Текст книги "Полигон. Знаки судьбы"

Рассказ 26-й
Отечественный автомат заряжания танковой пушки

Как и стабилизатор вооружения, автомат заряжания танковой пушки наши танкостроители создали лет на 15 раньше зарубежных. Первые опытные образцы демонстрировались на Полигоне в 1962 году, на опытном тяжёлом танке Челябинского завода «объект 770» и на опытном среднем танке Харьковского завода «объект 432». Челябинский образец разрабатывался под 130-мм пушку. Автомат работал ненадежно. Тяжёлый танк Челябинского завода готовился к показу Хрущёву. На одной из репетиций показа демонстрировалась и работа автомата заряжания упомянутого танка. Присутствовала большая группа высокопоставленных военачальников и гражданских лиц. Диктор, в роли которого выступал один из офицеров отдела средств связи Полигона, объявил, что стрельба из танка будет вестись с использованием автомата заряжания и что интервал между выстрелами составит 7-8 секунд. Танк стрелял с места.

Прозвучал первый выстрел. Присутствовавшие на трибуне засучили рукава, демонстрируя друг другу свои шикарные часы. Проходит 7 секунд – тишина, 8 секунд – тишина, 10 секунд – тишина, 15 секунд – тишина. Некоторые усмехаются, некоторые начинают разговаривать, на часы уже не смотрят. Когда все уже расслабились, шарахнул второй выстрел. А я уже где-то раньше, по-моему, писал, что при выстреле из этой 130-мм пушки в жилом городке тряслись стекла. А трибуна располагалась на стрельбище. У некоторых фуражки слетели с головы. Все опять стали считать секунды. Но всё повторилось. После третьего выстрела фуражка слетела с головы очень большого военачальника. Подняв фуражку, он заорал: “Прекратить!” А как прекратить? Танк не представлен на испытания, а это значит, что он не укомплектован всеми системами. На этом, в частности, не было радиостанции. Если бы танк был с обычной пушкой, к нему подбежал бы кто-нибудь и постучал по броне. Но к этому подбегать было опасно. Если бы выстрел застал человека, стоящего рядом с танком, то он рисковал бы получить разрыв барабанных перепонок. Поэтому организаторы демонстрации дождались следующего выстрела и сразу после него послали к танку гонца с какой-то железякой. Стрельбу прекратили. Понятно, что автомат отказал после первого же выстрела. Заводской экипаж не остановил стрельбу, а режим ручного заряжания осуществлялся только через автомат, для чего надо было по очереди крутить рукоятки гидроприводов отдельных его узлов. Могу с уверенностью сказать, что такой автомат испытаний на Полигоне не прошёл бы.

К этому же показу готовился новый средний танк Харьковского завода «объект 432». В группу испытаний этого танка входил и я. Это был уже опытный образец, укомплектованный всеми системами. Он тоже имел автомат заряжания, но другой конструкции. В качестве вооружения использовалась гладкоствольная 115-мм пушка, которая до этого была уже установлена на серийном танке Т-62.

Автомат, разработанный в Харькове, без неполадок отстрелял на всех репетициях показа. На самом показе была неполадка, но никто её не заметил, кроме заводчан и испытателей. Чуть-чуть дольше оказался интервал между выстрелами, буквально на секунду, другую. Для этой пушки использовалась частично сгорающая гильза с латунным поддоном (донной частью). Самым сложным для автомата заряжания процессом являлось улавливание после выстрела этого поддона и укладка его на место использованного боеприпаса. Если поддон упадет на пол, башню может заклинить или могут быть повреждены какие-то узлы. Чтобы этого не произошло, была введена блокировка, прекращающая стрельбу, если выбрасываемый из казённика пушки поддон не попал в ловушку, которая должна уложить его на место. Это и случилось на показе. Но заводской экипаж, который вел стрельбу, ловил поддон руками и совал его в ловушку, чтобы не нарушался цикл работы автомата, и чтобы не срабатывала блокировка. Поддоны были горячими, но экипаж предусмотрительно запасся брезентовыми рукавицами. Предвидели такую возможность.

Любопытный факт из истории разработки харьковского автомата заряжания, который был, в конце концов, доработан и установлен на танке «объект 432», который после принятия на вооружение получил марку Т-64. Разработка шла напряжённо и несколько отставала от общей разработки танка. А вариант танка без автомата заряжания не рассматривался. Основной конструктор автомата буквально выбивался из сил, но оставались несколько ненадёжных в работе узлов. А возможные альтернативные варианты конструкции не приходили на ум. В этой ситуации руководство КБ решило дать этому основному конструктору автомата двухнедельный отпуск. Конструктора, кстати, против воли его самого, отправили в санаторий на Чёрное море. Там он попал в двухместный номер с инженером одной из московских кондитерских фабрик. Они познакомились, вместе ходили на пляж, вместе гуляли. На юге среди многих отдыхающих популярно было домашнее сухое вино, которое продавали на рынке. Оно кисленькое, утоляет жажду, от него сильно не хмелеют, если много не пить.

За этим вином два инженера разговорились, и, несмотря на строгую секретность, в пределах возможного харьковский инженер стал делиться трудностями в той разработке, которой он занимался. Московский инженер, послушав его, вдруг оживился и переключил разговор на автоматы кондитерских цехов. Оказалось, что некоторые проблемы, о которых говорил харьковчанин, в автоматах кондитерского назначения уже были решены. Конечно, трудно сравнивать два таких различных объекта, как снаряд и конфета, но иногда важна сама техническая идея. Оба инженера настолько увлеклись, что на другой день рассчитались с санаторием, купили билеты и укатили в Москву. Москвич провел харьковчанина на кондитерскую фабрику и показал ему на реальных автоматах те решения, о которых они беседовали в санатории. Говорили, что вернувшись в Харьков, разработчик автомата заряжания в кратчайшие сроки решил почти все проблемы конструкции своего детища. Я не ручаюсь за достоверность этой истории, которую нам, представителям Полигона, рассказывали на испытаниях работники Харьковского КБ. Но они клялись, что так всё и было. А автомат заряжания работал прекрасно, можно сказать, “как конфетка”.

Рассказ 27-й
Американский лёгкий танк M41

Лёгкий американский танк М41 наши вывезли с Кубы, обменяв его на какую-то другую технику. Естественно, что он попал на Полигон в Кубинку для испытаний и исследований. Танк несколько лет стоял на Кубе без дела, и на нем был цел боекомплект, а бак был полностью заправлен американским топливом.

На танке не было стабилизатора вооружения, их в 1951 году, когда был изготовлен танк, вообще не было и в помине. Поэтому поначалу наша лаборатория к работам с этим танком не привлекалась. Но на этом танке стоял гидравлический ручной привод наведения пушки в вертикальной плоскости. Наши танковые артиллеристы с такими устройствами дел не имели. На наших старых танках эти приводы были механическими. Поэтому нашу лабораторию привлекли всё-таки к работам на этапе разборки и описания конструкции узлов и агрегатов танка. А затем нужно было всё обратно собрать и привести в рабочее состояние. Для выполнения этой работы от нашей лаборатории выделили меня.

Время, выделенное на проведение работ, не было очень сильно лимитировано, и я решил перед разборкой замерить пару параметров привода. Когда танки ещё не оснащались стабилизатором вооружения, выполнявшим одновременно и роль силового привода наведения пушки, то на новых образцах танков замерялась скорость наведения пушки. Для этого выбирался определенный угол наведения, близкий к максимальному, и засекалось время наведения пушки на этот угол. У нас к тому времени имелся лёгкий (плавающий) танк ПТ-76. На нём, правда имелся стабилизатор, но при выключенном стабилизаторе пушка наводилась вручную механическим приводом. Я замерил скорость наведения для себя и для слесаря-механика, выделенного мне в помощники. Слесарь-механик был физически крепче меня, и у него скорость наведения оказалась выше, чем у меня. Но скорость наведения пушки на американском танке оказалась выше, чем на отечественном, и у меня, и у него. Я не имел возможности замерить усилия на рукоятках приводов, но было и так очевидно, что на американском танке требовались меньшие усилия.

В качестве исполнительного элемента привода на американском танке стоял гидроцилиндр. В стабилизаторах наших танков тоже использовались гидроцилиндры. При испытаниях стабилизаторов проверялось качество гидроцилиндра следующим образом. При отключенном ручном приводе искусственно вводился режим удержания пушки только гидроцилиндром стабилизатора. К пушке прикладывался определенный момент силы, для чего на дульный срез ствола подвешивался груз определенной массы, и через определенное время определялся угол просадки пушки. Он затем пересчитывался в угловую скорость просадки. Для отечественных танков эта характеристика была известна и даже нормировалась максимально допустимым значением. Я пересчитал массу груза с учетом длины ствола пушки американского танка, подвесил груз и засёк время. Но когда пришло время замерить угол просадки пушки, я обнаружил, что она не просела совсем. Это означало, что под действием приложенной нагрузки перетечки гидравлической жидкости в цилиндре не произошло. Это противоречило моим (и не только моим) представлениям о гидравлических устройствах. Я оставил груз на пушке на ночь, но и утром, если и была просадка, то такая небольшая, что и замерить ее было сложно. Это был первый, но не последний сюрприз, связанный с гидроцилиндром.

На наших стабилизаторах гидроцилиндры при испытаниях должны были проверяться ещё на один, второстепенный, конечно, параметр. Когда стабилизатор выключен, танк по каким-то причинам стоит в парке, а пушка не поставлена на стопор, то на гидроцилиндр действует момент силы от неуравновешенности пушки. При этом гидроцилиндр не должен подтекать по штоку поршня. Был даже норматив по этому поводу. За определённое время со штока не должно стекать определенное число капель гидравлической жидкости. Мы, конечно, никогда эти капли не контролировали. Просто прикладывали к штоку снизу чистую, желательно белую тряпочку, и по размеру масляного пятна на ней на глаз определяли число этих капель. Я проделал такую же процедуру на американском танке. Чистая тряпочка осталась чистой.

Кода я снял все агрегаты привода для их разборки, то обнаружил почти на каждом из них шильдик (металлическая табличка) примерно с такой надписью: “Разборке не подлежит. При отказе заменить новым, а вышедший из строя отправить на фирму…” Далее следовало название и адрес фирмы. Надпись надписью, а мне надо было разбирать, потом ещё снова собрать и привести в рабочее состояние. И здесь меня опять ожидала проблема. Не знаю, как сейчас, а в те времена и у нас, и за рубежом в агрегатах гидравлики был принят крепеж с внутренним шестигранником. В США была не метрическая, а дюймовая система линейных размеров. Наши ключи не подходили под размер шестигранников. Мы с помощником попробовали взять ключи несколько больших размеров и подпилить их под американские размеры. Мой помощник был прекрасным слесарем и быстро это проделал. Но на наших ключах оказалась слишком мягкая сталь, и они гнулись при попытке открутить винты крепления крышек агрегатов. Нашли в ремонтных мастерских Полигона трофейные немецкие ключи под внутренний шестигранник. Но они тоже были выполнены в метрической системе мер. Владелец их попросил нас для начала “испортить ” только один ключ. Подточили его под размер, но при попытке открутить винт потребовалось удлинить ручку ключа с помощью трубки. Усилие увеличилось, и ключ сломался. Немецкая инструментальная сталь оказалась слишком твердой и, следовательно, хрупкой. Обзвонили разные организации, с которыми у нас были связи, и нашли американский комплект ключей. Они поступали к нам в страну во время войны с американской военной техникой. Организация эта как-то от нас зависела, и ключи нам выдала. Первый же американский ключ мы тоже сломали. Видимо, надпись, гласившая “Разборке не подлежит…” была не пустой формальностью. Но я-то должен был разобрать все агрегаты, описать их, а потом собрать. Доложил командирам. Они подумали и разрешили высверливать винты крепления, но так, чтобы потом можно было закрыть агрегаты новыми винтами большего диаметра. Это мы и проделали.

Насос оказался шестерёнчатым, обычным, но это было видно и до разборки по его внешней конфигурации. Коробка с клапанами вызвала интерес только в том, что после удаления клапанов требовалось выяснить схему соединений и переходов различных каналов в моноблоке коробки. Я с такой моноблочной коробкой, имеющей несколько сверлений, неизвестно как соединённых друг с другом, раньше не сталкивался. Пытался просовывать в отверстие тонкие гнущиеся проводки, но они где-то всегда застревали. Помог мой помощник слесарь-механик. Он сбегал к своему курящему товарищу, принес пачку папирос (сигареты тогда ещё не получили такого распространения, как сейчас, да и были ли они, не помню). Он набирал в рот дыма, дул по очереди в разные сверления, а я записывал, из каких сверлений идет дым. Очень быстро нарисовалась вся схема коробки.

Больше всего меня интересовал гидроцилиндр, благодаря которому пушка не проседала под нагрузкой. Я хорошо знал устройство сальников (уплотнений) на наших гидроцилиндрах в системах стабилизаторов. Там на цилиндре был целый ряд простых уплотняющих резиновых колец, уложенных в проточки, и по концам две резиновые самоподжимные манжеты с кольцевыми пружинами. Что же придумали американцы? Когда мы цилиндр вскрыли, я обалдел. На поршне были, кажется, четыре проточки, по две с каждого конца, в которых размещались простые резиновые кольца прямоугольного сечения. И все. Такое уплотнение по моим соображениям не могло обеспечить отсутствие перетечек гидравлической жидкости между полостями цилиндра под нагрузкой.

Но я пока отставил удивление в сторону и продолжал работу. Положено было обмерить цилиндр и поршень. Этим занималась у нас метрологическая (измерительная) лаборатория, приписанная к отделу танковых двигателей. Она была оснащена специальным стационарным измерительным оборудованием. Диаметры цилиндрических деталей обычно измерялись по двум перпендикулярным направлениям, чтобы можно было приблизительно оценить их овальность (эллипсность). Уже подозревая подвох, я попросил работавших там девушек измерить мои детали по четырем направлениям. На следующий день я зашел в лабораторию за результатами и получил на обе детали стандартные бланки, на которых по всем четырем направлениям, обозначенным на окружности, стояли совершенно одинаковые размеры, а овальность была указана равной нулю. При этом размеры указаны с очень высокой точностью. Я принял это за неудачную шутку и попросил выдать мне бланки с действительными результатами измерений. Девушки обиделись. Тогда я пошёл к начальнику лаборатории, показал ему цилиндр и поршень со штоком и полученные бланки измерений. Он имел большой опыт работы, связанной с измерениями, и тоже понял, что так не бывает, что девушки гдето ошиблись. Он повёл меня в зал измерений для перепроверки результатов. Оказалось, что ни поршень, ни цилиндр не имели овальности в пределах точности наших измерений. А их диаметры отличались друг от друга на такую мизерную величину, что стало понятным, почему при простеньких сальниках пушка не проседает под нагрузкой.

Получив такие результаты, я позвонил разработчикам наших стабилизаторов, конкретно в тот отдел, который занимался гидравликой. Они сказали, что так не бывает, что у нас плохая измерительная аппаратура и т.п. Попросили привезти детали к ним. Я съездил, и они убедились, что всё было так, как я им и говорил. Резюме специалистов этого отдела было таким, что они на своем опытном производстве не смогли бы изготовить даже единственную подобную пару цилиндра и поршня. А ведь я им привез серийную продукцию. Выходит, что уже в начале 1960-х годов мы безнадежно отстали от развитых стран в области технологии производства. Мозгов хороших было много, изобретали то, над чем в западных странах мучились ещё годы. А технологии производства были давно устаревшими.

При ходовых испытаниях после обратной сборки всех узлов и агрегатов танка, я не присутствовал, но одна интересная деталь этих испытаний получила на Полигоне широкую известность. Пока танк работал на топливе, с которым прибыл, были сняты его скоростные характеристики. Но на каком-то этапе решили слить оставшееся топливо и сохранить его. Ещё в самом начале образцы этого топлива были направлены в военный ЦНИИ ГСМ для определения отечественного аналога или изготовления некоторого запаса такого топлива на будущее. Совпадающего или очень близкого по характеристикам аналога не оказалось. Но ЦНИИ ГСМ определил температурный диапазон отгонки этого топлива. Он оказался несколько более узким, чем принятые у нас диапазоны. Такую отгонку сделали где-то на опытном производстве, и Полигон получил несколько бочек топлива. Но, когда его заправили в бак танка, оказалось, что скоростные характеристики танка несколько снизились. При повторной проверке температурного диапазона отгонки, проведенной ЦНИИ ГСМ, подтвердилось совпадение диапазона отгонки исходного топлива и отогнанного на опытном производстве. Решили, что в американском топливе работают какие-то присадки к топливу. Но тщательный химический анализ не подтвердил наличия присадок. Ковырялись в этом деле специалисты долго. Я всех подробностей не знаю, но знаю конец этой истории.

В конце концов, выяснилось, что диапазон-то отгонки действительно совпадает. Но в американском топливе изъята средняя часть этого диапазона. В результате этого, легкие фракции топлива обеспечивают лучшие условия воспламенения топлива, а более тяжелые фракции обеспечивают более высокую теплотворную способность. А средняя часть фракций удалена, так как оба этих параметра у неё хуже. Когда это стало ясно, то опытное производство, привлеченное к этой работе, заявило, что такую сложную отгонку на имеющемся у них промышленном оборудовании произвести невозможно. А в ЦНИИ ГСМ заявили, что в лабораторных условия образцы такого топлива они могут получить, но в требуемых для танка объемах это тоже невозможно. Правда ведь, что эта история, в общем, похожа на ту, что имела место в случае с гидроцилиндром?

В заключение скажу, что танк после довольно детальной разборки снова собрали, он был на ходу, все системы работали, а сейчас он стоит в Музее БТТ в Кубинке. Мы с внуками там его видели.

Рассказ 28-й
Командировка в Кишинёв

Это был период, когда в войска стали поступать в значительном количестве танки со стабилизаторами вооружения. Войска оказались к этому не готовы. Раньше все стрельбы проводились на учениях и инспекторских проверках с коротких остановок танка, а теперь приходилось стрелять с ходу. Почти с полной уверенностью можно сказать, что в войсках не было ни одного специалиста, умеющего при необходимости отрегулировать стабилизатор, тем более обнаружить и устранить даже простую неисправность. Не были освоены и методы подготовки наводчиков к стрельбе с ходу со стабилизатором. Поэтому при проведении учений и проверок то в одном месте, то в другом, возникали проблемы. Подразделения, а иногда и дивизия в целом, не выполняли нормативов по эффективности стрельбы. В этих случаях, как правило, всё пытались свалить на стабилизатор вооружения. Жалоба отправлялась по команде, и обычно доходила до Главного штаба сухопутных войск. Оттуда шел приказ Начальнику бронетанковых войск послать специалиста и разобраться на месте в причинах плохой стрельбы. Других специалистов, кроме инженеров-испытателей нашей лаборатории, способных справиться с этой задачей, в армии не было. Вот и приходилось нам мотаться по командировкам, чтобы регулировать и ремонтировать стабилизаторы, учить этому офицеров и сверхсрочников, а заодно и обучать наводчиков стрельбе с ходу. Одну их таких командировок, а именно в Кишинёв, я и опишу кратко.

В конце рабочего дня вызывает меня и одного из техников начальник отдела и объявляет, что завтра мы выезжаем в Кишинев. Это вопросов не вызвало, обычно так и бывало, мы к этому привыкли. Дислоцированная в Кишинёве дивизия на окружных учениях отстреляла на “двойку”. В Москве, в Научно-танковом комитете Главного бронетанкового управления будут наши командировочные предписания и билеты на поезд. Машину до Москвы нам на Полигоне выделили. Это всё – как обычно.

А в дивизию из Главного штаба сухопутных войск по закрытому каналу связи отправили депешу примерно такого содержания: “Два специалиста из Главного бронетанкового управления прибудут такого-то числа таким-то поездом”. Ни фамилий наших, ни воинских званий, когда отправлялась депеша, в штабе не знали. Командир дивизии, получив депешу из Главного штаба, начал размышлять, кого послать встречать специалистов из Главного бронетанкового управления. Уровень серьезный. И посылает своего заместителя по тылу в звании полковника. На вокзале он встал на выходе с перрона, всматривается в идущих с поезда пассажиров и видит в военной форме только двух старших лейтенантов. Он понимает, что их-то его и послали встречать. Выражение его лица описать трудно, но легко назвать цвет – он красный, от гнева. Я тоже понимаю, что он нас встречает, подхожу и представляюсь. Полковник, молча, поворачивается и идёт к машине. Мы идём за ним. Не разговаривая, едем в расположение дивизии. А там нас уже ждут командир дивизии в звании генерала и комиссия по проведению учений из штаба Одесского военного округа, в составе которой ещё несколько генералов.

Представляюсь командиру дивизии. У меня всетаки командировка именно в дивизию. Его вычислить легко – он стоит отдельно от комиссии в окружении офицеров разных званий. Выслушав моё представление, командир дивизии, тоже удивленный и разгневанный нашими скромными офицерскими званиями, начинает ругать стабилизаторы вооружения, которые, по его словам, никуда не годятся, и из-за которых дивизия оказалась в таком неприглядном положении. Обычно в таких случаях ругань продолжается минут 15-20. И обращена она больше не к нам, представителям ГБТУ, а к комиссии. Приходится выслушивать. Перебивать нельзя.

Когда командир дивизии иссяк, я задаю вопрос, можно ли прямо сейчас сделать заезд со стрельбой, и если можно, то прошу выделить для этого два танка, из которых стреляли хуже, чем из других, и двух наводчиков, которые стреляли хуже остальных. Это – не наглость. Это – профессионализм. Мы, инженеры лаборатории, знали, что, если стабилизатор исправен, то его можно быстро отрегулировать так, что любой наводчик, получив краткий инструктаж, сможет выполнить зачётное упражнение хотя бы на “тройку”.

Комиссия и командир дивизии после моей просьбы выглядят растерянными. Но командир отдает соответствующее распоряжение. Подгоняют два танка. Залезаю по очереди в оба и быстро, без замера параметров, на глазок регулирую стабилизаторы. На испытаниях нам приходилось вести стрельбу, непрерывно меняя регулировки стабилизатора. Так что этот навык у нас в лаборатории был доведен до автоматизма. Пока загружают в танки боеприпасы, а на это обычно уходит минут 20, так как при этом надо действовать осторожно, спешить нельзя, отвожу в сторону наводчиков и объясняю им элементарные приёмы стрельбы со стабилизатором. Здесь подробности приводить не буду. Кроме того, говорю, что производить выстрелы будут только по моей команде на одном танке и по команде моего техника на другом. Мы оба садимся за рычаги. И поехали. Сразу командую “Заряжай”. Выбираю ровный участок трассы и обязательно без крена и командую “Выстрел”. И так за 500 метров – 5 выстрелов. В успехе я уверен, но всё равно волнуюсь. Результат ошеломляет и комиссию и командира дивизии. Один из наводчиков настрелял на “тройку”, а второй ухитрился настрелять на “четвёрку”. Что после этого было сказано командиром дивизии своим подчиненным, привести здесь не могу по известным причинам. Но одну фразу с купюрой одного только слова приведу: “Какие-то два, … старших лейтенанта за полчаса сделали то, что вы не смогли сделать за год боевой подготовки”.

Кратко поясню, почему для производства выстрела надо выбирать участок трассы или местности без крена танка. Мне ещё в детстве отец объяснил, что самые большие ошибки при стрельбе бывают от так называемого “завала” оружия. При стрельбе на любую дальность ось канала ствола всегда должна иметь некоторый угол возвышения относительно линии прицеливания. Иначе под влиянием гравитации снаряд, или пуля, придет к цели с некоторым снижением. А при наличии угла возвышения канала ствола “завал” оружия вправо или влево автоматически приводит к уходу снаряда вправо или влево и вниз.

Закончив разнос подчинённых, командир повернулся к нам и задал вопрос, которого мы не могли ожидать. Он спросил, в какой гостинице мы устроились. Я не успел ответить, что мы сразу с поезда сюда, как вперёд выскочил его заместитель по тылу, который встречал нас на вокзале, и заявил, что он забронировал для нас номер в гостинице и назвал одну их гостиниц в центре города. Врал, конечно, но сориентировался вовремя. И наш процесс устройства в гостиницу сразу упростился. А в те времена устроиться в гостиницу в большом городе было большой проблемой. И чем больше был город, тем больше была и проблема.

После этого мы в дивизии были королями. Все наши просьбы и требования выполнялись беспрекословно. Мы провели несколько показательных учебных занятий с офицерами технической службы дивизии, обучили сверхсрочников-механиков регулировкам стабилизатора и мелкому ремонту с использованием войскового комплекта запасных частей и приспособлений к стабилизатору. Провели занятия с наводчиками и объяснили им, как правильно действовать пультом наведения при стрельбе. Рассказали им, как они должны взаимодействовать с механиком-водителем, который видит трассу и должен помочь наводчику выбрать момент для выстрела. Через несколько дней снова приехала окружная комиссия, и были проведены повторные стрельбы. Дивизия успешно выполнила упражнение.

Нам пора было уезжать, но командир попросил провести небольшое занятие с его заместителями и штабом дивизии. Чтобы они знали, что требовать с подчиненных, заявил командир. Провели мы и это занятие. В конце занятия командир спросил, каким поездом мы собираемся уезжать. Мы сказали, что собираемся улететь самолетом. Я не успел ещё сказать, каким рейсом, как вскочил тот самый заместитель командира по тылу и заявил, что он всё организует. И, действительно, организовал. Мы попросили его подать нам машину на полчаса раньше, чтобы заехать на рынок и купить черешни. Был май, и она на юге уже поспела, так как была ранняя весна. Но заместитель по тылу сказал, что на рынок нам ехать не надо, а черешню мы купим в другом месте, о котором он даст указание водителю. По дороге в аэропорт водитель завёз нас в какую-то деревню, подъехал к известному ему дому и подал хозяину записку, можно было понять от кого. Хозяин ушёл и через 15-20 минут вынес нам по обычному для перевозки фруктов с юга ящику с такой черешней, какой мы раньше никогда не видели и не пробовали. Эту черешню Галинка всегда вспоминала, когда об этом заходила речь.