Текст книги "Барбара Радзивилл (сборник)"

Если верить легенде, гаштольдовский турнир происходил от древнего состязания стрелков из лука. Он стал проводиться после того, как князь Ольбрехт поселил около замка воинов, которые верой и правдой служили ему долгие годы. Это состязание должно было напоминать им о былых походах и поддерживать стрелковое мастерство. В этот день вспоминали погибших, посвящали в воины молодых, практиковались в стрельбе из ружей и пушек. С течением лет турнир обрел свои правила: парад и пальба из пушек по зажженным бочкам остались в его сценарии как дань традиции, основное же место отдавалось соревнованию в меткости стрельбы из ручных пищалей. Стрелять разрешалось стоя, положив оружие на специальные «вилки».

Уже за несколько дней до турнира из деревень стали съезжаться желающие попытать удачи. Лагерь у кладбища разрастался. По правилам предстоящего соревнования его участниками обязаны были быть князь и его семейные – жена и дети. Причем именно они должны были начинать соревнование или передать право своего выстрела кому-то другому. После них стреляли гости и воины замковой охраны, соблюдая очередность согласно своему званию или положению. Потом стреляли деревенские и, наконец, все, кто желал. Каждому участнику разрешалось сделать по два выстрела. Если одна из пуль попадала в цель, удачливого стрелка допускали ко второму этапу. Так выявляли самого меткого – «короля». Тут же, на поля не, ему торжественно вручали серебряный пояс, а чуть позже – серебряный значок (широкую пластинку, на которой было выгравировано его имя), который победитель носил целый год, до следующего турнира. Кроме пояса и значка, победитель получал еще освобождение от податей на год.

Наконец наступил долгожданный день. С утра в сторону кладбища потянулись мужчины, женщины, старики, дети – всем хотелось посмотреть на состязание. Заранее доставленные на турнирную поляну замковые пушки смотрели черными жерлами в сторону леса, где уже стояли смоляные бочки. Подданные пана Кветковского, на сей раз все в черном, выстроились в длинную цепь у своих шатров, а у въезда на поляну по обе стороны дороги застыли разодетые в длинные синие платья замковые гайдуки. Все ждали прибытия князя Станислава.

К десяти часам появились воины замкового гарнизона во главе с суровым Бойсаном. Их встретили возгласами одобрения. В своих доспехах и шлемах эти молодцы напоминали древнеримских воинов. У каждого на боку висела убранная в ножны короткая сабля. Впереди, как и подобает истинно торжественному шествию, шли трубачи и барабанщики, за ними следовала группа знаменосцев. Самый первый из них нес на флагштоке расшитый золотыми нитками герб Гаштольдов: сердце, увенчанное короной с литерой «W» посередине – знаком древности рода. Замковый гарнизон был таким же по численности, как и дружина пана Кветковского, однако своей выправкой и блеском доспехов явно превосходил ее. Глядя на замковых воинов, можно было утверждать, что капитан Бойсан не зря получает самое большое денежное пособие в княжестве.

Последними прибыли главные участники турнира – князь и его молодая жена. Они приехали в открытом экипаже в сопровождении свиты гайдуков. Анисим, нарядившийся в салатовую, с длинными, до пят, галунами, ливрею, в желтых чулках с бантами и в черных лакированных башмаках, открыл дверцу и помог сойти пани Барбаре. Вишневое платье его госпожи не скрывало ее достоинств – высокой груди и осиной талии. Люди, многие из которых видели пани Барбару впервые, от удивления раскрыли рты. Вслед за женой из экипажа выбрался князь. Напудренный, и потому похожий на манекен, он был в голубом, расшитом золотом кунтуше и широкополой шляпе, увенчанной бледно-голубым страусовым пером. Из-под его платья видны были белоснежные, похожие на пену, манжеты рукавов, а грудь покрывало белоснежное жабо. Как всегда, он был в перчатках. Взяв жену под руку, князь двинулся с ней в сторону возвышения, где уже стояли привезенные из замка два массивных кресла. Усадив жену, хозяин торжества поклонился собравшимся. Они ответили ему тем же, и тотчас над поляной достаточно дружно и громко прозвучало: «Слава и долгие лета пану воеводе!»

Подозвав Бойсана, князь наконец отдал распоряжение открыть турнир. Датчанин повернулся, подал знак десятникам – и над поляной разнесся бодрый сигнал трубы.

По традиции, чтобы позабавить народ, начали со стрельбы из пушек. Сначала пальнули из «Гидры» – самой большой замковой пушки. Ее ядро, достигавшее веса взрослого человека, вылетев из жерла, своим зловещим воем заставило притихнуть самых заядлых балагуров. Зато взрыв был встречен громкими криками. Потом выстрелили из другой пушки. Пристрелявшись, бомбардиры разбили бочки, и куски загоревшейся смолы разлетелись и застлали поляну завесою дыма.

Когда дым рассеялся, прозвучал новый сигнал трубы, забегали десятники. На этот раз им следовало определить очередность стрельбы желающих принять участие в турни ре. Соревнующиеся потянулись к тому месту, где уже было вбито полдюжины «вилок» – массивных металлических упоров для пищалей.

Мишенями служили полотна с рисунком. На первом этапе, когда к состязанию допускались все, кто желал, рисунок на мишени изображал кабана; на втором, когда к стрельбе допускались лишь те, кто справился с первым заданием, растягивали мишень с рисунком соболя.

Когда затихла волна шума, на поляне появился пан Кветковский. Он был в белом камзоле, дымчатых чулках и лихой шляпе с перья ми. К соседней «вилке» подошел капитан Бойсан. Этот был в жесткой кожаной куртке до колен, рейтузах из голу бой шерсти и в высоких рыжих сапогах. Князь, посоветовавшись с пани Барбарой, отдал право первого выстрела этим двоим. Оба получили пищали, пули и мешочки с порохом. К другим «вилкам» были допущены другие участники.

Датчанин заряжал медленно, при этом все поглядывал на мишень. Пан Кветковский же, напротив, все делал быстро, словно в бою, – было очевидно, что он уверен в своем успехе. Он выстрелил, когда Бойсан только начал целиться. Рядом раздались выстрелы других соревнующихся. Капитан дождался, когда рассеется дым, и только тогда нажал на курок… И замковый комендант, и гость, в отличие от других стрелков, порвали свои мишени с первого же выстрела.

Желающих попытать счастья вызвалось на этот раз как никогда много: стреляли служивые пана Кветковского, воины замковой охраны, деревенские. С особым восторгом зрители встречали пожилых участников, тех, кто давно сменил саблю на соху. Седовласые старцы, как ни удивительно, дырявили мишени с большим успехом, чем их молодые соперники. Иные поражали мишень с первого выстрела.

После полудня развернули мишени с соболем. Количество соперников заметно поредело. Пан Кветковский и датчанин опять поразили свои мишени с первого выстрела, зато остальные, будто сговорившись, стали стрелять мимо. Теперь почти каждый выстрел толпа встречала смехом, возгласами неудовольствия и даже улюлюканьем. После второго этапа осталась всего дюжина стрелков. Начиналось самое интересное…

Стрелкам опять выдали по две пули, но теперь мишени установили дальше. Задача усложнялась тем, что на большом расстоянии резко снижалась прицельность ружей. И все-таки после этой серии шесть стрелков продолжили состязание.

Особенно удивлял пан Кветковский. Его уверенность, манера стрелять быстро, почти не целясь, вызывала бурю восторга как среди его подчиненных, так и среди зрителей. «Добрый бомбардир», – говорили в толпе.

Мастерству гостя удивлялся даже князь Станислав, хотя он, как никто другой, знал способности пана Збигнева. Правда, пан воевода был недоволен тем, что основными претендентами на серебряный пояс стали пан Кветковский и Бойсан. Князь опасался, что может победить датчанин. Зная резкий, мстительный характер пана Кветковского, он полагал, что подобный исход обернется для коменданта серьезными хлопотами. Но Бойсан не думал о подстерегающей его опасности. Словно желая подразнить своего соперника, он продолжал посылать пули точно в цель. Чувствовалось, что капитан настроен на сегодняшнее соперничество и хорошо подготовлен к нему.

