Текст книги "Моя Латинская Америка. Заметки бывшего торгпреда"

Рис. 4. Э.М. Смехов и Галя

Много хороших часов и минут провели мы с Эдуардом Михайловичем и его семьей в Перу, встречались и потом, приезжали к нему на нашем «жигуленке»-21011 в Ригу, где он жил. Даже совершили с Галей летом 1986 года при его содействии незабываемое 2-дневное путешествие на байдарке по реке Гауя с ночевкой в палатке на реке. Позднее, когда я работал в Институте Латинской Америки, я, зная, что он на досуге занимается изготовлением на продажу моделей знаменитых своей историей парусных судов, предложил ему проект размещения у него заказов на такие модели от крупных российских компаний и банков, с которыми Институт имел деловые контакты. Но однажды серым мартовским днем 2005 года мне позвонила из Риги Жанна и сказала, что он скоропостижно скончался во время коронарографии, которую ему делали в одной из рижских поликлиник… Хоронили Эдуарда Михайловича с воинскими почестями и гимном бывшего СССР.

Оглядываясь теперь на свой первый опыт длительной работы за рубежом, хочу отметить, что строки из стихотворения «Родина» Евгения Евтушенко «Когда ты за границею, когда ты под обстрелом взглядов и вопросов, то за тобой уральская гряда и спасский звон и отблеск волжских плесов» я все же и несмотря ни на что тогда действительно воспринимал как важнейшее партийное задание… Между прочим, это предполагало, и я это понимал буквально, что и зарплату тебе за рубежом платят высокую (моя была 840 долл.) для того, чтобы ты соответствовал уровню возможностей, которые могут позволить себе граждане страны пребывания, с которыми ты встречаешься по делам и по другим поводам. А дел и поводов для таких контактов у тебя должно быть достаточно для достижения поставленных перед тобой задач. Хорошо, что Галя тоже так считала… «Не суди других и сам судим не будешь», – говорит библейская пословица. Не сужу, всякое у людей бывает, многие и тогда рассматривали работу за границей исключительно для накопления как можно больше валюты, но у нас получалось иначе. Денег на «жигуленок» за четыре года все-таки собрать удалось благодаря тому, что советская власть платила только половину зарплаты в местной валюте (в пересчете с долларовой), а вторую половину вручала в форме сертификатов, потратить которые можно было только на Родине в валютных магазинах «Березка».

Неправда, что все сотрудники в наших посольствах не выпускались погулять, что КГБ на все якобы выдавал разрешения… Разумеется, уведомительный порядок и журнальные записи были. Руководство миссии ГКЭС нам доверяло, и мы с Галей познавали Перу и перуанцев не только на сувенирных базарах, в командировках по стране и на официальных приемах. Галя упорно учила испанский, на это выделялись деньги: еженедельно к ней приходил перуанец-коммунист Видаль Виллануэва, у которого однажды мы были в гостях, в его довольно скромном, если не сказать бедном домике на окраине Лимы. Он тогда специально приготовил для нас традиционный перуанский обед с жареной перуанской то ли морской свинкой, то ли крысой – куем, главным источником мясного белка для индейцев перуанских Анд. По вкусу мясо куя напоминает кроличье, и если бы не вызывающе торчащие коготки на лапках… Мы понимали ситуацию и мужественно съели почти всего куя, запивая это пивом. Хозяин был доволен.

