Текст книги "Лекарь"

– Хочу, – ответил Филипп.

Хвост что-то долго не мог справиться с замком. Потом открыл окно, которое было рядом с дверью, и оказалось не закрытым. Чуть покачиваясь, икнув, махнул рукой:

– Лезь, там …, – не договорив, нетрезвой походкой пошел прочь.

Филипп закрыл за собой окно и проверил дверь.

Место, где обычно сидела дежурная медсестра, было пусто. Филипп постоял, подумал, снял верхнюю одежду, надел халат и пошел по палатам. Там в основном лежали старые люди. Увидев человека в халате, они чуть не в один голос завопили, что им на ночь не дали лекарства. Филипп пошел в кабинет тети Кати. Там нашел на столе список, где отмечалось, кому, что полагается на ночь. Раздав лекарства, поздравив больных с наступающим по старому календарю новым годом, он пошел в ординаторскую, которая пустовала. Вскоре туда заглянула медсестра. Глаза ее неестественно блестели.

– Филипп! – воскликнула она, – ты молодец, раздал лекарства. А то я забыла. Ха, ха! – махнула она рукой и удалилась.

Оглядевшись, он увидел на полке, покрытой небольшим слоем пыли, стопку медицинских журналов. От нечего делать он достал их, стал читать. И увлекся. Неожиданно к нему вошел мужчина, заметно пошатываясь и держа рюмки в руках, наполнены спиртом. Это был врач анестезиолог. За пьянку его выгнали из какой-то больницы. Но … без рыбы и рак …. Давид Яковлевич, строго предупредив, подписал его заявление.

– Бери! С праздником поздравляю!

– Я не пью, – отрезал Филипп.

– Ну и молодец, – и, опрокинув поочередно в рот содержимое в рюмках, вышел.

Филипп с облегчением вздохнул, ища в журнале страницу, на которой он остановился. А гул, доносившийся из столовой, только нарастал.

Раздался звонок. Давид Яковлевич поспешил к телефону. Подняв трубку и приставив ее к уху, он ничего не услышал. Сколько не бил по торчащим штырям, телефон молчал. А сердце екнуло: «Как там …?». Мелькнула мысль завести машину и рвануть в больницу, но вошел заместитель губернатора, слегка покачиваясь, сказал:

– Брось, Давид, руководить. Надо людям доверять. Пошли …, нас ждут.

И Давид с камнем на сердце побрел за своим гостем.

А в больнице шум, пение, пляски, игры, легкое заигрывание с дамами продолжалось до четырех часов утра. Потом уставшая кампания потихоньку стала разбредаться по углам. А в это время скорая помощь привезла в больницу пациента с острым приступом аппендицита. К удивлению врача скорой помощи, двери приемной были надежно закрыты.

– Да что там! – возмутилась врачиха.

– Что заперлись? – кричит шофер из кабины. – Праздник, видать, отмечают.

Начали стучать вдвоем в дверь. Наконец стук услышала медсестра, как-то отбившаяся от кампании, и открыла дверь. Врачиха спросила:

– А где врач? Больного надо срочно оперировать. Несем его в операционную, – приказала шоферу.

Когда документы были подписаны, врачиха сказала медсестре:

– Ищи врачей или звони главному. Смотри …, не тяни, – с этими словами она удалилась.

Бедная медсестра со слезами на глазах бросилась в кабинет главного. Он был обширным с мягкой мебелью. Там она увидела, что дежурный врач и анестезиолог спали. Как она их не теребила, все было бесполезным. Шум услышал Филипп. Бросив чтение, он поспешил в кабинет главврача и увидел плачущую медсестру и эти бесчувственные тела.

– Филипп, ты видишь …, а там больной с острым аппендицитом. Умрет же …, что делать? Их-то не разбудить!

– Делать …, а что …, давай оперировать сами.

– Сами!? Да ты что! Зарежешь и под суд всех подведешь.

– Не зарежу. Притащим Рыжова, если что, подскажет.

Они вдвоем притащили врача, но он продолжал спать и никакие усилия его разбудить результата не дали. Тогда его посадили на стул около стола.

– Резать мне Григорий Васильевич давал и все показывал, – сказал Филипп.

Не то аргумент, сказанный Филиппом, не то обстоятельства, но та сквозь согласилась.

