Текст книги "Арктические зеркала"

Важнейшей чертой этого документа было особое внимание к постепенному и добровольному характеру перемен. Авторы ожидали прогресса и просвещения в различных сферах, но их целью как законодателей было соблюсти верность «возрасту», в котором они застали туземные народы. Все насильственные нарушения естественного равновесия рассматривались как непродуктивные, причем введение свободной торговли, очевидно, воспринималось как возвращение к естественному состоянию. Для народов, охваченных действием Устава, это означало практически полную культурную и административную автономию: православное духовенство, которое должно было обеспечить их будущее спасение, и местные государственные чиновники, перед которыми несли ответственность туземные старосты, получили наставления ограничиваться самым общим руководством и воздерживаться от вмешательства в дела рода.

Прежде чем начать выполнять свои обязанности, местные государственные чиновники должны были выполнить основные требования Устава. Самая большая трудность состояла в том, чтобы решить, к какой категории принадлежит та или иная группа коренного населения. Большинство инородцев крайне отрицательно относились к повышению своего статуса и часто не соглашались с тем, как Батеньков и Сперанский определяли степень их «отсталости». «Оседлые» группы, в частности, шумно протестовали против перевода в ранг налогоплательщиков и писали на этот счет бесчисленные жалобы[381]381
  Шашков С.С. Сибирские инородцы // Шашков С.С. Исторические этюды. С. 191–196.


[Закрыть]. Обдорские ханты очень взволновались, обнаружив, что, как «кочевники», они должны платить земские сборы, в то время как их «бродячие» соседи-самоеды и прочие оленеводы будут освобождены от этой обязанности. Тобольский губернатор Д.Н. Бантыш-Каменский прибыл в Обдорск, велел приостановить сбор налогов и рекомендовал перевести обдорских хантов в разряд «бродячих». Петербург имел основания сомневаться в мудрости решения разделить «остяков» на разные категории и, столкнувшись с выбором между сохранением мира и получением незначительного дохода, сделал выбор в пользу первого: в 1827 г. все ханты, манси и ненцы бассейна Северной Оби стали «бродячими»[382]382
  Миненко Н.А. Северо-Западная Сибирь. С. 256–257.


[Закрыть].

Не все финансовые проблемы можно было разрешить с такой легкостью. Присвоение значительной группе инородцев полукрестьянского статуса означало возрастание доходов государственной казны к невыгоде Кабинета императора, который был единственным получателем ясака. Устав хранил молчание на этот счет, и местным чиновникам приходилось гадать, сумеет ли Кабинет смириться с этой потерей или потребует ее полного возмещения за счет оставшихся ясачных людей, новых крестьян или и тех и других. В 1824 г. А.С. Лавинский, генерал-губернатор Восточной Сибири, будучи не в состоянии далее откладывать решение и беспокоясь о «государственном интересе» (и, по-видимому, о своей должности), приказал оседлым инородцам вдобавок к новым налогам платить ясак. Вскоре после этого он признал, что «мера, как крайне обременительная для инородцев, не может быть приведена в действие», и обратился к правительству за помощью. В конце концов императорским указом от 1827 г. было объявлено, что оседлые инородцы действительно освобождаются от уплаты ясака, но что оброчная часть их налогов должна быть передана Кабинету[383]383
  Залкинд Е.М. Ясачная политика царизма в Бурятии. С. 245–246. См. также: Башарин Г.П. История аграрных отношений в Якутии. С. 236–237.


[Закрыть].

Указ решил проблему Лавинского, но не обеспечил большего дохода. Объем ясака резко снизился; «роды» отказывались функционировать как постоянные административные единицы; новые крестьяне были не способны платить налоги; а кочевники из страха быть переведенными в следующий «возраст» либо предпочитали продавать свою пушнину частным торговцам, либо настаивали на уплате ясака пушниной, а не деньгами[384]384
  Ядринцев Н.М. Сибирь как колония. С. 110–111; Шашков С.С. Сибирские инородцы // Шашков С.С. Исторические этюды. С. 191–205.


[Закрыть]. В 1827 г. в Сибирь были посланы две ясачные комиссии. Известные под общим названием Второй ясачной комиссии, они провели почти восемь лет за подсчетом инородцев, выяснением их статуса и установлением новых норм дани – в духе Устава об управлении инородцев. Будучи скованы этим законом, они не могли сделать того единственного, чего желали все заинтересованные стороны, – отменить категорию оседлых. Тем не менее комиссии простили все недоимки, накопившиеся до 1832 г., разрешили некоторым группам оставаться кочевыми «дотоле, пока их положение достаточно не улучшится, чтобы сделать возможным для них уплату крестьянских повинностей» и позволили некоторым другим в течение десяти лет платить только две трети налогов[385]385
  Шашков С.С. Сибирские инородцы // Шашков С.С. Исторические этюды. С. 208–211.


[Закрыть].

Что касается будущих «малых народов Севера», то все они – за исключением нескольких групп эвенков – были классифицированы как бродячие инородцы и объявлены освобожденными от налогов. В остальном их отношения с администрацией мало изменились: нормы ясака были повышены в два или даже в три раза, но это повышение было сведено на нет установлением более реалистичных расценок на пушнину. Методы сбора ясака также оставались прежними: незадолго до наступления времени уплаты староста просил грамотного казака записать число принесенных шкурок, после чего оба отправлялись в город, чтобы вручить их местным властям (обычно окружному управлению) для оценки. Процесс оценки был разным в разных местах, но так или иначе оставался тайной для казенных чиновников, которые продолжали жаловаться на дефицит и на снижение качества шкурок[386]386
  Миненко Н.А. Северо-Западная Сибирь. С. 258–260; Башарин Г.П. История аграрных отношений в Якутии. С. 250.


[Закрыть]. Иногда, в соответствии с Уставом, дань выплачивалась на ярмарках. Андрей Аргентов, миссионер из Нижнеколымска, посетивший Анюй в 1843 г., описывал эту процедуру таким образом:

Одевшись в лучшее платье свое, с кортиками на нарядных поясах, чинно являются к исправнику старшины и старосты инородческие [эвенкские и юкагирские]. Объясняют, сами стоя на ногах, что: год был плохой. Свинца у них не хватило, пороху недостало и они в неупромыслице. Тот и этот ушли в Гижигинскую сторону, третий год не кажут глаз, государево не присылают; а сей и оный прохворали.

