Текст книги "В октябре шестьдесят четвертого. Смещение Хрущева"

На трибуне Л. И. Брежнев

«Во время моей информации, – вспоминал позднее Шелест, – была гробовая тишина и чувствовалась большая напряженность. Я призвал членов, кандидатов в члены ЦК и членов ревизионной комиссии ЦК поддержать на Пленуме решение Президиума ЦК КПСС. После информации наступила пауза тяжелой тишины. Но вот член ЦК КПСС И. С. Сенин, первый заместитель Председателя Совмина республики, задает вопрос: “А что, Н. С. Хрущев сам подал заявление или его вынудили к этому?” Пришлось снова “разъяснять”, и это “разъяснение” – чувствовал я – было не очень убедительным. Тогда последовал второй вопрос: “Можно ли будет задать вопрос на Пленуме и выступить там?” Я ответил, что задавать вопросы никому не возбраняется, что касается выступлений, то, насколько мне известно, этот вопрос на Пленуме не будет обсуждаться, а после информации или доклада будет принято постановление Пленума. О. И. Иващенко задала вопрос: “А почему не оставить Н. С. Хрущева на одной из должностей и как освобождение Хрущева может отразиться на международных отношениях?” Мной был дан ответ, что Н. С. Хрущев подал заявление и он уходит на заслуженный отдых, остается жить в Москве. Что касается международной реакции, в том числе и некоторой реакции в компартиях соцстран, то, возможно, мы будем иметь какие-то издержки. Но главное то, что намеченная генеральная линия XX–XXI–XXII съездов КПСС остается в силе и мы ее должны проводить в жизнь. Был задан еще один вопрос: “А кого же рекомендуют на Первого секретаря ЦК КПСС?” От прямого ответа я ушел, формально ответил, что это дело Пленума ЦК, но посты будут разделены, и на Предсовмина рекомендуется А. Н. Косыгин. На этом совещание и моя информация были закончены. О проведенном совещании с членами ЦК я тут же доложил Подгорному и Брежневу, сказал о настроении и задаваемых вопросах. Они уточнили некоторые положения, на этом и закончилась с нашей стороны подготовка к Пленуму ЦК»[28]28
  Шелест П. Е.…Да не судимы будете. Дневниковые записи, воспоминания члена Политбюро ЦК КПСС. М. 1995. С. 238–239.


[Закрыть].

Вернемся снова в Свердловский зал здания Правительства СССР. Согласно неправленой стенограмме, несмотря на поддержку собравшихся, Брежнев в третий раз поинтересовался у участников пленума, нет ли возражений против отказа от прений по докладу, и, убедившись в их отсутствии, поставил на голосование зачитанное Сусловым решение.

Не успело голосование начаться, как со своего места в зале поднялся член ЦК посол СССР в Алжире Пегов: «Можно дополнение? Надо дополнить. Хрущев допустил неправильные действия. Я вношу дополнение в том отношении, что там все сказано только в отношении Президиума ЦК, принижена роль Президиума и ЦК». Пегов имел в виду то обстоятельство, что деятельность Хрущева негативно отразилась не только на Президиуме, но и на всем Центральном Комитете партии.

Предложение Пегова зал поддержал. Услышав одобрительные выкрики, встрепенулся застывший на трибуне Суслов: «Я думаю, что стоит принять, потому что это так и есть. Нет возражений? Нет».

Поднялся еще один член ЦК посол СССР в Польше Аристов: «У меня дополнение». Суслов предоставил ему слово: «Пожалуйста, Аверкий Борисович».

«Михаил Андреевич убедительно доложил, – раскланялся в ответ Аристов, – что все это нанесло огромный ущерб партии. Раз это нанесло огромный ущерб партии и потребуется очень большая работа, как сказал товарищ Брежнев, по исправлению допущенных ошибок и недостатков, у нас давно принято в партии за ущерб, нанесенный партии, формулировать и, так сказать, отвечать за этот ущерб. Поэтому я считаю, что раз нанесен ущерб, значит, т. Хрущев не оправдал доверие Центрального Комитета партии. А как же иначе? Раз нанесен ущерб, поэтому я считаю, что надо дополнить формулировку словами, оценками, выводами, которые здесь докладывал товарищ Суслов, что если он нанес ущерб, то это надо написать в резолюции и в отношении Хрущева добавить: не оправдал доверия ЦК. Это поднимет авторитет ЦК и будет на будущее иметь огромное воспитательное значение для всей партии».

Увлекшийся Суслов, фактически подменивший собой в этот момент председательствующего, осведомился: нет ли возражений и других замечаний, и вновь поставил на голосование решение Президиума. Члены ЦК приняли решение единогласно, о чем Суслов и объявил под аплодисменты зала.

В запале Суслов заявил: «Товарищи, у нас присутствуют и кандидаты и члены ревизионной комиссии. Имеют ли они желание проголосовать это решение?» В ответ раздались голоса: «Уже проголосовали!» «Члены ревизионной комиссии? – откликнулся Суслов. – Тогда, товарищи, для убедительности, для монолитности позвольте проголосовать всем вместе. Кто за это предложение, прошу поднять руки. Прошу опустить. Кто против?» Здесь стенографистки зафиксировали бурные, продолжительные аплодисменты.

Овация отрезвила Суслова. Видимо, вспомнив о том, что не ему предназначена должность первого секретаря ЦК, он извиняющимся тоном, торопливо заговорил уже не от себя, а от имени всего партийного ареопага: «Товарищи, я на ходу, но позволю себе от имени всех членов Президиума ЦК, кандидатов в члены Президиума ЦК, секретарей ЦК подчеркнуть знаменательность того факта, что сегодня обсуждение вопроса и решение, которое сейчас принял Пленум, свидетельствуют, что у нас действительно ленинский Центральный Комитет. (Бурные аплодисменты)».

Дабы оправдать затянувшееся пребывание на трибуне, Суслов подвел дело к выборам нового партийного лидера: «И как ни тяжелы последствия культа личности, Центральный Комитет найдет в себе силы, чтобы по-ленински поправить и по-ленински повести дело. Мы решили вопросы. Положено, очевидно, товарищи, избрать Первого секретаря ЦК и решить вопрос о Председателе Совета Министров СССР. (Аплодисменты)».

Для всех партийных и иных мероприятий в советские времена всегда составлялся негласный сценарий, в соответствии с которым распределялись роли между участниками. Можно предположить, что Суслову этот сценарий предписывал произнести некую условленную фразу, которая стала бы сигналом для другого «исполнителя», чьей задачей было выдвинуть кандидатуру Брежнева.

Этим «исполнителем» согласно неправленой стенограмме стал член Президиума ЦК Полянский. «Товарищи, – объявил он, – вносится предложение избрать Первым секретарем ЦК нашей партии товарища Брежнева Леонида Ильича». Снова раздались продолжительные аплодисменты.

Здесь роль председательствующего взял в свои руки Подгорный. Без обсуждения он сразу поставил предложение Полянского на открытое голосование членов ЦК. «Давайте, товарищи, – сказал Подгорный, – раз завели такую практику, проголосуем, учитывая мнения кандидатов и членов ревизионной комиссии. Кто за то, чтобы избрать товарища Брежнева Первым секретарем ЦК КПСС, прошу поднять руки. Прошу опустить. Кто против? Кто воздержался? Товарищ Брежнев избран единогласно».

Вспоминая этот исторический момент пленума, Мухитдинов рисует весьма примечательную, но не вполне точную с точки зрения последовательности событий картину. Согласно его версии, решение не открывать прения было принято после оглашения кандидатуры Брежнева. «… Участники пленума могли бы внести и другие кандидатуры, поскольку в составе Президиума и ЦК имелись, на мой взгляд, достойные кандидатуры – Косыгин, например, или Шелепин.

Брежнев по характеру, стилю, образу мышления, теоретической базе, размаху, привычкам и другим субъективным параметрам хорошо проявлял себя на вторых ролях и вряд ли подходил на роль лидера огромной и могучей тогда партии и главы сверхдержавы, каким считался в то время Советский Союз.

Сидевший рядом со мной маршал С. К. Тимошенко недоуменно спросил своим басом:

– Кого? Леню Первым секретарем? Ну и дела. – и поднял руку, прося слова, но именно в этот момент уже приняли решение не открывать прений»[29]29
  Мухитдинов Н.А. Река времени. От Сталина до Горбачева. Воспоминания. М. 1995. С. 555–556.


[Закрыть].

Как видно из неправленой стенограммы пленума, решение не открывать прений по докладу Суслова было принято раньше, чем состоялось голосование по кандидатуре нового вождя партии.

Сразу после избрания Брежнев взял слово и произнес краткую благодарственную речь. Он заявил, что понимает всю тяжесть и ответственность порученного ему дела и постарается – безусловно, при поддержке ЦК – отдать все свои силы, опыт и знания для того, чтобы оправдать то высокое доверие и честь, которую ему оказали. В заключение Брежнев пояснил, что сегодня на пленуме содержательные вопросы, кроме организационных, рассматриваться не будут: безотлагательно только надо решить вопрос о новом Председателе Совета Министров СССР. Раздавшиеся в ответ аплодисменты новый первый секретарь расценил как согласие с кандидатурой Косыгина, которую он даже не назвал.

Информация о выдвижении Косыгина, видимо, уже широко распространилась среди членов и кандидатов в члены ЦК. Шелест, как уже упоминалось, заранее сообщил эту новость представителям украинской партийной организации. Аналогичным образом могли поступить и главы других делегаций. Брежнев, конечно, был в курсе этого обстоятельства, поэтому продолжил: «Это совпадает и с мнением Президиума ЦК. Других предложений нет, товарищи? Я голосую. Кто за то, чтобы товарища Косыгина избрать нам.»

В эту минуту помочь оговорившемуся Брежневу решил заведующий общим отделом ЦК Малин. «Рекомендовать», – подал он реплику, имея в виду, что Пленум ЦК не вправе избирать Председателя Совмина, т. к. это прерогатива Президиума Верховного Совета СССР. Брежнев, однако, не стушевался и ответил: «Пленум сформулирует, товарищ Малин. Я так волнуюсь. Может быть, научимся когда-нибудь без шпаргалок говорить в дальнейшем, – тоже не плохо будет». Поправку тем не менее первый секретарь внес, объявив: «Рекомендовать товарища Косыгина избрать Председателем Совета Министров СССР».

Члены ЦК единодушно, под аплодисменты, проголосовали за Косыгина. Однако Брежнев этим не удовлетворился и повторил сусловскую новацию: «Давайте проголосуем все по старому способу, и кандидаты в члены ЦК, и члены ревизионной комиссии, и, конечно, члены ЦК. Я голосую. Кто за то, чтобы товарища Косыгина утвердить Председателем Совета Министров СССР, прошу поднять руки. Прошу опустить. Кто против, кто воздержался? Нет».

Благодарственная речь Косыгина была еще короче брежневской, но столь же по-канцелярски «выразительна»: «Товарищи! Я тоже, так же, как и Леонид Ильич, не сказал бы, что надо два поста. Весь наш ленинский Центральный Комитет сегодня взволнован этим событием. Я хочу поблагодарить вас за то большое доверие, которое мне оказано сегодня. Со своей стороны приложу все силы, знания, умение, чтобы оправдать ваше высокое, большое доверие, буду стремиться к тому, чтобы выполнить с честью».

Демонстрируя новый демократичный стиль руководства, Брежнев далее заявил о том, что хочет посоветоваться с пленумом о способе оформления только что принятого решения: «В Конституции у нас нет параграфа такого или пункта, который бы определял порядок назначения председателя. У нас в практике были случаи, когда Председатель Совета Министров назначался Указом Президиума Верховного Совета СССР, а затем на очередной сессии утверждался. Поэтому у нас есть такая правовая возможность: опубликовать Указ Президиума Верховного Совета об освобождении товарища Хрущева по таким мотивам, в связи с возрастом, как условимся мы, и о назначении товарища Косыгина Председателем Совета Министров СССР. Если с вашей стороны нет возражений, то решение это будет опубликовано завтра в таком порядке».

Возражений, естественно, не последовало. Брежнев продолжил: «Других вопросов Президиум ЦК КПСС сегодня на пленум не выносит. У членов ЦК, у кандидатов или у других товарищей есть какие-либо замечания?»

Далее последовал самый таинственный эпизод пленума. Судя по стенограмме, слово получил член ЦК заместитель Председателя Совета Министров СССР Лесечко – он, видимо, каким-то образом дал понять председательствующему, что хочет выступить. Лесечко заявил: «На первом Пленуме ЦК[30]30
  Оратор имел в виду состоявшийся 31 октября 1961 г. первый Пленум ЦК КПСС нового состава, избранного на XXII съезде КПСС.


[Закрыть], когда избирали Первого секретаря Центрального Комитета партии, мы одновременно тогда проголосовали, избрали второго секретаря ЦК товарища Козлова, если вы помните…»

«Нет, товарищ Лесечко, – немедленно перебил его Брежнев, – мы не избирали, а проголосовали. Это было, товарищи, так: на одном из пленумов товарищ Хрущев спросил, что у нас второй секретарь есть или нет по Уставу, – и все поняли, что вроде утверждается второй. Это оговорка такая была. Вы что имели в виду? Сейчас мы не поднимаем такой вопрос».

Завесу тайны над этой непонятной для непосвященных сценой в своих мемуарах приподнял Шелест. Он вспоминает, что накануне пленума на заседании Президиума ЦК, где снимали Хрущева, речь зашла об учреждении поста второго секретаря ЦК, и заговорил об этом не кто иной, как Брежнев – сразу после того, как стало очевидно, что единственным кандидатом на пост первого секретаря является он сам. На заседании Президиума Брежнев рекомендовал на этот пост Подгорного, с чем все и согласились. Очевидно, в связи с договоренностью Лесечко получил от близкого к Подгорному Шелеста задание объявить об этом. Однако уже на пленуме Брежнев изменил позицию и решительно оборвал выступавшего, не дав ему озвучить предложение об избрании второго секретаря ЦК. Шелест в этой связи далее пишет: «Для нас осталось загадкой, на каком этапе и кто перерешил наше общее мнение, принятое за 2–3 часа перед пленумом»[31]31
  Шелест П. Е.…Да не судимы будете. Дневниковые записи, воспоминания члена Политбюро ЦК КПСС. М. 1995. С. 237.


[Закрыть]. Предположение на этот счет Шелест, конечно, высказал, подозревая Брежнева – тот, дескать, подговорил некоторых членов Президиума и в первую очередь Суслова отказаться от мысли избрать второго секретаря.

Как бы там ни было, в этом вопросе Брежнев показал себя мастером интриги, не дав состояться нежелательному для него решению.

Седьмая страница неправленой стенограммы октябрьского (1964 г.) Пленума ЦК КПСС. Суслов зачитывает заявление Хрущева об отставке

Неправленая стенограмма в конце пленума зафиксировала голос штатного клакера, выкрикнувшего: «Да здравствует наша могучая ленинская партия и ее Центральный Комитет!» Присутствующие дисциплинированно захлопали и закричали «Ура!». Стенографистки в шуме аплодисментов, однако, уловили вопрос кого-то из секретарей обкомов: «Когда завтра?» Имелось в виду время начала совещания, назначенного Брежневым на следующий день. Вопрос услышал Брежнев и ответил: «В 11 часов дня в зале Секретариата ЦК КПСС». Это были последние слова, прозвучавшие на партийном форуме, отстранившем Хрущева от власти.

Как видно из представленных документов, члены ЦК послушно, без обсуждений, проголосовали за решения, предложенные Президиумом. Формально отставка Хрущева была оформлена как решение Пленума ЦК. Фактически его отстранение с занимаемых постов предопределила другая, более узкая, группа лиц.

