы Алешка не играл рядом с оврагом. Планер взлетел и заскользил на воздушных потоках, приземлившись в кустах, на другом краю оврага. Чтобы достать его, нужно спуститься вниз, перейти через ручей и снова подняться наверх, по крутому осыпающемуся склону. Кто-то из группы попытался спуститься, но поскользнулся и решил не испытывать судьбу. Алешка остался один, все ушли на обед, а он не захотел, там, на другой стороне алели крылья его самолетика.

Алешка стоял на краю, раздираемый желанием убежать домой, страхом страшных чудовищ внизу и желанием достать самолетик.

Если бы не поддался под ним грунт, он бы не решился. Алешка заскользил по мокрой глине и очутился внизу. Хорошо, что кусты были без колючек. Склон круто уходил вверх, на нем держался только куст, на котором и застрял самолетик. Скользя и обдираясь о камни, парнишка с трудом добрался до куста и осторожно освободил свою игрушку из плена. Наверху залаяла собака. Послышался сердитый голос мужчины. Алешка развернулся, стараясь не поскользнуться на осыпи, прижимая самолетик к груди. Он был счастлив. Солнце слепило глаза. Там, на противоположной стороне был его дом. Мальчик вздохнул, закрыв на секунду глаза, как он хотел взлететь и очутиться на противоположной стороне. Он шагнул вперед и снова заскользил вниз. Наверху послышался крик, и приближающийся лай, но Алешка уже был внизу. Чуть не потеряв сандалии в грязи ручья, мальчишка рванулся на противоположный склон, главное не сломать самолетик и не упасть. Запыхавшись, он выбрался наверх, весь измазанный грязью и порванной рубахой. Прежде чем побежать домой, он обернулся, на другом склоне мужчина, из-под ладони, закрываясь от солнца, смотрел в его сторону. Алешка показал ему язык и побежал домой.

Он рассказал ребятам про свой «подвиг», но никто ему не поверил, и подняли его на смех. Алешка попытался доказать, что никто не помогал, но ему не верили. Он попытался доказать, но во второй раз он так и не решился лезть в овраг.

Алешка вернулся на дорогу, теперь он найдет бабушку, отсюда он хорошо помнил дорогу.

Мучительно хотелось пить. Эта часть города была из одноэтажных домиков, с палисадниками и клумбами. Алешке повезло, что на улице еще остались колонки с водой. Надо было нажать на рычаг и вода пойдет, но восьмилетнему Алешке никак не удавалось нажать рычаг, чтобы вода полилась. Он навалился животом на ручку и вода хлынула, ударяясь струей о землю. Алешка протянул руку под струю и, набрав в ладонь, стал торопливо пить.

Еще несколько часов он потратил на дорогу к дому бабушки, потому что снова сбился с пути. Наверное, ему кто-то помогал, иначе он так бы и проплутал до конца дня. Постепенно, 'распутав клубок' городских улиц, он очутился у знакомой двери, на косяке которой была приклеена белая бумажка с печатью. Алешка еще плохо умел читать корявые подчерки и поэтому смог разобрать только несколько слов – 'ЖЭК' и 'звонить родственникам' Кнопка звонка находилась так высоко, что он не мог до нее дотянуться. Алеша робко постучался, понимая, что этот стук вряд ли кто-нибудь услышит. Подождав несколько минут, он занес руку для следующего удара, но так и не решился постучать, понимая, какие проблемы принесет с собой.

'Но я буду ухаживать за ней' – уговаривал он себя, но тут же находил противоположный довод, – 'у нее мало денег, и она не сможет тебя прокормить' – но тот, другой, настаивал на своем, – 'я сам буду работать, прокормлю ее и себя'.

Алешка долго просидел на лестнице, борясь с самим с собой, не решаясь громко постучать в заветную дверь, пока его не выгнали на улицу.

До детского дома он добрел, когда было уже темно. Он устал настолько, что ему уже было все равно, что ему говорили рассерженные воспитатели. Его накормили, и он замертво тут же свалился в глубокий сон, как только его голова коснулась подушки.

Алешку бы наказали, если бы он не заболел на следующий день. Его не забрали в больницу, а положили в комнату для больных, там было три койки, но он лежал там один. Раньше его поддерживало то, что он мог сбежать к бабушке, но и этой иллюзии теперь у него не стало. Алешка замкнулся в себе, разговаривая теперь только с Колькой.