Человеколюбивый исправник очень жалеет о горе, но требует однако же подушный оклад.

– Не можно ли деньгами принять, ваше благородие?

Уважая представление горных дипломатов, исправник соглашается на просьбу, получает кредитками безнедоимочно и выдает квитанции. Отдарков этим людям не полагается [в отличие от чукчей. – Ю.С.], но чаем угощают их и, кажется, со всеми принадлежностями, приличными случаю[387]387
  Аргентов А. Путевые заметки священника-миссионера Андрея Аргентова. Восточная Сибирь. Нижний Новгород, 1886. С. 26.


[Закрыть].

Не менее трудновыполнимой была задача создания новых органов туземного самоуправления. В 1865 г. члены Томского губернского правления заглянули в многотомную документацию, относящуюся к этому вопросу, и постановили: «настоящую переписку, безрезультатно тянувшуюся сорок лет, обременительную для должностных лиц и совершенно бесполезную для инородцев, прекратить и… начать дело снова»[388]388
  Шашков С.С. Сибирские инородцы // Шашков С.С. Исторические этюды. С. 219.


[Закрыть].

Г.С. Батеньков – человек, который запустил весь этот механизм в действие, – провел половину этих сорока лет в одиночном заключении за участие в движении декабристов. Вместе с ним попал под следствие, а позже был повешен лидер заговора, Павел Иванович Пестель. Сын генерал-губернатора Сибири, Пестель затронул вопрос о судьбе коренных сибиряков в своем проекте российской конституции. В целом соглашаясь с Батеньковым и Сперанским (он почти наверняка читал Устав)[389]389
  Карцов В.Г. Декабрист Г.С. Батеньков. С. 98–100.


[Закрыть], Пестель был гораздо более резок в выражении их общей позиции. Все народы, писал он, могут быть разделены на две категории: те, которые имеют право на независимое существование, и те, которые такового не имеют[390]390
  Ср.: Hobsbawm E.J. Nations and Nationalism since 1870: Programme, Myth, Reality. Cambridge, 1990. P. 31–38.


[Закрыть]. Статус различных наций определяется историей, традицией и степенью могущества и цивилизации. Жители Сибири, например, «никогда не пользовались и никогда пользоваться не могут самостоятельной независимостью и всегда принадлежали… какому-нибудь сильному Государству… А по сему и подлежат все они… на веки отречься от права отдельной Народности»[391]391
  Русская Правда / Ред. М.В. Нечкина. С. 121–122.


[Закрыть]. Со временем все такие народы должны будут слиться «в одну общую массу… так чтобы обитатели целого пространства Российского Государства все были Русские»[392]392
  Там же. С. 149.


[Закрыть], но до поры до времени «Временное Верховное Правление» должно будет уделять «глубокое внимание» кочевым народам (разделенным, как в Уставе, на два класса):

Они суть люди полудикие, а некоторые даже и совсем дикие. Люди не знающие собственной своей пользы; в невежестве и уничижении обретающиеся; а следовательно по одному уже долгу христианскому надлежит заботиться об улучшении их положения; тем еще более, когда к сей причине присоединяется еще и то обстоятельство, что они в нашем Государстве, в нашем отечестве обитают. А потому да сделаются они нашими братьями и да перестанут коснеть в жалостном своем положении[393]393
  Там же. С. 142.


[Закрыть].

Единственным способом достижения этой цели для кочевников и бродячих инородцев было сделаться оседлыми и заняться сельским хозяйством. Средства, предложенные Пестелем, – создание туземных административных единиц, миссий и хлебных запасов[394]394
  Там же. С. 143, 146.


[Закрыть], – не очень сильно отличались от положений Устава. Главным различием между двумя документами были приверженность Сперанского и Батенькова принципу постепенности и их вера, что рано или поздно история сама приведет коренные народы к объединению с русскими[395]395
  Ср.: Raeff M. Siberia. P. 134.


[Закрыть].

Часть 2
Подопечные

Глава 4
Угнетенные

 
От сострадания сжимаются сердца.
Ах, добродетель! Жалко храбреца!
 

Томас Дэй. Умирающий негр[396]396
  Перевод Юрия Слёзкина.


[Закрыть]

К концу 1850-х годов Российская империя приумножила число своих бродячих подданных, присоединив бывшие китайские владения по Амуру и Уссури. Более того, официально Российская империя присоединила земли по Амуру и Уссури именно потому, что на них проживала часть ее бродячих подданных. Согласно А.Ф. Миддендорфу, который возглавлял экспедицию Академии наук в Сибирь в 1842–1845 гг., многие тунгусы, жившие по ту сторону русско-китайской границы, платили дань русским казакам, что делало их де-факто российскими подданными, а их охотничьи угодья – де-факто российской территорией[397]397
  Миддендорф А.Ф. Путешествие на север и восток Сибири. СПб., 1860. Ч. 1. С. 159–168.


[Закрыть]. Это известие было радостно встречено генерал-губернатором Восточной Сибири Н.Н. Муравьевым, которого беспокоило проникновение англичан в Восточную Азию, капитаном императорского флота Н.Г. Невельским, который стремился доказать, что устье Амура судоходно, иркутскими купцами, которые жаждали получить свою долю при разделе Китая, и всеми теми российскими патриотами – от великого князя Константина Николаевича до ссыльных подопечных Муравьева, – которые мечтали о превращении России в азиатскую сверхдержаву. Амур должен был стать для России новым Эльдорадо, хлебной житницей и удобным выходом к Тихому океану, а коренные жители Приамурья (всего около 15 600, включая 11 700 охотников и собирателей)[398]398
  Четыре тысячи гольдов (нанайцев); 1700 ороков, орочей и удэгейцев; 2100 тунгусов; и 3900 гиляков (нивхов). Прочие 3900 были китайцами, маньчжурами и даурами. См.: Кабузан В.М. Дальневосточный край в XVII – начале ХХ в., 1640–1917: Историко-демографический очерк. М., 1985. С. 81–85.