Вот как охарактеризовал пленум один из современников – Ф. М. Бурлацкий, в те годы ответственный работник аппарата ЦК КПСС. «Историческая драма внешне выглядела фарсом. Сплошное лицемерие. Лицемерный доклад Суслова, в котором так и не был дан анализ позитивных и негативных моментов хрущевского десятилетия. В нем были обойдены решения ХХ и XXII съездов, ничего не сказано о Программе партии, не определен новый курс. Лицемерная апелляция к якобы добровольному уходу Хрущева со своего поста. Лицемерное решение о Брежневе, которого никто не полагал тогда человеком действительно способным возглавить великую страну. Мне редко приходилось видеть такое скопище тартюфов. Хотя в кулуарах все шептались о Шелепине, Семичастном, но внешне выглядело так, как будто они стояли в стороне. Хотя все знали о методах подготовки заговора, но внешне все выглядело как благопристойный уход в отставку усталого старика»[32]32
  Бурлацкий Ф.М. Вожди и советники: О Хрущеве, Андропове и не только о них… М. 1990. С. 281.


[Закрыть].

Здесь выскажем несколько источниковедческих замечаний по поводу воспоминаний и исследований, посвященных октябрьскому пленуму.

Не подтверждающиеся подробности пленума приводит в воспоминаниях его участник кандидат в члены Президиума ЦК Мазуров. «На пленуме после освобождения Хрущева, – пишет он, – я выступил с замечанием, что нельзя сосредоточивать всю политику в руках одного человека, руководителя партии. Потому что если она неправильна, то народ связывает все недостатки и провалы с партией, а это вредно для общества. (Кстати, я сам об этом как-то не вспоминал, а много лет спустя перелистывал книжку одного итальянского историка-коммуниста и увидел ссылку на то мое выступление.) Я говорил эти слова искренне, а не подлаживаясь под ситуацию»[33]33
  Мазуров К. «Главной заботой Брежнева был личный авторитет» // Л. И. Брежнев. Материалы к биографии / сост. Аксютин Ю. В. М. 1991. С. 205.


[Закрыть]. То ли Мазуров надеялся на то, что стенограмма пленума не сохранилась, то ли, зачитавшись книжкой итальянского коммуниста, сам уверовал в истинность своего рассказа, то ли на старости лет перепутал заседание Президиума, где действительно выступал, с пленумом, где не имел слова.

У Д. А. Волкогонова можно прочитать, что Хрущев не присутствовал на пленуме, поскольку сразу после заседания Президиума ЦК уехал на дачу. Однако это противоречит официальным документам пленума и воспоминаниям непосредственных участников событий.

По словам Шелепина, после окончания пленума в комнате, где обычно собирались члены Президиума, Хрущев попрощался с каждым за руку. Подойдя к Шелепину, он будто бы произнес: «Поверьте, что с вами они поступят еще хуже, чем со мной»[34]34
  Шелепин А. «История – учитель суровый» // Л. И. Брежнев. Материалы к биографии. Сост. Аксютин Ю. В. М. 1991. С. 231.


[Закрыть]. Шелепину вторит его друг Семичастный, описывая ту же трогательную картину прощания[35]35
  См.: Семичастный В. Беспокойное сердце. М. 2002. С. 371.


[Закрыть].

Другой непосредственный участник событий – Шелест – категорически отрицает эту сцену. Он утверждает, что Хрущев даже не знал, что членов ЦК уже собрали на пленум. «Ему об этом сказали только в тот вечер, когда на 18 часов назначили Пленум… Узнав об этом, он сказал: «Я на Пленум не пойду – решайте без меня». Его начали просить: «Никита Сергеевич, ну надо!»

Я бы на его месте не пошел. Видно, он был уже раздавлен. Он очень добропорядочный человек был. Когда меня освобождали по моему заявлению, я не пошел на Пленум.

Здание Совета Министров СССР в Московском Кремле

Хорошо помню Хрущева в президиуме, за столом. На него жалко было смотреть. Жалко! А как только решили вопрос – он ушел. Уехал.

Он не прощался с членами Президиума. Уехал сразу и больше не появился. Говорят о том, что якобы он подошел к каждому члену Президиума, попрощался, сказал несколько теплых слов и т. д. Нет. Он несколько слов сказал на Президиуме. И все. Чтоб прощаться с каждым – этого не было»[36]36
  Шелест П. Е.…Да не судимы будете. Дневниковые записи, воспоминания члена Политбюро ЦК КПСС. М. 1995. С. 575–576.


[Закрыть].

В рукописной версии воспоминаний Шелест упоминал о том, что после принятия пленумом решения о Хрущеве объявили перерыв и тот покинул зал и уехал домой. Отъезд Никиты Сергеевича подтверждал и член ЦК Новиков. «Хрущев… после голосования встал и ушел в заднюю комнату. Больше в своей жизни я Хрущева не видел»[37]37
  Новиков В. Н. В годы руководства Н. С. Хрущева // Вопросы истории. 1989. № 2. С. 116.


[Закрыть].

Скорее всего, Хрущев простился с членами Политбюро в одном из перерывов пленума либо заседания Президиума ЦК, после того как подписал заявление об отставке. Мы еще к этому вернемся.

Психологическое состояние Хрущева в этот день пытался оценить и Бурлацкий. «Я не верю в ту версию, которая промелькнула в воспоминаниях Сергея, будто его отец сам отказался от борьбы, так как устал, – писал он. – Нет! Это был боец, и боец неистовый! Достаточно вспомнить XX съезд, или июнь 1957 года, или Венгрию в 1956 году, или карибский кризис. И был еще Хрущев в прекрасной рабочей форме. Что-то не то и не так. Полагаю, что на этот раз Никита Сергеевич понял бесполезность борьбы. Все было разыграно куда более умело, чем в 1957 году. Аппарат ЦК, КГБ и даже армия, которую возглавлял друг Хрущева Малиновский, больше не подчинялись ему. И еще ближайший соратник – Микоян – по-настоящему побоялся включиться в борьбу. Делать было нечего. Надо было подставить непокорную прежде лобастую голову под неизбежный удар судьбы.

Не думаю, что Хрущев внутренне сломался. Ему было 70 лет, и он мог продолжать свою деятельность. К тому же психологически он был совершенно не готов к крушению, напротив, чувствовал себя на вершине власти. Видимо, неожиданность удара и полное единство всех других членов руководства потрясли его. Он понял не только невозможность борьбы за власть, но и тщетность своих реформаторских усилий. Больше всего, полагаю, он был поражен поведением самых близких соратников, подобранных им самим»[38]38
  Бурлацкий Ф.М. Вожди и советники: О Хрущеве, Андропове и не только о них… М. 1990. С. 273–274.


[Закрыть].

Думаем, Бурлацкий был прав: Хрущев внутренне не сломался. Можно вспомнить не только перечисленные этапы, но и его поведение на пенсии. Когда его вызвали в Комитет партийного контроля и комиссия во главе с Пельше с пристрастием допрашивала его по поводу написания мемуаров, Хрущев принял бой и упорно сопротивлялся превосходящим силам противника. «Вы как следует разговаривайте со мной. Я не болванка, чтобы дергать меня за ниточку, – горячился он. – Я человек и имею свои достоинства. Вы пользуетесь своим положением. Но пока бьется мое сердце, я буду защищать человеческие достоинства». В ответ на слова о партийной ответственности Хрущев заявил: «Я готов на крест, берите гвозди и молоток»[39]39
  См.: Никита Хрущев. 1964. Стенограммы пленумов ЦК КПСС и другие документы / сост. А. Н. Артизов, В. П. Наумов, М. Ю. Прозуменщиков, Ю. В. Сигачев, Н. Г. Томилина, И. Н. Шевчук. М. 2007. С. 444, 443.


[Закрыть]. Полностью с содержанием этой беседы можно ознакомиться в приложениях.

В следующих главах мы с вами передвинемся во времени в 63-й год и подробнее рассмотрим, какие события предшествовали этому поистине особенному пленуму, в ходе которого свергнутый вождь партии не произнес ни слова. Что заставило Хрущева уйти в политическое небытие?

Но об этом чуть позже, а пока ознакомим читателей с тем, как готовился стенографический отчет Пленума ЦК КПСС. Какие при этом правки вносились в стенограмму и как они меняли общую картину событий.