В Перу мы впервые в жизни увидели корриду – поединки торрерос с быком. Зрелище это в Перу привозное – из Испании. Когда там уже поздняя осень, а в Южной Америке начинается весна, то начинаются гастроли испанских тореро по Южной Америке и в Мексике. Мы были на корриде дважды. Тех, кому не нравится это зрелище, которым жалко быка, спрошу: а артиста, тореро, который спокойно и смело, не подавая виду, что страшно, играет с ним до того последнего удара шпагой точно под мозжечок, его вам не жалко? А вы знаете, что в школу тореро идут учиться люди из самых бедных слоев общества? Что, пока он станет тореро, он много раз будет рисковать своей жизнью? Почитайте роман Бласко Ибаньеса «Кровь и песок». Несмотря на то что роман этот мы прочитали, первое наше посещение этого зрелища было все же в значительной мере ознакомительным. Я то и дело, не стесняясь, обращался к сидящим с нами рядом, выше и ниже на скамьях арены перуанцам и перуанкам с вопросами. Они охотно отвечали. Когда все кончилось и мы уходили, оказалось, что эти вопросы-ответы не прошли бесследно: наши соседи сказали, что есть обычай – запомнить ряд и номер места, где мы сидели, и заранее попросить в кассе при покупке входных билетов на следующую корриду те же места, чтобы «опять нам встретиться», сказали они… Не знаю, так ли это в Испании, но в Перу было так.

И мы так и сделали. И не пожалели. Смотрели корриду коллективом. А эта наша следующая коррида была с участием знаменитого тореро Паломо Линареса… И на ней мы вместе с большинством зрителей простили быка. Да, да! Мы все. После того как Линарес блестяще отработал с быком, который в отличие от предыдущих был гораздо изобретательнее, умнее, где-то и опаснее, он, спокойно повернувшись к быку спиной поклонился главной трибуне, где сидели представители высшего перуанского общества и жестом спросил: «Ну что, будем его убивать или нет?» И вдруг, не кто-то из этих высоких гостей-зрителей, а зрители из других рядов опередили перуанскую знать – начали вынимать из карманов белые платки, то тут, то там, и поднимать их вверх над головами. На трибунах все больше белело… И когда вслед этим знакам из «королевской» ложи на барьер был положен белоснежный, довольно большой платок, весь стадион взревел, и белых платков (откуда они взялись?) умножилось невероятно… За неимением платка я махал белым листиком программы корриды. А стадион ревел и радовался. Бык выиграл схватку со смертью. Это был его последний выход на арену. Он доживет свой век спокойно. Перуанцы уходили со стадиона радостные, удовлетворенные, довольные собой. А мы вспомнили древнеримское: «Хлеба и зрелищ»…

Мы покупали и туры по стране (так узнали Куско и Мачу-Пикчу, Амазонку и ее знаменитый порт Икитос), тратились на билеты в театры и членство в загородном клубе в горах «Эль-Боске», а еще встречали, возили, делились своими впечатлениями о стране и угощали перуанским знаменитым себиче[1]1
  Себиче готовят из сырой рыбы, заливаемой соком лайма.


[Закрыть] и виноградной водкой писко многочисленных командировочных. Не с пустыми руками ходили в гости к партнерам и друзьям перуанцам. Тем более что к себе домой (а жили мы в помещении миссии) мы их позвать не могли… Детей возраста старше десяти лет за рубеж с родителями отпускали неохотно и очень редко, но нам все же разрешили выехать в Перу с дочерью Аней на полтора года. Она быстро начала понимать испанский, после двух месяцев упорных занятий в частной школе неплохо освоила гитару и научилась хорошо плавать в другой, находившейся неподалеку от миссии частной школе плавания. Там она познакомилась со своей сверстницей перуанкой, оказавшейся дочерью того самого моего источника – сотрудника министерства экономики и финансов и его русской жены, ставших потом надолго нашими добрыми друзьями.

А вернувшись на Родину, она успешно закончила школу с изучением испанского языка, а потом, окончив переводческий факультет Института иностранных языков им. Мориса Тореза, стала переводчицей, работала в Институте, «Интуристе», на одной из иностранных фирм, да и теперь продолжает преподавать испанский, несмотря на тяжелую почечную болезнь, неожиданно атаковавшую ее десять лет назад.