[Закрыть] должны были обеспечить юридическое обоснование и Бремя Белого Человека[399]399
  См. превосходное исследование Марка Бассина: Bassin Mark. A Russian Mississippi? См. также: Невельской Г.И. Подвиги русских морских офицеров на крайнем востоке России, 1849–1855. СПб., 1878 (репринт. изд. 1947 г.); Барсуков Иван. Граф Николай Николаевич Муравьев-Амурский по его письмам, официальным документам, рассказам современников и печатным источникам: Материалы для биографии. М., 1891; Semyonov Yuri. Siberia: Its Conquest and Development. Baltimore, 1963.


[Закрыть]. Более или менее полномочный посол российского империализма на Амуре, Н.Г. Невельской, записал как символически значимую свою произнесенную перед небольшой группой нивхов-рыбаков и маньчжуров-торговцев речь об исторических правах России на Амур. Он использовал присутствие тунгусских переселенцев на Сахалине как доказательство постоянного присутствия на острове «подданных России» и всячески старался «внушить» инородцам «понятие о праве и старшинстве»[400]400
  Невельской Г.И. Подвиги русских морских офицеров на крайнем востоке России. С. 121–122, 134, 265. Об аннексии Сахалина см.: Stephan John. Sakhalin: A History. Oxford, 1971. P. 42–64.


[Закрыть].

Впрочем, как только аннексия свершилась, значение местных инородцев сократилось вплоть до полной незаметности. Даже Ричард Маак, чьи «Путешествия по Амуру» содержат детальные и сочувственные описания коренного населения, называл вновь приобретенные земли «почти полностью пустыми», когда речь шла об имперской экономике и администрации[401]401
  Маак Р. Путешествие на Амур, совершенное по распоряжению Сибирского отдела Императорского русского географического общества, в 1855 году. СПб., 1859. С. V.


[Закрыть]. Чтобы приамурские территории могли считаться землей обетованной, им надо было быть девственными сегодня и русскими завтра. Сразу после перехода левобережья Амура к России был создан специальный Амурский казачий полк, на эти земли переселили большие группы ссыльных, и тысячи крестьян получили там государственные земли, правительственные ссуды и отсрочки от налогообложения и военной службы. Десятью годами позже на Амуре было втрое больше русских, чем «амурских народов»[402]402
  Кабузан В.М. Дальневосточный край в XVII – начале ХХ в. С. 56–86.


[Закрыть]. В то время как крестьянское «переселение» (и поддерживаемое государством, и нелегальное) неуклонно ширилось, «дальневосточные» охотники и собиратели были слишком малочисленны, чтобы фигурировать в разнообразных проектах поземельного устройства, и обычно считались слишком «бродячими», чтобы нуждаться в земле[403]403
  «Положение о поземельном устройстве крестьян и инородцев на казенных землях сибирских губерний и областей // ВК. 1910. № 8. С. 458. С 1897 по 1916 г. численность коренного населения Амура сократилась приблизительно с 17 900 до 15 900 человек. См.: Кабузан В.М. Дальневосточный край в XVII – начале ХХ в. С. 154–155. О крестьянской колонизации Южной Сибири см.: Азиатская Россия. СПб., 1914. Т. 1. С. 446–466; Coquin François-Xavier. Aperçus sur le peuplement de la Sibérie au XIX siècle // Cahiers du monde russe et sovietique. Vol. 7 (1966). № 4. Р. 564–581; История Сибири / Ред. А.П. Окладников и др. Т. 3. С. 27, 308; Marks Steven G. Road to Power: The Trans-Siberian Railroad and the Colonization of Asian Russia, 1850–1917. Ithaca, N.Y., 1991. P. 153–169; Treadgold Donald W. The Great Siberian Migration: Government and Peasant in Resettlement from Emancipation to the First World War. Princeton, N.J., 1957. P. 13–80.


[Закрыть]. В результате многие из них были вытеснены из мест традиционного обитания, умерли от оспы или пересекли государственную границу[404]404
  Кабузан В.М. Дальневосточный край в XVII – начале ХХ в. С. 155; Таксами Ч.М. Влияние христианства на традиционные верования нивхов // Христианство и ламаизм у коренного населения Сибири / Ред. И.С. Вдовин. Л., 1979. С. 117; Азиатская Россия. Т. 1. С. 78; Арсеньев В.К. Избранные произведения. Т. 2. С. 34, 300; Genest Otto. Kapitän Jakobsen’s Reisen im Gebiete der Giliaken und auf der Insel Sachalin // Globus. Vol. 52 (1887). P. 382 [HRAF RX2, № 19].


[Закрыть]. Даже лозунг «желтой угрозы», популярный на рубеже столетий, относился не к коренному населению Приамурья, а к китайцам и корейцам[405]405
  Григорьев А. Нижнее течение Амура в колонизационном отношении // ВК. 1909. № 5. С. 347; Панов А. Желтый вопрос в Приамурье // ВК. 1910. № 7. С. 53–117; Татищев А. Амурская область в колонизационном отношении // ВК. 1909. № 5. С. 210; Колин Н.К. Желтый вопрос на русском Востоке // РВ. № 252 (январь 1898 г.). С. 310–320. Некоторые амурские инородцы рассматривались как про-иностранцы и в силу ассоциативной связи считались «ненадежной антигосударственной силой» См.: Колин Н.К. Желтый вопрос на русском Востоке. С. 312.


[Закрыть].

За пределами Приамурья усилия Российского государства в деле модернизации, колонизации и экспансии были гораздо менее заметны бродячему населению. Зона новых поселений не достигала шестидесятой параллели, а Переселенческое управление определяло девять десятых Сибири как «совершенно необитаемые и малоисследованные местности»[406]406
  Азиатская Россия. Т. 1. С. 66.


[Закрыть]. На пике миграционного периода, в 1897–1911 гг., русское население Якутии сократилось с 30 007 до 18 035 (приблизительно до 7 % от общего населения губернии)[407]407
  Там же. С. 70, 82. См. также карты в приложении на с. 490; Armstrong T. Russian Settlement in the North. P. 41–59.


[Закрыть]. Вести сельское хозяйство было по большей части невозможно; поставки пушнины продолжали снижаться; а после продажи Аляски в 1867 г. регион в значительной степени утратил свое стратегическое и коммерческое значение. Управление большинством заполярных областей было сопряжено со значительными трудностями. Неуклонно убывающая дань пушниной оставалась собственностью императорского дома, а налоги, собранные в государственную казну, не могли покрыть расходов на содержание местных священников, казаков и чиновников. Выплата жалованья служащим была единственной формой государственных инвестиций, и, будучи предоставлены сами себе, русские и коренные обитатели вступили на путь взаимной адаптации.

Русские «старожилы» Арктического побережья – записанные как крестьяне, мещане, казаки или купцы – были преимущественно охотниками, рыболовами и мелкими торговцами. В зависимости от места жительства они переняли юкагирские, угорские, корякские или якутские методы хозяйствования, орудия труда, пищу, одежду, духов и шаманов. Многие каждую весну голодали, а некоторые вспоминали Ермака как чужеземного захватчика. Многие говорили на местных языках, а некоторые не говорили по-русски[408]408
  Zenzinov Vladimir, with Levine Isaac Don. The Road to Oblivion. New York, 1933; Дитмар К. Поездки и пребывание в Камчатке. С. 434–435; Гурвич И.С. Этническая история Северо-Востока Сибири. С. 196–211; Миненко Н.А. Северо-Западная Сибирь. С. 32–132; Сафронов Ф.Г. Русские на северо-востоке Азии. С. 215–219; Ядринцев Н.М. Сибирь как колония. С. 13–63, особ. с. 61 и 63; Щапов А.П. Сочинения. Т. 3. С. 634; Т. 4. С. 97–99, 106–150; Рябков П. Полярные страны Сибири // ССб. 1887. № 1. С. 92–98; Худяков И.А. Краткое описание Верхоянского округа. Л., 1969. С. 92–98; Кастрен М.А. Путешествие Александра Кастрена. С. 179; Путешествие итальянца Сомье по Сибири // ССб. 1886. № 1. С. 187; Wrangell F. von. Narrative of an Expedition. P. 53–70; Третьяков П. Туруханский край // Записки ИРГО по общей географии. 1869. № 2. С. 367–368.


[Закрыть]. Не все «старожилы» считали себя русскими, и не все путешественники признавали их таковыми. В ходе переписи 1897 г. члены якутоговорящего усть-оленекского рода на вопрос об их народности ответили: «крестьяне». Очевидно, их принадлежность к крестьянскому сословию и форма налогообложения были их единственным отличием от соседей (соседи между тем считали их якутским родом с особыми колдовскими способностями)[409]409
  Гурвич И.С. Этническая история Северо-Востока Сибири. С. 196.


[Закрыть]. Один русский налогоплательщик из Нижнеколымска подал в местное правление прошение, чтобы ему позволили стать чукчей. С его точки зрения, вся разница состояла в числе и качестве поборов[410]410
  Богораз(-Тан) В.Г. Чукчи. С. 67.


[Закрыть]. В некоторых областях Западной Сибири термин «ясачный человек» стал обозначать любого охотника[411]411
  Мамин-Сибиряк Д.Н. Собр. соч.: В 10 т. М., 1958. Т. 4. С. 339.


[Закрыть], а большинство членов старожильских общин на северо-востоке называли себя по месту жительства: «марковцы», «гижигинцы» и т. п. Среди них были налогоплательщики различных разрядов, а также бывшие юкагиры или коряки, которые по-прежнему записывались как инородцы, но стали полноценными «марковцами» или «гижигинцами». На Камчатке термин «камчадал», в прошлом использовавшийся для обозначения коренных жителей – ительменов, теперь применялся ко всем обитателям полуострова, занимавшимся ловчими промыслами. Правовой статус и родственные связи оставались важными для самоидентификации внутри группы, но для внешнего мира все они были «камчадалами»[412]412
  Гурвич И.С. Этническая история Северо-Востока Сибири. С. 209; Дитмар К. Поездки и пребывание в Камчатке. С. 159.


[Закрыть]. Внешний мир состоял преимущественно из «русских» – в первую очередь чиновников, купцов, священников и ссыльных – и соседних кочевников или «бродячих» народов, которых старожилы считали не инородцами вообще (некоторые из старожилов сами были инородцами, т. е. данниками), но чукчами, тунгусами и так далее[413]413
  Неясно, в какой степени кочевники выделялись среди разнообразных категорий русских, старожилов и новоприходцев.


[Закрыть]. Кое-где в низовьях Енисея коренные жители-мужчины откликались на обращение «Василий Иванович»[414]414
  Передольский В.В. По Енисею. Быт енисейских остяков. СПб., 1908. С. 25.


[Закрыть].

Наиболее важной связью между этими тремя группами была торговля, в которой старожилы служили посредниками между русским миром городов и деревень и кочевым миром тайги и тундры. Способы осуществления сделок мало изменились по сравнению с практикой XVIII в. Торговцы из числа старожилов (в большей или меньшей степени почти все старожилы были торговцами) приобретали спиртное, табак, чай, муку, боеприпасы, одежду, иглы, бусы, топоры, котелки, ножи и другие товары у заезжих купцов из Иркутска, Енисейска, Тобольска или Архангельска. Затем они приезжали в стойбища туземцев, ждали прибытия кочевников в своих поселениях или посещали регулярно проводившиеся ярмарки – например, в Олекминске, Анюе или Обдорске. У каждого торговца были свои туземные «друзья», которые были обязаны поставлять ему всю свою продукцию (в основном пушнину, рыбу, бивни мамонта и шкуры северного оленя), а в остальное время полагались на его кредит[415]415
  Абрамов Н.А. Описание Березовского края. С. 365; Рябков П. Полярные страны Сибири. С. 28–32; Wrangell F. von. Narrative of an Expedition. P. 16, 114; Сафронов Ф.Г. Русские на северо-востоке Азии. С. 222; Окунь С.Б. Очерки по истории колониальной политики царизма. С. 111, 139–140; Ядринцев Н.М. Осужденные на смерть племена // ССб. 1904. № 1. С. 19–20. Об интересном случае полюбовных «дружеских» отношений, сохранившихся до 1930-х гг., см.: Lindgren Ethel John. An Example of Culture Contact without Conflict: Reindeer Tungus and Cossacks of Northwestern Manchuria // AA. Vol. 40 (October – December 1938). P. 605–621.