Филипп видел, как готовился к операции Григорий Васильевич. Так же надел халат, помыл тщательно руки и, приподняв их, попросил:

– Перчатки.

Когда все было готово, Филипп спокойно подошел к операционному столу.

– Делаем анестезию, – проговорил он.

И медсестра подала ему шприц. Эта процедура была ему знакома. Григорий Васильевич часто ее делал сам, когда не было анестезиолога. Дав время, которое давал Григорий Васильевич, Филипп проговорил:

– Скальпель!

И, уверенно, сделал надрез …, потом потребовал зажимы, тампон ….

– Все! – выдохнул Филипп и медленно опустился на, подставленный медсестрой, стул.

Некоторое время со он сидел не двигаясь, с упавшей на грудь головой. Потом, точно что-то вспомнил, вскочил со словами: «Как больной?». Тот дышал, и его дыхание было ровным, спокойным. О больном в таком состоянии Григорий Васильевич говорил: «Будет жить!». И Филипп помнил эти слова. На душе полегчало.

– Слушай, а мы не поставили капельницы. Знаешь какие? – вдруг он вспомнил, глядя на медсестру.

Та удовлетворительно кивнула.

– Давай, неси!

Капельницы поставили на обе руки, и медсестра отчего-то неожиданно поцеловала Филиппа в щеку.

– Нуу! – отмахнулся тот. – Иди на пост, а я посмотрю, – и кивнул на больного.

Телефон заработал после шести часов. Дежурная медсестра, измотавшись за ночь, не сразу услышала звонок.

– Да, – подняла она трубку.

– Спишь? – услышала она голос главного.

– Нет. Я от больного. Ночью опери …, – она вдруг замолчала.

– Алло, алло! – слышится в трубке, – куда ты делась?

– Я, я здесь.

– Кого и кто оперировал? – спрашивает главный.

Слышится треск в трубке.

– Говори, говори.

– Фи …, Филипп, – и она от чего-то разрыдалась.

Минут через сорок Давид Яковлевич, громко топая, торопливо шагая прямо в операционную. А в голове билось: «Если …, мне тюрьма. Если … , мне …. Влетев в операционную, он увидел, как сладко посапывая, спал на стуле Филипп. Главврач бросился к больному и услышал спокойное дыхание. А это был главный признак удачной операции. И с главврача слетела непонятная тяжесть. «Больной жив, жив!» – так и хотелось ему крикнуть. Да он был жив и чувствовал себя превосходно. Открыв глаза и увидев перед собой мужика со стриженной бородкой, больной промолвил:

– Мне бы чего-нибудь поесть.

– Все будет, все будет, дорогой, потерпи малость, – и он крикнул, – сестра!

От этого крика проснулся Филипп, врач спал. А в комнату просто влетела медсестра.

– Слушаю, Яков Давидович!

– Давид Яковлевич, – поправил он ее. – Беги на кухню, сообрази что-нибудь больному поесть.

На кухне оказалась только что пришедшая повариха, и они вдвоем быстро сообразили для больного завтрак. Пока готовили завтрак, Давид Яковлевич отвел в сторону Филиппа и спросил:

– А ты зачем его, – он кивает на спящего врача, – сюда приволок?

– Чтобы подсказал, если что, боялся вас подвести, но разбудить его не смогли.

– Однако …ты просто умница! Быть тебе врачом. Причем классным. Как, учишься? – зачем-то спросил он.

– Да … на трояки. Математику я … не очень. Да и дома … много работы.

– Неет, Филипп, неет. Тебе надо налечь на учение. Из тебя будет не классный, нет, а … непревзойденный хирург. Хирург от Бога. А богом данное, губить грех.

– Да, – махнул рукой Филипп, – у нас много таких. Я, например, хочу стать, как мой батя, механизатором. Буду на тракторе землю пахать.

– Эх, земля ты, русская землица! Землю пахать! А кто-то с деньгой пройдет в доктора и будет незаметно губить русские души. Нет, – махает пальцем Давид Яковлевич, – открывать таких людей, как ты, надо с детства, с юности. И не дать им землю пахать. Жизнь надо двигать вперед. Но не все на это способны. Вот так-то Филипп. Землю пахать не мудрено. Мудрено ее на хорошем тракторе пахать да правильно. А для этого нужна го-ло-ва! Ладно, что-то я разговорился. А врачом ты будешь! Будешь меня спасать, когда время настанет. Поговорю я с директором школы …. Кстати, сам ты хочешь врачом быть?

– Не хотел бы, к вам бы не ходил, – выдавил из себя Филипп свое признание.

– Ну что. Я официально принимаю тебя временным работником с вольным посещением места работы и достойным окладом. Пусть меня потом ругают, но пропасть я тебе не дам.

– А как это – вольное посещение?

– Ты же в школе учишься, по дому помогаешь, а поэтому время позволяет, приходишь. Но помни: учиться получше надо. Надо! И язык учить надо!

Вопросительно глядя на главврача, Филипп спросил:

– А какой язык? Я татарский знаю. Дружу с Маратом. Он меня и научил.

– Татарский-то хорошо. Но вот многие научные книги, в том числе и по медицине, печатают на английском.

– Так у нас в школе англичанка давно рассчиталась. Так что …, – Филипп развел руками.

– Ничего. У меня дома есть самоучитель по английскому. Я его тебе принесу, и чтобы каждый день, хоть луна на землю падает, а ты пять слов должен выучить. На это много времени не надо.

Давид Яковлевич на следующий день заехал к Филиппу домой. Познакомился с родителями, рассказал о их сыне много такого, что они не знали, вручил самоучитель. После этого несколько раз брал его с собой на операцию, как это делал Григорий Васильевич. К этому времени он вернулся из отпуска и узнал о поступке Филиппа, чем даже гордился. Но вскоре случилось непредвиденное. За хорошие лечебные показатели главврача Давида Яковлевича назначили начальником областного медуправления. Уезжая из Егоровска, он попросил нового главврача Григория Васильевича поддерживать Филиппа, ибо это будущий доктор, о котором будут говорить, что он от бога. И Филиппа по-прежнему принимали все очень приветливо. Особенно ценили за тот случай и что он нигде никому не похвастался.

С приходом Давида Яковлевича в областное управление многое сдвинулось с места, не смотря на суровую жизнь в стране. И его забирают в Москву, предложив должность первого заместителя министра здравоохранения. Утром, едва Дарья Семеновна отправила скотину в поле и принялась на кухне за стряпню, как напротив ее окна остановилась черная машина. В райцентре все знали Давида Яковлевича и жалели об его уходе, о он тут вдруг оказался сам, чем немало удивил хозяйку. Она торопливо вышла ему навстречу:

– Никак Давид Яковлевич! – воскликнула она.

– Никак Дарья Семеновна?

– Она сама, – ответила хозяйка.

– А мне бы еще и Сергея Федоровича, – сказал доктор.

– Да он еще с рассвета с Ванькой на реку подались, – и уже шепотом, – сети проверить, – и виновато улыбнулась.

– Ничего. Нынче жизнь такая, кто как может прокормиться. Тогда я с вами хочу решить один вопрос.

– Так прошу в избу, – предложила хозяйка, – и широко раскрыла входную дверь.

–Спасибо, – промолвил он и, шагая через две ступени, оказался в сенях.

– Сюда, – хозяйка открыла вторую дверь.

Она провела гостя в зал и захлопотала чего-то на кухне.

– Дарья Семеновна, да я на минутку ….

– Эээ …, нет, – сказала хозяйка, входя в комнату с подносом, где громоздились пироги, ватрушки, куски какой-то дичи, чайник и кружки.

Наливая гостю в кружку чай, она пояснила:

– Наш чай особый. Здесь и зверобой, и тысячелистник, и мята, и ….

– Дарья Семеновна, да куда вы, – увидев, что она, отставив чайник, вновь устремилась на кухню.

Вернулась с бутылкой шампанского.

– А это уж лишнее, – сказал гость, отставляя бутылку.

– Давид Яковлевич, а это не шампанское, это березовый сок. Попробуйте.

– Даа …, – протянул он, – впервые попробую! Но сначала чаек с пирожком.

– Берите. Этот с капустой, этот с мясом.

– Ну и хозяйка!

Отпив чаю, съев пару пирожков, особенно похвалил пирожок с капустой, он заговорил, поворачиваясь к хозяйке:

– Я, Дарья Семеновна, к вам пришел по поводу вашего сына Филиппа.

– А что он натворил? – испуганно спросила она.

– Да ничего не натворил. Он у вас, Дарья Семеновна, очень талантливый сынок. Сейчас Филипп в какой класс пойдет, в десятый?

– В десятый, – с какой-то непонятной жалостью произнесла она, – хотели послать его учиться на механизатора, да все позакрывали. Никто о народе, прости господи, у нас не думает. Вот куда парню пойти учиться, куда?

– Дарья Семеновна, вот с этим я к вам и пришел. Ваш сын – великий талант. Он, если выучится на врача, станет, как говорят, врачом от бога. И губить такой талант – просто смертный грех.

– Ну что мы сделаем. Вы же, Давид Яковлевич, какая сейчас пошла жизнь. У кого карман полон, нанимают этих …, тьфу забыла.

– Репетиторов, – подсказал Давид Яковлевич.

– Вот …, их самых. Но им платить надобно. А где их взять. Наш район, видите, гибнет. Раньше он славился грибами, ягодами, рыбами. Сколько было заводиков! А сейчас? Вот и сели мы в галошу. Раньше, бывало, в это время Сергей не на реку шастал, а землю пахал. А нынче все зарастает. Мы в прошлом году зарезали по холоду пару поросят, нетель – и в город. Думали продадим, деньжат и на одежонку хватит, да и кой какой продукт купить можно было. А что получилось! Встретили моего Сергея да меня, бабенку, человек шесть здоровенных парней. Остановили нас, спросили, куда мы едем. Мы ответили, что едем в город на рынок. Они сказали, что все купят у нас здесь и подали тонкую пачку деньжат. Там едва тысяча наберется. Сергей возмутился и отказал им. Не успел Сергей договорить, как оказался на земле, и те давай его избивать. Я на них. Так мне так поддали, что я свалилась рядом с Сергеем. Очнулись, сани пустые. Хорошо, коня не забрали. Вот так. А без рынка, где деньгу взять?

– Да. Безобразий стало много. Но, думаю, жизнь наладится, к ней надо готовиться. Вот и таланту Филиппа нельзя дать погибнуть.

– А что мы сделаем?

– Решение есть. В области я договорился, чтобы его поместить в интернат.

– Но за него платить надо, а денег у нас нет. Мы не воруем.

Давид Яковлевич засмеялся.

– Да и сейчас не все воруют, а за свой ум хорошие деньги получают. Вот и Филипп за свой талант будет миллионы получать.

– Ну уж вы скажите …, миллионы. Да кто из вас, из докторов, столько получает?

– Я … не получаю. Но знаю людей, которые получают. Но вернемся к нашему делу. Конечно, здесь, в Егоровске, где нет учителей, или они меняются, хороших знаний не получить. Но в областном центре получишь. А платить вы за Филиппа ничего не будете. Он там, как и здесь будет устроен братом милосердия, и работать, как и сейчас, по свободному графику. За его проживание будет платить государство. Я добился для него такого разрешения.

– Если так …, но захочет ли он уезжать от семьи. Он у нас тут, как девчонка: мамка, папка ….

Давид Яковлевич улыбнулся.

– Видите, какой он человек! Но я с ним еще переговорю. Где он?

Переговоры, вернее уговоры, состоялись. И нехотя Филипп все же согласился переехать.

– Тогда собирайся. Через час я за тобой заеду.

Филипп вместе с матерью ждали Давида Яковлевича на лавочке у ворот. Из вещей, взявших с собой, у Филиппа были: мешок с лямками да сумка с продуктами. Дарья Семеновна потихоньку плакала, вытирая поминутно слезы. Подъехавший Давид Яковлевич, быстро выйдя из машины, подошел к матери Филиппа.

– Вы что, Дарья Семеновна, волнуетесь? Ведь не на войну вы его провожаете.

– Так он мне сыночек. Как там будет один.

– Да, Дарья Семеновна, вся наша жизнь – это встречи да расставания. Он же там будет не один. Там такие же ребята как он. А по его виду, думаю, мало кто решиться его обидеть. Скорее у него заступу искать будут.

– Ладно, Езжай. Сыночек, Давид Яковлевич хороший человек. Я ему верю. Дай я тебя поцелую.

Сын из машины махал матери пока их дом не скрылся за поворотом. Проезжая мимо больницы, Филипп неожиданно сказал:

– Проститься бы …, Давид Яковлевич.

– Это можно.

Прощание было коротким, но эмоциональным. Три часа пути, и показались первые постройки областного града.

И началась для Филиппа непривычная, порой тягостная, жизнь в областном городе. Поселили его в общежитии интерната, в комнату, где проживали пять человек. Для поселения шестого всем пришлось сильно потесниться. Староста комнаты с возмущением даже бегал жаловаться к коменданту на предмет того, что им будет трудно не только заниматься, но и пройти к дверям. Комендант пришел к ним в комнату и, осуждающе посмотрев на старост, заметил:

– Нехорошо таким быть. И о товарищах надо думать. Он из глубинки, а там учителя разбежались. Но … хватит об этом. Готовьте ему место.

Увидев появившегося на пороге новичка, комендант сказал ему:

– Пошли кровать дам.

За ней пришлось идти в другой конец общежития. Комендант открыл коморку. Она была завалена мебелью. Они выбрали односпальную с металлической сеткой.

– Помочь? – спросил комендант.

– Сам унесу, – ответил Филипп и, прижав спинку кровати к груди, легко понес ее в свою комнату.

– Эй, подожди! – крикнул ему вслед комендант, – а постель.

В комнате ему уже приготовили место. Оно оказалось у самой двери. Жильцы комнаты, увидев, как тот спокойно принес кровать, поняли, что бог силой его не обидел. И, если у некоторых появилось было желание, как-то подшутить над новичком, то оно быстро угасло. Поставив и застелив кровать, он сел и назвал себя:

– Филипп.

В ответ каждый прокричал и себя:

– Колька, Витька, Петька.

После знакомства Филипп оглядел комнату. Стола и того не было.

– А как тут заниматься? – спросил он.

– Заниматься? – раздался голос Петра, – А можно ходить в читалку. Она направо, последняя дверь.

Вдруг раздался резкий, визгливый звонок. От неожиданности Филипп даже вздрогнул.

– Что это? – спросил он.

– Это хороший звонок. На ужин зовут. Столовая внизу, – пояснил Петр.

Ребята поднялись и дружно двинулись по коридору, сливаясь с общей массой. Молодость есть молодость. Кто-то хохотнул:

– Филипп к девчонке прилип.

Филипп, чуть вразвалку, подошел к остряку и взял его за плечо так, что тот присел.

– Я с девчонками не яшкаюсь! – повернулся и пошел.

Проходя мимо Петра, он ему кивнул:

– Идешь?

– Иду! – быстро ответил тот, покосившись на других.

Когда вошли в столовую, Петр сказал Филиппу, показывая на молодую женщину в халате:

– Старшая. Иди к ней и скажи, кто ты. Попроси сесть за седьмой стол, там девятое место свободно. Будем сидеть рядом, если не возражаешь, – и добавил, – ее зовут Клавдия Алексеевна.

Хорошо, – сказал Филипп и направился к ней.

Не успел он открыть и рта, как та выпалила:

– Новенький? Воротов?

– Да …, а что?

– Ничего. Иди и садись ….

– Седьмой стол, девятое место, – опередил он.

Та улыбнулась:

– Друга нашел? Это хорошо. А то все его обижают.

– Не обидят, – ответил Филипп и пошел искать седьмой стол.

Старшая посмотрела ему вслед. Он явно был выше всех здешних учеников. Широкоплеч. Причем, отлично сложен. Его словно кто-то от плеч обтесал, чтобы сделать талию почти девичьей. И уверенная поступь. «Ну, брат, – подумала она, – девчата такого вряд ли оставят в покое».

Ужин был слабеньким. На блюдечке – салат из кислой капусты и моченного яблока. На второе каша с сосиской. Каша была сухой. Сверху кто-то чайной ложечкой капнул какой-то подлив, а сбоку лежала сосиска. Ее Филипп никогда не ел. И стакан жидкого компота. Филипп вилкой капнул капусту. Она чуть не вся на ней поместилась.

– Мдаа, – произнес он, посылая ее в рот.

И чуть не выплюнул. Он привык к своей, бочковой, которая была всегда с сластинкой, похрустывала. Но, прожевав через силу, проглотил. Петя заметил и сказал:

– Это не дома. Привыкай, Филипп.

Сосиску покатал туда – сюда. Как ее едят, не знал. Посылая его в город, мать всегда снабжала своей провизией. Смотреть, как с ней расправляются другие, он не стал. Гордость не позволила. Он взял ее, целиком, вместе с целлофановой оболочкой, засунул в рот и запил жидким компотом.

По дороге Петя шепнул:

– Филипп, будешь в следующий раз есть сосиску или колбасу какую, целлофан снимай. Понял?

Тот кивнул. Потом сказал:

– А ты знаешь, Петь, я не наелся. Сейчас вас домашним угощу.

Никто из ребят и не думал, что суровый Филипп такой, свой парень. Выложенная им на стол запеченное мясо, котлеты, пироги, те смахнули в один миг. Эта доброта Филиппа сблизила их. Вскоре комната стала самой дружной, где все за одного и один за всех. А вот с учебой у Филиппа шло не все гладко. Был первый урок английского языка.

– Будем вспоминать, что у вас за лето не выветрилось из головы. В классе у нас есть новенький, вот узнаем, как его учили.

Она заглядывает в журнал:

– Воротов к доске.

Тот вышел к доске и, опустив голову, сказал:

– А я английский не учил. Не было учителя.

– Как …. Совсем не было? – удивилась та.

– Была одна …, в пятом классе. Два дня поучила и уехала. Говорили, вышла взамуж.

– Не взамуж, а вышла замуж. Понял?

– Понял.

– Скажи своим родителям, чтобы наняли репетитора. Он поможет догнать.

– Я этого не могу им сказать. В Егоровске нет работы, а у нас семья большая. Так я пойду ….

– Куда пойдешь! Так и быть, я буду после уроков с тобой заниматься. Желание-то есть?

Ей почему-то жалко стало этого застенчивого парня с добрым, открытым лицом и благородным взглядом его карих глаз.

– Желание-то есть, но у вас же семья.

– Филипп, – она скосила глаза в журнал, чтобы узнать его имя, – а ты оказывается просто молодцом. Не о себе подумал …. Так от этого у меня еще больше появилось желания помочь тебе.

Филипп оказался учеником не только прилежным, ответственным, но и толковым. Английский язык прямо лез в его голову. За полгода занятий он не только догнал класс, но и обогнал. Она часто приводила лодырям в пример Филиппа. И вот их последний урок. Она уходила в декретный отпуск.

– Филипп, ты молодец. Твой мозг, как губка вобрал все, что я тебе преподнесла. Но на этом не останавливайся. Язык быстро забывается.

– Анастасия Николаевна, даю вам слово, чтобы не случилось, каждый день я буду им заниматься, -сказав, он на мгновение замолчал, а потом продолжил, – А сейчас прошу вас выйти во двор. Только оденьтесь. Там еще холодно.

– Ну и Воротов …, – что она хотела этим сказать, он не понял.

А во дворе она увидела запряженную в сани лошадь, около которой, поправляя на ней накидку, ходил высокий мужик в мохнатой шапке, в шубе до земли. В руках у него был кнут. И, когда он не поправлял на коне попону, кнутовищем стучал себе по руке. Филипп и Анастасия Николаевна подошли к этому мужику.

– Батя, – сказал Филипп, – вот Анастасия Николаевна, она помогла мне выучить английский язык.

– Понятно. Сергей Федорович Воротов, – представился он и продолжил, – Анастасия Николаевна, я очень благодарен вам, что вы, отрывая время от семьи, учили моего сына. Простите меня, крестьянина, но … примите от чистого сердца мой подарок, – и сбросил с саней тушу свиньи, барана, с десяток общипанных кур, – возьмите, не побрезгуйте.

– Да куда мне столько! – воскликнула она. – У меня семья небольшая – я, муж и двое детей.

– Ээ … до тепла еще далеко. Сделайте колбасу, я вас научу. Ее и летом можно будет есть. Так что, где ваш дом и скажите, чтоб двери открыли. Балкон-то есть?

– Да, есть, – смущенно ответила та.

– Вот и хорошо. Я туда сложу, потом сами разберетесь, что, куда.

Данное слово Анастасии Николаевне Филипп ни единого раза не нарушил. Забегая вперед, можно сказать, что, оканчивая школу, Филипп владел английским почти в совершенстве. Сельская жизнь невольно приучает человека быть системным. Эта черта закрепилась и за Филиппом. Утром он занимался пробежкой, благо стадион был рядом, турником, отработкой боксерских приемов, потом душ, завтрак, школа. После окончания занятий – обед и часовая ходьба по улицам города. После возвращения – читальный зал, ужин и занятия английским. И вновь читальный зал. Из него уходил он всегда последним. Его почему-то не тянуло, как многих, увлечение театром, кинотеатром. Но одно природное явление коснулось и Филиппа. Случилось это через несколько дней после зимних каникул. О том, что природа может «лягаться» и довольно больно, ни у кого в памяти почему-то не сохраняется. Скорее всего из-за того, что резкое изменение ее, мы довольно редко наблюдаем. А зря! Никто вначале не обратил внимания, что в легкий морозный день как-то незаметно начал подниматься ветер, таща за собой черно-белую тучу, вскоре заволокшую все небо. С неба посыпался легкий снежок. Но сила его нарастала, и вскоре день почти превратился в ночь. А он все валил и валил под грозное завывание ветра. К утру все дороги были завалены снегом. Мобилизовав всю технику на уборку снега, но она еле справлялась, ибо силы были неравные. Если люди выдыхались, техника ломалась, то природа, казалась, помолодевшей. Снег все усиливался и усиливался. К ночи закрыли аэродромы. На улицах прекратилось всякое движение. А снег валил и валил. Люди попрятались, а ветер вдруг завыл с невероятной силой. Его напор был настолько силен, что он в соседней комнате с шумом открыл форточку. И сейчас же комната начала наполняться вихрастым снежным потоком.

– Руслан, – раздался голос, – форточку закрой. Ты рядом.

Руслану пришлось вылазить из-под одеяла, под которым он спрятался с головой.

Форточка не закрывалась: мешал штырь окна. Руслан не успел его опустить, как словно кто-то с наружи ударил невидимой кувалдой по окну с такой силой, что его вырвало, сбив с ног Руслана. А вылетевшее стекло пронзило тонкий рукав рубашки, перебив артерию. Кровь брызнула ключом. Напуганные отчаянным криком, ребята соскочили со своих кроватей. Кто-то схватил рубаху и перевязал ей рану Руслана. Но кровь быстро пропитав материю, струйкой потекла на пол. Кто-то побежал к дежурной медсестре. Она оказалась девчонкой, только что окончившая медицинское училище, и вид обилия крови напугал и ее. Она от растерянности не знала, что делать. Шум, доносившийся из соседней комнаты, услышали в Филипповой комнате. Первым ринулся туда Филипп. Заскочив к соседям и увидев пострадавшего и беспомощно топчась рядом с ним медсестру, Филипп подскочил к ней:

– Сестра, что у тебя есть в медкабинете из инструментов?

– Да есть кое-что ….

– Бегом неси. Не видишь … бледнеет, – и обратился к ребятам, – снимайте с него рубаху и положите его на стол.

Запыхавшаяся медсестра с сумкой в руках вернулась, пострадавший уже лежал на столе.

– Сестра, наложи жгут выше раны.

Когда она это сделала, он поставил укол раствором новокаина до «лимонной корочки». Затем два крупных поврежденных сосуда взял на зажимы, перевязал и наложил швы на мягкие ткани и кожу. Но до конца затягивать не стал, как учил его Григорий Васильевич, так как раны, полученные в бытовых условиях, могут воспалиться. Сестра сняла жгут и увидела, что раны почти не кровоточат.

Она с благодарностью посмотрела на Филиппа. Теперь она наложила повязку с синтетичным раствором.

– Все? – глядя на Филиппа, спросила медсестра.

– Нет, – ответил он, – если есть раствор глюкозы, прокапайте ему пол-литра.

– Есть, – ответила та.

– Дайте теплого чая, и это будет все, – ответил он.

После такой ночи общежитие спало безмятежным сном. Было объявлено, что в связи с такой погодой школы не работают.

Метель, так бушевавшая с ночи, внезапно притихла, как набедокурившая собачонка и, поджав хвост, торопливо оставила место своей пляски. Зашумели трактора, и после обеда жизнь начала налаживаться. Но кто-то пожаловался губернатору, что, мол, в интернате чуть не умер ночью ученик. Скорая помощь не отвечала. Врач, обслуживавший общежитие, отказался идти. И в общежитие нагрянула целая команда проверяющих. Врачи бросились к пострадавшему. Нашли его в нормальном состоянии. Кто-то очень грамотно его рану обработал. Но кто, кроме медсестры, мог это сделать. Нашли ее, чтобы отблагодарить. Но та, совестливый человек, вдруг сказала, что ни она обработала рану пострадавшему, а старшеклассник Филипп остановил кровотечение, зашил рану, тем самым спас его от смерти. И пошло. Какой Филипп? Где он? Да как он мог!

Слух об этом докатился и до ушей Давида Яковлевича, еще не успевшего отбыть в Москву. Он примчался в интернат, чтобы разобраться, что там случилось. Вопрос не простой. Кто-то, не имеющий право, сделал операцию. Спас человеку жизнь. Все не так просто. В коридоре толпились

врачи, какое-то начальство. Когда Давид Яковлевич, наконец, пробился к больному, он увидел на кровати рядом с больным сидел Филипп, и все понял. Давид Яковлевич бросился обнимать Филиппа. Потом он представил его всем присутствующим:

– Филипп Сергеевич Воротов, добровольный мой ученик. Семен Петрович, – обратился он к главному врачу больницы, – вот этого парня я рекомендовал вам принять медбратом. В связи с тем, что он учится, прошу сделать ему свободный график посещения рабочего места и поддержать его.

– Что вам скажу, Давид Яковлевич, я этого парня вообще забрал бы к себе. А что, – он посмотрел на Филиппа и спросил, – согласен?

Тот кивнул. Это был приговор, который заставил всех замолчать.

– Давид Яковлевич, – сказал главврач, – хоть это и нарушение, но, думаю, такой метод и позволяет родиться великому хирургу. Врачу по призванию.

Директор школы не возражал и был согласен с таким решением.

– Но вот и хорошо! – промолвил Давид Яковлевич, подмигнув Филиппу. – А ваша больница, Семен Петрович, получает, надеюсь, добросовестного помощника, ты только …, – Давид Яковлевич выразительно посмотрел на главврача.

– Будьте спокойны, господин начальник, – шутливым голосом произнес Семен Петрович, – он свое получит.

Вскоре в областной газете вышла статья «Бесправный хирург». Эта статья получила большой резонанс. Надо же, ученик девятого класса обычной школы спас ученика от верной гибели, сделав ему операцию. В область примчался шустрый писака из Москвы. И пошло …. Но, став такой «звездой», это его не испортило. И, имея твердую волю, Филипп посещал и школу, и больницу. А также, помня свое обещание, один час в день занимался английским языком. На выходные дни он перестал ездить домой, а пропадал в больнице. Ему пришлось отказаться от разных развлечений, воспоминания о которых потом сопровождают жизнь. На зов, упреки и уговоры товарищей он отвечал твердым: «Не могу».

– Ну … смотри! Время безвозвратно уходит. Как бы ты потом не пожалел.

– Думаю …, со мной этого не случится, – отвечал он.

Где-то через полгода главврач сказал заведующему отделением, что на следующую операцию, которую проводил он сам, приглашаем Филиппа, добросовестного, требовательного к себе и к больным. Узнав об этом, Филипп был на седьмом небе от радости. В операционную он пришел раньше всех, чтобы наблюдать за каждым, что они будут делать перед операцией. Здесь и инструментов было побольше. Сестра, готовящая их, довольно любезно рассказала о каждом, когда тот потребуется и для чего. А с его хваткой памятью это легко запоминалось. Всю происходящую операцию он впитывал в себя. А уже после, идя к себе в общежитие, он прогонял ее через себя. К удивлению, находя моменты, на его взгляд, или лишними, или которые можно было выполнять по– другому. Потом Филипп попросился к главврачу на прием и дотошно расспрашивал, почему так, а не по-другому. Удивлению Петра Семеновича не было предела: так запомнить каждое движение, оценить его … и кто … , о господи! Каждую операцию, когда ее проводил Семен Петрович, Филипп старался не пропускать. Видя такое усердие, главврач приблизил Филиппа к себе. Теперь он мог следить за всеми действиями хирурга. И происходило это так. Хирург, вскрывая простату и обнаруживая на ней абсцесс, часто в виде надутого полушария, говорил: