Текст книги "Далекий след императора"

– Конрад, – обратился он к предводителю, – отдай его мне!

– Зачем он тебе? – удивленно спросил тот.

– Я хочу сделать его своим оруженосцем. Ты видел: он замечательный боец. Такой мне нужен, – ответил Камбила.

– Ха! Да он вонзит тебе нож при первой возможности!

Но это не напугало просившего:

– Пусть это будет моей бедой! – эти слова прозвучали с плохо скрываемым вызовом. По всей видимости, просившему очень хотелось получить этого парня, и он не постеснялся сказать:

– Граф, – назвал он его, подметив ранее, что тому нравится, когда его так называют, – ты же мне говорил, что ваша светлость – мой вечный должник!

Конрад посмотрел на него, ничего не сказав, перевел взгляд на тевтонца, готового выполнить приказ повелителя. Что творилось в душе Егора, знал только Всевышний. К нему были его молитвы. Прожив в Великом Новгороде около года как с немцами, так и с литовцами он хорошо познал их языки. И с какой благодарностью взирал он на того, кто так настойчиво бился за его жизнь! Что оставалось делать предводителю? Он улыбнулся и заговорил, глядя на тевтонца с мечом:

– Как я могу отказать своему «ангелу-хранителю». Воистину, Всевышний послал тебя, – он смотрит на Камбила, – быть моим спасителем. И сегодня я вновь обязан тебе своей жизнью. Иначе бы он, – Конрад переводит взгляд на пленника, взоры их встретились.

Какой ненавистью горел взгляд Егора! Это вызвало в рыцаре бурную реакцию:

– Не-ет! – взревел он, – несмотря на свои обещания я велю отр…

– Рыцарь! – Камбила шагнул к нему, – ты не должен изменять своему обещанию. Бесчестие хуже смерти! Рыцарь его не может допустить! Не правда ли, Конрад?

Эти слова немного охладили предводителя. Чтобы как-то окончательно добить Конрада, Камбила с улыбкой, бархатным голосом произнес:

– Кто меня этому учил?

– Ладно, – буркнул он, – твоя взяла. Бери!

Егор чувствовал, что он вечно будет благодарен этому человеку, который так решительно вступился за его жизнь. «Только зачем я ему?» Сам же решил, что спасителю он никогда не изменит. В этот момент Камбила подошел к нему и, взяв его под руку, сказал:

– Пошли!

Холодный пот выступил на лице Егора. Он решил почему-то не показывать свое знание языков и вопросительно посмотрел на спасителя.

– Он тебя не понял, Гланда, – подсказал Конрад и на хорошем русском проговорил, обращаясь к пленнику: – давай иди за ним.

– Скажи ему, – Гланда обратился к Конраду, – чтобы он учил меня своему языку.

Камбила потребовал для своего оруженосца лошадь, и они поехали рядом. Учеба началась.

Палец спасителя показывает на дерево.

– Дуб, – отвечает тот, – береза, ручей, дорога…

Проводник и обратную дорогу выбрал такую, что они на пути не встретили никакого люда, и привел туда, откуда начинался их путь по Русской земле. Конрад отдал причитающуюся ему деньгу. Когда тот торопливо стал удаляться, рыцарь, повернувшись к Камбиле, сказал:

– Тебя не затруднит послать ему стрелу в спину?

На что тот ответил:

– Предпочитаю смотреть в лицо врагу.

Егор удивленно посмотрел на своего нового хозяина.

Глава 12

Великий литовский князь принимал своего брата, троцкого князя Кейстута, в отцовском замке, в Вильно. Гость вошел, широко распахнув дверь, демонстрируя этим жестом свое равенство. Как-никак они были кровные братья. Но, подойдя, преклонил колено, показывая этим, что свято чтит договор, где обязался считать его старшим, не только по рождению, братом. Этой приятной мелочи Олгерд не мог не заметить. Он встал из-за стола, заваленного бумагами, и с улыбкой пошел навстречу брату, в душе не очень радуясь его приезду, потому что пришлось оставить недописанной важную бумагу: письмо к болгарскому патриарху Феодосию с просьбой об учреждении в Вильно митрополичьего пребывания, с рекомендацией своего священника Феодорита.

– Ты что там малюешь? – кивнув на стол и усаживаясь в кресло, спросил Кейстут.

Олгерд сел напротив брата, посмотрел на стол.

– Да… письмо к Феодосию, пусть он узаконит Феодорита.

Кейстут, забрасывая ногу на ногу, усмехнулся:

– Все же решил принять христианство?

Олгерд поднялся и заходил вдоль стола.

– Ты-то должен понять, – заговорил он, – Московия, которая так возвышается, не остановится.

– Ионна Даниловича больше нет, – вставил гость.

– Ну и что? – Олгерд подошел к нему.

– А как ты думаешь, его сынок будет слабее?

Кейстут усмехнулся:

– Не попробовав пирога, не скажешь, какой он.

Олгерд рассмеялся. Голос у него был приятный.

– Попробуем! Обязательно попробуем. Но… каким бы он ни был, наша с ним борьба впереди, – и сел снова в кресло. – Ты смотри, какое у нас положение. На западе – алчные тевтонцы, зарящиеся на наши земли. Христиане. Юг у нас тоже христианский. Восток? Тоже, – он опять вскочил. – А кто шведы?

– Да-а, – вздохнул Кейстут, – мы как на острове.

– Ты правильно заметил, – он вернулся на свое место, – и так долго оставаться не сможет. Наш сегодня спокойный юг может подняться против нас, язычников. И кто им поможет? – сказав, он уставился на брата.

Тот заерзал в кресле.

– Ясно… наверное, Московия.

– Правильно!

Энергичный хозяин вновь вскочил.

– Так ты думаешь… – начал Кейстут.

– Да. Так думал и наш отец, отдав Айгусту за московита-княжича.

Неожиданно, ударив себя по ногам, Кейстут расхохотался раскатисто, басисто:

– Мы думаем, что это поможет нам завладеть Московией, а те думают, беря нашу сестру, что они встанут во главе! Ха, ха!

Не сдержал улыбки и Олгерд.

– Как сказать, – проговорил он неопределенно.

Но дерзкий на язык Кейстут бахнул:

– Ты надеешься так же приобрести Московию, как тебе удалось это сделать с Витебским княжеством? Ха, Ха! Долго ждать прийдется.

Это был явный намек, что Олгерд уже был женат и получил в приданое это княжество. Олгерд отвечать не стал и пошел к столу, показывая этим, что он не доволен его словами и прекращает разговор, ссылаясь на то, что ему необходимо окончить письмо. Но этот намек не смутил Кейстута. Он постучал пальцами по столу, глаза его были задумчивы. Похоже, он хотел не то что-то спросить, не то что-то предложить брату. Но вместо этого он решительно поднялся и подошел к окну. Глянув в него, увидел на малом дворе множество воинов.

– Олгерд, – обернулся он к брату, – уж не на Московию ли ты собрался?

Князь Олгерд был скрытным человеком и боялся кому-то что-либо доверять. Даже своим братьям. Кейстут мог в порыве гнева что-нибудь выдать, потом сильно переживать. Но… воробей, как говорится, вылетел. Поэтому на вопрос Кейстута он ответил отрицательно. При этом старался не глядеть на брата, а уперся в строчки своего письма. Кейстут вздохнул:

– А зря! Пока на Московии межкняжение, можно и попробовать. А?

Но Олгерд на это предложение не откликнулся.

– Ладно, – проговорил Кейстут, – я пойду.

Что ему оставалось делать? Брат не хотел отрываться от писанины. Подойдя к двери, он остановился, зачем-то посмотрел на окно, потом повернулся к Олгерду:

– Я… на всякий случай своих людей пошлю на западную границу.

Олгерд понял, что брата провести не удалось. Но опять промолчал.

Кейстут хорошо знал западных соседей. Тевтонцы давно пытались захватить литовцев. Не будь Гедимина, кто-то другой вряд оказал бы им такое сопротивление. Теперь, когда, кроме Польши, все ближайшие княжества были под рукой литовского и русского князей, тевтонцы с опаской поглядывали на своего соседа. Их объединение с меченосцами удвоило силу, но вступать в открытую борьбу они не решались. У них тоже загорелся зуб на Московию, но они ставили себе временно цель полегче. Псков, а если удастся, то и Новгород.

Войска Олгерда, как считал князь, должны были под Можайском появиться неожиданно. Для этого он заставил своих воинов идти лесными тропами. Но, к глубокому своему разочарованию, он увидел, что можайцы готовы к обороне. И ударил себя по лбу, что не обратил внимания на то, что в лесах были охотники. Они-то и сумели сообщить о страшной силе, надвигающейся на город. Воевода немедля послал гонца в Московию.

Князь Пожарский, вернувшийся из Орды, не ведая пока об угрозе с запада, принялся за начатое дело по обустройству жилища. Из Новгорода прибыли братья Кажаны. Сафон, их отец, совсем постарел и дальше ограды избу не оставлял. Трудно ему было ехать в такую даль. А сыновей послал. Князь давал хорошую деньгу.

Все одиннадцать братьев сидели за столом. Старший перечислял, что им требовалось для строительства. Андрей слушал внимательно, порой прося кое-какие пояснения. Плотник-то он был не ахти. В это время вернулся с улицы его дворский и ошарашил князя вестью о появлении литовцев под стенами Можайска.

– Да кто тебе сказал? – Пожарский на первых порах не очень-то поверил в эту страшную весть.

Ведь все понимали: Можайск, а там и Московия.

– Ишь, какой путь выбрал! – негодовал Андрей.

Но решил все выяснить сам. Приказав дворскому продолжить работу с братьями, сам собрался и скорым шагом пошел к Василию Кочеве. Того на месте не оказалось, но подсказали, что он у воеводы Федора Акинфовича и рассказали, как к нему пройти.

Появление князя Пожарского вызвало у присутствующих, особенно у хозяина, нескрываемое удивление: званые – и то не все собрались, а тут незваный. Поняв ситуацию, тотчас вмешался Кочева.

– А, князь! Проходи. Милости просим!

Его дружеский тон как-то смягчил обстановку. Лицо хозяина подобрело.

– Садись! – хозяин посадил его между собой и Кочевой.

Наклонившись к Пожарскому, воевода в нескольких словах пояснил причину их сбора и что они обдумывают, как им поступить, и пригласил Андрея принять участие в их совете.

– Я за этим и пришел, – проговорил князь, – хочу тоже внести свою лепту в борьбу с врагом.

Эти слова подействовали на присутствующих. Кое-кто даже покачал головой, мол, правильно сделал!

Приход Пожарского прервал речь воеводы, и когда все утряслось, он продолжил:

– Итак, у нас наберется с десяток тысяч человек. Я послал гонцов в Ярославль, Владимир, Рязань.

– А в Тверь? – спросил кто-то.

Воевода посмотрел на Кочеву. Тот, держа сплетенные пальцы на животе, пошевелил ими, потом погладил бороду.

– Константин Михайлович, – проговорил он, опять принявшись гладить бороду, – наш верный смык. Пущай подготовится.

Воевода его не очень понял, но объяснение не стал спрашивать, а сказал:

– Пошлем и к нему.

Они еще поговорили о разных мелочах, но, как понял Пожарский, Можайску помощь они оказывать не собирались, а только готовились, если литовец дойдет до Московии, встречать его здесь. Почувствовав, что воевода уже хочет завершать встречу, Пожарский поднялся.

– Простите меня, что я не успел к началу, но ты, воевода, вы, великочтимые бояре, вы уже решили о помощи Можайску? Я этого не слышал.

Присутствующие переглянулись. Кто-то из бояр сказал:

– Да о помощи речь не шла. Мы решили готовиться только к обороне. Но, если успеют подойти другие князья, тогда… – боярин посмотрел на соседей, мол, правильно он сказал или нет.

Те кивком подтвердили правоту его слов.

– Знаете, – проговорил Пожарский, – есть такая притча: сам умирай, а товарища выручай.

Собрание пришло в движение. Послышались одобрительные отклики.

– Как ты, князь, – повернулся к нему воевода, – думаешь это сделать?

Пожарский обвел взглядом присутствующих. Многих он видел впервые. О нем, конечно, слышали, но считали появление его в Москве каким-то темным делом. Почему Калита так любезно его встретил, оставалось тайной. Кто он, чтобы раз – и в князья. Но у Калиты уже не спросишь, да и жив был бы, вряд кто-либо попытался бы узнать. А раз так сделал, значит, было за что.

Князь впервые встречался с этими людьми, тем более на сборе. Поэтому немного волновался. Но постепенно волнение улеглось. И говорил он ясно, убедительно:

– Я думаю, если литовец скрытно подобрался к городу, значит, сил у него не так много. Просто наскоком, внезапно, он хочет взять Можайск. Тем самым напугать Московию и предъявить ей какие-то требования. А может и дальше пойти, устрашив Московию своей победой. Поэтому, если мы окажем помощь Можайску, я думаю, он уберется на свою землю, а мы спасем Московию от разграбления. Я… – тут он замялся, но, взяв себя в руки, продолжил твердым, убедительным голосом, – я готов возглавить любой отряд и идти на помощь нашим братьям.

Раздалось одобрительное кряхтение. Воевода, поняв, что все признали путным предложение князя, сказал:

– Я могу дать тебе… тысяч пять!

– Этого будет достаточно, – решительно заявил Пожарский.

Андрей не мог допустить мысли, что воевода, почувствовав в нем опасность для себя и давая слабый отряд, рассчитывал на то, что князя литовцы побьют, тем самым собьют с него спесь. «Ишь, я готов… посмотрим, на что ты годен… А Московию защитить, силы найдем», – успокоил он себя.

Через несколько дней руководимый Пожарским отряд направился к Можайску. Отойдя от Москвы несколько десятков верст, князь остановил продвижение и разбил воинов на три группы, приказав по пути делать как можно больше шума. Многие были удивлены такому приказу, послышались даже недовольные выкрики:

– Он нас всех погубит!

Но, когда они подошли к Можайску, оказалось, что литовцы поспешно сняли осаду, покинули местность. Враг отступил. Военачальники предлагали преследовать врага, но Пожарский приказал возвращаться, понимая, что с такими силами они вряд ли что-либо сделают. А вот, когда возвращались, среди воинов только и было разговора, что таких талантливых, умных полководцев на Руси они еще не видели. Так умело напугать врага! Да! Такая его искрометная победа в будущем сослужила ему и его роду довольно печальную службу. Зависть равносильна предательству, а может быть, и страшней.

Что же случилось? Олгерду разведчики донесли: «Московцы двигаются тремя большими отрядами». Литовский князь понял: его хотят обойти. И тотчас отдал приказ о возвращении. Слух о приближении мощных московских сил так напугал не только князя, но и его воинов, что столь поспешного отступления Олгерд еще не видел.

А тевтонцы, не зная что случилось с литовским князем, все же решились идти на Русь. Их тоже подстегивало сложившееся в Московии положение: межкняжение – удобный момент. Начали они с того, что поубивали псковских послов. В Пскове поняли: война не за горами. Что делать? На своем вече они решили искать защиты у Новгорода. Но тот отказал: «Не хочу, братья, на себя беды накликать». Так поняли их ответ псковитяне. Хотели послать к тверичанам, да на Вече решили: не стоит. Вспомнят старые обиды, тоже откажут. А Москва? В Москве еще нет князя! С кем решать? Что делать? Беда грядет, а помощи ждать неоткуда. И вдруг кто-то подал голос:

– А Олгерд!

– Олгерд! Олгерд!

С почетом встретил успевший вернуться, правда, ни с чем, Великий литовский князь псковских посланцев. Те явились к нему со словами:

– Братья наши, новгородцы, нас покинули, не помогают нам, помоги ты, господин.

Выслушав их, князь скосил глаза на Кейстута. Тот яростно осуждал его за поход в Московию.

– Да какой ты великий князь, если убежал, как заяц! Да что о тебе подумают тевтонцы, поляки? Слабак! – кричал он.

Что оставалось делать Олгерду, чувствуя его правду? Только молчать.

Кейстут поймал его взгляд и одобряюще кивнул. Олгерд понял, что брат хочет, чтобы он себя как-то поднял в глазах Европы.

– Мы не оставим вас в беде! – он сказал это веско, уверенно.

Ликующие возвращались псковские посланцы. И Олгерд не обманул. Он, собрав литовские и русские полки, прибыл в Псков. Радости псковичей не было конца. Нашелся преданный друг. Совместно стали готовиться к приходу непрошеных гостей.