[Закрыть]. Согласно Кастрену, например, на Обдорской ярмарке «толпы сынов и дщерей тундр… казались праздными посетителями рынка, потому что не приносили на него никакого товару. Но мне говорили, что под оттопырившимися шубами скрывались черные и бурые лисицы и кое-что еще. Товар этот показывался, однако ж, не каждому, продавец пробирался тайком к какому-нибудь приятелю и тут после надлежащего угощения показывал ему свои богатства»[416]416
  Кастрен М.А. Путешествие Александра Кастрена. С. 180. Ср.: Donner Kai. Among the Samoyed in Siberia. New Haven, Conn., 1954. P. 43; Белявский Ф.И. Поездка к Ледовитому морю. С. 40–41.


[Закрыть].

Надлежащим угощением была водка, без которой не моглa состояться ни одна коммерческaя сделкa, – как из-за страстных настояний звероловов, так и из-за трезвого расчета купцов. Торговля спиртным теоретически была незаконной, но практически – повсеместной, и даже Иннокентию Толмачеву, главе официальной экспедиции Академии наук на Чукотку, якутский губернатор посоветовал взять с собой запас алкоголя: без этого, как выразился губернатор, члены экспедиции «не смогут путешествовать среди чукчей»[417]417
  Tolmacheff Innokenty P. Siberian Passage: An Explorer’s Search into the Russian Arctic. New Brunswick, N.J., 1949. P. 61.


[Закрыть]. Согласно И.С. Полякову, обычная процедура торговли в низовьях Оби выглядела так: «дайте сначала остякам по чашке водки хорошей – даром; первую бутылку – за 1 рубль; две вторые, наполовину с водой, – по полтора рубля за каждую; следующие три бутылки чистой воды по два рубля, и остяки уйдут совершенно пьяные»[418]418
  Поляков И.С. Письма и отчеты о путешествии в долину реки Оби. СПб., 1877. С. 153.


[Закрыть].

Сам обмен часто производился за закрытыми дверями, в доме купца или в юрте охотника. «Является к продавцу остяк со шкурками, уговаривается о цене каждой и раскладывает десяток их на полу юрты; покупщик кладет на каждую шкурку условленную плату; остяк собирает деньги, а покупщик – шкурки. Когда продажа всех шкурок остяком кончена, начинается тем же способом покупка товаров продавца»[419]419
  Ежегодник Тобольского губернского музея. Т. 19. С. 112; цит. по: Карцов В.Г. Очерк истории народов северо-западной Сибири. М., 1937. С. 88. См. также: Donner Kai. Among the Samoyed in Siberia. Р. 43.


[Закрыть].

Обычно все товары обменивались напрямую, но постепенно все больше и больше охотников оказывались вовлеченными в денежные отношения. Из-за различий между ценами, установленными государством, и ценами, которые назначали купцы, инородцам было выгоднее продавать свою пушнину, рыбу или рабочую силу купцам, а затем платить дань в денежном исчислении (с ростом широкомасштабного рыболовства на Севере становилось больше денег)[420]420
  Миненко Н.А. Северо-Западная Сибирь. С. 261.


[Закрыть]. Впрочем, сбыт товаров по определенной цене был большой редкостью. Практически все туземные охотники, рыболовы и оленеводы были в долгу у торговцев, так что каждая сделка представляла собой выплату долга, новую ссуду или часть отношений найма[421]421
  Шашков С.С. Сибирские инородцы // Шашков С.С. Исторические этюды. С. 259–261; Donner Kai. Among the Samoyed in Siberia. Р. 26; Окунь С.Б. Очерки по истории колониальной политики царизма. С. 11, 139–140.


[Закрыть]. Например, старожилы деревни Шеркалинское владели рабочей силой всех туземцев, живущих между Кондинском и Березовом в низовьях Оби. В обмен на обеспечение своих «друзей» продуктами, одеждой, орудиями труда и оружием (а также на уплату их дани) они имели исключительное право на всю их продукцию и арендовали большую часть их рыболовных угодий[422]422
  Поляков И.С. Письма и отчеты о путешествии в долину реки Оби. С. 75–76; Ядринцев Н.М. Осужденные на смерть племена. С. 11. Все эти поселенцы носили фамилию Новицкие и возводили свою родословную к летописцу, состоявшему при Филофее Лещинском.


[Закрыть]. На Енисее некий Кобачев официально просил правительство легализовать подобную ситуацию и предоставить ему исключительные права на весь Туруханский регион[423]423
  Кривошапкин М.Ф. Енисейский округ и его жизнь. СПб., 1865. Т. 1. С. 14–17.


[Закрыть].

Проводившиеся государством антимонопольные меры не помогали. Согласно В.К. Бражникову, заведующему рыбными промыслами Приамурского управления государственными имуществами,

приходится гиляку волей-неволей, чтобы прокормить семью и собак, идти к знакомому промышленнику забирать у него в долг товары, негодные, втридорога, тогда как рядом в лавке можно бы купить и лучше и значительно дешевле; но ведь кто же кроме рыбопромышленника будет принимать в расплату рыбу, да еще верить в долг гиляку, живущему за несколько десятков верст? Промышленник же очень рад заранее обеспечить себя рыбой; дает сколько нужно, да еще и водкой поит, чтобы только гиляк не пошел к конкуренту[424]424
  Бражников В.К. Рыбные промыслы Дальнего Востока. Т. 1. Осенний промысел в низовьях р. Амура. СПб., 1900. С. 50–51.


[Закрыть].

Хотя и казавшиеся довольно сонными по сравнению с быстро меняющимся Югом, заполярные регионы Российской империи не были полностью изолированы от новых тенденций экономического и политического развития. Бродячие инородцы сдавали свои рыболовные угодья в аренду крупным судовладельцам; уступали свои охотничьи угодья на Лене, Енисее и Байкале золотоискателям; меняли маршруты своих кочевок, чтобы обойти стороной новые поселения[425]425
  Johnson Henry. The Life and Voyages of Joseph Wiggins, F.R.G.S., Modern Discoverer of the Kara Route to Siberia, Based on His Journals and Letters. New York, 1907; Третьяков П. Туруханский край. С. 502–517; Кривошапкин М.Ф. Енисейский округ и его жизнь. Т. 2. С. 39; Поляков И.С. Письма и отчеты о путешествии в долину реки Оби. С. 81–99; Donner Kai. Among the Samoyed in Siberia. Р. 32; Ядринцев Н.М. Сибирь как колония. С. 277; Он же. Осужденные на смерть племена. С. 9–12; Абрамов Н.А. Описание Березовского края. С. 409–412; Шашков С.С. Сибирские инородцы // Шашков С.С. Исторические этюды. С. 249; Этническая история народов Севера. С. 145; Окунь С.Б. Очерки по истории колониальной политики царизма. С. 135–136.


[Закрыть]. Там, куда российские подданные не могли или не хотели добраться, было кому занять их место. Разрастающееся китайское население Северной Маньчжурии доминировало в торговле на Амуре, американские китобои и торговцы стали важнейшими торговыми партнерами чукчей, а итогом Портсмутского мирного договора 1905 г. стал переход Южного Сахалина к Японии и фактический контроль японцев над рыболовством в Охотском море[426]426
  Григорьев А. Нижнее течение Амура в колонизационном отношении. С. 347; Панов А. Желтый вопрос в Приамурье. С. 96; Malozemoff Andrew. Russian Far Eastern Policy 1881–1904. Berkeley, Calif., 1958. P. 22–23; Пржевальский Н.М. Путешествия в Уссурийском крае. С. 105; Колин Н.К. Желтый вопрос на русском Востоке. С. 312; Арсеньев В.К. По Уссурийскому краю. М., 1955. С. 75–76, 107, 187, 237; Он же. Избранные произведения. Т. 1. С. 358–362, 407, 409, 525–526; Ляхотский. Из дневника миссионера Доле-Троицкого стана Камчатской миссии // ПБ. 1897. № 19. С. 122; Браиловский С.Н. Тазы, или Удиhэ // ЖС. 1901. № 3/4. С. 327–331; Вдовин И.С. Очерки истории и этнографии чукчей. С. 245–246; Богораз(-Тан) В.Г. Чукчи. С. 76–78, 85–87; Jochelson Waldemar. The Koriak. New York, 1918. P. 808; Гапанович И.И. Россия в Северо-Восточной Азии. Пекин, 1933. С. 122–148; Окунь С.Б. Очерки по истории колониальной политики царизма. С. 131–132; Колин Н.К. Иностранцы в Сибири // РВ. № 252 (декабрь 1897 г.). С. 419–422.


[Закрыть].

Не все перемены вызывались действиями русских и их конкурентов из великих держав. На северо-западе большие стада ненецких оленеводов оказались во владении коми, на северо-востоке многие тунгусы и юкагиры перешли на якутский язык, а на Таймырском полуострове российские чиновники обособили четыре говорящих по-якутски тунгусских рода в особый народ – долган (само это население сохраняло родовую самоидентификацию и не имело общего самоназвания)[427]427
  Этническая история народов Севера. С. 36, 64, 67–68, 110–111, 142, 151, 223–232; Иславин В. Самоеды в домашнем и общественном быту. С. 11–20. 70–74; Шашков С.С. Сибирские инородцы // Шашков С.С. Исторические этюды. С. 256; Кастрен М.А. Путешествие Александра Кастрена. С. 170–172; Народы Сибири. С. 655. Это лишь некоторые, выбранные наугад примеры этнических и экономических перемен, произошедших с народами Заполярья в XIX в. Лучшими обобщающими трудами на эту тему являются следующие: Этническая история народов Севера; Гурвич И.С. Этническая история Северо-Востока Сибири; Смоляк А.В. Этнические процессы у народов Нижнего Амура и Сахалина: Середина XIX – начало ХХ в. М., 1975.


[Закрыть]. Но, как и прежде, наиболее глубокие экономические и социальные последствия вызывало внешнее влияние. Болезни, внедрение новых технологий, уничтожение лесов, истребление животных и административное давление вынуждали большие массы людей мигрировать в новые районы или модифицировать свою хозяйственную деятельность[428]428
  Дитмар К. Поездки и пребывание в Камчатке. С. 345–346, 373, 385; Арсеньев В.К. Избранные произведения. Т. 1. С. 34, 300, 556; Кабузан В.М. Дальневосточный край в XVII – начале ХХ в. С. 82–83, 155; Миненко Н.А. Северо-Западная Сибирь. С. 172.


[Закрыть]. Некоторых ясачных людей переселили насильственно, чтобы они обслуживали почтовые тракты; некоторым таежным охотникам пришлось перейти к оленеводству; некоторые собиратели вынуждены были стать ямщиками, проводниками или торговцами; а от некоторых традиционных методов рыболовства и охоты пришлось отказаться, поскольку российские чиновники считали их варварскими[429]429
  Смоляк А.В. Этнические процессы у народов Нижнего Амура и Сахалина. С. 209.


[Закрыть]. В той или иной мере все бывшие «иноземцы» освоили новые умения и приобрели новые жилища, орудия труда и одежду. Социальный статус все в большей степени ассоциировался с обладанием привозными промышленными товарами; охотничья удача зависела от доступности огнестрельного оружия (равно как от помощи иконы Николая Чудотворца); а русская медицина славилась колдовской силой[430]430
  Czaplicka M.A. My Siberian Year. London, n.d. P. 69; Donner, Kai. Among the Samoyed in Siberia. P. 31.


[Закрыть]. («Русский бог сильнее гиляцкого, значит, и русский шаман сильнее гиляцкого», – говорили Штернбергу его друзья-гиляки о врачах[431]431
  Штернберг Л.Я. Гиляки, орочи, гольды, негидальцы, айны. С. 76.


