Текст книги "Афганская война Сталина. Битва за Центральную Азию"

Активная деятельность коминтерновской агентуры в Афганистане в 1921—1922 гг. стала серьезным препятствием для нормализации отношений между Кабулом и Лондоном. Для проведения реформ Аманулла-хан нуждался в мире с Англией, поэтому в 1922 г. афганские власти были вынуждены принять меры для прекращения активной антибританской деятельности в своей стране. В этом году из Афганистана были выдворены самые важные агенты Коминтерна и лица, связанные с ними. В октябре 1922 г., не дожидаясь выдворения из Афганистана, в Ташкент прибыл Обейдулла с группой единомышленников. К тому времени он уже был фактическим главой «Временного правительства Индии» в Кабуле и одновременно руководил Кабульским комитетом ИНК. Демонстративным отъездом из Афганистана Обейдулла хотел показать индийским иммигрантам, что им больше нельзя рассчитывать на помощь Амануллы.

Однако Обейдулла не хотел сдаваться без боя. Он решил убедить советское правительство «купить сочувствие Кабула хотя бы ценой взятки»{29}. Обейдулла просил Кремль предоставить ему заем в 10 млн рупий. С помощью этой суммы он при поддержке военного министра Надир-хана надеялся добиться «охлаждения англо-афганских отношений», чтобы создать условия для использования Афганистана в качестве «базы для революционной работы в Индии и среди (пуштунских. – Ю.Т.) племен»{30}. В НКИД этот план был отвергнут из-за его нереальности.

Хотя, возможно, за фантазиями Обейдуллы уже в то время скрывалась первая попытка Надир-хана найти для себя могущественного покровителя для свержения Амануллы-хана. Так или иначе, но Обейдулла привез с собой письма Надир-хана, в которых тот жаловался на свою судьбу опального генерала и критиковал «бухарскую политику»{31} эмира. Готов ли был в тот момент Надир-хан пойти на военный переворот в Кабуле, от Обейдуллы выяснить так и не удалось, что еще раз убедило советское руководство в авантюризме индийского лидера и в невозможности продолжать нелегальную работу в Афганистане и Индии старыми методами.

В 1922 г. кабульский центр индийских националистов, действовавших в Афганистане с начала Первой мировой войны, прекратил свое существование, а активная работа Коминтерна в этой стране была временно парализована. В связи с этим уже в 20-х годах разведдеятельность в Афганистане и «независимой» полосе Британской Индии в значительной степени перешла под контроль советской разведки, которая, несмотря на выдворение членов прежнего нелегального ядра в Кабуле, все же получила довольно солидное коминтерновское «наследство» как в Афганистане, так и в Северо-Западной Индии.

Глава 12
Памирский форпост

Нежелание афганских властей предоставить свободный транзит для советского вооружения племенам «независимой» полосы Британской Индии вынуждало РСФСР и Коминтерн искать нелегальные пути в обход центральных районов Афганистана. В связи с этим Я. Суриц, Джемаль и М. Рой уделяли особое внимание памирскому маршруту для связи с Индией. 10 февраля 1921 г. Я. Суриц отправил в НКИД телеграмму, в которой сообщил, что для реализации этого плана он собирается отправить на Памир «офицера-генштабиста» для установления устойчивых контактов с Читралом и Баджауром. Необходимость такого шага полпред объяснял следующим образом: «При удаче Памиры смогут сыграть роль посреднического центра между Индией и Туркестаном. [...] Связь Памиры (так в документе. – Ю.Т.) могла бы послужить главным образом для перевозки оружия и ослабила бы зависимость нашей индийской работы от Афганистана»{1}.

Выбор Памира (или, как его еще называют, «Крыши мира») в качестве плацдарма для разведывательных и подрывных операций против Британской Индии был мерой вынужденной, так как гипотетически возможная транспортировка вооружения в высокогорной местности являлась крайне трудным делом, даже при наличии хорошо оборудованных баз до индийской границы. А на Памире после прихода к власти в России большевиков царил полный развал: офицеры и солдаты с оружием и казенным имуществом уходили за кордон, чаще всего в Индию; многие погранзаставы были разграблены местным населением и китайцами{2}. В 1919 г. сам Памирский пост охраняли не российские пограничники, а 100 пленных чехов и словаков, единственной мечтой которых, скорее всего, было вырваться из этой горной западни и как можно скорее вернуться домой{3}. Особо надо отметить активность басмаческих формирований в Ферганской долине, которые на длительное время отрезали Памир от Ташкента. В связи с этим установление Советской власти на «Крыше мира» произошло лишь в 1921 г.

Правда, до этого в течение года там действовал отряд Красной Армии под командованием Семыкина. Столь длительное пребывание этой воинской части на Памире было расценено в Советской России как важное политическое событие. В октябре 1920 г. комиссар Туркестанского фронта обратился к бойцам, воевавшим на Памире, с воззванием, в котором говорилось: «Товарищи Памирского отряда, вам поручена ответственная задача. Советская республика направила вас на Памирский пост на границе с дружественным Афганистаном и Индией. Памирские горы отделяют революционную Россию от Индии, в которой 300 млн жителей порабощены англичанами.

На этом горном плато вы, вестники революции, должны поднять красный флаг освободительной армии. Народы Индии, борющиеся против их английских угнетателей, скоро узнают, что дружеская помощь близка.

Своим соседством с свободолюбивыми племенами Северной Индии вы словом и делом ускоряете их революционный прогресс [...]»{4}.

Чтобы превратить Памир в базу для ведения разведки в сопредельных странах и экспорта революции в Индию, летом 1921 г. под руководством ТуркЧК в срочном порядке в г. Оше был сформирован специальный Памирский экспедиционный отряд под руководством чекиста Т. Дьякова, заместителем которого являлся молодой комсомолец Михаил Аллахвердов, которому через 20 лет по личному распоряжению И. Сталина предстояло стать резидентом советской внешней разведки в Афганистане в период Великой Отечественной войны.

Памирская экспедиция планировалась и осуществлялась как общая операция ТуркЧК, Разведывательного управления Туркфронта и НКИД. Первое ведомство представлял Т. Дьяков, Разведупр – Евгений Петровский, а политическую разведку на Памире по линии НКИД предстояло осуществлять Эрнесту Пумпуру{5}.

Уже по пути в Хорог Т. Дьяков установил в отряде железную дисциплину, которая, видимо, требовалась для скорейшего прибытия к месту назначения. 18 сентября 1921 г., когда 150 офицеров и красноармейцев достигли Хорога, большинство из них были полураздеты и больны. Одежды и медикаментов не было. Об условиях несения будущей пограничной службы весьма красноречиво говорило местное название этого района – Подножие смерти.

Материальные трудности усугублялись острым соперничеством между представителями трех ведомств, у которых теоретически была общая цель – укрепление Советской власти на Памире и создание разведсети в сопредельных странах. Однако уполномоченный Особпункта ТуркЧК Т. Дьяков своими непродуманными действиями и резким характером едва не испортил все дело.

Кроме субъективных факторов, были, разумеется, и объективные причины возникновения вражды между руководителями памирской экспедиции. Перед контрразведчиком Т. Дьяковым стояла задача пресечения английского и афганского шпионажа на советской территории. Памир в то время представлял собой проходной двор для разных темных личностей, среди которых многие были платными агентами англичан.

Кроме этого, население этого района принадлежало к мусульманской секте исмаилитов. За многие века они выработали строгую систему конспирации как внутри своей общины, так и вне ее. Их тайные каналы связи охватывали всю Центральную Азию и уходили в Британскую Индию, где проживал глава секты принц Ага-хан. Такая ситуация вызывала серьезное беспокойство еще у представителей царской администрации в Туркестане, но за десятки лет перекрыть утечку золота и информации к Ага-хану они так и не смогли.

Имея в своем распоряжении лишь 30 сотрудников, Т. Дьяков попытался бороться с этой мощной исмаилитской организацией (!), да еще и с британской и афганской агентурой. Видимо, осознание своего бессилия породило в нем шпиономанию. Он стал подозревать в предательстве даже Э. Пумпура и Е. Петровского. Последнего Т. Дьяков через некоторое время все же необоснованно арестовал.

Представители Разведупра и НКИД попали под подозрение Т. Дьякова, так как, исходя из реальных условий, стали использовать для агентурной работы исмаилитские структуры. Так, Пумпур смог привлечь к сотрудничеству ишана Поршневского Юсуфа Али Шо, через людей которого установил связь со многими зарубежными населенными пунктами{6}.

Афганистан также пытался тайно использовать исмаилитов. Агенты эмира специально распускали слухи, что российский Памир скоро перейдет к Афганистану. В этих условиях исмаилитские ишаны, которых в XIX в. называли «иезуитами Востока», оправдали свою репутацию ловких и коварных людей: они интриговали со всеми противоборствующими силами на Памире, всегда имея в виду лишь свои интересы.

У Э. Пумпура и Е. Петровского хватило мудрости и сил, чтобы развернуть работу в архисложных условиях, а Т. Дьяков лишь мешал закордонной деятельности своих коллег. Через год он был переведен на другую должность в системе ВЧК...

Однако не только суровые природные условия и распри в командном составе затрудняли деятельность Памирского отряда. По прибытии в Хорог неожиданно выяснилось, что радиосвязь с командованием Туркестанского фронта установить невозможно, так как самодельный радиопередатчик оказался сломанным. В этих условиях регулярную связь с Ташкентом возможно было поддерживать лишь при содействии афганских властей через советское полпредство в Кабуле. На советской территории курьеры не могли прорваться через басмаческие заслоны...

В связи с этим командование Памирского отряда попыталось наладить нелегальную связь с Ф. Раскольниковым, но потерпело полное фиаско: тайный агент, посланный с донесением в Кабул, был схвачен афганскими властями. Через некоторое время Э. Пумпуру все же удалось переправить советскому послу в Афганистане донесение, в котором представитель НКИД на Памире просил Ф. Раскольникова добиться от Амануллы-хана разрешения на официальную связь между Хорогом и полпредством в Кабуле{7}. Согласие эмира на это было получено, и, таким образом, информационная блокада Памирского отряда была прорвана.

С использованием шифров и средств тайнописи секретные разведдонесения от Э. Пумпура порой доставлялись в Кабул... афганской почтой, что значительно экономило время и средства. Часть секретной информации из Хорога вскоре пошла по агентурному каналу в советское консульство в г. Мазари-и-Шариф. Очевидно, что эту нелегальную линию связи чаще всего использовала военная разведка, так как Северный Афганистан был в первую очередь в сфере влияния этой спецслужбы.

Одним словом, длинным кружным путем через Афганистан разведывательная информация, собранная на Памире, стала регулярно поступать в Ташкент и Москву. Аманулла-хан по ряду причин оказал в этом помощь советской стороне. Большую роль в первых успехах советской разведки при работе на Памире сыграла и продажность афганских чиновников...

К началу 1922 г. Э. Пумпур, не жалея средств, наладил хорошие отношения с местными эмирскими властями, и его люди смогли беспрепятственно курсировать между Хорогом и различными районами Афганистана, Кашгарии, Северной Индии. Все советские агенты были снабжены подлинными афганскими паспортами, купленными у тех же «верных слуг» эмира{8}. Благодаря надежным документам руководству Памирского отряда удалось избежать крупных провалов в нелегальной работе за рубежом. Если агента по дороге не грабили или не убивали местные разбойники, то он доходил до пункта назначения и выполнял свое задание.

Первых успехов советской разведке в северных районах Афганистана и Индии удалось достичь в значительной степени благодаря сотрудничеству с исмаилитами, которые за деньги работали на любую власть. С большой долей уверенности можно также предположить, что Э. Пумпуром и его коллегами была задействована и дореволюционная закордонная сеть, которую передал своим преемникам бывший начальник Памирского отряда царский полковник Д. Ягелло, перешедший на сторону Советской власти{9}. Однако вряд ли ее можно было использовать для контрабанды крупных партий вооружения приграничным пуштунским племенам, как это первоначально замышляли Я. Суриц, Джемаль и М. Рой.

Видимо, это осознавал и Э. Пумпур, но он успокаивал свое руководство тем, что само «появление Советской власти на Памире дает энергичный толчок борющимся свободным племенам, знающим, что только узкая полоса „буфера“, афганский Вахан, отделяет их от страны, высоко держащей знамя свободы и равенства народов»{10}. Однако революционные лозунги не могли устранить многочисленных препятствий, с которыми сталкивалась советская разведка, налаживая коридор в Индию.

Талант разведчика и наличие финансовых средств все же позволили Э. Пумпуру уже к весне 1922 г. «наладить зарубежную связь» и создать резидентуры в административном центре Каттагана г. Ханабаде (Афганистан), в г. Яркенде (Китай) и в североиндийских городах Читрале и Гильгите. В 1922 г. советские агенты с Памира смогли также обосноваться в пуштунском княжестве Дир и проложить маршрут до центра СЗПП г. Пешавара. Таким образом, в северной части зоны патанских племен Британской Индии была создана достаточно разветвленная разведсеть, способная оперативно собирать и передавать в экстремальной ситуации информацию об обстановке на индо-афганской границе и в Северной Индии.

Разведка в Индии была самой сложной для Э. Пумпура. В одном из своих донесений в НКИД он писал, что прямой путь для разведчика, направленного с Памира в Индию через Читрал и Гильгит, был практически невозможен из-за большой концентрации английских войск в этом районе. В этих условиях приходилось искать обходные пути через г. Яркенд, выгодное расположение которого позволило советской агентуре собирать сведения не только о Кашгарии, но и о ситуации в Северной Индии{11}.

Проверкой надежности каналов связи между Памиром и Северной Индией стала переброска нескольких индийских революционеров, прошедших обучение в Ташкенте и Коммунистическом университете трудящихся Востока (КУТВ) в Москве.

После ликвидации в Туркестане Туркбюро КИ, что было одним из условий нормализации политических отношений с Великобританией, наиболее надежных «индусских» товарищей из Средней Азии перевели на учебу в Москву. Оставшаяся часть индийцев в Бухаре окончательно разложилась, погрязнув в склоках. В связи с этим представитель ЧК в Туркбюро Коминтерна М. Шульман называл индийскую иммиграцию в Туркестане не иначе как «мертвым телом индусского революционного движения»{12}.

В этих условиях для Коминтерна было важно как можно быстрее переправить своих лучших людей в Индию, чтобы на месте создать коммунистическое подполье и начать реальную борьбу против англичан. Кроме этого, М. Рою было крайне необходимо доказать, что огромные суммы золота и валюты, истраченные им в Ташкенте, не были пущены на ветер и начинают приносить реальные плоды.

В связи с этим недоучившихся студентов индийской секции КУТВа летом 1922 г. срочно направили в распоряжение инструктора Туркбюро Николая Гольдберга, который разработал план переброски 10 человек через Памир в Читрал и далее в Калькутту. Согласно замыслу Н. Гольдберга, индийцы должны были отправиться с Э. Пумпуром к Хорогу, но для соблюдения конспирации, не доезжая до этого поста, тремя группами с промежутком в 2 недели (этот график выдержан не был) должны были отправиться с проводниками в Индию. Э. Пумпур гарантировал «безопасный проезд по Вахану» и снабдил индийцев подлинными британскими документами{13}.

Как всегда, отправка индийцев на родину едва не сорвалась, так как Коминтерн не выдал Н. Гольдбергу необходимые средства в совзнаках и валюте. В последний момент необходимая сумма пришла от Ф. Раскольникова из Кабула. Смета переброски коминтерновцев в Индию составляла крупную сумму: 35 250 советских рублей и 4700 афганских рупий (1568 золотых рублей){14}. Даже без учета трат в рублях эта коминтерновская операция обошлась НКИД почти в 160 царских червонцев! Россия лежала в разрухе после Гражданской войны, а русское золото продолжало расточительно расходоваться ради мифической мировой революции.

В ночь на 11 ноября 1922 г. первая группа из 4 человек (Абдул Маджид, глава группы, Фероз Уддин, Рафик Ахмад и Набиб Ахмад) в рекордно короткие сроки благополучно достигла Читрала. Однако на этом везение индийцев закончилось, так как уже утром власти княжества передали их в руки англичан. 23 ноября такая же участь постигла вторую группу из 3 человек. Следует отметить, что 2 пуштуна из кутвовцев достигли «независимой» полосы, остались там и были арестованы британскими властями позднее, в 1923 г. Таким образом, первая крупная переброска агентов Коминтерна через Памир в Читрал полностью провалилась. В апреле—мае 1923 г. в г. Пешаваре состоялся «Процесс о московско-ташкентском заговоре», который подвел итог совместной неудачной операции КИ и советской разведки в Индии{15}.

Печальные события 1922—1923 гг. стали для советской разведки и Коминтерна суровым уроком. Судя по архивным документам, Памир остался «наблюдательной вышкой» советской разведки, но заброска агентуры за кордон из этого района осуществлялась крайне редко, а Коминтерн, избегая лишнего риска, продолжил использование «афганского коридора» для своей деятельности в Северной Индии.

Глава 13
«Ультиматум Керзона»: Британская империя дает отпор

Активные попытки Советской России и Коминтерна нанести удар по могуществу Британской империи в Центральной Азии заставили английское правительство в экстренном порядке принять решительные контрмеры по всем направлениям для отражения «красной угрозы». Сложная ситуация у границ Индии требовала от Англии скорейшего закрытия «афганского коридора» для опасного противника, который рвался в «независимую» полосу СЗПП, чтобы создать там базу для будущей «революции» в Индии.

Благодаря отличной работе британской разведки планы большевиков и коминтерновцев в Азии были в деталях известны в Лондоне. Интеллидженс сервис смогла проникнуть в коминтерновские структуры как в Ташкенте, так и в Москве.

В 1919 г. в Ташкенте активно действовал британский разведчик полковник Ф. Бейли, который нелегально занимался сбором информации о советско-афганских контактах, об индийцах, прибывших в Ташкент. Он собрал сведения о миссии Бравина в Афганистан, встречался с переводчиком первой афганской миссии Вали-хана в Москву Абдул Гани. В его поле зрения, видимо, попал и тот самый Селим, которого затем Рой отправил в Москву просить оружия для приграничных пуштунских племен. Правда, умному пуштуну хватило осторожности не сболтнуть ничего лишнего новому знакомому в Ташкенте, и Бейли не смог выведать цели его поездки{1}. Однако смело можно предположить, что не только этот известный разведчик в одиночку действовал в Ташкенте. В Туркестане Великобритания традиционно имела обширную разведсеть еще с царских времен. В условиях кровавого хаоса Гражданской войны ее возможности в Средней Азии резко возросли.

Английская сторона также традиционно имела надежные источники в окружении афганского эмира. Даже с приходом к власти Амануллы-хана Интеллидженс сервис сохранила ценные источники в Кабуле, с помощью которых бдительно следила за советско-афганскими переговорами о транзите через Афганистан вооружения и золота пуштунским племенам.

Успехи британской разведки в Москве и Ташкенте были значительно скромнее, если бы ей не помогали разведки белогвардейских армий. Так, белогвардейская агентура в российской столице собирала сведения о всех индийцах, прибывавших в Коминтерн и НКИД. К примеру, в феврале 1921 г. в Москве во время успешных переговоров индийских националистов с советскими представителями о транспортировке оружия и боеприпасов через Афганистан у Ачарии была украдена записная книжка с кодом шифра, который использовался для связи не только с Ташкентом, но и Индией{2}. Переговоры срочно пришлось прервать.

Уже контрразведка адмирала Колчака наладила регулярный перехват радиосообщений между НКИД и Ташкентом, включая шифровки Я. Сурица из Кабула{3}. Сотрудничество с англичанами в этой сфере продолжили спецслужбы Деникина и Врангеля. В декабре 1921 г. командующий Южной группой войск Красной Армии М. Фрунзе после разгрома Врангеля с горечью докладывал в Москву: «Вся наша радиосвязь является великолепнейшим средством ориентирования противника. [...] В частности, секретнейшая переписка Наркоминдела с его представительством в Европе и Ташкенте слово в слово известна англичанам, специально организовавшим для подслушивания наших радио целую сеть станций особого назначения»{4}.

Главная английская станция радиоперехвата, «слушавшая» эфир на территории Афганистана и Туркестана, находилась в г. Кветте. Эффективность ее работы была настолько высока, что афганское правительство, видимо, первым поняло тот факт, что, пока работает радиостанция полпредства РСФСР в Кабуле, Великобритания будет в курсе всех тайн советско-афганских отношений. В связи с этим в начале 1921 г. Аманулла-хан приказал советскому посольству не использовать его радиопередатчик для отправки донесений в Ташкент. В октябре 1921 г., лишь после ратификации 14 августа договора между РСФСР и Афганистаном, эмир разрешил Ф. Раскольникову вновь задействовать передатчик посольства{5}. Дальнейшие события показали, что в тот же момент кветтская станция радиоперехвата возобновила свою работу по расшифровке советской дипломатической переписки. При таком положении дел Великобритания почти всегда успевала принять контрмеры против операций коминтерновской агентуры в Центральной Азии.

Однако любая разведка является лишь инструментом внешней политики, и ее объективная информация заставляет правительства предпринимать шаги для обеспечения общей стабильности государства, тем более огромной колониальной Британской империи. В Лондоне понимали, что никакая спецслужба в мире не сможет остановить поход Красной Армии в Иран, Афганистан и Индию, если в Кремле большевистское руководство примет политическое решение нанести мощный удар по британским позициям на Востоке. Английский премьер-министр Д. Ллойд Джордж осознавал, что подобного развития событий Великобритания должна избежать любой ценой. В связи с этим английской дипломатии предстояло решить сложную внешнеполитическую задачу: нейтрализовать, хотя бы частично, подрывную деятельность Советской России и Коминтерна на подступах к Индии, а затем заставить Кремль отказаться от «экспорта революции» в этот регион.

Политическая нестабильность в Англии, усилившаяся с началом в 1920 г. экономического кризиса, подъем освободительного движения в колониях вынуждали британское правительство искать компромисса с РСФСР. В свою очередь Советская Россия после разорительной Гражданской войны нуждалась в сотрудничестве с Великобританией. В связи с этим 26 мая 1920 г. в Лондон прибыла советская торговая делегация во главе с Л. Красиным, который был уполномочен Г. Чичериным вести не только экономические переговоры, но и «частным образом» затрагивать вопросы, связанные с антибританской деятельностью Советов и Коминтерна в Азии. В рамках инструкций НКИД Л. Красин должен был дать понять своим британским партнерам, что данная проблема может быть рассмотрена лишь при восстановлении полноценных мирных отношений между Лондоном и Москвой{6}.

Тот факт, что британская разведка читала инструкции советского наркома иностранных дел Л. Красину, на наш взгляд, не затруднял, а только облегчал переговоры в Англии. Г. Чичерин в своих телеграммах приказывал Л. Красину «от своего имени» шантажировать британское правительство вводом советских войск в Иран и Афганистан{7}. Индия при этом не упоминалась, но вступление Красной Армии в пределы дружественного РСФСР Афганистана могло преследовать единственную цель: вторжение в Индию. Одним словом, правительству Его Величества в довольно жесткой форме давалось понять, что пора прекратить английскую помощь Врангелю и Пилсудскому, чтобы спасти Британскую империю от серьезных революционных потрясений.

Победа большевиков в Гражданской войне заставила правительство Д. Ллойд Джорджа пойти на заключение с Советской Россией торгового соглашения весной 1921 г. Так называемые «азиаты» в британском кабинете во главе с министром иностранных дел лордом Керзоном до последнего сопротивлялись признанию РСФР de facto. Их главный довод, что Советы и Коминтерн ведут подрывную деятельность против Британии на Востоке, имел под собой весомые основания. В связи с этим Д. Ллойд Джордж настоял на том, чтобы торговое соглашение 16 марта 1921 г. было снабжено обширной преамбулой, в которой оговаривались политические условия дальнейшего развития экономических отношений между Лондоном и Москвой. Самым важным их них было прекращение большевиками «экспорта революции» в Азию, прежде всего в Индию. Пункт «а» вводной гласил, что Советское правительство должно было отказаться «от всякой попытки к поощрению военным, дипломатическим или каким-либо иным способом воздействия или пропаганды какого-либо из народов Азии к враждебным британским интересам или Британской империи действиям в какой бы то ни было форме, в особенности в Индии и в Независимом Государстве Афганистан»{8}.

Однако, несмотря на это важное дополнение, Керзон отказался подписать соглашение 1921 г. Вместо него данный документ завизировал министр торговли Роберт Хорн, который, кроме этого, вручил Л. Красину письмо с описанием антибританской деятельности советских представителей и индийских националистов в Туркестане и Афганистане.

Письмо Хорна содержало неопровержимые факты попыток РСФСР и Коминтерна свергнуть британское господство в Индии{9}. Британский министр считал несовместимыми с положениями только что заключенного торгового соглашения следующие советские акции в Центральной Азии:

1. Установление с Афганистаном дипломатических отношений для подготовки вторжения в Индию.

2. Переговоры полпреда Я. Сурица с Амануллой-ханом о поставках крупных партий вооружения пуштунским племенам.

3. Переговоры Я. Сурица с вождями приграничных племен в Кабуле.

4. Отправку в Афганистан миссии во главе с Джемаль-пашой, который в своих контактах с племенными лидерами превзошел даже Я. Сурица.

5. Далее перечислялись фамилии индийцев, которые сотрудничали с Советским правительством: Пратам, Варакатулла, Ачария, Абдур Раб и, разумеется, Рой.

6. Создание в Ташкенте «плацдарма для индийской работы» с целью подготовки и засылки через Афганистан в Индию коминтерновских эмиссаров для установления прямых контактов с приграничными племенами и создания в «независимой» полосе базы для антибританской деятельности.

Английское правительство также выражало свое недовольство деятельностью Я. Сурица, «несовместимой с главными функциями дипломатического представителя», а также поставками в Афганистан советского вооружения. В заключении Р. Хорн сообщал Л. Красину: в Лондоне известно, что «индийские революционеры настаивают на создании военного центра в районе Памира и Читрала».

Таким образом, правительство Д. Ллойд Джорджа поставило своих новых советских партнеров перед фактом, что оно в курсе всех антибританских акций, которые «тайно» происходят у границ Индии. Жертвовать нормализацией отношений с Великобританией ради авантюр в Азии советское руководство не могло. В связи с этим НКИД и Коминтерн начинают постепенно свертывать подрывную деятельность против Британской Индии. В г. Ташкенте была закрыта индийская военная спецшкола. Официально было объявлено о прекращении деятельности Туркбюро КИ, но реально его перевели на нелегальное положение в Бухару. Кроме этого, Бюро фактически свернуло работу по Афганистану и Индии. Наконец, Я. Сурица на посту советского полпреда в Кабуле сменил Ф. Раскольников.

Казалось, что английской дипломатии удалось достигнуть поставленных целей на Среднем Востоке: «красной» угрозы Индии больше не было. Даже Керзон в марте 1922 г. считал, что «действия большевиков в Афганистане, Персии и Индии были скорее раздражающими, чем опасными»{10}. Дальнейшие события показали, что его оптимизм был преждевременным.

В конце 1922 г. в результате победы на выборах в Англии к власти пришло консервативное правительство Бонара – Лоу, в котором Керзон сохранил свой прежний пост{11}. К этому времени в «независимой» полосе СЗПП резко возросла напряженность: пуштуны в ответ на «новую наступательную политику» Англии вновь взялись за оружие, чтобы отстоять свою свободу.

Действия британских войск близ афганской границы резко обострили англо-афганские отношения. Этой ситуацией для укрепления советских позиций в Афганистане и зоне пуштунских племен решило воспользоваться большевистское руководство. При ЦК РКП(б) была создана специальная комиссия по Афганистану, которая 28 февраля 1923 г. приняла решение: «Поручить тов. Раскольникову немедленно начать переговоры с Афганским правительством о секретном соглашении на предмет борьбы против агрессивной политики Англии на афганской границе»{12}. 1 марта 1923 г. Политбюро ЦК РКП(б) санкционировало деятельность НКИД в этом направлении. Как полагается в таких случаях, необходимые инструкции были переданы в советское посольство в Кабул. В свою очередь, Ф. Раскольников, не медля, попытался оказать помощь мятежным горцам.

Нельзя с уверенностью сказать, что в Лондоне во всех деталях знали о решениях и действиях Советского правительства. Однако когда англичане узнали, что СССР вновь намерен через Афганистан осуществить поставку вооружения для приграничных пуштунских племен, это стало последней каплей, переполнившей чашу терпения Великобритании, которая бдительно следила за политикой СССР и Коминтерна в Афганистане.

8 мая 1923 г. британский дипломатический представитель в СССР Р. Ходжсон вручил заместителю наркома иностранных дел М. Литвинову яростную ноту Керзона. Произошел редчайший случай в истории дипломатии: ради «сокрушения» противника министр иностранных дел фактически раскрыл тот факт, что Интеллидженс сервис продолжало читать советскую дипломатическую переписку!

Опираясь на данные радиоперехвата, Керзон составил ноту, по своей силе, образно говоря, равную прицельному залпу эскадры британских линкоров. В документе иностранной державы приводились цитаты из самых секретных донесений советского полпреда в Кабуле! Раздел этой ноты, посвященный Афганистану, гласил: «Афганистан представляет еще более благоприятную территорию для таких (антибританских. – Ю.Т.) действий благодаря его близости к беспокойным племенам в индийской пограничной области. Советский представитель в Кабуле г. Раскольников отличился исключительным усердием. 17 февраля 1923 г. он известил советские власти в Ташкенте, что необходимо использовать все возможные средства «для того, чтобы усилить несомненно существующий кризис созданием разрыва между Афганистаном и англичанами», и что «немедленная доставка оружия и денег будет иметь огромное значение». Российский Комиссариат иностранных дел, несомненно, опознает следующее сообщение от 21 февраля 1923 г., которое им было получено от г. Раскольникова: «Я предпринимаю шаги, чтобы помочь Вазиристану, вероятно, в размере до 300 руб. и 10 ящиков патронов»; и дальнейшее сообщение от 17 марта, в котором г. Раскольников умоляет комиссариат не сужать его деятельность «по Индии и не сокращать экстраординарные расходы», так как это нанесет «непоправимый вред работе миссии в ее наиболее важной сфере». Эти экстраординарные расходы за год – с октября 1922 г. до октября 1923 г. – исчислялись г. Раскольниковым в ноябре 1922 г. в размере 80 000 кабульских рупий, в то время как все расходы миссии составляли 1 200 000 кабульских рупий.