Текст книги "Смута"

– Это один из моих телефонов. Я беру на себя функции вашего помощника.

– Какая честь! – жеманно улыбнулась депутатша.

– Я соберу для вас всю информацию, а вы с блеском озвучите ее…

Первым позвонил по телефону помощник деревообрабатывающего министра.

– На Байконуре деревья не растут, и строить там комбинат – идиотизм. И заявляю вполне ответственно, что 22 июля не было никакого заседания.

То, о чем помощник заявил ответственно, было самым важным.

– Запрос зарегистрирован, – ответил Кузнецов, – потому пришлите, пожалуйста, за подписью министра официальный ответ.

– Нет проблем. Но вы намекните своей шефине, что нехорошо отрывать занятых людей от дела подобной чепухой…

О том, что в означенный день не было никакого заседания Совета министров, сообщили еще шесть министров. Значит, и протоколы, и выписки из них – сплошная липа. На этом он и построил защиту.

Представитель правительства пытался на судебном заседании оспорить первый министерский ответ, но после зачтения остальных растерялся и выглядел довольно убого. Судьям ничего не оставалось, как удовлетворить его иск.

Иностранные журналисты торопливо передавали сообщения в свои агентства. Кузнецова и Калугина поздравляли российские политики – те, что пришли вместе с Меченым.

На другой день Кузнецов удостоился чести быть принятым Плачущим Большевиком. Премьер долго и грустно разглядывал его, затем произнес:

– Жаль, что такие умные люди, как вы, переходят в стан врагов государства, – и отпустил его усталым и брезгливым жестом.

Генерал и самому Кузнецову не нравился, впрочем, как и многие другие клиенты. Но генеральский гонорар был очень даже нелишним в те дни. Наличие валюты у Калугина, отсудившего у государства пенсию, Кузнецова не удивило. За интервью в западной прессе генералу заплатили немало…

В деле Ручкина тоже должен быть тайный, никем не обнаруженный ход. Надо только найти его, а потом на белом коне в Рим.

Федор Ручкин оказался суетливым, говорливым и полным собственной значимости человеком.

– Извините за задержку, – произнес он, появившись в номере отеля. – Встречался с правозащитниками.

Он напомнил Кузнецову майора Лепешкина первых лет перестройки, крикливого, красующегося даже перед самим собой, пробившегося на скандалах в комиссию по разгону армейских политорганов.

– Мы с Лепешкиным вместе в академии учились, – горделиво подтвердил мысли адвоката Ручкин. – Будили творческую мысль во времена застоя.

Кузнецов прервал его:

– Расскажите, в чем состояло обвинение по вашему предыдущему делу. Как звучало постановление суда. В формулировках будьте как можно точнее.

– Меня обвинили в разжигании межнациональной розни. – Он сделал паузу. – А я обвинил эстонские власти в дискриминации русскоязычного населения. Я отсидел почти полгода.

– Вы были задержаны на двенадцать суток.

– И полгода сидел на подписке о невыезде.

– Вернемся к постановлению суда. Как оно сформулировано?

– Разве запомнишь всю их абракадабру! В общем, оправдали. А теперь требуют депортации. Меня, прожившего в Таллине большую часть жизни!

Ручкин говорил, будто выступал с трибуны. Кузнецов перестал его слушать. В этом деле он был не помощник. Защищать надо не его, как личность, а общину в его лице.

– Мой совет вам, Федюнчик, – не удержался на прощанье от шпильки Кузнецов, – на все вопросы в ходе процесса отвечать односложно: да, нет. Никаких лозунгов и заявлений для прессы. В этом случае ваша фамилия прозвучит на весь мир, беру задачу на себя.

Ручкин даже изменился в лице от такой приятной перспективы.

– Во всем буду следовать вашим указаниям, товарищ адвокат…

Кузнецов сидел в кафе отеля, когда почувствовал, что кто-то на него смотрит. Скосил глаза направо и увидел высокую блондинку, разглядывающую его с неподдельным интересом. Поймав его взгляд, она мило улыбнулась, поднялась, подошла к столику.

– Не будете возражать, если я составлю вам компанию?

Он хотел буркнуть: «Буду!», но что-то остановило его.

– Садитесь.

И тут же понял, что остановило. Чем-то она походила на Надежду Васильевну, только повыше ростом. Горькой складкой у рта? Длинной шеей?..

– Закажите мне что-нибудь выпить.

Кузнецов подвинул ей меню:

– Заказывайте.

Она спросила:

– Презираете?

– Нет. Понимаю.

– И что вы понимаете?

– Каждый зарабатывает на жизнь, как может.

– Проницательный вы человек.

– По акценту вы – эстонка. С работой у вас проблем не должно быть…

– Я и работаю.

– Где же, если не секрет?

– В Федеральном суде. Бухгалтером.

Кузнецов ничем не выдал, как екнуло сердце.

Заказ она сделала скромный: фужер «Мартини» и мороженое. Приподняла фужер, не решаясь пригласить Кузнецова к тосту. Он сам взял бокал.

– Как вас зовут?

– Рита.

– Меня – Борис. Выпьем за наше партнерство.

– Шутник вы, господин коммерсант.

Кузнецов улыбался, сам же мысленно раскладывал все возможные варианты. Подсадка?.. Не исключено. Значит, чем больше бессмысленного трепа, тем лучше… Случайность?.. Тогда надо учесть чужие уши: и о деле – только на улице…

Он огляделся. Кафе как кафе. Заполнено на треть. Музыка звучит приглушенно. Танцующих и активно жующих пока нет. За стойкой бара мусолили соломинки две длинноногие девицы и прыщавый юнец с кошелем на поясе. Рядом за столиком ужинал плотный, курносый и скуластый немец с седым ежиком волос. Похоже, потомок русского солдата, переспавшего с немкой по праву победителя.

– Предлагаю для начала прогулку на свежем воздухе, – произнес он.

– Не возражаю.

– Я подожду вас у выхода, – сказала она, поднимаясь с кресла.

Официант рассчитал немца и скрылся за тяжелой портьерой. Бундесверец покинул зал. Кузнецов занервничал, ожидая официанта. Тот появился лишь через восемь минут. Адвокат не стал ему выговаривать. Но потребовал сдачу, чтобы наказать за нерасторопность лишением чаевых. Он не знал, что халдей в его чаевых не нуждался. Их с лихвой компенсировал молчаливый немец за то, чтоб он задержал русского клиента на десять минут.

В вестибюле блондинки не оказалось. Отошла куда-нибудь? Или исчезла, посчитав, что кавалер раздумал гулять по улицам?.. Кузнецов уселся в кресло, взял со столика эстонский журнал, лениво стал перелистывать, ни бельмеса не понимая в текстах. А сам наблюдал за выходом. И все же не заметил, откуда она появилась и как оказалась за его спиной.

– Я и надежду потеряла на прогулку. Не раздумали?

Они шли по ухоженному безлюдному скверику. Идея в голове Кузнецова вызревала. Грехом было не воспользоваться случайным знакомством, даже если блондинка – подстава. Он все равно останется при своих, просто процесс затянется на неопределенный срок. Зато, если вариант сработает, у него появляется шанс.

Он постелил на скамейку газету. Она, не дожидаясь приглашения, села.

– Ну, так что вы имели в виду, Борис, приглашая к партнерству?

На аллее показался прохожий. Старался ступать увереннее, чем получалось, так ходят принявшие на грудь больше нормы и пытающиеся выглядеть трезвыми. Гуляка протопал мимо них. Миновал еще две скамейки и плюхнулся на третью.

Подслушать на таком расстоянии он ничего не мог, даже если б и был в состоянии.

Кузнецов спросил без опаски:

– Значит, вы бедствуете, Рита?

– Увы!

– Хотите заработать триста долларов?

– Для меня это большие деньги. Что я должна сделать?

– Раздобыть телефон секретаря шефа политической полиции. Позвонить из здания суда, когда судьи разойдутся, и произнести по-эстонски текст, который я напишу по-русски. И сразу положить трубку.

– Это все?

– Да.

– Согласна.

– Опять адвокат хочет влезть в дело через задний проход, – проговорил Пилот, выслушав Ритуню. – Рискует мужик, идя на откровенную авантюру.

– Но ты ведь не охотишься за ним, Юри? Он очень приличный человек.

– Успокойся. Не охочусь, а помогаю… Ты никого не заметила в скверике?

– Был там один пьяный.

– Это его охранник, Ритуня.

– С ума сойти можно! Никак бы не подумала… Адвокат знает о нем?

– Нет.

– Ты все такой же, Юри. И игры у тебя те же.

– Другого я ничего не умею. – Пилот виновато улыбнулся. – Номер телефона тебе сложно узнать?

– У председателя есть такой справочник, но мне до него не добраться.

– Я все узнаю сам. И сделаю так, чтобы полицейский шеф отсутствовал, когда ты будешь звонить… Во сколько судьи расходятся?

– Редко кто задерживается после трех.

– Звони, когда разойдутся. А сейчас, извини, я должен переговорить с Ригой. Тебе лучше не слышать этого разговора.

Увидев, как на ее переносицу легла складка, Пилот погладил ее по голове.

– Не надо хмуриться, Ритуня. Но есть вещи, которые лучше не знать.

– Рижский абонент из Системы?

– Нет. Он – Учитель.

Она непонимающе и с немым вопросом глянула на него.

– Мне нужна его помощь, Ритуня. Позвоню и поеду на встречу.

– На ночь глядя?

– Иначе не успею.

5

За километр до латвийской границы Пилот заметил в условном месте силуэты двух автомобилей, приткнувшихся к обочине. Велел таксисту проехать метров сто и остановиться. Прихватил клюшку-стилет и вернулся по пустынному шоссе.

«Мерседес-600» и патрульный «ниссан» оставались темными и безмолвными. Пилот остановился у дверцы «мерседеса». Люди появились из «ниссана». Пилот спиной ощутил их молчаливое присутствие. Боковое стекло бесшумно скользнуло вниз. Водитель высунул руку ладонью вверх. Пилот вложил в нее маляву Туза.

– Пушку! – потребовал голос из салона.

– Кроме клюшки, ничего нет, – ответил Пилот. И тут же почувствовал, как четыре руки умело обшарили его.

– Не врет, – подтвердил один из охранников.

На заднем сиденье мелькнул световой лучик. Похоже, пассажир читал при свете фонарика. Затем задняя дверца приглашающе распахнулась. Пилот шагнул в салонное нутро. Зажглись матовые плафоны.

Смотрящий за Прибалтикой Учитель был полной противоположностью Тузу. Он больше походил на творческого работника. Модный пестрый пиджак, очки с тонкими золотыми дужками, слегка растрепанные рыжеватые волосы…

Плафоны горели не больше полминуты, и салон погрузился в темноту.

– Свет – в знак доверия? – спросил Пилот.

– Как компенсация за моральный ущерб при обыске.

«Феней» от прибалтийского авторитета не пахло.

– Как поживает мой крестный? – спросил он.

– В заботах.

– Это его стезя. Особенно при такой богатой волости, как Московия.

– В Прибалтике тоже крутятся большие деньги, – ответствовал Пилот.

– Рад выполнить любую просьбу крестного. Что от меня требуется?

– Номер телефона приемной начальника политической полиции Эстонии. И чтобы завтра после трех он отсутствовал в своем кабинете.

Учитель хмыкнул, что означало: стоило ли по такому пустяку беспокоить серьезного человека?

Он достал сотовый. Абонент откликнулся тотчас.

– Янис! – произнес в трубку крестник Туза. – Все номера телефонов таллинского Крашеного… Свяжись с Мулаткой. Пусть возьмет завтра в оборот Крашеного сразу после ленча. И не отпускает его до полночи… Жду.

Пилот подумал, что точно так же когда-то было и в их Конторе: любая вводная решалась в считаные минуты.

– Записывайте телефоны, – сказал Учитель после того, как абонент снова вышел на связь. – Приемная… Личный… Вертушка… Домашний…

– Спасибо.

– Может, чем еще помочь? Парой пехотинцев? А то, смотрю, прибыли без сопровождения.

– К друзьям можно и без эскорта, демаскирует.

Перед тем, как исчезнуть, Пилот сказал:

– Вот вы, латыш, помогаете мне, русскому. Национальное самолюбие не препятствует вам?

– Мне плевать на это. И плевать на то, кто какой национальности. Пусть этим занимаются политики.

– Желаю вам быть, – попрощался Пилот.

– Передавайте крестному привет. Пусть приглядывает за Зурабом. Его волки в Питере начали шарить. Сунулись и в Ригу, но получили укорот…

Завтракал Кузнецов в номере. Пил кофе, просматривал московские газеты, которые раздобыла ему за приличное вознаграждение горничная. В «Брехунце» обнаружил весьма любопытную заметку. Сообщалось, что объявлен в розыск преступник по фамилии Акинолос. Подозревается в совершении двух убийств на территории России. К розыску подключен Интерпол. В конце корреспондент сообщал, что преступник имеет документы греческого подданного, хотя родом из Сибири, и в настоящее время задержан полицией Италии.

Кузнецов вспомнил визит красивой потаскушки, свой совет ей. Похоже, что за ней стоит серьезная сила, способная оплатить даже дачный фрегат. Заметка в газете напомнила Кузнецову о безуспешных попытках связаться с Вовочкой по телефону. Его контракт с банкиршей должен уже закончиться, так что всего скорее он дома.

Однако на телефонный звонок Вовочка не отозвался. Он позвонил Наталье Марковне. Та откликнулась сразу. Выслушав своего шефа и покровителя, обещала все выяснить и, если потребуется, помочь. Не успел Кузнецов положить на рычаг трубку, как снова был вынужден ее поднять.

– Не разбудила вас? – узнал он голос вчерашней блондинки.

– Нет. Как наше партнерство? Имеет продолжение?

– Имеет. Я выхожу на работу. Мы могли бы встретиться в том же скверике.

– Договорились.

Он едва узнал ее: в распахнутом светлом плаще, открывающем черный деловой костюм, она совсем не походила на себя, вчерашнюю. Странная все же дама. Но игра началась, и сдавать назад не имело смысла.

– Вот текст, Рита. Прочитайте вслух и произнесите его по-эстонски.

Она пробежала по листку глазами, затем прочла вполголоса: «Здравствуйте. С вами говорит заведующая секретариатом Федерального суда. По вновь открывшимся обстоятельствам заведено уголовное дело на Федора Ручкина. Просим до 17 часов прислать с курьером его архивное дело за прошлый год. Телефонограмму передала…»

– Кто передал? – спросила она.

– Назовите фамилию заведующей секретариатом.

– Я позвоню, когда уйдут судьи.

– Правильно.

– Вот вам сто пятьдесят долларов. Остальное – позже.

– Готовьте денежки, – улыбнулась она…

К зданию суда Кузнецов подъехал на такси в 15.30, хотя и понимал, что запас времени у него – не меньше часа. Но лучше иметь ефрейторский зазор, чем играть в догонялки. Огляделся. Обнаружил напротив скамейку под голым тополем. Пристроил на нее оттягивающий руку портфель, присел, постелив целлофановый пакет. И зарядился терпением.

Время от времени массивная дверь выкидывала на улицу служителей Фемиды, спешащих к припаркованным иномаркам. Покинул здание и председатель суда, его проводил по ступенькам рослый рыжеватый полицейский.

Начал накрапывать дождь. Кузнецов достал из портфеля зонт, прикрылся от редких капель.

Шел уже пятый час. Через 10 минут после семнадцати он покинет свой наблюдательный пункт. Значит, с армянским сносом прокол.

За две минуты до обозначенного срока у здания остановилась машина политической полиции с двумя синими маячками. Из нее вылез толстячок в шляпе и с дипломатом, торопливо взбежал на крыльцо, и дверь проглотила его. Через минуту снова распахнулась и выпустила Риту. Мгновение она постояла на крыльце, скользнула равнодушным взглядом по Кузнецову, тряхнула светлыми волосами и, не обращая внимания на дождь, поплыла по улице с сумочкой через плечо.

Еще минут через пять толстячок с дипломатом просеменил к родимой полицейской машине. Выпустив густое газовое облако, она фыркнула и укатила.

Кузнецов пересек улицу, толкнул дверь. Уверенным движением протянул полицейскому бумагу, удостоверяющую его адвокатские полномочия.

– В семнадцать меня ждут в секретариате.

Полицейский разрешающе приподнял ладонь.

В секретариате три девицы пили из миниатюрных чашечек кофе.

– Девочки! – укоризненно произнес Кузнецов. – Погода не для кофе. – Раскрыл портфель, выхватил три бутылки шампанского, жестом фокусника водрузил их на стойку. К шампанскому добавил шесть плиток шоколада.

– Это нам? – деловито и без особого удивления спросила по-русски дива, похожая на большую белую рыбу.

– Вам. – И предваряя вопрос, объяснил: – Председатель по моей просьбе запросил прошлогоднее дело Федора Ручкина. Я должен оперативно с ним ознакомиться. Позвоните мне завтра в отель, когда его привезут, – протянул визитную карточку с написанным от руки гостиничным номером.

– А его уже привезли! Можете хоть сейчас знакомиться. Садитесь вон за посетительский столик и знакомьтесь.

Большая Белая Рыба протянула ему три пухлых тома. Прочитать их все не хватило бы и ночи. Но глаз у него был наметан, он знал, где можно выловить информацию. Стенографировал отдельные высказывания свидетелей, защитника и даже прокурора.

Новое обвинение Ручкина слово в слово повторяло прежнее. Однако даже прокурор не мог привести сколь-нибудь веские доказательства. Действия Ручкина скорее напоминали мелкое хулиганство. Драка с юным националистом, приехавшим к родственникам из Риги. В ней Ручкин победителем явно не выглядел. Обзывал блюстителей закона фашистами, требовал в своих выступлениях на митингах двойного гражданства. Все это были лозунги.

Сюрприз поджидал Кузнецова в самом конце третьего тома. Между листками сиротливо замаячили аудиокассета и не подшитый в дело свернутый пополам лист бумаги. Это была служебная докладная, подписанная следователем. Написана она была на эстонском, но кому-то понадобилось перевести ее на русский:

«Докладываю, что состава преступления в действиях Ручкина не обнаружил, хотя и квалифицирую их по статье… Считаю, что его следует сохранить в качестве лидера русскоязычной общины. Ручкин себялюбив, не умен, легко поддается на провокации. Эти качества можно использовать в наших интересах…»

Толковый следователь, подумал Кузнецов, правильно охарактеризовал Ручкина.

Кассета, вероятно, тоже содержала какую-либо информацию. Кузнецов покосился на девиц. Они откупорили новую бутылку шампанского и не обращали на него никакого внимания. Он сунул в карман кассету вместе с докладной.

– Хватит вам писать, господин адвокат! – услышал он голос Белорыбицы. – Делайте закладки. Ксерокс в вашем распоряжении. Присоединяйтесь к нам…

У нее он и ночевал. И постарался в грязь лицом не ударить. Ушел от нее рано, оставив на тумбочке сто долларов в знак признательности.

Судья был воплощением законности и беспристрастности.

– Есть у защиты вопросы к свидетелю?

– Нет, ваша честь.

Прокурор хмурился.

Этот московский адвокат ведет себя, по меньшей мере, странно. Не подготовил ни одного свидетеля защиты. В третий раз отказывается от перекрестного допроса. Он что, решил сдаться без боя?..

– Прошу пригласить свидетеля господина Вайнэ, – произнес прокурор.

Это был тот самый следователь, чью докладную Кузнецов обнаружил в уголовном деле.

– Расскажите суду, – бодро начал прокурор, – как господин Ручкин вел себя во время допросов?

– Не господин, а товарищ! – выкрикнул со своего места Ручкин.

– Вел себя безобразно, – заговорил свидетель-следователь. – Плевался, обозвал меня недоделанным и пособником сионизма. Нашу многострадальную республику назвал поганой.

Присяжные переглянулись. Судья насупился. Прокурор победно покрутил ус, кинул взгляд на представителей прессы. Те заклацали фотоаппаратами.

– Господин Вайнэ, – продолжал прокурор, – вы вели следствие по его прежнему уголовному делу. В чем обвинялся господин-товарищ Ручкин?

– В нанесении легких телесных повреждений гостю из дружественной Латвии. В организации несанкционированных митингов, на которых звучали призывы к свержению законно избранной власти. Суд признал его виновным.

– У меня больше нет вопросов.

– У защиты? – спросил судья.

– Есть.

Кузнецов встал. Не спеша пошелестел бумагами. Зал притих.

– Господин Вайнэ, когда Федор Ручкин нелестно отозвался об Эстонии? Назовите месяц.

– Март прошлого года.

– То есть когда вы вели следствие по его уголовному делу? Так?

– Так.

– Не было ли его неэтичное заявление спровоцировано?

– Вопрос не корректен, – вмешался судья.

– Сформулирую иначе: в ответ на какой вопрос или какую реплику Ручкин нелестно отозвался о вашей прекрасной республике?

– Мне трудно сейчас вспомнить.

– Постараюсь освежить вашу память. Ручкин сказал: «Это ты Россию называешь тупым агрессором? Тебя Россия выучила, а не поганая Эстония!..» Ваши слова в протоколе не зафиксированы. Но они сохранились на магнитофонной ленте.

Свидетель растерянно уставился на прокурора. Тот побагровел. Присяжные зашептались.

– Прошу высокий суд, – поднялся Кузнецов, – принять в качестве доказательств невиновности моего клиента аудиокассету, третья минута после начала допроса. В ксерокопии протокола допроса, страница 56.

Вернувшись на свое место, Кузнецов повернулся к свидетелю:

– Вам известно, какое наказание грозит за лжесвидетельство?

– Известно.

– Усмотрели ли вы в действиях Федора Ручкина состав преступления по статье: разжигание межнациональной розни?

– Свои выводы я изложил в обвинительном заключении.

– Следует ли ваш ответ понимать как утвердительный, господин Вайнэ?

Тот неприлично надолго затянул паузу.

– Следует… Утвердительный.

Кузнецов снова пошелестел бумагами.

– Прошу разрешения высокого суда зачитать еще один документ: «Докладываю, что состава преступления в действиях Ручкина не обнаружил… Считаю, что его следует сохранить в качестве лидера русскоязычной общины…» Документ адресован шефу политической полиции, датирован маем прошлого года, зарегистрирован под номером 16 дробь 387. Подписан господином Вайнэ… Свидетель, когда вы были правдивы: тогда или сейчас, в зале суда?

– Протестую! – возник наконец прокурор.

– Протест отклоняется, – сказал судья. – Отвечайте, свидетель!

– Мне нечего ответить.

– Прошу суд приобщить ксерокопию документа к делу, – произнес Кузнецов. – У меня больше нет вопросов.

– Суд удаляется на совещание, – объявил председательствующий.

Публика с шумом стала вываливаться из зала. Краем глаза Кузнецов заметил направлявшуюся к выходу блондинку Риту. Затем его окружили журналисты. Застрекотала телекамера. Посыпались с разных сторон вопросы, на которые он отвечал одним словом:

– Без комментариев…

Лишь через два часа суд возвратился из совещательной комнаты. Судья долго и нудно зачитывал постановление, хотя суть его была проста и груба, как подошва солдатского ботинка: иск господина Ручкина удовлетворить, решение первичной судебной инстанции о депортации отменить…

Спускаясь с крыльца, Кузнецов обратил внимание на своего подопечного. Тот стоял с победно поднятыми руками возле «запорожца». Его восторженно провожала толпа старушек и едва достигших совершеннолетия юнцов в кожанках…

Добравшись до своего номера, Кузнецов позвонил Рите.

– Насколько я помню, нам предстоит еще одна встреча.

– Спасибо и до свиданья, мы полностью с вами в расчете, – и повесила трубку.

Кузнецов не понял ее маневра. Получается, что женщина за здорово живешь отказалась от полутора сотен долларов. Факт не поддавался объяснению.

А оно было рядом. В дверь решительно постучали:

– Войдите.

Кого угодно мог увидеть Кузнецов, только не скуластого седоватого немца, ужинавшего в кафе за соседним столиком. Но в номер шагнул именно он.

– Поздравляю, Борис Аркадьевич. Вы с блеском выиграли процесс, – сказал он по-русски.

– Спасибо, – быстро пришел в себя Кузнецов.

– Теперь вас ждет Рим и дело Акинолоса. Добьетесь его передачи органам родного правосудия – оговоренный с дамой гонорар ваш.

– Я еще не получил аванса.

– Аванс, пятая часть от оговоренной суммы, находится в вашей квартире в дипломате. Договор составьте сами, завтра утром я готов подписать его. У меня есть такие полномочия… Билет на вечерний римский рейс вам заказан.

Кузнецов слегка растерялся от такого натиска. Да и неожиданность визита сыграла роль. Выходит, он был под колпаком с момента приезда в Таллин. Его пасли и блондинка Рита, и этот, притворявшийся немецким туристом человек.

– Может быть, вы соизволите представиться, господин заказчик?

– Юрий Сергеевич. Какие документы вам понадобятся в Риме?

– Досье клиента, включая документы по розыску преступника. Запросы о выдаче его российскому правосудию. И обеспечьте переводчика.

– Ответьте-ка, Юрий Сергеевич, блондинка – ваш человек?

– Мой.

– Понятно. С Вовочкой тоже ваши люди поработали?

– Я не знаю человека с таким именем.

– Степан Вовочкин, частный детектив.

– Я с ним не знаком. Предлагаю вам выехать со мной на машине. Через десять часов будем в Первопрестольной.

– Только до Питера. Дальше – «Красной стрелой». Отосплюсь в поезде и приведу мысли в порядок.

– Как угодно, Борис Аркадьевич. Выезд через три часа.

«Отставник бундесвера» высадил Кузнецова в Питере на Московском вокзале.

– До встречи утром! – сказал и укатил.

С билетами в вагон СВ проблем не было: сезон отпусков давно закончился. Кузнецов занял свою полку в купе, переоделся. Второе место пустовало. Однако перед самым отходом поезда дверь откатилась, и в купе появился невысокий, невзрачный лицом и сколоченный, словно для уличных потасовок, мужичок в длинном кожаном пальто и дорожной, видавшей виды сумкой. Не молодой, но и не в возрасте – самая пора утверждать себя и расталкивать локтями соперников.

– Привет соседу! – объявил и плюхнул на застланную постель сумку.

Повесил на вешалку пальто, оставшись в джинсах и в свитере толстой вязки. Достал из сумки курицу, полбуханки хлеба, помидоры и бутылку коньяку.

– Врежем, сосед? – спросил.

Нагловатая самоуверенность сквозила во всем его облике. Всего скорее был он из волонтеров доблестной армии челноков, призвавшей в свои ряды тех, кто не хотел смириться с нищенским прозябанием. Такие с риском зарабатывают деньги и без риска тратят их, не думая о будущем. Зато на отдых с женой или с любовницей – в Анталию или на Кипр – пожалуйста! И с размахом просаживают заработанное, чтобы снова пуститься в ненадежный путь «купи-продай», именуемый в не столь уж давние времена позорным словом «спекуляция».

Кузнецову такие люди были даже симпатичны: не раскисали, не ныли. Потому он, хотя и не было никакого желания выпивать, согласно кивнул.

В казенные чайные чашки тот набулькал коньяку так, что в бутылке осталась ровно половина.

– Будем!

Кувыркнул в рот чашку, содержимое мгновенно исчезло в желудке.

– Тебя как зовут, сосед?

– Борис, – неохотно ответил Кузнецов. Он не любил случайных знакомств.

– А меня – Саня. Фамилия – Феоктистов… Докуда едешь?

– До Москвы.

– А я – до Бологого, – заглянул в чашку Кузнецова. – Ты чего только пригубил?

– Не привык такими дозами.

– У нас в Бологом таких, как ты, нет. Все пьют: и мужики, и бабы. Сами гонят, сами пьют. А я, как стал заниматься коммерцией, самодуровку не потребляю.

А поезд уже покинул Питер и набрал скорость. За окном плыла сплошная темень, изредка нарушаемая огнями путевых прожекторов.

Кузнецов от выпитого пришел в благостное состояние. И если б не болтливость попутчика, он бы спокойно поразмышлял о том, что дал ему процесс в Эстонии. Но Саня из Бологого не давал ему возможности размышлять.

– Я думаю, Боря, что ты – большой чиновник: в СВ катаешься. И не за свои кровные, как я… Правильно догадался?

– Правильно, – соврал Кузнецов.

Ему вдруг показалось, что где-то он уже видел этого человека.

– Мы с вами нигде не встречались? – спросил.

– Боря! – укорил Саня из Бологого. – Почему на «вы»?.. Не люблю выкать. Вроде как враги-дипломаты. А насчет «встречались» – все могет быть.

– Я работал в Эстонии, – подсказал Кузнецов.

– Не люблю прибалтов. То ли дело Питер! Друг у меня там. Служили вместе срочную. Оженился наконец. Три дня свадьбу справляли… Выходит, в Питере мы пересечься не могли. Зато вот в поезде познакомились… Ну, давай еще по одной.

Он взялся за бутылку. Кузнецов прикрыл свою чашку ладонью:

– Мне хватит, Саня. С утра работать.

– Я и говорю: чиновник – человек подневольный. Ни налево, ни направо.

Сосед выпил свой коньяк. Вылил в свою чашку кузнецовские остатки.

– Давай, Боря, укладывайся. Успеешь соснуть до Москвы. А я посижу…

Кузнецов уснул, и сон его был глубок, как артезианский колодец. Он не слышал, когда сошел в Бологом рубаха-парень Саня Феоктистов. Тем более не предполагал, что тот, ступив на пустынную платформу, быстренько набрал московский номер дежурного по бункеру:

– Докладывает Рыбак. Объект в седьмом вагоне, отдыхает. Выезжаю из Бологого завтра своим ходом…

Ленинградский вокзал встретил Кузнецова колготней и прилипчивыми таксистами. Встречавший его шофер Миша подхватил пузатый портфель, и они зашагали к автостоянке.

– Доброе утро, Борис Аркадьевич!

Перед ним собственной персоной объявился Юрий Сергеевич, свежий, гладковыбритый, будто и не провел ночь за рулем. Взял Кузнецова за локоток:

– Прошу вас ненадолго в мой лимузин…

Сели на заднее сиденье. Хозяин захлопнул дверцу. Раскрыл папку.

– Это бланк договора на юридическое обслуживание «Нордбанка». Подписи и печати на месте. Срок действия не ограничен… Заполните свою половину и подпишите… Документы по Акинолосу вам вручат перед отлетом. Кроме того, что вы упомянули, даю вам информацию из досье. Запас карман не тянет, верно?

Кузнецов не ответил, ожидая продолжения.

– И вот вам телефончик. Когда Акинолосу понадобится официальное сопровождение в Россию, позвоните. Сопровождать его будут люди из МВД. Свой билет выкупите в депутатском зале. Место переводчика – в соседнем кресле. О вашем приезде римский трибунал поставлен в известность инстанцией самого высокого уровня… У вас вопросы есть?

– Нет.

Шофер Миша ждал его у открытой дверцы джипа.

– Домой, с заездом к Вовочкину…

Дверь открыла Наталья Марковна. Увидев Кузнецова, всплеснула руками.

– С приездом, Борис Аркадьевич! Ох, не права я была, когда отговаривала от эстонского дела…

– Как себя Вовочка чувствует?

А тот сам появился в дверях, в халате, из-под которого выглядывали мосластые ноги.

– Нормально, – ответил Вовочка.

– Что стряслось с тобой, сыскарь? – спросил тот.

– Н-не знаю. Черная дыра в памяти.

– А до черной дыры?

Они прошли в комнату. Вовочка сел на диван.

– Меня вытащил из постели банкирши мужик с морщинистой мордой. Тот, которого я срисовал в Лихославле. Сделал меня, как сопляка. Потом отвез в какой-то бункер без окон… Очнулся дома. Моя пушка на стуле рядом. Но живой, как видишь.

– А сейчас как самочувствие?

– Нормально.

– Ладно, отлеживайся и приходи в норму…

Дома Кузнецов первым делом прошел в свой кабинет. На столе стоял дипломат с цифровым кодом. В нем лежали двадцать упаковок по десять тысяч зеленых. «Нордбанк» не жадничал, авансировал с размахом… Он с удовлетворением перебрал пачки и видел мысленно дачный фрегат среди береговых сосен.

И все же чего-то ему недоставало. Чего? И вдруг понял. Кузнецов вытащил одну пачку, разорвал упаковку, бросил в ящик письменного стола. Дипломат захлопнул, сунул под диван. Взял телефонную трубку и набрал номер.

Надежда Васильевна оказалась дома. Похоже, она обрадовалась его звонку.

– Я уже читала, Борис Аркадьевич, как вы провели процесс в Таллине…

– Надя, мне надо вас срочно увидеть, – прервал ее Кузнецов, – берите такси и приезжайте ко мне, адрес… У меня очень мало времени. Вечером улетаю в Рим. Первый правый подъезд от арки. Дверь металлическая. Код… Жду. – И отключился.