[Закрыть].)

Миграции, эпидемии и новые хозяйственные занятия влияли на величину и состав туземных сообществ. Зараженных сифилисом коряков избегали и считали неприемлемыми партнерами для брачных союзов; угорские общины начали принимать русских, а некоторые тунгусские охотничьи отряды могли включать членов разных родов[432]432
  Дитмар К. Поездки и пребывание в Камчатке. С. 177, 373; Слюнин Н.В. Охотско-Камчатский край. Т. 1. С. 522; Карцов В.Г. Очерк истории народов северо-западной Сибири. С. 92–93; История Якутской АССР. Т. 2. С. 327.


[Закрыть]. Фиктивные родовые группы, учрежденные российскими властями в фискальных целях, могли стать реальностью, поскольку их члены сообща платили дань, строили дороги и доставляли почту. Увешанные медалями «князцы», поддерживаемые администрацией и осмеиваемые путешественниками, предпочитавшими «неиспорченных» туземцев, могли успешно использовать связи с русскими в политических целях[433]433
  См., напр.: Hooper William Hulme. Ten Months among the Tents of the Tuski, with Incidents of an Arctic Boat Expedition in Search of Sir John Franklin, as Far as the Mackenzie River and Cape Bathurst. London, 1853. P. 59–61 [HRAF RY2, № 6]; Норденшельд А.Э. Путешествие вокруг Европы и Азии на пароходе «Вега» в 1878–1880 гг. СПб., 1881. С. 486–488; Дитмар К. Поездки и пребывание в Камчатке. С. 40; Кастрен М.А. Путешествие Александра Кастрена. С. 333; Hawes Charles H. In the Uttermost East. New York, 1903. P. 261 [HRAF RX2, № 9]; История Якутской АССР. Т. 2. С. 326–327, 332–333; Этническая история народов Севера. С. 69; Czaplicka M.A. My Siberian Year. Р. 169.


[Закрыть]. Знание русского языка могло стать важным критерием компетентности в сфере обычного права, а обращение к российской полиции – важным фактором в решении местных споров[434]434
  Бытовые рассказы энцев / Ред. Б.О. Долгих. М., 1962. С. 82–88. См. также: Czaplicka M.A. My Siberian Year. Р. 164–186; Zenzinov Vladimir, with Levine Isaac Don. The Road to Oblivion. Р. 175.


[Закрыть].

Когда правительство побуждало инородцев сохранять владение своими землями, понятие земли и характер владения могли интерпретироваться по-разному, но окончательное решение выносило правительство, и некоторые таежные сообщества считались с этим. На Амуре, к примеру, большие нанайские роды начали ставить специальные знаки, чтобы обозначить «свои земли» в районах, где до 1880-х годов мог охотиться кто угодно[435]435
  Смоляк А.В. Этнические процессы у народов Нижнего Амура и Сахалина. С. 164–165.


[Закрыть]. Более значимой (но реже обсуждавшейся) правительственной политикой было предоставление прав и обязанностей «инородца» лишь половине коренного населения. В то время как российские путешественники ужасались униженному положению женщины в туземных сообществах, имперская данническая система продолжала углублять неравноправие. Дань платили только мужчины, поэтому для Российского государства юридически существовали только мужчины: если убивали туземного мужчину и туземную женщину, администрацию прежде всего беспокоило первое[436]436
  Миненко Н.А. Северо-Западная Сибирь. С. 194.


[Закрыть]. Даже в тех регионах, где женщины работали по найму (на засолке рыбы, дублении кож или в проституции) или где под влиянием миссионеров девочек отдавали в школу, ничто не могло сравниться с универсальной и свято исполнявшейся обязанностью платить дань.

Перемены в сфере торговли были наиболее заметными для сторонних наблюдателей. Как подчеркивал Н.М. Ядринцев, величайший защитник «прав инородцев», «инородец… искусился… Прежние воззрения изменились, старая честность и доверие исчезли… Племена, обладавшие свойствами непосредственной, безукоризненной нравственности, потеряли свою детскую чистоту и явились ныне деморализованными»[437]437
  Ядринцев Н.М. Осужденные на смерть племена. С. 21. Ср.: Носилов К.Д. Вогулы десять лет назад и теперь // ПБ. 1897. № 19. С. 130–136.


[Закрыть].

Многие коренные северяне действительно приспособились к новым условиям торговли и изменили традиционные формы обмена. Пастухи-оленеводы часто отказывались показывать свои стада русским. (По наблюдению П. Третьякова, авамские самоеды (нганасаны) были ужасающими «скрягами» по отношению к русским, но не по отношению друг к другу[438]438
  Третьяков П. Туруханский край. С. 401–402. См. также: Латкин Н.В. Енисейская губерния, ее прошлое и настоящее. СПб., 1892. С. 136.


[Закрыть].) Некоторые охотники стали брать в кредит у чужих «друзей», и одна группа удэгейцев якобы «старалась набрать в кредит как можно больше, в расчете, что кредитор, опасаясь совсем потерять долг, согласится на уступки и сделает скидку»[439]439
  Цит. по: Арсеньев В.К. Избранные произведения. Т. 1. С. 470. См. также: Вагин В.И. Исторические сведения о деятельности графа Сперанского в Сибири. Т. 1. С. 292; Кривошапкин М.Ф. Енисейский округ и его жизнь. Т. 2. С. 35–36, 136–137; Ядринцев Н.М. Осужденные на смерть племена. С. 20; Арсеньев В.К. Избранные произведения. Т. 1. С. 470; Бражников В.К. Рыбные промыслы Дальнего Востока. С. 52; Латкин Н.В. Енисейская губерния, ее прошлое и настоящее. С. 180–181.


[Закрыть]. Порой такая тактика оказывалась успешной, и, согласно Н. Гондатти, «некоторые из торговцев и промышленников, видя, что промыслы все более и более падают, что инородцы стали обманывать не хуже, чем их прежде обманывали, готовы были прекратить все торговые сношения с ними и заняться только рыбопромышленностью, но боязнь окончательно потерять тогда все долги удерживает их от этого и заставляет… продолжать оставаться опекунами над местным населением»[440]440
  Цит. по: Ядринцев Н.М. Осужденные на смерть племена. С. 21–22.


[Закрыть].

Некоторые коренные жители Севера действительно могли диктовать свои условия русским торговцам и путешественникам. Коряки, например, часто были единственными поставщиками продуктов и транспортных средств для путешественников на Камчатку, и многие из них так искусно пользовались этой монополией, что Питер Добелл назвал их «вероломными мошенниками», «злодеями» и «самыми жадными варварами, которых я когда-либо видел»[441]441
  Dobell P. Travels in Kamchatka and Siberia. Vol. 1. P. 146, 148, 152.


[Закрыть]. «Действительно… они всегда прикидываются голодными, чтобы обмануть путешественников и вынудить их платить по самой дорогой цене. Стоит кому-нибудь возразить против их условий, как они ссорятся с ним и даже бьют или режут его своими ножами, если он будет безоружным и не способным защитить себя»[442]442
  Ibid. P. 141. См. также: Kennan George. Tent Life in Siberia and Adventures among the Koraks and Other Tribes on Kamchatka and Northern Asia. New York, 1872. P. 232–233; Cochrane J.D. A Pedestrial Journey through Russia and Siberian Tartary. P. 371.


[Закрыть]. Другие присоединялись к уже сложившимся торговым маршрутам или налаживали собственные прибыльные торговые сети, как те тунгусы, которые оказались вовлеченными в торговлю между Аяном и Якутском (доставляя товары с иностранных судов в Якутск), или те, которые ездили из Аяна в Уду, чтобы продавать свою пушнину даурам[443]443
  Этническая история народов Севера. С. 146; Василевич Г.М. Эвенки. С. 180.


[Закрыть]. Наконец, появились предприниматели, которые покупали товары у русских и перепродавали их с наценкой своим сородичам[444]444
  Поляков И.С. Письма и отчеты о путешествии в долину реки Оби. С. 99–100; Миненко Н.А. Северо-Западная Сибирь. С. 185; Василевич Г.М. Эвенки. С. 181; Смоляк А.В. Этнические процессы у народов Нижнего Амура и Сахалина. С. 174.


[Закрыть].

И все же никто не достиг столь впечатляющих успехов в деловых отношениях с внешним миром, как чукчи. Основываясь на Уставе об управлении инородцев, Свод законов Российской империи 1857 г. определял их как «инородцев несовершенно зависящих», которые «платят ясак по собственному их произволу, как в количестве, так и в качестве»[445]445
  ПСЗ. Сер. 1. Т. 38. № 29126, п. 78; История Якутской АССР. Т. 2. С. 335; Вдовин И.С. Очерки истории и этнографии чукчей. С. 251.


[Закрыть], и хотя из последующих изданий Свода законов эта категория была исключена, чукчи оставались полностью независимыми. Русское присутствие на Чукотке было минимальным, и все попытки организовать чукчей в административные единицы и заставить платить дань закончились провалом. В 1860-е годы барон Майдель, чиновник с Колымы «с чрезвычайными полномочиями», воспользовался заинтересованностью чукчей в Анюйской ярмарочной торговле и запретил «чукотские подарки», т. е. товары, которые давали чукчам в обмен на ясак. Ясак превратился из предмета торговли в налог на право торговать: чукчи, которые не приезжали на ярмарку, ничего не платили. Кроме того, Майдель ввел должность «верховного вождя всех чукоч», которого иногда называли чукотским царем, и попытался поднять авторитет «князьцов» (родовых вождей)[446]446
  Богораз-Тан В.Г. Чукчи. Ч. 1. С. 58.


[Закрыть]. Эти реформы, которые предпринимались «в старании привести их [чукчей] к присяге на верноподданство»[447]447
  Вдовин И.С. Очерки истории и этнографии чукчей. С. 232. См. также с. 230–236.


[Закрыть], не пережили своего инициатора. Родовые кланы существовали только на бумаге, а «князьцы» были влиятельными владельцами оленьих табунов и могли легко лишиться своих оленей, а вместе с ними – и влияния, и «сородичей». Один из них рассказывал В.Г. Богоразу: «Я теперь тоён [вождь] и имею этот кортик и пачку бумаг как знаки моего достоинства. Но куда же девался мой род? Я не могу отыскать никого»[448]448
  Богораз-Тан В.Г. Чукчи. Ч. 1. С. 58.


[Закрыть]. Наследник чукотского престола унаследовал малиновый кафтан и медали своего отца, но не унаследовал его авторитет, так что преемники Майделя отказались от использования титула и забыли о претенденте. К 1910 г. местные чиновники заключили, что «чукчи не образуют общин и не имеют начальников, и все попытки русской администрации создать у них старшин и старост кончались неудачей»[449]449
  Вдовин И.С. Очерки истории и этнографии чукчей. С. 247. См. также с. 248–249 и Tolmacheff I.P. Siberian Passage. P. 15–16, 169.


[Закрыть].

Отсутствие общин и начальников означало отсутствие дани. После продажи Аляски американские суда стали частыми гостями на побережье Чукотки, и чукчи начали терять интерес к более дорогим российским изделиям. В обмен на китовый ус, оленьи кожи и моржовые клыки американские торговцы привозили ром, порох, винчестеры, муку, галеты, сахар, черную патоку, бусы, скобяные товары и ножевые изделия[450]450
  Богораз-Тан В.Г. Чукчи. С. 85–87.


[Закрыть]. Кроме брикетов чая и крепкого «черкасского» табака, немногие российские товары (значительная часть которых была американским импортом, поступавшим через Владивосток) оказались конкурентоспособными на новом рынке. Тем временем шкурки пушных зверей из Америки, которые раньше поставляли на Колыму торговцы-чукчи, теперь отправлялись с Аляски в континентальную часть Соединенных Штатов. В результате требовалось все больше и больше товаров, чтобы привлечь чукчей с побережья на колымские ярмарки[451]451
  Там же. С. 59–60; Вдовин И.С. Очерки истории и этнографии чукчей. С. 236–237.


[Закрыть]. В 1892 г. Владимир Иохельсон стал свидетелем такой сцены на Анюйской ярмарке: