Текст книги "Афганская война Сталина. Битва за Центральную Азию"

Глава 18
Свержение Амануллы-хана

События 1924—1925 гг. в Хосте были прелюдией более грозных восстаний в Афганистане. Это хорошо осознавали в Кремле. Не прошло и месяца после подавления вооруженного мятежа против Амануллы-хана, как 13 марта 1925 г. Политбюро ЦК РКП(б) на специальном заседании, посвященном афганской проблеме, приняло решение: «Поручить т. Фрунзе (нарком по военным и морским делам СССР. – Ю. Т.) обдумать вопрос о возможных предупредительных мерах против восстания в Афганистане»{1}. Уже 26 марта 1925 г. М. Фрунзе и Г. Чичерин сообщили свои предложения Политбюро, каким образом можно оказать военную помощь Аманулле-хану. По рекомендации М. Фрунзе Политбюро постановило, чтобы на советско-афганской границе было сосредоточено дополнительное количество советских авиачастей, а Афганистану продано 6 боевых самолетов. Кроме этого, Аманулле в счет субсидии вновь выплачивалось 250 тыс. рублей и на льготных условиях продавалась крупная партия вооружения и боеприпасов (на 500 тыс. рублей дешевле их реальной стоимости){2}.

В середине 1925 г. Аманулла-хан попросил от СССР более масштабной военной помощи для реорганизации афганской армии. В ходе советско-афганских экономических переговоров Аманулла и представитель Наркомата внешней торговли (НКВТ) А. Лежава-Мюрат обсудили наиболее важные проблемы военного сотрудничества между Москвой и Кабулом. 24 сентября 1925 г. советское руководство согласилось, чтобы «предложенное перевооружение афганской армии было произведено при посредстве вооружения, припасов и военного имущества, поставляемого военной промышленностью СССР»{3}. При этом оговаривалось, что стоимость военных поставок Афганистану не должна превышать суммы советской субсидии по договору 1921 г. – не более 1 млн рублей в год.

Военному наркомату (Наркомвоен) СССР поручалось выяснить детали предстоящей военной реформы в Афганистане и определить возможное участие советской военной промышленности в перевооружении афганской армии. Кроме этого, Наркомвоен должен был оказать содействие афганской стороне в разработке плана этого мероприятия. По «военной линии» предполагалось также определить участие СССР в строительстве шоссе Кушка – Герат, Мазар-и-Шариф – Кабул{4}, телеграфных линий и порохового завода.

В рамках советской военной помощи в Кабуле также предполагалось создать авиашколу для подготовки пилотов афганских ВВС. Для реализации этого замысла необходимо было затратить 135 150 рублей и передать Аманулле-хану дополнительное количество самолетов. Однако этот план остался невыполненным{5}.

Поставки советского вооружения в счет субсидии не могли удовлетворить все потребности афганской стороны. В связи с этим значительная часть оружия и боеприпасов дополнительно закупалась Амануллой в СССР. Так, им было заказано в Советском Союзе 50 тыс. винтовок и 20 млн патронов (партиями по 5 и 15 млн) к ним{6}. На советских заводах был произведен ремонт 15 тыс. сломанных винтовок для афганской армии. Часть боевых самолетов Аманулла также приобрел в СССР. Одним словом, в 1925—1927 гг. военные поставки со складов РККА в Афганистан осуществлялись в значительных размерах.

Весной 1927 г. Политбюро ЦК ВКП(б) решило ускорить темпы перевооружения афганской армии советским оружием. 10 марта 1927 г. в Кремле было принято решение срочно в течение этого года безвозмездно передать Аманулле-хану вооружения стоимостью 3 млн рублей и дополнительно продать этого же «товара» на 1 млн рублей{7}.

Большое количество оружия Афганистан получал из Франции, Италии, Германии и даже Англии. К примеру, в 1927 г. в ходе заграничного турне Аманулла-хан приобрел и получил в подарок от правительств этих стран и СССР 53 тыс. винтовок и 53 млн патронов к ним, 106 орудий и 106 тыс. снарядов к ним, 18 самолетов, 5 броневиков, 6 танков и т. д.{8}. Как видно, приобретение столь необходимого Аманулле вооружения было одной из причин, по которой он рискнул покинуть Афганистан, хотя обстановка в стране становилась все более взрывоопасной. Спасти свою власть эмир, объявивший себя перед поездкой в Европу королем, мог, только располагая сильной и лояльной ему армией. Последнее условие оказалось обеспечить гораздо труднее, чем доставку современного вооружения в Афганистан.

После возвращения из заграничной поездки Аманулла-хан, явно необдуманно, приступил к различным нововведениям в стране, которые нарушали устои шариата, что оскорбляло большинство афганцев. В итоге погоня за «европеизмами» стоила Аманулле-хану престола. Так, афганский монарх перенес выходной день с пятницы (выходного дня у всех мусульман мира) на четверг! Он также объявил, что женщины по своему желанию могут снять чадру. В духе деяний Петра I Аманулла издал указ о ношении европейской одежды, которой не было в достаточном количестве в Кабуле{9}. Все это насаждалось силой, вызывая справедливый гнев населения. В связи с этим даже придворный летописец Амануллы-хана Файз Мухаммад записал в своем дневнике: «В результате таких действий оскорбленные горожане (Кабула. – Ю. Т.) стали молить всевышнего о падении правительства эмира Амануллы-хана»{10}.

Надо учесть, что все эти ошибки допускались в то время, когда коррупция в стране приняла невиданные даже для Востока размеры, а сами реформы, обогащая окружение короля, легли тяжелым бременем на простых афганцев.

Недовольство амануллистским режимом распространилось и в армии, где положение солдат значительно ухудшилось из-за казнокрадства, а многие честные офицеры осудили непродуманные шаги Амануллы, который еще больше обострил ситуацию, проведя чистку офицерского состава.

Ошибкой реформатора надо признать и запрет системы бадрага (племенного рэкета купцов) в Восточной провинции{11}. Прогрессивный по своей сути шаг был явно преждевременным и в реальных условиях лишал беднейшие приграничные племена южного Афганистана важного традиционного (!) источника дохода, ничего не давая взамен. Таким образом, Аманулла-хан своими действиями спровоцировал новое, более масштабное антиправительственное восстание в стране. В такой ситуации Советский Союз не мог его спасти, а Великобритании не нужно было прилагать больших усилий, чтобы избавиться от своего врага.

Нарушение норм шариата крайне враждебно восприняло мусульманское духовенство, которое умело воспользовалось в своих интересах общим недовольством эмиром– реформатором. Улеммы и муллы развернули в Афганистане яростную пропаганду против Амануллы, который ответил на это репрессиями. Однако эти гонения на духовных лидеров лишь ускорили начало гражданской войны и бегство афганского короля из страны.

В конце 1928 г. восстания против Амануллы-хана начались практически одновременно как на севере Афганистана, так и в зоне пуштунских племен. К северу от Кабула действовали отряды под руководством таджика Бачаи Сакао, а в Восточной провинции против эмира восстало племя шинвари, что привело к цепной реакции среди других пуштунских племен.

Мятеж на юге Афганистана представлял большую опасность для Амануллы, поэтому в начале гражданской войны в Афганистане «мятеж Бачаи Сакао, по сравнению с восстанием племен Джелалабада, казался незначительным»{12}. В связи с этим в начале декабря 1928 г. главные силы афганский монарх-реформатор бросил на юг, создав тем самым благоприятные условия для захвата Кабула силами Бачаи Сакао.

Последний провозгласил себя эмиром Хабибуллой и упорно боролся за власть в течение 9 месяцев, пока не был свергнут племенным ополчением пуштунов во главе с Надир-ханом и его братьями. Одним словом, решающее слово в кровавой схватке 1928—1929 гг. в Афганистане осталось за пуштунами. В связи с этим события в зоне пуштунских племен заслуживают отдельного и подробного освещения.

Первые признаки грядущих потрясений в Афганистане появились осенью 1928 г.: в южной провинции были захвачены несколько мулл, которые вели агитацию среди мангалов, ахмедзаев и джаджи, призывая их к восстанию против Амануллы-хана. 7 октября 1928 г. эмир приказал казнить подстрекателей. Но уже через два дня ему пришлось отправлять части столичного гарнизона на подавление мятежа гильзаев в районе перевала Альтимур{13}. На этот раз карательная операция прошла успешно, но это было только начало...

