Текст книги "Лекарь"

PS Автор выражает глубокую благодарность кандидату медицинских наук, доктору Владимиру Васильевичу Ключникову за оказанную помощь в написании книги.

За окном раздался резкий свист. Дарья Семеновна, мать Филиппа, выглянула в окно. За оградой, почесывая босой, черной не то от загара, не то от плохого мытья, ногой другую, стоял малец лет двенадцати – тринадцати. На нем были рваные, засученные до колен, штаны и рубашонка, давно потерявшая свой природный цвет. Она узнала Сеньку, сына Прибытковых, живущих от них через два дома.

– Тебе чего? – спросила Дарья Семеновна.

– Мне бы … Филю, – отчего-то замявшись, проговорил он.

– А зачем? – продолжает допытываться она.

– Да … у Пеньковых дед хочет утопить кота. Ему кто-то перебил ногу, тот и орет, а дед грозиться бросить его в Шуру.

– Ну, а причем тут Филька? – спросила она.

– Да он …, вон Ботовым спас кошку, тоже нога была перебита. Да и у ….

– Ладно, поест и придет к тебе твой Филя.

Сенька, дождавшись Филю, вышедшему к нему с сумкой в руках, пошел впереди.

Кота они нашли во дворе, забравшегося в пустую собачью конуру. А помог им это сделать его , похожему на завывание, истошный вопль. Услышав голоса, тон кота сменился. Он стал каким-то грозным, словно предупреждая: «Не подходите ко мне, всех задеру». Филя уселся верхом на конуру и заглянул, согнувшись, в нее. В темноте глаза кота горели, как два уголька. Увидев лицо, он махнул здоровой лапой, словно отражая удар.

– Миленький мой, славненький, – заговорил Филя нежным голосом, – и кто же тебя ударил.

Услышав такой тон, кот и сам изменил свой, он стал каким-то жалобным. Надев кожаную перчатку, Филя засунул руку в конуру и почувствовал, как цепкие когти кота впились в его перчатку.

– Ну … не надо так, миленький. Я пришел тебя лечить, а ты ….

В это время Филя удачно схватил кота за загривок и вытащил его из конуры. Он стал извиваться, не обращая внимания на свою болтающуюся ногу.

– Да …, здорово тебя…! – удивился Филя и, показывая глазами на сумку, сказал, – Сенька, вытащи оттуда марлю. Спеленаем его.

– Эта? – держа кусок материи, спросил тот.

Филя кивнул и сказал:

– Возьми кота, а я его спеленаю.

– Да я боюсь, – сознался паренек.

– Не бойся. Ты хочешь спасти кота?

Тот кивнул головой.

– Тогда держи! Бери осторожно, – предупредил Филя, освобождая постепенно свои руки.

Наконец, кот оказался в руках Сеньки.

– Держи крепче! – предупредил Филя, развернув материал.

Кот зачем – то согнул передние ноги, и Филя ловко перевязал их. Потом набросил на кота намордник и сказал:

– Теперь пошли ко мне, будем лечить ногу.

Его «здравпункт» оказался на чердаке дома. Поднявшись туда, он нашел еще дощечку, которую представил к спине кота и еще раз обмотал его. После этого положил его на столик у окна и взялся за ногу. Обстриг вокруг култышек, обильно смазал эти места самогоном. Потом, достав иглу с ниткой и обмокнув их в тот же самогон, сложил кости и перевязал их, стянув лопнувшую кожу. Затем чистой тряпочкой обмотал перелом. Выстрогав тонкие короткие дощечки, обложил ими перелом и крепко их обмотал дратвой. И вздохнул:

– Все! Развязывай лапы.

Но развязывать его они решили, спустившись на землю.

Почувствовав себя свободным, кот мяукнул в знак благодарности и рванул было к воротам. Но боль остановила его. Это выразилось и в его пронзительном мяуканье. Потом, насколько можно, поджал больную ногу и заковылял к воротам.

– Пойдет в поле искать свою траву, – авторитетно пояснил Филя.

– А зачем?

– Звери знают, чем надо лечиться, – ответил Филя.

Недели через три у ворот дома Фили объявился пришелец. Увидев его перевязанную ногу, Дарья Семеновна поняла, кто пришел.

– Филька, – позвала мать, – иди встречай своего клиента.

– Кого, кого – спросил тот, не поняв мать.

– Да кота своего, которого лечил, – ответила она, а в голосе улавливался легкий смешок.

Филя вышел к воротам, открыл их и увидел кота. Тот сидел, вытянув вперед перевязанную ногу.

– Ну что, прошло? – спросил он и добавил, – Сейчас посмотрим.

Пока он развязывал лапу, кот терпеливо молчал. Ощупав место перелома, Филипп убедился, что нога срослась. А кот, почувствовав полную свободу, рванул прочь. Филя посмотрел ему вслед, а сердце радостно билось:

– Получилось!

И почему-то на ум пришла мысль: «Сейчас будут звать меня, как бабку Анисью, лекарь.

Да, она была лекаршей на всю округу. К ней ехали не только из дальних деревень, но и из разных областей. Не скрывая, больше всех она любила Филиппку. Тот с детства интересовался ее делами. У него была крепкая память, и он иногда подсказывал ей, что, мол, прошлый раз она, леча подобную болезнь, пользовалась не этим настоем, а другим. Это ей Филипп обязан, что он остался с рукой.

Отчего, никто не знал, его правая рука вдруг стала синеть. Мать, заметив эту синеву, аж затряслась от испуга, поняв всю опасность, грозившая Филиппу. Она подхватила сынишку и ринулась в больницу. За ней, услышав ее вопль, увязалась и Анисья. Тем более, речь шла об ее любимце. Там врач, осмотрев руку, сказал, что требуется срочная операция.

– У него гангрена, – заявил он, – придется удалить часть руки.

– Чтооо! – взревела Анисья, оттолкнув мать. Ты сам гангрена. Удалить …. Себе удаляй. Пошли, Филиппок. Удалять!

Мать попробовала было запротестовать. Бабка махнула на нее рукой.

– Да … пошла ты! – буркнула она.

Из больницы она зашла домой, взяла зачем-то какие-то тряпки, еще кой-чего и, взяв Филиппка за руку, повела за собой. Привыкнув как-то во всем ей подчиняться, у Дарьи не хватило настойчивости остановить ее. Бабка и внук пришли в лес. Старуха выбрала муравьиную кучу и сказала Филиппу:

– Филиппок, ты слышал, что сказал врач. Выбирай, или сейчас тебе будет очень больно, но муравьи спасут твою руку, или … вернемся к врачу и ….

– Ладно…, буду терпеть, – поняв всю опасность, согласился он.

Тогда старуха достала баночку с медом, тонко помазала им его руку, выше локтя перевязала ее и сказала:

– Вставай на колени и ложь руку на муравейник. Не бойся!

В одно мгновение рука стала почти черной от муравьев. Мальчик взревел от боли.

– Кричи, кричи! – говорила старуха, – руку не убирай.

Он докричался до того, что потерял сознание. Бабка ударила его по щекам, брызнула на лицо воду и внук пришел в себя.

– Больно? – спросила она.

Тот неопределенно пожал плечами. Она забрала его руку из муравейника, отряхнула ее от муравьев и внимательно и внимательно осмотрела, не потерявших зоркость, старческими глазами. Та синева, которая была до этого и так их напугала, явно поблекла

– Еще потерпишь или завтра придем? – спросила она, держа его руку.

– Потерплю, – буркнул он.

Прошло три дня и от синевы не осталось и следа. Филя, забыв о больной руке, бойко играл в городки, когда к нему пришел врач. Целью его прихода было убедить родителей мальчика сделать ему операцию пока не поздно. Увидев Филиппа, размахивающего лаптой для броска, он подскочил к нему.

– Подожди, мальчик! Что у тебя с рукой? Тебе нельзя …!

Филя опустил лапту и показал доктору руку. Синевы не было, рука выглядела здоровой. Это удивило его так, что он только смог сказать: «Ну и ну …, никогда бы не поверил». И ушел, забыв спросить, чем старуха вылечила руку внука.

А через пару лет из Владивостока, где жил ее сын, пришло письмо, в котором он приглашал приехать к нему мать и погостить у него, а заодно подлечить внучку. «Я слышал, – писал он, – что ты славишься своим лечением, так приезжай и поглядишь внучку, а то врачи лечат, лечат, но вылечить до конца не могут». После такого письма бабка Анисья не находила себе места. Родные, видя такое дело, посоветовали ей ехать, спасать внучку. Собралась Анисья и к сыну во Владивосток и поехала. Провожал ее почти весь Егоровск, ибо почти каждый был обязан бабке Анисье своим здоровьем.

Не прошло и трех месяцев после ее отъезда, как, сильно простыв на охоте, попал в больницу старший брат Филиппа, Иван. Районный центр Егоровск славился грибами, ягодами, орехами, рыбой и охотой. Зверья было много, как нигде. Их консервы расходились по всему миру и находили спрос. И надо же было так случиться, что в разгар охоты слег Иван. А получилось по дурному. Он и напарник проходили через какую-то речушку. Природа позаботилась о проходе, бросив через нее дерево, сучья которого кто-то давно пообломал. Утром прошел небольшой осенний дождик, смочивший этот мосток. Иван на нем подскользнулся и полетел в воду. Пока он с помощью товарища выбирался из воды, промок до нитки. Пока раздевался, отжимался, разводили костер, сушился, он изрядно продрог. Вот и подхватил, как потом оказалось, воспаление легких.

Дарья Семеновна попробовала его лечить старым дедовским способом, когда он вернулся в Егоровск. Не помогла баня, медвежье сало, выпитый самогон. К утру он метался по кровати весь потный, поднялась, видимо, высокая температура. Мать, видя такое состояние сыны, вызвала скорую помощь. Врач, замерив температуру, а она оказалась 39,9 градусов, срочно забрал больного с собой и отвез его в больницу. Но это не успокоило Дарью Семеновну. Ждать мужа, ушедшего с соседом в тайгу, не приходилось. Там они могли пробродить несколько дней, как часто это бывало. А тут хозяйство: коровы, свиньи, куры, утки …. Все не бросишь. Быстро убравшись, все же сбегала в больницу. Там только пожали плечами, мол, рано пришла и посоветовали кого-то прислать, чтобы следить за больным, пояснив, что в больнице в это время всегда пусто. Весь медперсонал разбегается на заготовки. Если раньше, еще при советах, держалась дисциплина, то сейчас все бросились запасать продукцию на зиму и на продажу. Как бешено стали расти цены, и без помощи продажи зимой запасенных грибов, ягод, орех, не прожить. Врач еще раз попросил постараться и прислать кого-нибудь к больному. А что стараться. Хозяйство не бросишь, одна надежда на Филиппа. Мать долго думала, как сказать сыну об этом. Тот, видя, что мать пытается что-то ему сказать, но почему-то сдерживается, сам спросил ее об этом. Та, горестно глядя на сына, сказала ему о просьбе врача, ожидая его возмущения. Но, к ее радости, сын сразу согласился, сказав: «Я брата в беде не брошу».

Дарью Семеновну встретил заведующий отделением.

– Вы Воротова? – спросил он.

– Да, – ответила та, теряясь в догадках, как тот догадался.

– Как Иван? – тревожно спросила Дарья Семеновна.

Заведующий отделением, худощавый, небритый, что делало его еще более старым, а был он далеко не молод, смахнув с глаз седой волос, проговорил старческим голосом:

– У него, не скрою, довольно сильное нарушение функции внешнего дыхания. За ним требуется внимательный уход.

– И какой? – спросила она.

– Да … дело несложное. Когда будет задыхаться, подключить к кислородной подушке, ну …, при удалении естественных потребностей подставить посудину. Как видите, сложного ничего нет, но у нас … нет людей. Время видите какое! Шли девяностые годы.

– Да, понимаю, – сказала Дарья Семеновна. – Многие бросились запасаться грибами, ягодами.

– Вы совершенно правы. С нашей-то зарплатой без этого не проживешь. Вон, кто убежал в отпуск, кто просто рассчитался.

– Да мы тоже … вдвоем с сыном остались. Муж с соседом в тайгу ушли. Когда вернутся, бог знает. Мне-то, – она тяжело вздохнула, – нельзя. Не бросишь же хозяйство на четырнадцатилетнего сына. А можно ему? А?

Доктор подумал и сказал:

– Можно-то можно …, но боюсь, быстро сбежит.

– Нет, мой не такой. Лекарить он любит.

– Что делать …, в годы войны такие пацаны у станков стояли …, пусть приходит. Мы поглядим.

– Простите, а как ваше имя, отчество? А то говорим, говорим, а ….

– Да Григорий Васильевич я.

– Хорошо, Григорий Васильевич, я поговорю с сыном.

Филипп, в ожидании матери, был весь в тревоге.

– Ну …? – послышался нетерпеливый тревожный голос, когда только та появилась на пороге.

– Да, Филиппок, … плохо. Врач сказал, что за ним требуется уход. А мне нельзя. Сам понимаешь.

– Так, о чем речь, мам. А я на что? Да для брата я все сделаю.

– Вот и хорошо. Найдешь в больнице Григория Васильевича. Он тебе все и расскажет.

Филипп не стал откладывать и немедленно стал собираться.

Филипп в больнице никогда не был. Она представляла собой одноэтажное длинное приземистое здание. Первая дверь, которая встретилась ему на пути, была расположена под вывеской «Приемное отделение». Слово «приемное» он расценил, как здесь принимают больных и, стукнув пару раз, вошел. Переступив порог, перед ним предстал длинный, плохо освещенный коридор, заваленный у стен поломанными кроватями, столами и прочим медицинским материалом. Он помялся у входа и негромко произнес: «Эй!». Ответа не последовало. «Что делать?» – завертелось у него в голове. Выручили чьи-то шаркающие шаги. И он увидел человека в выцветшем халате, в старых тапочках на босу ногу.

– Тебе кого? – хрипловато спросил он.

– Мне …, да …, – тут он вспомнил слова матери, что надо спросить Григория Васильевича, – Григория Васильевича.

Больной оглянулся назад, что-то посчитал и сказал:

– Направо, третья дверь.

Войдя, он увидел перед собой спину в белом халате. Человек явно спал, навалившись на стол и положа голову на руки. Опять перед ним вопрос: «Что делать? Будить или подождать?». У дверей стоял стул, и Филипп сел на него. Сколько бы он так сидел, неизвестно. Но в кабинет шумно вошла немолодая женщина, довольно грузная, в белом медицинском халате. Увидев мальчика, уставилась на него.

– Ты кто? – спросила она.

– Филипп Воротов, – встав, ответил он.

– А … уж не к Ивану ли Воротову?

– К нему. Мама сказала, чтоб я ему помогал.

– Помощничек. Это хорошо! А не сбежишь? Тут надо и судно выносить.

– Не сбегу, – уверенно ответил Филипп.

– Двое суток на ногах, – сказала женщина, кивнув на спавшего, – будить жалко, но у Шустова опять кровь пошла. Эй, Григорий Васильевич, Григорий Васильевич, – женщина начала трепать его за плечо. Наконец, он поднял голову.

– А …, который час? Что …?

– Да у Шустова опять пошла кровь.

Он тяжело поднялся, потер щеки и уши.

– Пошли, – бросил доктор, направляясь к двери.

Но, увидев Филиппа, остановился.

– Ты кто? – спросил он, глядя на Филиппа.

– Я? … Воротов, – ответил мальчик.

– А! Молодец! Катюша, – и повернулся к сестре, – принимай подмогу.

– Подмога – это хорошо! Но молодой, сбежит. Точно сбежит, Григорий Васильевич.

– Не сбегу, – обидчиво ответил Филипп.

– Поглядим, поглядим! – сказала она и подхватила старого врача под руку, – а ты тут подожди, – было брошено Филиппу.

И они пошли к больному. Вернулась она одна. Филипп сидел на старом месте.

– Пошли! – кивнула она.

По дороге сказала:

– Зови меня тетя Катя. Я тут и старшая, и младшая сестра. Одна на всех. Люди совесть теряют.

С этими словами они вошли в палату. Нужно сказать, что запах, особенно для новичка, был такой, хоть нос затыкай.

– А что тут так? – с кислым лицом Филипп поглядел на тетю Катю.

– Хмм! Привыкай, малый. Тут, брат, половина лежачих. У них нарушены двигательные функции. Так что их кормить и поить надобно. Убирать из-под них. Аль назад …?

– Нее, – мотнул он головой, – сказал, что не сбегу и не сбегу! А, где Иван? – спросил Филипп, еле сдерживаясь, чтобы не сжать нос.

– Вон, – кивнула она кровать, стоявшую в углу, – его сейчас не тронь. Ему доктор дал лекарство и поставил успокоительный укол. Вот пока он спит, мы с тобой и наведем порядок. А дальше будешь сам без меня заниматься уборкой. Ну, начнем.

Она достала из-под одного больного переполненную утку и подала ее Филиппу.

– Налево, вторая дверь. Там туалет, утку опростаешь и помоешь.

Так началось его знакомство с медицинской жизнью. Около часа работы и, проветрив помещение, в палате стал царствовать совсем другой дух.

– Молодец! – похвалила его тетя Катя. – Я пойду в другие палаты, можешь мне помочь?

Отказаться Филипп не мог. Природная стыдливость не позволяла. Так они провозились до обеда.

– Обед! – оповестила тетя Катя Филиппа, забравшегося с тряпкой под кровать, и слегка шлепнула его по заду.

Он вылез оттуда, потный, рукавом вытирая лоб.

– Ступай в свою палату, там у входа стоит каталка, бери ее и ко мне, на ней привезешь обед, потом покормишь больных. Думаю, это ты сумеешь и без моей помощи.

Он сумел. Кто-то отворачивался. Но Филипп ласковым голосом говорил:

– Ну еще ложечку! Вот молодец!

Через пару дней тетя Катя заглянула в палату. Подойдя к первой кровати, щупая лоб больного, спросила:

– Как обслуга?

– А кто он? – спросил больной.

– Он? – она поглядела на Филиппа, – наш новый медбрат.

– Да? Такой молодец! Хоть и молодой.

– А ты что, с бородой хотел – смеется она.

Этого больного поддержала вся палата. Об этом было донесено заведующему отделением. Больные других палат спрашивали старого врача:

– А почему молодой медбрат нас не обслуживает? Говорят, с больными он очень обходительный, отзывчивый, старательный.

Слыша это, Григорий Васильевич только довольно ухмылялся.

Быстро летит время. Поправился Иван, да и у Филиппа подошло время идти в школу. Григорий Васильевич через тетю Катю пригласил Филиппа в свой кабинет.

– А зачем? – спросил он.

– Ну, дурашка, да понравился ты ему!

– Понравился? – удивился Филипп. – Он ведь меня и видел – то один раз.

– Ты что, думаешь, только видеть надо? Нет, братец, тут видеть, слышать надо! Вот так-то.

– Хорошо, я пошел, – ответил Филипп.

Тетя Катя почему-то осенила крестом его спину.

– Можно? – спросил он, приоткрыв дверь.

– А, Филипп! Входи, входи! Садись, – и, перегнувшись через стол, пододвинул ему стул, – Что, медбрат, – голос шутливый, доброжелательный, – как работа в больнице? Понравилась? – глаза заведующего отделением уставились на юношу.

Тот засмущался. Григорий Васильевич решил помочь.

– Больные больно хорошо о тебе отзываются. Лучше, говорят, любой медсестры. Вот так-то. Боюсь тебя перехвалить, но хочу сказать, что в медицине я давно, но вот подобного тебе, не встречал. Всем больным, говорят, можешь угодить. А это многого стоит. А еще, говорят, руки у тебя особенные. Они словно лечат.

– Не знаю …, руки, как руки, – смутился Филипп.

– Нет, бра, руки, как и люди разные бывают. Вот твои заметили. Настрой-то какой дальше? В медицинский институт?

– Не знаю …, не думал. Матери надо помогать. Она одна, бедная, замучилась с хозяйством. Отец-то часто в отъездах бывает. Деньги-то нужны!

– А …, деньги! Вот что, мы тебе за твое дежурство заплатим.

– Нет, нет, – замахал тот руками.

– Что нет, нет. У нас каждый труд должен оплачиваться. А хороший – хорошо. Но о своем будущем подумай. Ты можешь ко мне заходить. А, если будешь не против, по субботам и воскресеньям можешь у нас подрабатывать. Главный не возражает. Дойдет дело, и на операцию брать тебя буду.

– Правда? – сорвалось у Филиппа с губ.

Григорий Васильевич улыбнулся:

– Ну что … договорились? А сейчас …, – он взял трубку и кому-то позвонил, – Давид Яковлевич?

– Да, да, – слышится в ответ.

– Давид Яковлевич, я тебе рассказывал про нашего медбрата. Сейчас ему надо уходить, он еще школьник. Нельзя ли …. Готово? Спасибо!

Что было готово, Филипп скоро узнал. Вошла секретарша и подала Григорию Васильевичу конверт. Тот заглянул в него и сказал:

– Пойдет! – и протянул его Филиппу.

Потом достал из стола коробку конфет и отдал ее Филиппу.

– Ну … учись, и, как договорились, мы тебя ждем.

В конверте были деньги, и сумма, по тем временам, немалая. Родители даже удивились:

– Смотри, Филиппка, без малого на пару недель нам хватит. Молодец!

– А мне Григорий Васильевич сказал, что я могу в свободное время приходить к ним и дежурить.

Отец было возразил, да мать, перебив его, махнула рукой:

– Пускай ходит! Чем собак гонять.

Неделя пробежала быстро. Утром Филипп встал пораньше и начал куда – то собираться.

– Ты куда? – удивилась мать, вернувшаяся с дойки.

– Как куда, в больницу! – ответил Филипп.

– Сынок, ты поешь на дорожку. Да я тебе с собой соберу, чтоб ты другим в рот не глядел.

– Да там накормят, мама.

– Это все не то, не домашнее.

Она налила кружку парного молока и положила ломать домашнего хлеба на стол. Быстро все это проглотив и сунув узелок за пазуху, он чмокнул мать в щеку и … его только видели.

И вот он перед дверью Григория Васильевича. И знакомый, какой-то родной голос:

– Входите! Входите!

Увидев вошедшего Филиппа, он обрадованно воскликнул:

– А, Филипп! Ну, молодец! А я было не поверил, что придешь. Возьми халат, – и показал висевший на вешалке халат, – и ступай к тете Кате. Она определит, чем тебе заниматься. У нас, вон, уколы некому ставить. Она научит тебя.

Идя к ней, он обдумывал слова, сказанные Григорием Васильевичем: «Ставить уколы». Додумать все до конца, ему не удалось. Вот и ее дверь. Постучав и услышав ее голос: «Входи», он как-то робко вошел.

– А … помощничек! – голос ее звучит приветливо, – входи, входи. Сейчас будем с тобой разносить лекарства.

Услышав эти слова, Филипп напугался:

– Да я же ….

– Ничего тут сложного нет, – она поняла паренька, – подойди ко мне.

Перед ней на столе лежал небольшой фанерный лист, на котором стояли ящички с лекарствами, а сбоку каждого ящичка номера палаты и кровати. Это для его шустрых ног было минутным делом.

– Тетя Катя, все, – чуть запыхавшись, объявил он.

– А сейчас пойдем ставить уколы. Тогда у них в больнице разовых шприцов не было. После каждого укола иголку протирали спиртом. Некоторые мужики шутили: «Лучше бы во внутрь принимать». После каждого она глядела на Филиппа и говорила:

– Вот и все. Ничего хитрого нет.

И раз дала ему попробовать поставить укол. И … получилось! Больной даже не ойкнул. На что тетя Катя заметила:

– Не зря говорят больные, что у тебя легкая рука.

Потом она показала, где стоит какое лекарств, прописанное врачом для уколов. Латынь он освоил быстро.

Незаметно подкатились, зимние каникулы. С работой в их городе было совсем плохо. Да и в областном центре все замерло. И поэтому работа Филиппа в больнице в дни зимних каникул в семье было воспринята как должное.

– А, помощничек! – воскликнул Григорий Васильевич, увидев вошедшего к нему Филиппа, – с прибытием. Мой руки, переодевайся и пойдешь со мной на обход.

Сердце у Филиппа забилось от радости: «Обход с заведующем отделением! Надо же!». А тут подвернулся еще один случай. Вечером привезли больного, которому потребовалась срочная операция. Дежурить в эти сутки Григорий Васильевич практически остался один, отпустив сестру к заболевшему ее ребенку.

– Ну, Филиппчик, придется тебе со мной идти в операционную за операционную сестру. Не страшно?

– Нет, – ответил тот.

– Молодец! – похвалил его врач. – А я буду еще и за анестезиолога.

И Филиппу пришлось пройти все то священнодействие, которое так завораживало его. Конечно, все делалось под строгим руководством Григория Васильевича. Уже после операции, устало стащив халат, глядя на Филиппа, проговорил:

– А ты, не скрою, просто молодец! Признаюсь, я побаивался. А … зря. Ты все исполнял так, точно этим занимался всю жизнь. Поразительно! Но не разочаровала тебя наша врачебная сущность?

– Да … нет. Мне … интересно.

А утром к ним зашел главврач. Григорий Васильевич и Филипп завтракали, уничтожая принесенные Филиппом продукты.

– К нашему столу, – пригласил главврача заведующий отделением.

– Спасибо, дома перекусил. Слышал я, что вы, – он поочередно посмотрел на Григория Васильевича и Филиппа, – ночью срочно оперировали.

– Ну и ну! – откладывая кусок домашней колбасы, произнес Григорий Васильевич. – И кто это тебе, Давид Яковлевич, успел доложить?

– Да кто у нас знает все? – хитро прищуриваясь, спросил главврач.

– Милантия! Ну и старуха! Ну и сторожиха! – рассмеялся Григорий Васильевич. – Вот с ним, – он кивнул на Филиппа, – оперировали. Филипп – природный врач. Я не шучу! Если что, Давид Яковлевич, смело берите его. Катерина успела всему обучить юношу. Укол поставить, кровь из вены или пальца взять, давление замерить. Вот так-то! – закончил свою речь Григорий Васильевич.

– Ты, Григорий, совсем из него молодца сделал, – посмеиваясь, произнес главврач.

– Что есть, то есть! – ответил тот. – Понимаешь, в нем тяга к этому есть. Не потушить бы ее.

– Да …, ты, Гриша, прав. Постараемся сберечь эту тягу. Как, хочешь быть врачом? – спросил главврач, глядя на Филиппа.

Тот пожал плечами.

– В институт ведь надо поступить, а я экзамены не сдам. У родителей нет денег нанять репетиторов, как другие делают. А у моих …, – он развел руками.

– Мы поможем, правда, Григорий Васильевич?

Тот кивает, но добавил:

– Но, Филипп, на нас особенно не надейся. Сам старайся заниматься.

До окончания каникул Филипп еще ни раз участвовал в операционном процессе, когда проводил его Григорий Васильевич. Но теперь присутствовала операционная сестра. Филипп, имея замечательную память, все запоминал до мелочей: как та вела себя, что подавала, убирала.

Но, любое начало имеет конец. Каникулы для Филиппа пролетели незаметно. Ему опять вручили конверт, поблагодарили. И вот он вновь дома. Матушку нашел в стайке, где она доила корову. Увидев вошедшего Филиппа, мать бросила дойку.

– Сынок, – она обняла его, – бедный ты мой. Может, хватит? Смотри, твои сверстники голыши гоняют. Я как на них посмотрю, у меня сердце кровью обливается. Слава богу, что хоть старый год вместе проводим. Иди в избу. Я сейчас приду, тебя накормлю.

Мать пришла быстро. Процедив молоко, налила Филиппу большую кружку, положила перед ним ломтями наломанный душистый домашний хлеб. Такой Филипп очень любил.

– Что же ты, сынок, даже носа домой не покажешь. Я тут одна бьюсь, как рыба об лед.

–А батя с Иваном где? – жуя кусок хлеба и запивая молоком, спросил он.

– Да где. В городе. Кабана добыли, вот и повезли мясо на рынок. А иначе как? Работы-то нет. Все куда-то делось.

– Мам, чуть не забыл. Мне хорошо заплатили за мою работу.

М он из кармана пальто вытащил конверт. Мать как-то горестно, тяжело вздыхая, приняла эти деньги.

– Жизнь, думаю, наладится. Отец с Иваном найдут работу. А я тебя на работу больше не пущу. Учись. Может ты один из всех нас умным станешь. Сын от этих слов матери рассмеялся:

– Да я и сейчас не дурак. Ты знаешь, как меня Григорий Васильевич хвалит главврачу. Ты бы слышала.

– Им что. Нашли безотказного парнишку, народа-то нет. Все разбежались.

– Нет, мам, кое-кто вернулся.

– Ну и хорошо. Хоть старый год все вместе проводим.

Приближение нового года главврач ожидал с дрожью в сердце. И, как предчувствовал, новогоднюю ночь Давид Яковлевич провел в своей больнице. После дежурства, дома, он выслушал

от жены длинную обидную тираду о том, что в какой раз ей приходится праздники проводить дома в одиночестве.

– И когда это кончится?! – со слезами на глазах спрашивала она.

– Дорогая, успокойся. Даю слово, что на старый новый год я никуда из дома не выйду. Собирай гостей! Надеюсь, что к этому времени вернется Григорий Васильевич.

– Обрадовал! Отпуск, когда у него отпуск кончается? – спросила она.

– Да …., первого февраля.

– Ну, вот! Нет, Давит, пообещал …, выполняй. Я гостей приглашаю. Учти, к нам напрашивается вице– губернатор Копытов. Я его решила пригласить. Или …?

– Приглашай, – скрепя сердцем, произнес муж.

Накануне старого нового года старшая медсестра Екатерина Робертовна, зайдя к главврачу, поняла по его грустному лицу, что его гложет какое-то обстоятельство. Работая давно с ним, а эта давность незаметно стерла линию разграничения, она, не выдержав, спросила:

– Яковлевич, что это с тобой?

– Да, Катерина, … не говори. Дома скандал. Жена ругается, что ни одного праздника не провожу дома. И она права. Если Григорий не приедет, не знаю, что и делать.

– Я бы подежурила, да вы мне отпуск подписали. Я уже билет взяла. К дочке поеду, сколько лет съездить не могу.

– Нет, Катюша, ты езжай, езжай. Что-нибудь придумаем.

Теперь уже стали страдать два человека. Екатерина думала, что же сделать, чтобы в больнице остался кто-то надежный. Чего боялся главврач, она знала. Сколько было разборов по больницам, где дежурная пропьянствовала. Благо, ничего не случилось! А, если бы? Оба думали, но ничего разумного не находили.

После работы Екатерина зашла в магазин, чтобы купить внучатам подарки. А Дарья Семеновна послала Филиппа в тот же магазин, другие позакрывали, купить бутылку уксуса. Сергей Федорович Воротов любил пельмени с уксусом. На крыльце магазина Филипп встретился с Екатериной. Они поздоровались. Филипп нырнул было в дверь, но тетя Катя неожиданно его окликнула.

– Филипп, – мягким голоском произнесла она его имя, – не выручишь ли Давида Яковлевича?

– А как я могу его выручить? – спросил Филипп, которому пришлось вернуться.

– Понимаешь, Григорий Васильевич к старому новому году не вернется, как знаешь, у него отпуск до первого февраля. А в новый год дежурил Давид Яковлевич. Откровенно сказать, у них в семье разлад начался. Жена в обиде, что каждый праздник его нет дома. Не смог бы ты подежурить? А?

– Я? Да кто меня будет слушать!

– Будут. Они все же будут бояться, что ты все расскажешь главному. Но я думаю, что ничего и не произойдет. Я, да и Давид Яковлевич, мы на тебя надеемся.

Как после таких слов мог отказаться Филипп. Согласился. А утром у него в семье своя беда случилась. Мать с вечера была здорова, а утром еле подоила корову. Он застал ее, сидящую за

столом, одетую, с потухшими глазами. По ее щекам, как слезы, катился пот. Кроме Филиппа в доме никого не было. Увидев ее такую, он бросился к ней со словами:

– Мам, что с тобой?

– Что-то, Филиппок, мне плохо.

Пощупав лоб, он сказал:

– Да у тебя высокая температура! Я вызову скорую.

– Не надо, Филипп, не надо. В сундуке у бабки Анисьи лежит старая книга. Достань ее, там прочитай, что в таких случаях делать надо.

– Мам, зачем ее искать. Я книгу эту читал и все помню. Сейчас надо сделать отвар из мать-мачехи, душицы, ромашки и выпить. Скоро все пройдет.

– А ты в сундуке все травы найдешь? – слабым голосом поинтересовалась она.

– Да что не найти. У ней все травы подписаны.

Знания и труд Филиппа сделали свое дело. На другой день, когда вернулись отец и брат, мать уже пекла любимые отцом беляши. А салаты, сало, колбаса, настойка уже возвышались на столе.

– А где Филиппка? – спросил отец. – Я его давно не видел.

– Тетя Катя попросила, чтобы он подежурил в больничке, – ответила мать.

Тетю Катю из больницы знали все. В городке не было человека, который не знал бы рук этой медсестры.

– Ну … и Филипп. Смотри-ка! Пацан, а просят подежурить в больнице, – промолвил отец, наливая в стакан настойку.

Отец пьяницей не был. По обычным дням и рот спиртного не брал. Но … в праздник считал, что грех не выпить.

Филипп подошел к больнице. Первого, кого он увидел, был сторож по кличке Хвост.

– Что, хочешь войти? – спросил он.