Когда из всего числа участников они остались один на один, пан Кветковский начал проявлять нетерпение. Мише ни уже не отодвигали, но то ли усталость, то ли гнев на соперника подействовали на гостя: в первый раз после начала сегодняшнего турнира он допустил промах. Когда пан Кветковский заправлял в ствол вторую пулю, любому было понятно, что он волнуется. Бойсан выстрелил – и опять попал с первого раза. Его успех буквально взбесил пана Кветковского. С досады тот даже топнул ногой. Но делать было нечего – надо было отвечать таким же точным выстрелом…

Впервые в это утро на турнирной поляне воцарилась тишина. Стало даже слышно, как в небе поет жаворонок… Опять раздался громкий выстрел. Когда дым рассеялся, все увидели, что мишень пана Кветковского порвана. Странно, но эта удача вызвала среди зрителей противоречивые эмоции. Одни встретили ее криками одобрения, другие – смехом, очевидно, радуясь тому, что интрига затягивается, третьи крякнули с досады, уверенные в том, что пан Кветковский все же не заслуживает серебряного пояса.

Соревнующиеся взялись было опять заряжать оружие, но тут вмешался князь. Кажется, ему надоело испытывать свое и чужое терпение. Через посыльных он подозвал к себе обоих стрелков и сказал им:

– Друзья, думаю, что сегодня как раз тот случай, когда нам следует вручить сразу два пояса. Вы оба достойны того, чтобы носить звание «Король курка». И хотя для нашего турнира это небывалый случай, прошу вас остановиться и получить награды.

– Я против, – тут же отреагировал пан Кветковский. – Наш спор должен прийти к логическому завершению.

– Что ты предлагаешь, пан Збигнев? – спросил князь.

– Продолжить стрельбу.

– Но зачем? Все и так ясно. Теперь только случайность может выявить победителя. А я, как главный судья турнира, не хотел бы, чтобы в нашем споре все решила случайность.

– Продолжать! – упрямо повторил гость. Над поляной воцарилось гробовое молчание; народ стал свидетелем невероятной в его глазах сцены – князю не желали повиноваться.

– Збышек, – пытаясь скрыть свое раздражение, тихо сказал князь Станислав, – все уже убедились в том, что ты отменный стрелок. Ты получишь главный приз. Чего тебе еще?

Но пан Збигнев был слишком увлечен борьбой, чтобы внимать доводам разума. Он в упор посмотрел на князя и мрачно изрек:

– Желаю продолжить. Собравшиеся хотят знать, кто из нас лучший, так давайте удовлетворим их желание. Потерпи те, ваша милость, осталось не так уж и долго. В крайнем случае, если вам очень надоело, мы можем сменить оружие.

Князь растерялся. Нечасто ему приходилось сталкиваться с возражениями. Но главное, его пугало то, что соперничество могло перерасти в дуэль.

– Никакой смены оружия, – неверным голосом ответил он. – Я не вправе нарушать традиции. Свое мастерство владения саблей ты можешь демонстрировать и за пределами моего княжества…

– Я не посягаю на традиции. Я просто предлагаю расширить рамки турнира. Чтобы выявить, кто из нас все-таки лучший, согласен использовать вон те две мортиры. Мы будем продолжать стрелять, только поменяем диаметр стволов.

– Ты предлагаешь бить по мишеням из пушек?

– Ну да.

Князь задумался. Теперь предложение гостя заинтриговало его.

– Это что-то новое, – сказал он. – Пожалуй, это даже украсит наш турнир, по крайней мере, придаст ему пикантность. Капитан Бойсан, – обратился он к коменданту, – вы согласны продолжать соперничество?

– Да, ваша милость, согласен, – без колебаний отозвался датчанин, – только надо выработать условия. Пан Кветковский тут же предложил:

– По три выстрела, пока не загорятся «ульи».

– Добро, – ответил Бойсан.

Не успел князь скрепить эти условия своим согласием, как оба соперника разошлись в разные стороны.

– «Ульи» в поле! – отдал гайдукам указание князь. – И подвезите пороху и ядер!

Пани Барбара настороженно наблюдала за дуэлью мужских характеров. О достоинствах и недостатках пана Кветковского она уже знала. Как ни странно, но большей загадкой оставался для нее замковый комендант. Она была уверена, что Бойсан – мягкий, уступчивый и даже робкий человек. Сегодня она узнала, что этого человека отличает несгибаемая воля. Она даже подумала, что пану Кветковскому лучше было бы согласиться с предложением князя…

Так получилось, что турнир в своей заключительной фазе превратился в демонстрацию выучки двух гарнизонов: пан Кветковский выбрал себе в помощники гайдуков из своего гарнизона, капитан Бойсан – из своего. Сейчас же и среди зрителей образовалось два лагеря: гостю желали удачи прибывшие с ним воины, датчанину – воины его гарнизона и все те, кто считал себя подданным князя Станислава.

Соперникам было передано по три ядра. Как только установили «ульи», князь дал отмашку соревнующимся, чтобы они начинали. Бомбардиры запалили фитили.

Как ни удивительно, но первым выстрелил медлительный Бойсан. Видно, в стрельбе из пушки он был мастером, потому что его снаряд, со свистом описав длинную дугу, угодил точно в цель. От взрыва бочку разбило на мелкие части, которые, разлетевшись, тут же загорелись, укрывая поляну густой дымовой завесой, которая, несомненно, мешала его сопернику.

Наконец выстрелил и пан Кветковский. Его ядро с диким воем перелетало «улей» и ударилось в ствол одинокой сосны, свалив ее. Его подчиненные быстро зарядили пушку новым ядром. Гость приказал чуть опустить ствол, после чего опять поднес фитиль к щели в казне. Пушка откатила, испустив новый клуб дыма, и почти сейчас же, после короткого и страшного рева ядра, невдалеке раздался взрыв. Поляну окутало густым облаком серого дыма, будто в той стороне, где упало ядро, пробежал табун жеребцов. Когда дым рассеялся, зрители увидели, что «улей» пана Кветковского стоит как стоял, – ядро не долетело до него. К последнему выстрелу раздосадованный гость готовился по меньшей мере четверть часа…

Когда стало понятно, что пан Кветковский так и не поразил свою цель, по рядам зрителей прокатился гул неодобрения, молодые засвистели. Словно не веря своим глазам, гость сбросил шляпу и побежал к уцелевшему «улью». Желая хоть как-нибудь выместить свое негодование, он с разбега ударил в бочку плечом и опрокинул ее…

Когда он вернулся, князь вручал датчанину серебряный пояс победителя. Черный от копоти, в перепачканном сажей камзоле, пан Збигнев смотрел на коменданта – и в его глазах поблескивал огонек злобы…

Звуки трубы оповестили об официальном окончании соревнования, но праздник продолжался. На поляне, где недавно выясняли отношения стрелки, слуги расставляли столы и лавки. Затевалась следующая традиционная часть торжества – пир. На дороге уже скопились подводы с закусками и бочонками с крепкой брагой.

За всеобщим оживлением никто не заметил, куда исчез пан Кветковский. Его подданные, чувствуя себя равноправными участниками праздника, занялись расстановкой столов и на какое-то время тоже упустили из вида своего господина. Даже князь забыл о неудачнике. Вручив приз, он, как и подобает радушному хозяину, пригласил всех выпить чарку вина и, конечно, сам первый поднял бокал за победителя. Князя с удовольствием поддержали и вассалы, и гости. И только часа два спустя, уже охмелев, князь Станислав вдруг вспомнил о пане Кветковском и сейчас же приказал, чтобы того разыскали. Но попытка оказалась безуспешной. Это не только удивило, но и расстроило пана воеводу. Своим исчезновением, а точнее, отказом присутствовать на пиру, гость задел-таки гордость хозяина. Убедившись, что пан Збигнев не собирается возвращаться, князь наконец поднялся и попросил отвезти его в замок. Он был обижен…

Пан Кветковский был не просто раздосадован, он был разгневан. В то время когда на турнирной поляне затевали пир, он сел на коня и отправился в Кветковцы. Словно раненный зверь, он искал уединения. До Кветковцев было верст десять – путь достаточный, чтобы обдумать то, что случилось. Сначала пан Збигнев погонял, желая как можно дальше отъехать от злополучной для него поляны, но потом, задумавшись, позволил коню плестись шагом. Он обижался на соперника, на хозяина замка, на всех, кто видел его сегодняшнюю неудачу, – привыкший побеждать, он с горечью думал, что теперь даже его гайдуки вправе смеяться над ним. Неудача мучила его до слез.

На развилке, в том месте, где справа от дороги стоял высокий камень с высечкой, похожей на крест, пан Кветковский слез с коня и присел на траву. Перед ним будто на ладони лежала долина. В одном месте серебром поблескивала речка, на берегу которой заметно было несколько курных хат, – это и были его Кветковцы. За деревней синел лес, а еще дальше, за лесом, у самого горизонта, качалось в дымке заходящее солнце. Полюбовавшись закатом, пан Кветковский успокоился. Ему вдруг расхотелось ехать в Кветковцы. Он понял, что должен вернуться в Геранены. Когда пан Збигнев подумал об этом, то вновь ощутил неудовлетворенность. Еще час тому назад он был убежден, что это чувство донимает его из-за неудачи на турнире, но теперь знал, что причина в другой его неудаче, той, что связана с пани Барбарой. Самолюбие его жаждало победы над ней.

Сидя у камня, пан Кветковский придумал дерзкий план. Трудности, которые могли встать на пути осуществления этого плана, не заботили его. Им правило одно – желание добиться своего. Замыслив невероятное, пан Кветковский знал, что уже не остановится. Безумец, он был готов даже рисковать жизнью.

Он вернулся в Геранены, когда смеркалось. Со стороны турнирной поляны доносилась роговая музыка, слышались крики, смех – народ пребывал во хмелю. Пан Кветковский направился к замку.

На площади было почти безлюдно. Перед въездным мостом, точно статуи, стояли друг против друга два рослых воина с алебардами. Чуть поодаль от них в сопровождении своего гайдука важно расхаживал десятник. Пан Кветковский спешился, передал поводья гайдуку, обратился к десятнику:

– Хозяева вернулись?

– Нет, пан, – ответил тот. – Они были в замке. Но часа два тому назад опять выехали.

– Если пан воевода спросит, скажешь, что я в своей комнате, – сообщив это, гость задержал на десятнике взгляд, как бы желая внушить тому, что нужно ответить, и направился к замку. По пути, встретив одного из слуг, он приказал разыскать и привести к нему Марыську.

Проникнув в свою комнату, пан Кветковский стал переодеваться. Теперь он был почти спокоен, а потому и более уверен. На свое сегодняшнее поражение он смотрел уже с долей иронии, так как теперь был нацелен на достижение куда более важной для себя победы. О том, что его проделка может вызвать гнев князя, он не думал. Пан Збигнев прекрасно понимал, что в случае успеха получит то, о чем так мечтал в последние дни, а в случае неудачи вынужден будет либо бежать, либо просить у Господа покаяния.

Пока он переодевался, за окном стемнело. Часы в вестибюле гулко начали отбивать полночь. Пан Збигнев присел в кресло. Стоило ему вспомнить о служанке, как дверь открылась и в комнату вошла Марыська. Лицо девушки было бледно, но даже в полумраке угадывалась россыпь веснушек на нем. Гостья робко спросила:

– Вы меня спрашивали, пан Збигнев?

– Да, милая. Подойди. Марыська сделала два робких шага вперед.

– Не бойся, – попытался успокоить ее пан Кветковский.

Девушка сделала еще шаг. Поняв, что таким манером бедняжка будет приближаться к нему целую вечность, пан поднялся и сам шагнул к ней навстречу.

– Ну-ка, посмотри мне в глаза, – властно сказал он. – Ну же! – и, взяв ее за подбородок, попытался заставить поднять голову.

Лицо Марыськи покрылось румянцем, но девушка не решилась взглянуть пану в глаза.

– Смелей! – прикрикнул пан Кветковский и неожиданно ударил ее по щеке.

– Ой! – Марыська закрыла ладонями лицо, всхлипнула. – Хочу, чтобы ты выполнила одну мою просьбу, – угрожающе спокойным тоном сказал гость. – Для этого тебе надо успокоиться, – продолжил он и вдруг закричал: – Да перестань хныкать и выслушай! Окрик заставил Марыську утихнуть. Она наконец подняла голову, посмотрела пану в глаза. Пан Кветковский некоторое время молчал, обдумывая что-то, потом спросил:

– Пани и пан вернулись?

– Еще нет, но за ними уже послан экипаж. Я должна идти готовить постель пани.

– Очень хорошо. Сейчас ты покажешь мне потайной ход в ее комнату.

– Ой, пану, никак нельзя! Я отвечаю головой за эту тайну!

– Возражаешь? – в голосе пана Збигнева прозвучало искреннее удивление. – Наверное, ты желаешь, чтобы я выбросил тебя из окна!

Девушка судорожно всхлипнула. Она испугалась не столько смысла сказанного, сколько многозначительных пауз между фразами. В молчании гостя она угадывала куда большую для себя угрозу.

– Не могу, не могу предать свою госпожу!

– Предать?.. Ты окажешь ей услугу! Она давно желает свидеться со мной!

– Не могу, не могу!

– Ты ничем не рискуешь – вся вина ляжет на меня. Страх все-таки сломил упорство девушки. Сознавая, что поступает бесчестно, она все же подчинилась гостю и повела его в одно из подвальных помещений Чертовой башни, где находилась дверь потайного входа в спальню ее госпожи…

Наконец хозяева вернулись. Гость увидел обоих из окна своей комнаты. Двое дюжих гайдуков провели под локти по двору изрядно опьяневшего пана воеводу, что-то бубнившего себе под нос. В сопровождении Анисима стремительно пересекла двор пани Барбара.

На этот раз пан Кветковский не торопился – ему хотелось удостовериться в том, что в замке все угомонились. Странное, приятное беспокойство охватило его – как перед дуэлью, в результате которой он не сомневался. Он вышел в коридор, проследовал на половину князя и, убедившись, что там все спокойно, направился в подвал.

Чертова башня, как, впрочем, и три остальные башни Гераненского замка, находилась за пределами двора. Пробраться в нее можно было только из дворцового подвала. Захватив фонарь, гость спустился в цокольный этаж, прошел длинным коридором и наконец очутился в просторном помещении – это был подземный этаж Чертовой башни.

В подвале было прохладно, но пан Кветковский не замечал этого – его беспокоила тишина. Нечасто приходилось ему быть свидетелем такой мрачной тишины. Он вдруг вспомнил, что на верхних башенных этажах покоятся замковые пушки. Это воспоминание вызвало в его сознании странную фантазию: ему представилось, что вот-вот грянет залп, который поднимет гарнизон, всполошит слуг и хозяев. Убеждение в том, что это действительно случится, даже возбудило в нем некоторый страх… Стараясь не думать о последствиях своей авантюры, пан Збигнев открыл каменную дверь в стене и шагнул в темный проход.

Проход был узок, свечной фонарь слепил глаза, но гость двигался быстро. В одном месте на его пути выросла крутая каменная лестница. Пан Кветковский начал подниматься по ней и вскоре выбрался на площадку. Увидев перед собой невысокую дубовую дверь, злодей, взявшись за ручку, потянул ее на себя. Дверь поддалась легко и бесшумно. Он поставил фонарь на пол и осторожно переступил высокий порог.

Оглядев комнату, освещенную тусклым светом ночника, пан Кветковский понял, что Марыська не обманула его, – перед ним под пышным, в виде колокола, пологом, державшимся на крепких деревянных стойках, стояла широкая белая кровать. Пьянящая радость охватила искателя приключений. Он сделал несколько шагов к кровати, на которой безмятежным сном спала пани Барбара. Пан Кветковский склонился над ней и на минуту забыл обо всем на свете…

В свете ночника на стене подрагивала большая черная тень вошедшего. Он стоял у кровати и любовался лицом спящей Барбары. В полутьме он угадывал ее высокий лоб, тонкий носик с горбинкой, родинку на левой щеке. Одеяло, которым была укрыта пани, не скрывало стройности ее фигуры, грудь спящей вздымалась и опускалась, вызывая желание прикоснуться к ней. Непреодолимая страсть овладела гостем. Не сумев совладать с собой, он присел на кровать и обнял пани Барбару за плечи. Она застонала, но не проснулась – была слишком утомлена. Пан Кветковский вожделенно склонился над ней и поцеловал в шею.

– Я устала, – тихо, все еще находясь в состоянии дремы, сказала пани. Гость, пылая желанием, не в силах остановиться, припал губами к ее губам.

Пани Барбара наконец открыла глаза и оттолкнула целовавшего. Пан Збигнев вскочил с кровати и сделал несколько шагов в темноту. Спросонья Барбаре трудно было разглядеть, кто находится в ее комнате, но она догадалась, что это не князь.

– Кто здесь? – испуганно прошептала она.

– Не пугайтесь, это я, – ответил пан Кветковский и мстительно добавил: – Мы с вами одни. Пани Барбара перестала дышать. Она закричала бы, если бы была уверена, что это не сон.

– Не пугайтесь, – повторил гость и зло усмехнулся: – Бьюсь об заклад, вы предчувствовали, что когда-нибудь я проникну сюда, – он помолчал, а потом спросил: – А может, вы желали этого? Меня тянет к вам, как шмеля – к цветку, как ястреба – к добыче. Это какое-то наваждение! Просто не могу с собой ничего поделать! Вы колдунья!

– Пан Збигнев, – наконец обрела дар речи Барбара и огляделась, как бы не веря тому, что она действительно один на один в комнате с этим человеком.

– Навеки ваш, – отозвался он.

– Как… вы проникли сюда?

– Для этого существует масса возможностей. Я воспользовался одной из них.

– Где мой гайдук?

– О, не беспокойтесь, ваш гайдук жив. Я не трогал его.

– Если это действительно так, то сейчас по моему указанию он выпроводит вас отсюда.

– Не торопитесь, ваша милость. Поверьте, я шел сюда не для того, чтобы демонстрировать искусство проникать сквозь стены. Мне так много надо сказать вам!

– Я не желаю вас слушать! – страх прошел, и в голосе Барбары зазвучала уверенная сила. – Вы сейчас же покинете мою спальню!

– Прошу вас, не так громко. Вы разбудите ползамка.

– Пан Збигнев, я знала, что вы нахал и скандалист, но я не думала, что вы – сумасшедший. Вы же знаете, что случится, если о вашей вылазке узнает мой муж!

– Ваш муж узнает о нашем свидании только в том случае, если вы сами соизволите рассказать ему о нем. Прошу вас, выслушайте меня.

Пани Барбара разозлилась. Она не желала слушать того, кто покушался на ее честь. С того памятного утра в саду пан Кветковский вызывал у нее такую же неприязнь, какую может вызывать уродец или больной проказой. Она была так уверена в своем чувстве, что не желала даже слушать объяснений. Ей хотелось только одного: дать понять непрошенному гостю, что его притязания бесполезны. Обдумав ответ, она наконец сказала:

– Если вы уйдете сейчас же, то вот вам мое слово: ни муж мой, ни кто-то другой никогда не узнает об этом вашем безумном проступке.

Гость усмехнулся. Он привык к легким победам, и когда красавицы говорили ему «нет», он понимал это как «да».

– Что стоит слово пани? Ее «нет» только добавляет куража. Мне не нужно от вас объяснений, мне нужна ваша любовь.

– Вы не получите ее!

– Ну, это как сказать, ваша милость. Я из тех, кто не вымаливает, а добивается. Я слишком уважаю себя, чтобы отказываться от той радости, которую хоть изредка дарит мне сердце.

– Вы эгоист.

– Возможно. Поэтому и прошу вашего снисхождения с такой настойчивостью.

– Но мне мое сердце говорит обратное. Разве повинна я в этом?

– Ради всего святого, я не виню вас. Я лишь прошу.

– Ваша настойчивость лишь усиливает мою неприязнь к вам. Уходите!

– Но я не могу уйти просто так. Дайте мне по-доброму то, ради чего я пришел, – и я тихо исчезну. Пани Барбара, поймите, я не в состоянии уйти от вас вот так, ни с чем…

– Подите прочь! Я позову слуг!

– Я чувствую, что вы добры, что вы понимаете тех, кто теряет рядом с вами голову, – продолжал уговаривать пан Кветковский. – Знаю, вы чисты, благовоспитанны, уже одно ваше теперешнее упорство есть подтверждение этому. Понимаю, вам трудно сломить себя, но когда-нибудь вам придется встать на предлагаемый мною путь – путь сладкого греха. Такова доля любой красивой пани, ибо ее желают многие. Перед вами, как пчелы перед благоухающим цветком, всегда будут кружить поклонники. Целый рой поклонников…

– Жалкий искуситель! Мне противны ваши приторные речи!

Чувствуя, что уговорами ему ничего не добиться, гость решил применить силу. Недолго думая, он обхватил пани за талию. Однако стоило его руке коснуться ее тела, как девушка замахнулась – и ударила наглеца по лицу. Пан Кветковский от неожиданности отпустил ее.

– Вот как, – тихо сказал он, потирая ушибленное место. Губы его искривились в зловещей усмешке, глаза налились кровью.

– Убирайтесь! – крикнула Барбара.

Гость перестал улыбаться. Схватив ее за руки выше локтей, он уверенным голосом сказал:

– Не надо шуметь, ваша милость. Я не требую от вас жертвы – прошу лишь понимания. Почему вы так упорствуете? Разве моя настойчивость не есть доказательство того, что мои чувства к вам – не лицемерие?

– Не гневите Бога, не говорите про ваши чувства. Это вывело Збигнева из себя. Он зло засмеялся и сорвал с нее одеяло.

От страха Барбара оцепенела. Воспользовавшись ее замешательством, пан Кветковский буквально набросился на несчастную девушку и, разорвав на ней рубашку, стал покрывать жадными поцелуями ее грудь. Барбара закричала, но злодей тут же зажал ей рот. Кто знает, что случилось бы дальше, если бы не Анисим.

Гайдук давно слышал голоса в комнате своей госпожи. Сначала он решил, что пани разговаривает с князем, и очень удивился, подумав, что прозевал его в своей проходной комнате. «Проспал, растяпа», – с неудовольствием подумал он. Но раздавшиеся вслед за этим звуки обеспокоили его.

Еще не совсем понимая, в чем дело, но чувствуя, что его любимице грозит опасность, Анисим выбежал из комнаты, схватил алебарду со стены и побежал обратно. За эти несколько мгновений пани Барбара успела вырваться из объятий насильника и отбежать к окну. Вернувшись, гайдук увидел, что путь к дверям преграждает какой-то высокий человек. Это был не князь. Анисим поднял алебарду и бросился на чужака.

Пан Кветковский едва успел отскочить в сторону – широкое лезвие, коротко свистнув, ударило в стойку, поддерживавшую полог. Крякнув, Анисим принялся доставать глубоко засевшее в дереве лезвие. Воспользовавшись этой заминкой, незваный гость юркнул в темноту потайного хода – пани Барбара и слуга услышали только частый стук его каблуков по каменным ступенькам. Оставив свои безуспешные попытки высвободить алебарду, Анисим бросился за чужаком вдогонку, однако уже через несколько минут вернулся. Его виноватый вид ясно сказал пани, что беглецу удалось скрыться.

Испуганная, в разорванной на груди рубашке, Барбара опустилась на колени перед образом и начала самозабвенно молиться: «Пресвятая Богородица Мария… демонов сокрушающая, бесноватых избавляющая, нечестивых утешающая…» Понимая, что в эту минуту не должен ей мешать, гайдук закрыл дверь на засов, сел у порога и стал вслушиваться в шепот госпожи, пытаясь угадать причину того, чему только что был свидетелем…