13 ноября 1928 г. близ г. Джелалабада восстало племя шинвари. На афганской территории мятеж возглавил Мухаммад Афзал-хан, которого поддержал вождь Мир Акбар-хан Шинвари из «независимой» полосы СЗПП. Таким образом, в борьбу против Амануллы-хана включилось все племя шинвари{14}. 14 ноября захватили военный пост Кухи, гарнизон которого (до батальона солдат и офицеров) был вырезан. В руки восставших попало большое количество вооружения и боеприпасов. В связи с этим шинвари попытались взять штурмом г. Дакку, но потерпели поражение. Несмотря на это, мятеж в Восточной провинции стремительно разрастался: к шинвари примкнули хугиани и гильзаи Хасарака.

20 ноября 1928 г. правительственные войска начали боевые действия против шинвари и их союзников. Самолеты, пилотируемые советскими летчиками, начали бомбардировку селений восставших{15}. Из-за ненадежности правительственных войск Аманулла большие надежды возлагал на свои ВВС, и в ходе начавшихся боев авиагруппировка, действовавшая под Джелалабадом, постоянно росла. 22 ноября уже 12 самолетов бомбили отряды восставших, которые вынуждены были отступить в горы{16}. На короткое время наступило затишье.

24 ноября боевые действия возобновились, и шинвари вновь приблизились к Джелалабаду. 29 ноября 10 тыс. мятежников захватили пригороды и подвергли их грабежу: королевский дворец, ангар с самолетами и многие другие сооружения были сожжены. Верные правительству войска под командованием губернатора Мухаммада Гуль-хана Моманда были блокированы в цитадели. С этого момента снабжение их боеприпасами осуществлялось только по воздуху.

Крупный успех мятежников под Джелалабадом ускорил присоединение к ним новых пуштунских племен. В декабре 1928 г. силы шинвари и их союзников составили около 40 тыс. воинов{17}. Вооружение антиправительственных сил в Восточной провинции благодаря большим трофеям выросло качественно и количественно. К примеру, мятежникам удалось захватить орудия, располагавшиеся в пригородах Джелалабада, и большое количество снарядов к ним.

Тем временем антиправительственные выступления начались и в Южной провинции, где пуштунскими племенами были разгромлены все правительственные учреждения. Однако в конце 1928 г. значительной угрозы для Амануллы эти беспорядки не представляли, так как пуштуны Южной провинции не начали наступление на Кабул, а также не заключили союза с шинвари и их союзниками{18}.

Получив тревожные известия из Восточной провинции, Аманулла-хан немедленно направил под Джелалабад подкрепления. При этом он прекрасно понимал, что такой крупный мятеж подавить лишь с помощью силы не удастся. Чтобы добиться от шинвари прекращения боевых действий, к ним вылетел министр иностранных дел Гулям Сиддик-хан Чархи, которому удалось начать переговоры с восставшими. Как и при подавлении восстания 1924– 1925 гг. в Хосте, афганское правительство стремилось любой ценой выиграть время.

29 ноября 1928 г. Аманулла-хан встретился с советским военным атташе И. Ринком и попросил советское правительство срочно продать ему 1200 осколочных, 1200 фугасных и 600 химических авиабомб. 3 декабря 1928 г. Политбюро ЦК ВКП(б) приняло решение: «Разрешить РВС продажу (Афганистану. – Ю. Т.) 2400 фугасных и осколочных бомб»{19}. В поставках химических бомб эмиру было отказано.

События под Джелалабадом в конце 1928 г. еще раз доказали, что Аманулла не может обойтись без советской военной помощи. Авиация была самым эффективным оружием в борьбе против восставших, а боеспособность афганских ВВС поддерживалась благодаря работе военных летчиков и механиков из СССР. Так, в декабре в Кабуле базировалось 15 самолетов Р-1 советского производства, 8 из которых активно участвовали в боевых действиях против мятежников. Еще семь Р-1 в декабре 1928 г. были в ремонте, так как в горных условиях авиамоторы из-за форсированного режима эксплуатации быстро выходили из строя. Из исправных самолетов иностранного производства на кабульском аэродроме имелись лишь один Ю-1 и два Ф-13{20}. Большая часть афганских пилотов под различными предлогами саботировала приказы своего командования. Таким образом, без советских самолетов и специалистов ВВС Амануллы были бы парализованы и он бы потерял свой трон гораздо раньше.

Особо надо сказать о позиции Великобритании в событиях 1928—1929 гг. в Афганистане. Если СССР до последней возможности пытался оказывать военную помощь Аманулле-хану, то Великобритания мудро заняла политику нейтралитета. Правильная оценка ситуации в Афганистане, сделанная британскими дипломатами и разведчиками, свидетельствовала, что дни правления эмира сочтены. Все многочисленные заявления афганских и советских политиков, гневная кампания в мировой прессе против английских интриг в Афганистане были основаны на предположениях или являлись сознательной дезинформацией.

Времена могущества Британской империи были уже в прошлом. Национально-освободительное движение в Индии набирало силу, с каждым днем приближая конец английского господства над этой страной. Многие пуштунские племена «независимой» полосы СЗПП видели в Аманулле своего покровителя и в любой момент могли выступить против его врагов. Подобное развитие событий грозило разрушить хрупкий мир в зоне пуштунских племен, что было крайне невыгодно Великобритании. В связи с этим в конце 1928 – начале 1929 г. английские власти в Индии приложили все силы, чтобы удержать «свои» приграничные племена от помощи Аманулле, но этим, главным образом, и ограничились. Даже сотрудники Разведупра РККА вынуждены были признать: «Участие Англии, объективно заинтересованной в торжестве афганской реакции, можно расценивать лишь как момент подсобный, сопутствующий целям феодалов и духовенства»{21}.

Советский военный атташе в Кабуле И. Ринк был более прямолинеен при характеристике причин мятежа в Афганистане: «Самоуверенность Амануллы-хана, его неуклюжая внешняя политика, переоценка своих сил и недостаточно глубокое понимание движущих сил своей страны создали в Афганистане обстановку, при которой достачно было малейшего толчка для того, чтобы вызвать восстание в любом районе Южного Афганистана. Против Амануллы-хана и его реформ оказались почти что все слои населения»{22}.

Но чем труднее становилось положение Амануллы, тем он больше обвинял Британскую империю в организации заговора против него. Однако даже в документах архивов независимой Индии до сих пор не найдено документов, подтверждающих правоту слов эмира. За последние 20 лет в Англии не раз производилось рассекречивание материалов спецслужб, министерства иностранных дел и т. д., но в них также нет информации, что свержение Амануллы-хана было результатом хорошо спланированной операции английской разведки. Одним словом, английское правительство ограничилось тем, что с удовлетворением наблюдало за свержением обреченного эмира-реформатора его фанатичными подданными.

Сам эмир, по свидетельствам советских летчиков, в это время вел себя мужественно. Он неоднократно выезжал с небольшой охраной в районы боевых действий, но так и не смог поднять боевой дух правительственных войск и верных ему племен. Советские военные специалисты отмечали в своих донесениях: «[Военные действия] ведутся исключительно вяло; в действиях начальников не ощущается энергии, настойчивости; впечатление такое, как будто войска не имеют намерения нанести действительный урон повстанцам и принимают все меры к тому, чтобы военные действия только пугали, носили бы характер демонстрации, но не вредили»{23}.

Не спешили оказывать Аманулле помощь даже те приграничные племена, которые сохранили ему верность. Так, моманды прислали 1200 своих воинов для помощи гарнизону Джелалабада, но, получив вооружение, вскоре вернулись домой. Вероятнее всего, их «распропагандировали» местные муллы. В свою очередь, пуштунские племена «независимой» полосы Британской Индии согласились оказать помощь Аманулле-хану, но только после отмены его реформ, нарушавших нормы шариата{24}. Даже в Кандагарской провинции, где проживали соплеменники эмира, местные жители отказались выступить против шинвари, хотя и заявили о своей верности Аманулле{25}.

В этих условиях Аманулла нуждался в скорейшем примирении с мятежниками как на севере, так и на юге Афганистана. Даже кратковременное перемирие под Джелалабадом позволило бы ему сосредоточить дополнительные части для отпора отрядам Бачаи Сакао.

Аманулла-хан не собирался сдаваться без борьбы. В стране была объявлена мобилизация; афганское правительство приняло решение приостановить бытовые реформы; в Кабул стали стягиваться войска из Мазари-Шарифа и Кандагара. Так, из Мазари-Шарифа в афганскую столицу были отправлены пехотный полк, 2 эскадрона, 6 горных орудий, 4 пулемета с боезапасом{26}. Но еще большие силы Аманулла был вынужден перебросить в Восточную провинцию. В итоге для обороны Кабула сил явно не хватало. Амануллу могло спасти ополчение жителей столицы, но, раздав 50 тыс. винтовок, эмир так и не смог сформировать отряды из кабульцев.

В подобной ситуации Аманулле было необходимо любой ценой найти компромисс с мятежными племенами Восточной провинции, так как Кабул был на грани сдачи. 14 декабря 1928 г. Бачаи Сакао с незначительными силами едва не захватил афганскую столицу.

Еще 8 декабря в Джелалабад прибыл с новыми подкреплениями и значительными финансовыми средствами для подкупов вождей и мулл влиятельный среди приграничных племен Али Ахмад-хан (бывший губернатор Кабула!). В тот же день состоялась джирга представителей всех родов шинвари. Несмотря на все усилия Ахмад-хана, переговоры вскоре были прерваны шинвари, которые 14 декабря возобновили боевые действия против правительственных войск на кабульском направлении{27}. Таким образом, повстанцы атаковали правительственные войска одновременно, лишая эмира возможности маневрировать оставшимися силами.

Лишь 29 декабря 1928 г. Ахмад-хану удалось вновь уговорить шинвари и их союзников собраться на вторую джиргу. На ней были окончательно сформулированы требования мятежных племен к эмиру и принято решение с 6 января 1929 г. объявить перемирие. Таким образом, Аманулла-хан получил долгожданную передышку на юге Афганистана.

Он сразу же воспользовался ею, чтобы сосредоточить в Кабуле группировку войск (около 3-х дивизий) для наступления против Бачаи Сакао. Однако в начале января оно провалилось. В этой критической ситуации Аманулле-хану ничего больше не оставалось, как удовлетворить значительную часть требований мятежных племен Восточной провинции, чтобы попытаться удержаться у власти.

9 января 1929 г. эмир издал фирман (указ), в котором сделал максимально возможные уступки:

1. Создавался Сенат из наиболее видных представителей мусульманского духовенства, вождей племен и чиновничества. Новый государственный орган брал под свой контроль деятельность афганского правительства и должен был отменить все законы, противоречившие шариату.

2. Всеобщая воинская повинность отменялась. Провозглашалось возвращение к традиционной системе набора рекрутов среди племен.

3. Отменялись все законы, ущемлявшие интересы мусульманского духовенства.

4. Выходным днем вновь объявлялась пятница, а не четверг.

5. Вводилась должность государственного прокурора, главной задачей которого была борьба со взятками.

6. Ношение чадры было объявлено обязательным для всех женщин. Все женские школы в Афганистане закрывались, а посланные для учебы за границу девушки должны были вернуться домой.

7. Отменялись запреты на ранние браки (в первую очередь, это касалось учащихся).

8. Ликвидировалось обязательное ношение европейской одежды{28}.

Фирман от 9 января мог бы послужить основой для примирения между Амануллой и его подданными во время хостинских событий 1924—1925 гг., но не в 1929 г., когда значительная часть афганцев уже не верила эмиру. Пуштунские племена восточной и южной провинций настаивали на отречении Амануллы-хана. Лишь пуштуны Кандагарской провинции продолжали сохранять верность афганскому монарху.

Враждебность большей части пуштунских племен по отношению к эмиру-реформатору в конечном счете решила в январе 1929 г. его судьбу. 13 января иррегулярные формирования мангалов, оборонявшие один из участков фронта против сил Бачаи Сакао, перешли на сторону мятежников. Воспользовавшись этим, Бачаи Сакао в течение дня и ночи прорвал оборону вокруг афганской столицы, захватив большое количество артиллерии{29}.

В этой ситуации Аманулла-хан в ночь с 13 на 14 января 1929 г. отрекся от престола в пользу своего старшего брата Инаятуллы-хана и с небольшой группой приближенных утром того же дня выехал в Кандагар. В документе, зачитанном в эмирском дворце через час после отъезда Амануллы, беглец свой поступок объяснял следующим образом: «Сообразуясь с благом государства, я должен удалиться от дел, поскольку революция и кровопролитие в этой стране происходят из-за противоречий со мной»{30}.

Отречение Амануллы-хана было тройной ошибкой, о которой он вскоре горько пожалел. Слабовольный Инаятулла не мог спасти династию и стабилизировать ситуацию в стране. Бегство эмира-реформатора из Кабула окончательно внесло сумятицу в проправительственные силы в Афганистане и ускорило взятие Кабула Бачаи Сакао. Кроме этого, Аманулла оставил в афганской столице государственную казну и большие запасы вооружения, чем предопределил свое окончательное поражение в дальнейшей борьбе.