В Перу среди много другого мне запомнилось одно мое публичное выступление перед перуанской аудиторией, состоявшей из предпринимателей, объединенных в ассоциацию мелкого и среднего бизнеса, на тему о повышении эффективности социалистического планового хозяйства путем внедрения рыночных механизмов в отношениях между субъектами хозяйственной деятельности в рамках так называемой косыгинской реформы народного хозяйства. Вот когда я оказался действительно под обстрелом взглядов и вопросов, с которыми справлялся с трудом. Видимо, чуяли перуанские мелкие и средние предприниматели, уже нахлебавшиеся «свободного рынка» и диктата местных и иностранных олигархов, что-то неладное в этой затевавшейся еще тогда реформе нашего планового хозяйства. Летом 1981-го, после того знакового для меня подписания соглашения о консорциуме, я был назначен заместителем главы миссии ГКЭС вместо ранее недолго поработавшего здесь на этой должности Л.И. Архипова, сына первого заместителя председателя правительства СССР И.В. Архипова. Леонид в Перу в основном изучал испанский язык, что пригодилось ему, однако, только тогда, когда уже в новой России он поехал уже главой нашего торгового представительства в Боливию. Вслед моему назначению заместителем главы миссии ГКЭС последовал неожиданный приезд в командировку в Перу начальника отдела Африки и Латинской Америки Комитета Р.Г. Томберга. Мы с Галей близко познакомились с Ромуальдом Гугоновичем и его супругой еще до начала нашей загранкомандировки. Я тогда работал в руководимом им отделе ГКЭС, он, как руководитель, требовательный на службе, но демократичный и простой в общении вне ее, часто общался по-домашнему со всеми сотрудниками отдела, во всяком случае с многими из нас. Бывали и мы у него дома или за городом, на природе. Как говорят, дружили домами. Радушно мы встретили его и в Лиме. Однако этот его приезд и наш с ним памятный обед в местечке Чанкай с великолепным перуанским себиче в ресторане, зависшем на песчаном мысе над Тихим океаном, оказался необычным. Я и сейчас не помню официальной цели его тогдашнего приезда к нам, но который неожиданно оказался для меня судьбоносным.

Забегая назад, скажу, что шеф нашей экономической миссии в Перу, бывший достойный и даже заслуженный строитель московских Черёмушек, в общем-то добрый человек, оказался, к сожалению, алкоголиком, которые, как правило, таковыми себя не считают и тщательно скрывают это от посторонних. Он и поселил нас рядом с собой, прямо в миссии, чтобы использовать в случае необходимости Галю как врача, содействовал ее оформлению врачом медпункта посольства. Но шила в мешке не утаишь. Очень скоро всем вокруг в аппарате миссии стала известна «болезнь» шефа и наше недвусмысленное положение при нем, да еще теперь в качестве его заместителя. И не я, а Галя страдала от этого больше всего… Ей, уважаемому в Москве врачу 4-го управления Минздрава (в просторечии «Кремлёвки»), приходилось не раз вытаскивать шефа из запоя, выслушивать его пьяные фантазии, закрывать на многое глаза и, самое главное, прятать от других факт деградации руководителя одной из ответственных загранслужб страны… Она и так, в сущности, из-за моей карьеры пожертвовала своей, стала как бы моим необходимым приложением. И в этом ресторане над морем, на простые, хотя, возможно, и провокационные слова нашего шнфа «А хорошо же вам как тут, ребята» – Галя вдруг ответила, глядя ему, как она умеет, прямо в глаза: «А чего же тут хорошего? С алкоголиком-шефом?!» Ну и подробности… Правда и ничего, кроме правды… Мне, разумеется, оставалось только подтвердить эту правду. Но это признание имело для меня потом неприятные последствия.

Поздней осенью 1981 года, после моего назначения, отмеченного «ольмосовским взлетом», в моей работе начались трудности. Подписанное мной по поручению ВО «Проммашэкспорт» в отсутствие в Лиме его представителя незначительное по объему (около 0,5 млн долл.) дополнение к контракту на поставку запчастей и оборудования для рыбопромышленного комплекса в г. Пайта вдруг подверглось тщательному изучению в юридической службе ГКЭС. Там нашли факты несогласования некоторых ценовых позиций с внутренними ценами, и мне был объявлен выговор «за недостаточную проработку конкурентных материалов при согласовании контрактных цен с перуанцами».

Дальше выплыли вдруг мои якобы несогласованные контакты в министерстве экономики (тот самый наш друг), невинный анекдот про Брежнева, рассказанный мной в слишком широком кругу: «Вчера Леонид Ильич в Кремле принял французского посла за японского», выговор по «профсоюзной» (читай партийной) линии, ну и пошло-поехало… Я оказался в молчаливой изоляции от руководства и большинства других работников миссии.

Галя всего этого не выдерживала, и мы решили, что ей лучше уехать, тем более в этом остро нуждались уже тогда вернувшаяся в Москву для учебы Аня и вышедшая замуж старшая дочь Катя.

Оставленный вместо шефа, уехавшего в отпуск, руководителем миссии заместитель по линии ГИУ (военных поставок) полковник А.В. мог бы, наверное, и отправить меня досрочно, если бы не были нужны мои профессиональные навыки и накопленные материалы для написания годовых отчетов, в том числе нужных разделов в отчет посольства и кое-каких других ведомств. Да и потом, было еще неизвестно, чья возьмет: могучий покровитель заслуженного строителя московских Черёмушек заместитель министра по кадрам или логика руководителя отдела. Первое перевесило. Шеф вернулся из отпуска, и я окончательно был изолирован от коллектива самой формой его отношения ко мне и десятками других деталей и приемов, которые за рубежом в таких случаях действуют больнее, чем где-либо. Хорошо, что у меня были все-таки еще и дела, были книги, музыка… Фильмы… И еще: среди тех, кто жил и работал тогда в Перу, были мои друзья – корреспондент ТАСС Виктор Глоба и его жена Алла, Гарри Ерофицкий, работавший в Перу по линии ЮНИДО, заместитель представителя, не предавшие меня дипломаты из посольства Юра Королев и Николай Беспалов, специалисты, работавшие по «Ольмосу», – Александр Николаевич Марков и Анатолий Маркович Сойфер и некоторые другие, которые уважали меня и поддержали меня просто тем, что я мог встречаться с ними свободно, как и прежде. Да и был еще и тот самый перуанский друг Карлос Р., связи с которым меня подвели, его жена Роза и дети, его друзья-перуанцы и их в основном русские жены.

В марте же 1983-го после соответствующей подготовки меня окончательно проработали на заседании объединенного «профкома» в посольстве, поставили «черную метку» невыездного в закрытой для меня характеристике и в сопровождении одного весьма «ближнего друга» внимательно сопроводили и посадили в самолет «Аэрофлота» прямого рейса Лима – Москва.

Помню, как тепло беседовал со мной вечером перед моим вылетом из Лимы наш посол в Перу Леонид Филиппович Кузьмин. Он благодарил меня и за мои результаты в работе, и за прекрасные лекции об экономике и жизни Перу на посольских информационных пятницах перед показом фильмов в кинозале посольства. Выражал уверенность, что мои способности обязательно оценят в Министерстве, не забыл упомянуть и о прекрасной моей супруге, замечательном человеке и специалисте-враче, и о способной дочери, овладевшей здесь испанским. Одним словом, великолепно выполнил свои дипломатические обязанности – приободрить меня после жесткого партийного наказания, чтобы не допустить, «не дай бог, по головке за это не погладят», моего «шага не в ту сторону» в одном из транзитных аэропортов на маршруте в Шереметьево безотказного Ил-62. А ведь именно он, а не кто другой, подписал подготовленную другим серьезным человеком из конторы мою закрытую кадровую характеристику по итогам работы в Перу, где среди прочих была и такая запись: «Доброжелательный до неразборчивости».

Как бы то ни было, но я летел домой действительно приободренный этой прощальной беседой с послом. А при первой же посадке в аэропорту Гандер в Канаде после долгого ожидания дозаправки авиационным керосином нашего транжирящего горючку Ил-62, и после громкого объявления дикторшей с украинским акцентом: «Объявляется посадка на самолет “Аэрофлота”, следующего рейсом в Москву. Пройдите к ихнему (так и сказала) самолету» – я бодро пошел именно к трапу самолета, а не куда-либо налево… На следующий день после моего приезда мама выбежала мне навстречу на лестничную площадку их с отцом квартирки, маленькая, худая после онкологической операции, сквозь слезы хлопала меня по спине и говорила: «Ну, ничего, без работы у нас ведь не останешься, таксистом, например, будешь…» Оптимистка. Меня взяли все же на работу в ГКЭС, с понижением в должности, но взяли…

* * *

А в 1985-м началась перестройка с известными нам всем потом последствиями, создававшими новые возможности и оценки. И вскоре благодаря моей инициативе, помощи моего студенческого товарища Серëжи Матвеева, занимавшего не самую незаметную должность в МПС СССР, а еще и, самое важное пожалуй, решающей поддержке одного из пациентов Гали, работавшей снова в «Кремлёвке», в конце 1987-го меня выпустили-таки на Кубу в составе советской делегации на 27-й Панамериканский конгресс железных дорог. Так что, хоть и шла тогда уже вовсю перестройка, вырваться из черного списка невыездных в эту командировку мне, «доброжелательному до неразборчивости», все равно было непросто. И опять пригодилось и мое первое «железнодорожное» образование, и тема диплома в Академии, и студенческий друг в МПС, и не только…

В связи с этой командировкой на Кубу хочу еще раз затронуть тему склонности к алкоголю многих наших соотечественников, в том числе и высокопоставленных, за рубежом и в зарубежных поездках. Не раз был свидетелем того, как это пагубно сказывалось на наших отношениях с латиноамериканскими партнерами по бизнесу, культура которых в этом отношении, как правило, выше. В Латинской Америке вообще, так же как в США, и курят значительно меньше, чем у нас и в Европе. В связи с этим вспоминаю случай, когда доктора Анатолия Марковича Сойфера, нашего крупного специалиста-гидрогеолога, хорошо владеющего испанским языком, не взяли на работу в университет Коста-Рики на должность профессора, только за то, что он позволил себе вдруг закурить по привычке на пробной лекции прямо перед студентами в аудитории. Впрочем, может быть, нашли, к чему придраться. Как знать?.. А вот тот случай, произошедший со мной в моей первой после «черной метки» зарубежной поездке, в той самой упомянутой выше командировке на Кубу.

Главой нашей делегации на латиноамериканский железнодорожный Конгресс был тогда назначен один из заместителей министра МПС, занимавшийся внешними связями. Как только наш Ил-62 взмыл в воздух из аэропорта Шереметьево и пассажирам бизнес-класса было предложено пить и есть, мой шеф, очень дружелюбно и уважительно настроенный ко мне человек, с которым я хорошо познакомился при нашей с ним подготовке в МПС к Конгрессу, начал возлияния за успех нашего предприятия. Закусывал он, однако, меньше меня… На стоянке в Шэнноне горячий ирландский кофе с виски шел у него уже без закуски. И хотя мне не удалось совсем избежать этого коварного напитка, я в отличие от него обильно заедал его пирожными. Весь полет до Гаваны это наше соревнование с питьем и закусками продолжалось, я держался до последнего, но для моего шефа оно закончилось его буквальным падением в объятия встречавшего делегацию нашего советника-посланника в Республике Куба. Это падение было замечено кубинцами, что было с ним потом, я не знаю, помню только, что меня, на всякий случай видимо, хорошо поддержали… и встречавший меня мой товарищ по Академии Гена Косарецкий, работавший тогда в нашем торгпредстве на Кубе – будущий торгпред РФ в Бразилии в 1998–2004 гг., и моя дочь Аня, тогда студентка МГПИИЯ им М. Тореза, проходившая (так совпало!) тогда на Кубе свою преддипломную языковую практику. И я незаметно проскользнул вместе с Геной и Аней в торгпредский «жигуленок».

На следующее утро в гостиницу ко мне пришли люди из посольства, сообщили, что мой шеф по телеграмме из Москвы отстранен от работы на Конгрессе и что мне придется заменить его. Мол, текст доклада написан вами, вы включены в состав делегации в качестве эксперта, и посему выступать на Конгрессе придется вам… Что я и выполнил. Мое имя попало в кубинские газеты, в телеграмму-отчет посольства о Конгрессе и участии в нем МПС и ГКЭС СССР. И мне, ставшему вдруг формальным главой советской делегации, даже представился случай коснуться своим бокалом шампанского с бокалом в руке Фиделя… Помню, как я был расстроен при этом тем, что Фидель не сказал мне ни слова и тут же отошел от меня. «Не его уровень», – тогда подумал я. А сейчас понимаю, что на дворе уже шел 1987 год, он наверняка уже сознавал, к чему приведет наша перестройка в области советско-кубинских отношений, и был я для него не только мелкой сошкой, но и одним из жалких и мелких предателей дела социализма… И вряд ли ему было по душе участие советских в Панамериканском конгрессе, ведь модернизированная железная дорога была кубинская, и сами кубинцы могли бы с гордостью сами рассказать об этой модернизации коллегам-латиноамериканцам. Зачем мы были там?

Жаль, что мне не довелось присутствовать при открытии в Москве в начале декабря 2022 года памятника Фиделю Кастро, установленному неподалеку от ул. Куусинена, где я живу сейчас. Пока единственного в мире. Фидель, правда, в завещании запретил ставить себе памятники на территории Кубы, где бы то ни было. Похоронен он в Сантьяго-де-Куба рядом с могилой его матери.

Я благодарен судьбе, что на Кубе, или, как правильнее, в Республике Куба, мне довелось бывать не раз: на преддипломной практике, транзитом в командировках в страны региона и потом в период работы в Панаме. Всякий раз поражало, и с годами все больше, это удивительное сочетание бедности и достоинства народа этой страны. Основой выработки такого чувства достоинства кубинцев и кубинок, конечно, является их воспитание в системе государственного образования, качество этого образования и довольно грамотной пропаганды в СМИ.

Постепенный и пока управляемый там компартией транзит к многоукладной экономике, призванной улучшить за счет разрешения частной предпринимательской деятельности материальное обеспечение всех слоев населения, в значительной мере обязан своей постепенностью и взвешенным подходом не только руководству компартии, но и расчету на терпение народа, получающего образование и медпомощь абсолютно бесплатно, включая учебники, для поддержания этого долготерпения и, самое главное, ощущения своей уникальности уже почти 70-летнего существования как единственного социалистического государства в Латинской Америке. Отсюда и это терпение, и уважение к власти, которую иначе как диктаторской или авторитарной все же назвать трудно, но которая, тут надо согласиться, унижая народ материально, с другой стороны не развратила его безудержным потреблением и продолжает свою воспитательную и образовательную работу, настойчиво навязывая кубинцам другие не материальные, но духовные и интеллектуальные ценности.

Рис. 5. Памятник Фиделю Кастро на площади его имени в районе Песчаных улиц в Москве

Это терпение неунывающих кубинцев на бытовом уровне проявляется в самых разных формах. Я помню, как в период практики, когда Советский Союз включил Кубу в систему рублевых расчетов и покупал кубинский сахар-сырец практически в обмен на нефть, нефтепродукты и потоки продовольственных, готовых к употреблению товаров и когда на улицах Гаваны можно было увидеть выброшенные батоны белого хлеба, один из кубинцев в министерстве транспорта говорил мне, что «такое вредно для народа», что, «видимо, Фидель еще не прочитал ленинские труды о НЭПе, говорят, он только 14-й том сочинений читает, но ничего, скоро прочтет…»

В Республике Куба с незапамятных времен работало представительство когда-то государственной внешнеторговой организации «Внешпосылторг». Оно и сейчас продолжает там работать как филиал этой компании под кубинской юрисдикцией, как иностранная компания. С руководителями этой компанией Лидией Бутриной и ее мужем Тарасом я установил, работая потом в Панаме, и деловые, и дружеские отношения. С ними и с крупным панамским предпринимателем, «цыплячьим королем» Артуро Дональдо Мело мы вели переговоры о поставках на Кубу из Панамы мороженых кур бройлеров с возможностью расширения номенклатуры продовольственных товаров для нуждающейся в этом Кубы. Причем поставки, если бы они начались, поступали бы из свободной зоны Колон Панамы на склад российского представительства «Внешпосылторга» в аналогичной беспошлинной торговой зоне в Гаване. Не тут-то было! Переговоры неожиданно были прерваны панамцами. Не знаю, как, но г-н Мело в откровенном разговоре со мной через много лет, когда он приезжал в Россию в 2006 году по приглашению «ИЛА Консалтинг» и при содействии посла Панамы в России д-ра Аугусто Фабрега, сказал, что это ему запретили делать американцы, ссылаясь на поправки к очередному пакету санкций против Кубы. Думаю, г-н Мело получил отказ после того, как сам решил спросить в американском посольстве в Панаме о возможности такого экспорта из одной свободной торговой зоны в другую.

Благодаря контактам с Лидией и Тарасом мы с Галей узнавали Кубу и как туристический рай с ее знаменитым отелем «Варадеро», расположенном на берегу Карибского архипелага Атлантики, где как бы в продолжение этого курорта в сторону Гаваны есть и не менее знаменитый, открытый всегда и для всех пляж Санта-Мария. Принимали мы их и в Панаме, где содействовали открытию магазина, а точнее киоска кубинских товаров в одной из панамских гостиниц. Всякий раз, когда я прилетал в Гавану и для этого было время, я пользовался гостеприимством Лидии Петровны и Тараса, бывал на пляже Санта-Мария, где у них была своя кабанья – домик для гостей, бегал для своих тренировок по чуть кусачему крупнозернистому песку пляжа Санта-Мария. Однажды встретился там и поговорил с персоналом работавшего там реабилитационного пансионата для детей из Украины и Белоруссии, пострадавших от катастрофы на Чернобыльской АЭС. А пляж Санта-Мария знаменит еще и тем, что именно по нему несколько лет любил гулять со своей собакой колли обитавший неподалеку от пляжа в последние годы на Кубе и похороненный потом на Гаванском военном кладбище агент КГБ, Герой Советского Союза, убивший ледорубом Льва Троцкого испанец Рамон Меркадер.

Считаю, что восстановление и развитие российско-кубинских торгово-экономических связей и сотрудничества должно и все-таки в скором времени получить новый импульс и развитие на основе многих заложенных там в советскую эпоху и построенных или почти построенных инвестиционных объектов. И в первую очередь путем завершения Росатомом строительства в провинции Камагуэй атомной АЭС. Создание этого объекта позволило бы существенно уменьшить энергетическую зависимость Кубы от импорта природного сжиженного газа и нефтепродуктов, на которые уходит до 30 % всей валютной выручки страны от довольно скудного по объемам экспорта товаров. Без наличия доступной и дешевой энергии развивать экспортные производства и увеличить объемы экспорта с нынешнего уровня всего 1 миллиарда долл. в год хотя бы до 2–3 млрд в условиях постоянно действующих антикубинских экономических санкций со стороны США кубинцам практически невозможно.

Важным решением в области российско-кубинских торгово-экономических связей для их развития стало недавнее подписание на полях Петербургского экономического форума договоренности об использовании во внешних расчетах рублей и кубинских песо. Однако самым главным для существенного развития и укрепления позиций России на Кубе да и на всем латиноамериканском и карибском пространстве, на мой взгляд, стало бы сближение идеологического характера: изменение социально-экономического курса в России в сторону укрепления в нашей стране позиций государства в экономике и социальной сфере в интересах всего общества и в первую очередь трудящихся, мелкого и среднего, контролируемого обществом предпринимательства. Так, как это сейчас делается в Республике Куба под руководством нового лидера страны Мигеля Диас-Канеля. Это, пожалуй, самое важное для развития наших всесторонних отношений с Республикой Куба да с и другими латиноамериканскими странами.

Железнодорожная тема меня вновь захватила, и я тогда впервые появился в Институте Латинской Америки РАН. Стал соискателем ученой степени кандидата экономических наук, под руководством д.э.н. Л.Л. Клочковского начал работать над диссертацией на тему о развитии железных дорог Латинской Америки, но так и не защитился. Работы было много. А тут еще в ГКЭС СССР меня назначили главным экспертом по США и Канаде в отдел по сотрудничеству с капиталистическими странами во главе с Р.Г. Томбергом, а после слияния ГКЭС и МВТ в Минвнешторг – ответственным секретарем советско-перуанской межправительственной комиссии.

В 1987 году на должности главного эксперта отдела США и Канады мне довелось присутствовать на беседе тогда еще молодого Дональда Трампа с первым заместителем председателя ГКЭС А.И. Качановым по вопросу о поставках в СССР оснащения продуктовых супермаркетов и организации их работы, а также строительства американцем гостиницы с модернизацией гостиницы «Националь». Рыжеволосый и веселый Дональд Трамп настаивал, чтобы взамен на поставки оборудования для супермаркетов советская сторона обязалась покупать в США 50 % всех продаваемых в этих супермаркетах товаров, Александр Иванович в ответ мрачновато и твердо озвучивал уже состоявшееся по этому вопросу решение Политбюро ЦК КПСС: максимум 25 %. А вместо реконструкции «Националя» для строительства его гостиницы Д. Трампу предлагались площадки под строительство на проспекте Мира. Но и тут он не соглашался…

Вот такой была тогда позиция нашей страны в части программ импортозамещения и иностранных инвестиций. Думаю, правильной.

Пожалуй, рановато приезжал тогда к нам со своими идеями Д. Трамп… Чуть бы задержался, и дело бы у него, пожалуй, пошло так, как ему тогда хотелось. Впрочем, потом его место быстро заняли другие… Набиравшая свои обороты перестройка быстро меняла приоритеты в стране, покатившейся назад, в капитализм. Скоро этой, теперь уже совсем другой стране потребовались другие цели и другие кадры в госаппарате, в том числе и в МВЭС, образованном на базе МВТ и ГКЭС, и меня, как и многих других моих коллег – членов КПСС (а я к тому же был секретарем партбюро отдела), пачками отправляли за рубеж, на освобождавшиеся в торгпредствах и посольствах должности. И в 1990-м с благословения последнего советского министра внешнеэкономических связей К.Ф. Катушева я и Галя отправились на работу в Центральную Америку. Сначала в Коста-Рику, а потом, в 1994-м, не без моих усилий и инициатив – в Панаму.

Эта «панамская» инициатива была неслучайной. Я понимал, что назначение в Коста-Рику, в небольшую, далекую от тогдашних приоритетов СССР страну с мизерным тогда товарооборотом 1,2 млн долл. в год, – это вероятная поездка в никуда с грядущим закрытием этой точки и моим возвращением в новую неизвестность. Рядом же лежащая Панама, длительное время закрытая для СССР стратегическая вотчина США с их Панамским каналом на ее территории, свободной торговой зоной Колон, но с начавшимся экспортом туда наших автомобилей «Лада» и других товаров, выглядела гораздо перспективнее. И, получив назначение в Коста-Рику, я добился включения себе в задание на долгосрочную командировку (был тогда такой документ под грифом «секретно») поручения «добиваться открытия в Панаме торгового представительства СССР с целью дальнейшего развития советского экспорта в Панаму и свободную торговую зону Колон». Задание было согласовано и с МИД. Нетрудно догадаться, что автором текста задания был я.