Они простояли не один день в ожидании врага. Но его не было. Тогда Олгерд послал своего воеводу Юрия Витовтовича, чтобы тот добыл «языка».

Почувствовав себя в безопасности, Конрад беспечно повел отряд. Захваченной добычей он был весьма доволен. Такие шкуры! Прямо так и играют переливами. Мягкие! Легкие! Да, хорошие деньги они выручат. Магистр будет весьма доволен. Отобрал он мешочек этого добра и для себя. Что с ними дальше будет, одному Всевышнему известно. Вон во Франции что сделали с их братьями!

Его размышления были прерваны стрелой, выпущенной кем-то, которая, пробив отвислый рукав его одежды, застряла в ней. Он непонимающе взглянул на приотставшего Камбила, который увлеченно учился у своего нового оруженосца.

– Эй! – крикнул он.

Камбила посмотрел на Конрада. Тот показал стрелу. Вид его был смешон. Вдруг застонал кто-то из сопровождающих. Все кубарем скатились на землю с лошадей. Рыцарь только растерянно моргал глазами: «Они же на своей земле!» – можно было прочитать на его физиономии. Он отказывался понимать, что происходит.

– Луки к бою! – крикнул Камбила, видя бездействие предводителя. – Гоните лошадей в лес, – командовал он.

Погонщики, получив четкую команду, стали поспешно разворачивать коней.

В это время они увидели, как на них скачет отряд всадников. Камбила встал на колено и вскинул лук. Первый из неизвестных воинов, взмахнув руками, повалился на землю. Затем упало еще несколько человек. Но это не остановило нападавших. Завязалась рубка. На Камбила, его приняли за предводителя, – сразу навалилось несколько человек. ослабив свой натиск. Конрад, воспользовавшись этой обстановкой, бросился наутек к лесу. Что было бы с Камбилой, трудно сказать, если бы не его оруженосец. Зная, кому он обязан своей жизнью, подхватив чей-то оброненный меч, он тигром бросился на нападавших в защиту своего спасителя. Внезапное его нападение ошарашило врага. Они вынуждены были бросить Камбилу и защищать свои жизни. Вдвоем они быстро разделались с врагами. Но увидев, что им на подмогу скачут еще воины, они решили больше не рисковать и, посмотрев друг на друга, со всех ног бросились за своими в лес. Они мчались по лесу, уходя от преследователей, пока кони не стали выбиваться из сил. Благо и нападавшие перестали их преследовать. Конрад, пришедший в себя, дал команду к остановке. Послав людей в разные стороны на разведку, остальным приказал готовить обед. Проткнув ножом дымящийся кусок оленятины, он, нюхая и рассматривая его со всех сторон, проговорил:

– А ловко я увел вас от врага!

Камбила и оруженосец переглянулись. Конрад и вида не подал, что заметил их взгляды. Камбила решил немного съязвить.

– Вы так быстро уходили, чуть меня не забыли. Если бы не мой оруженосец… – он выразительно посмотрел на Конрада.

От его взгляда рыцарь чуть не подавился и долго откашливался. Когда тот отдышался, Камбила весьма демонстративно спросил у оруженосца:

– Как тэбя звать?

Говорил он по-русски, тем самым подчеркивал большую заслугу пленника, его смелый поступок и освоение языка.

– Егор, – ответил пленник.

– Вот тэбэ моя рук… будэм… э… друзя.

Конрад понял, что этим Камбила поставил его вровень со собой. Отдав должное рыцарю, он правильно оценил его поступок.

– Да… как тебя звать?

– Егор, – ответил за него Камбила.

– Так вот, Егор, ты показал свою преданность. А я думал, ты уйдешь с ними.

Услышав это, Камбила не все понял и переспросил у рыцаря, что тот сказал. Он пояснил ему по-немецки.

– Это были русские? – спросил Камбила.

Тот кивнул. Конрад не ошибся. Витовтович командовал русскими.

– Вот видишь, каким порядочным человеком оказался Егор, – заметил Камбила и спросил: – Но как они здесь оказались? Ведь ты сказал, что мы почти дома.

– Я сам об этом думаю, – ответил Конрад.

Если бы воины Конрада взяли «языка» из людей Витовтовича, тогда бы они узнали, что их родичи-тевтонцы пошли на Изборск. Жители города, узнав об опасности, послали гонца в Псков «со многою тугою и печалию».

Олгерд, узнав, с какой силой те подступили к городу, идти на Изборск против немецкой силы отказался, заявив послам, чтобы «сидели в городе и не сдавались. А они вам ничего не сделают, если у вас не будет крамолы. А если идти нам на их великую силу, то сколько придется положить воинов? А какая будет от этого польза?».

Олгерд оказался прав. Немцы вдруг прекратили осаду и ушли к себе. Это событие поразило псковичан, и они стали уговаривать Олгерда креститься и сесть у них на княжение. На что тот ответил:

– Я уже крещен, я христианин, в другой раз креститься не хочу и садиться у вас на княжение не хочу. Если хотите, – добавил он, увидев, как опечалились псковичане, – я могу оставить сына Андрея.

– Только пусть крестится, – в один голос заявили они.

Олгерд дал согласие кивком головы. Вот иногда как добиваются славы и победы.

Глава 13

Трудно сказать, что заставило новгородцев напасть на Московию. Их не напугали провальные походы литовцев на Можайск, немцев – на Изборск, когда те сделали попытку поживиться за счет некогда грозных соседей. Вероятнее всего, как и те, думали, что уход Калиты ослабил Московию. И вот новгородские молодцы, сбившись в солидную дружину, захватили Устюжну, пограбили, пожгли жителей и двинулись на Белозерск. Захватили и его.

С колокольным звоном встречала Москва своего нового великого князя Симеона Иоанновича. Густо гудел тверской колокол со Спаса, выделяясь своей мощью, и как бы напоминая о былом величии Московии, когда она безраздельно повелевала княжествами. Лишая своего недавнего врага силы и показывая соседям свое величие и превосходство, повелел Иван Калита снять в Твери главный колокол и перевезти в столицу. Кто мог противиться Калите после такой его выходки? Да никто! Силен и велик был князь.

И вот новый великий князь, Симеон Иоаннович, объявился. Толпы народа замерли. Но он не замечает их. Прямо с коня – и в Архангельский собор. Здесь, у стены, стоит усыпальница некогда великого князя всея Руси Иоанна Данииловича, по прозванию Калита.

Симеон Иоаннович упал перед ним на колени, положив голову на крышку гроба. Долго что-то шептали его губы. Он не оглянулся, когда кто-то рядом опустился на колени. Когда поднялся, увидел перед собой Анастасию, свою полюбившуюся жену. Она видит, как блестят его глаза, и чувствует, как сын жалеет безвременно ушедшего отца. Ее горестное лицо лучше всяких слов выражает скорбь и глубокое сочувствие. Он прижал ее к себе, и они тихо вышли из церкви.

А дома… Дома в бурном восторге встречают его сыновья. Правой рукой он подхватывает старшенького, Василия. Иногда он зовет его в шутку Гедимином. И не ошибся. У него резко выделяются Гедиминовы черты: широкий лоб, острый нос, твердый взгляд. Все, кто видел великого литовского князя, узнавали в Василии черты деда. Другой его дед посмеивался бывало над малышом, говаривая:

– Быть тебе, Васька, великим князем Руси и Литовии.

А о чем думал литовский дед? Жаль, что мать-история не услышала думы этого великого человека. Левой рукой держит крошку Константина. И как счастлив отец! А вместе с ним и Анастасия.

Вечером, в этот же день, вернувшегося великого князя посетил митрополит Феогност. Они долго о чем-то беседовали. Уходя, митрополит сказал:

– Итак, завтра, в Успенье я озвучу волю Бога нашего Иисуса Христа и благословлю тебя на княжение.

Князь в благодарность низко склонил голову.

И вот, рассекая орущую от счастья толпу, появился великий князь.

– Каков молодец! – восхищались многие.

Он высок, строен, удлиненное лицо выглядит строгим. Подбородок, украшенный аккуратно постриженной бородкой, приподнят, отчего его вид казался гордым. Но от этого он не терял своей привлекательности. Брови по-девичьи дугой. Щеки тщательно выбриты.

– Гордый! – толкает боярин соседа и показывает на торжественно идущего к церкви князя.

Он одет по старинке. На нем синее корзно с красным подбоем. Оно застегнуто на плече красной запоной с золотым отводом. Под ним – темный аксамитовый кафтан. Из-под него виден золотой пояс с четырьмя концами. Золота вообще много: воротники, рукава, подол и края кафтана наведены золотом. На ногах – красные востроносые сапоги. На голове – шапка с красными наушниками и зеленоватым подбоем с горностаевой опушкой. Его одежда удовлетворяет народ.

– По стопам отцовым пойдет! – заключают они, испуская радостные вздохи.

За ним идут князья: тверской Александр Михайлович, ярославский Василий Давыдович, князь Андрей Федорович Пожарский, рязанский Иван Иванович Коротопол, муромский Василий, холмский Всеволод, суздальский Константин Васильевич, Ярослав пронский… воеводы, бояре, купцы, ремесленники… С Пожарским многие милостиво раскланивались, а когда отворачивались, то и плюнуть могли:

– Тоже, полководец сыскался!

А зависть так и лезет из их глаз. А все та, бескровная победа, дает о себе знать.

В Успенском соборе Симеона Иоанновича ждал митрополит всея Руси Феогност. Он уже не молод. Седая борода закрывает грудь. Но глаза горят живым огнем. Голос его крепок. Правда, иногда вдруг перехватывает горло. На сей раз слышится его возбужденный голос.

– Отче наш, иже еси на небесех! Да святится…

Великий князь стоит с опущенной головой, временами осеняя себя крестом.

Но вот молебствие закончено. По случаю начала своего княжения Симеон Иоаннович выставил для народа питие в бочках и еду на длинных столах. Ими заставлена вся кремлевская площадь. Чтобы не было толкотни и давки, следят княжеские дружинники. Иногда особенно нетерпеливых могут и дубинкой охладить.

А князья, многие бояре, купцы да ремесленники, среди которых колокольных дел мастер Борисенко, золотых – Парамша, иконных – Дионисий, собрались в большой княжеской светлице. Его отец, Калита, был прижимист на это дело, не баловал свою опору. Сын тут вроде не в отца. Хорошо это или плохо? Для кого как. Боярин Василий Кочева, одобрявший Калиту в этих делах, был не очень доволен:

– Не пустил бы Московию с протянутой рукой.

Недалеко от себя Кочева увидел Пожарского. К нему кто-то отчаянно привязывается. Но видно, князь не очень-то хочет общаться. Никак Димитрий, его, Пожарского, старший брат. Глаза что-то подводят. Повернулся к верному другу Миняю:

– Скажи, – просит он, – никак Димитрий рядом с Пожарским.

Тот посмотрел в ту сторону и ответил:

– Он!

– Ты смотри, – чему-то подивился боярин.

Вошел великий князь в сопровождении братьев Ивана и Андрея. Такой же гордый. Подошел к креслу. Взглядом повелителя окинул трапезную. Все враз смолкли. Стольник суетливо налил ему в кубок вино. Великий князь приподнял его, посмотрел на темно-вишневую поверхность, словно хотел что-то прочитать на ней. Потом, подняв голову, заговорил:

– Други верные! Мужи доблестные! Братья родные! Кланяюсь я вашей воле.

После этих слов он замолк, словно ожидал отклика на свои слова. Но трапезная молчала. Тогда, слегка откашлявшись, он продолжил:

– Хочу вам сказать: я, великий князь Симеон Иоаннович, со своими братьями младшими, князем Иваном и князем Андреем, целовали крест у отцовского гроба сегодня поутру. Быть нам заодно до смерти. Брата старшего иметь и чтить в отцово место. А свидетелями этого договора были: тысяцкий Василий, бояре Михаил Александрович, Василий Окатьевич, Ананий Окольничий, Иван Михайлович.

Названные бояре, не без гордости, кивали головами. А князь продолжил:

– Мой отец Иоанн Даниилович был для вас старшим братом. Чтили ли вы его?

Хоть и вопрос задал Симеон, но голосом уверенным, властным. Сразу чувствуется: князь не кисель.

– Чтили! – хором ответила трапезная.

– Теперь я, великий князь, спрашиваю вас: чтите ли вы меня старшим? – голос звучит еще крепче.

Мгновенная тишина вдруг нарушается криком:

– Чтим!

Симеон кивнул головой и продолжил:

– При отце Русь была сильна и славна тем, что князья беспрекословно повиновались старшему. И теперь, – голос его набрал силу и, кажется, лег на плечи присутствующих такой невероятной тяжестью, что ее трудно выдержать, – только таким беспрекословным повиновением ему, Симеону, мы можем освободиться от татарского ига!

Последние слова поразили присутствующих. Так говорить в открытую о своих поработителях… значит, чувствует силу молодой князь! Или глупая молодость заговорила? Беды бы не накликал. У Калиты тишина была.

Поднялся митрополит. Поднял с груди свой крест и, крестя им Симеона, проговорил:

– Церковь, великий князь, готова благословить тебя на этот святой шаг. Но этот шаг не должен быть опрометчивым.

Потом он, оставшись вдвоем, напомнил князю его слова, сказав:

– Симеон Иоаннович, ты будь осторожен. Знай, у хана длинные уши. Беду так можешь накликать.

Князь, видать, сам это понял:

– Ты прав, владыка!

Больше никто никогда не слышал от него этих слов. Даже больше, если кто-то пытался напомнить о них, князь резко пресекал эти речи.

Первым, опережая князей и бояр не по чину, вскочил с кубком в руке Борисенко:

– Слава великому князю!

– Слава! – подхватила трапезная.

Все шло хорошо, пока подвыпивший боярин Михаил Васильевич, шатаясь из стороны в сторону, не подошел к Симеону и не спросил:

– А почему… ты великий, а где Всея Руси? Калита в последний приезд привез… ето званье.

К нему подскочили более трезвые бояре и увели. Глядя на других, смотревших на него весьма выразительно, Симеон понял, что все ждут от него ответа. И он ответил, как ему сказал хан Чанибек:

– Многие не хотят возвеличивания Московии, и не только среди русских князей, но и среди мурз орды, – он поднял кубок. – Выпьем за могучую и процветающую Московию!

Призыв возымел свое действие.

Отшумела, отпьянствовала Русь, и началось великое княжение. А зачиналось оно не с хороших вестей. Литовцы пытались захватить Можайск, новгородцы пограбили Устюжну и повоевали Белозерскую волость. А ведь знают, что ее купил еще Калита. Что ж, пробуют новую московскую власть. Она ее покажет.

Симеон позвал к себе Кочеву. Буквально на крыльях летел к нему боярин: «Раз зовет, значит, понадобился! Нужон! Слава те…». Боярин по привычке стукнул в такую знакомую дверь и, открыв, спросил, тоже по привычке:

– Можно?

Симеон усмехнулся:

– Ты забыл добавить: великий князь!

– Да я… – по привычке, топчась у порога, проговорил боярин.

– Ладно, Василий, проходи и садись! – доброжелательно сказал Симеон, чем несказанно обрадовал старого боярина.

Когда Кочева уселся, Симеон, глядя на него, спросил:

– Боярин, как бы поступил отец?

Василий понял, что тот имел в виду действия новгородских захватчиков.

На его вопрос боярин ответил вопросом:

– А как ты бы, великий князь, считал нужным проучить нагляцов?

Князь даже покраснел. Но боярин вроде и не заметил этой перемены.

– Я бы… – в раздумье произнес Симеон, – собрал войско… – он замолчал и посмотрел на боярина.

– А Калита, – боярин не стал произносить его титулов, – думаю с войском бы он не торопился, а ударил бы по их карману. Взять хотя бы Торжок. Этот городишко столько сыпит в их карман, считать, не пересчитать.

От этих слов, похоже, что-то прояснилось в голове князя. Отец многому учил сыновей, но не все оседало в их головах. А вот жизнь быстро заставила понимать многое. С первых дней своего правления Симеон понял, что такое деньги: Орде отдай, воинам плати. А разным купцам, мастерам… О, господи! Сколько их, стоящих с протянутой рукой! Князь слушал боярина внимательно. Было видно, что он не хочет пропустить не единого слова. Когда боярин закончил, Симеон встал с кресла, подошел к Кочеве и обнял его. Похлопывая его по спине, князь сказал: