Текст книги "Самый младший лейтенант. Корректировщик истории"

Перед обедом заглянул майор:

– Так, Земляков, штудируешь? Похвально. Иди-ка на свежий воздух.

Женька, неловко застегивая пуговицы бушлата, поспешил во двор.

Там ждали еще два начальника: ненавистная сержантша и незнакомый круглолицый капитан.

– Вот что, Земляков, – сказал майор, – неувязочка получается. Екатерина Георгиевна, в смысле товарищ старший сержант, докладывает, что вы не проявляете должной заинтересованности в улучшении своей физической формы. Это странно и необъяснимо. Вы не любите спорт, а, Земляков?

– Никак нет, товарищ майор! – браво отрапортовал Женька. – Спорт и физкультуру я люблю. Особенно баскетбол. Но к стайерским дистанциям не имею способностей. Конституция у меня такая от рождения.

– С обращением по уставу, вижу, вы ознакомились. Это хорошо. А вот насчет неудачной конституции – весьма прискорбно. Бег – основа бытия. Я вот в свое время не успел ноги унести, в связи с чем данные конечности и пострадали, – майор похлопал себя по бедру. – Ладно, вот перед вами гимнастический снаряд, в просторечии именуемый турником. Подойдите и выжмите из себя все, на что способны. Чистота выполнения элементов не обязательна. Но, уж будьте любезны, до предела напрягитесь.

Женька постарался. Десяток подтягиваний, попытка подъем-переворота.

– Все? – вежливо осведомился майор, когда новобранец спрыгнул и попытался оправить задравшийся бушлат.

– Так точно. Растренирован я слегка, да и металл холодный, – объяснил Женька.

Офицеры переглянулись.

– Тент, – непонятно сказал капитан. – Полный тент.

– Я сразу говорила, – проворчала сержантша.

– Что ж, отрицательный результат – тоже результат, – заметил майор. – Идите, Земляков, забирайте личные вещи. Вы переводитесь в комендантский взвод. Желаю успехов в политической и боевой подготовке.

* * *

В комендантском взводе Женька выдержал сутки. Нет, никаких неуставных и нехороших вещей новые сослуживцы себе не позволяли. Обращались подчеркнуто вежливо и отстраненно. Койку, правда, вновь прибывший военнослужащий получил у прохода. И не по себе все время было – спиной насмешливые взгляды чувствовал. Прапорщик, командир взвода, чуть ли не ежечасно напоминал, что рядовой Земляков является новобранцем, присягу еще не принявшим, посему геморрой никому не нужен. Идти в наряд Женька, естественно, не мог. Целый день учился пришивать подворотничок (оказалось, делал это совершенно неправильно) и подметал кубрик. Да будь оно все проклято – разве можно было заподозрить, что в комнате существует столько пыли? Сержант, дежурный по взводу, сдержанно указывал на огрехи в уборке, не стеснялся мазнуть по пыли начальственным пальцем. А ведь сопляк совсем – на год, а то и на два младше самого Женьки. «Тщательней, тщательней, Земляков». Ну кому она нужна, такая стерильность?

Но хуже всего оказалось сосуществовать с двадцатью незнакомыми людьми в одной комнате. Слушать их вздохи и похрапывания. Ни на миг не оставаться в одиночестве. И еще не было во взводе душа! Вернее, был, но только по субботам и общий. И сортир… о-о…

Вообще-то комендантский взвод жил довольно просторно. Ни о каких двухъярусных койках речь и не шла. Два кубрика, коридор с «тумбочкой» и дневальным. В обязанностях – охрана и обслуживание двух зданий, принадлежащих МО РФ. Женька с некоторым удивлением узнал, что невзрачное здание, где новобранцу Землякову пришлось куковать трое суток, является совершенно секретным объектом. Отдел «К», надо же. Новые сослуживцы мельком осведомились – как там, строго? Женька честно сказал, что ничего толком не понял, лишь старым архивом занимался, пыль стряхивал. Похоже, не поверили. Народ в комендантском взводе был ушлый – почти все пристроились в столице по знакомству, рядом с домом. По слухам, раньше на Фрунзенской вообще дивно служилось – каждые выходные увольнение домой точняком светило. Теперь построже времена наступили, но все равно комендачи своей службой дорожили и загреметь в обычную строевую часть весьма опасались. Кому оно нужно, БМП и БТР мыть, по холоду вокруг какого-нибудь склада ГСМ гулять-охранять?

– Взвод, подъем! К утреннему построению приготовиться!

Женька поспешно чистил зубы. Койку придется перестилать – одеяло, хоть убей, ровно заправить никак не получается. После построения сержант пальцем поманит, томительно начнет объяснять о параллельных полосах, о ровном канте. Совершенно не о том Канте, что «Критикой практического разума» занимался и ныне мирно покоился в Кёнигсберге-Калининграде. А ведь недавно корпел студент Земляков над скучнейшей лекцией, переводил пространные размышления о необходимых предпосылках нравственности. И не приходило тогда в голову, что все основы нравственности потрясающе четко в «Строевом уставе» прописаны.

«Деды», видимо, всю мыслимую и немыслимую мудрость бытия уже постигли, поскольку никуда не торопились. Женька, полоща рот, невольно слушал рассуждения, доносящиеся из-за невысоких перегородок, аккуратно пронумерованных «Очко № 1», «Очко № 2».

– Нет, я с нее тащусь. Это ж такая «анжелина». Вчера на КПП стою, она проплыла. Я вслед глянул – у, блин, прям подперло немедля в «самоход» свалить. Нет, «Коламбия пикчерз» тут отдыхает. Ох, не дождусь я дембеля. Бром пить начать, что ли?

– Ладно тебе тухнуть. Сержа Бирлюка помнишь? Он рассказывал, что дива блондинистая раньше пообщительнее была. На склад, значит, заглядывала.

– Это Катрин-то? Не смеши. Ты ей только намек сделай – мигом в лоб схлопочешь, да так, что всю жизнь будешь на виагру с упсой копить. Высокого полета зеленоглазка.

– Может, и так. Болтают, она регулярно на «боевые» ходит. Надо бы у нашего дрища спросить.

– Спросим. Присягу с помпой примет дух бесплотный, жизни вдоволь нюхнет…

Женька на цыпочках выскочил в коридор.

До обеда сто раз успел заправить койку, в перерывах зубрил устав. Дежурный по взводу наведывался регулярно. Канты на койке браковал, знание устава нехотя одобрил. Одарил рядового Землякова неким разнообразием – теперь выравнивание кантов чередовалось с доведением ботинок до нужного блеска.

После обеда полагалось двадцать минут отдыха. Свободные от наряда комендачи курили в тесной беседке на свежем воздухе. Некурящий Женька топтался рядом, сослуживцы «молодого» упорно игнорировали. Без шинели было холодно. Женька с тоской поглядывал в сторону окон корпуса «К». И чудо приключилось – появился из-за тяжелой двери майор Варшавин, с удовольствием глянул в небо с порхающими снежинками, закурил.

Вот оно – или сейчас рискнуть, или еще год локти себе кусать будешь.

Женька, стараясь отчетливее топать каблуками «берцев», направился через дворик:

– Товарищ майор, разрешите обратиться?

Варшавин с некоторым удивлением глянул на звучные ноги новобранца, потом благожелательно махнул сигаретой:

– А, Земляков, как служба? Укоренился? К присяге готовишься?

– Так точно! – Женька судорожно набрал в грудь воздуха и ляпнул: – Я осознал, товарищ майор. Приложу все усилия. Честное слово. Поверьте. Можно мне к вам обратно?

– Можно Машку за ляжку, – пробурчал майор, стряхивая пепел. – Что, «деды» уже прищучили?

– Никак нет! И близко ничего подобного. Но я бы хотел по специальности. Так сказать, углубить и расширить лексику, освоить новую терминологию. Вам ведь нужен переводчик?

– Нам много чего нужно, Земляков. И переводчики в том числе. Но в первую очередь мы бойцов отбираем. Не в смысле личного профессионально высокого уровня лингвиста или рукопашника. У нас специфика. Узкая и редкая. И к каждому сотруднику мы проверяющего-уговаривающего приставить никак не можем. Нам цепкие люди нужны, упрямые. А ты юноша разумный, интеллигентный. Служи спокойно в комендантском – не худшее подразделение, честное слово. Втянешься. А против природы идти незачем. Не твой стиль.

– Природа многообразна, товарищ майор, – дрогнувшим голосом намекнул Женька. – И человек обязан развиваться. Клейма бинарной номенклатуры на мне вроде бы нет. Значит, не совсем конченый. Сглупил, конечно. Так вы ж меня на полувздохе взяли. В шоке был, скрывать не буду. Но раз служить, так уж лучше с пользой. Сортиры чистить и пропуска проверять и без знания немецкого можно.

– У нас в отделе сортиры куда поглубже будут, – серьезно сказал майор. – А медали нам еще реже, чем золотарям, вешают. Пацан ты еще, Земляков. Служи спокойно. Погорячились мы с тобой слегка. Можно сказать, никакого шанса у тебя и не было.

– Другими словами, все-таки был, пусть и маленький? Товарищ майор, а если испытательный срок? Хоть сутки дайте?

– Надо же, какая настырность у товарища новобранца вскрылась. Земляков, у нас служба абсолютно не сахар.

– Так точно, товарищ майор. У вас и «боевые» бывают.

– О, так ты романтик?! – удивился Варшавин. – Врут про нас безбожно. Если кто из нас и выезжает поближе к горячей точке, так, кроме расстройства желудка и потертостей, иных прелестей оттуда не привозят. Мы не спецназ, Земляков. Ни славы нам, ни почета.

– Да какой же из меня спецназ? – пробормотал Женька. – Но с переводом документов помочь могу. Честное слово, я не так уж плохо учился.

– Да видел я твою успеваемость, – Варшавин бросил окурок в урну. – Только это не главный фактор. Катерина, то есть старший сержант Мезина, сказала, что ты излишне интеллигентен. Даже матом не ругаешься. А она у нас практик – знает, что говорит.

– Товарищ майор, так не в мате же дело! Если нужно, я в два дня наверстаю. Там же диахронический ряд весьма скромный.

– Ну, если таково мнение современной академической науки, – майор усмехнулся. – Насчет мата я пошутил. Вполне можем обойтись. С Мезиной я поговорю. Если старший сержант решит еще раз попытаться найти с тобой общий язык, я возражать не буду. Только ты еще раз прикинь, что к чему. В комендантском служба устоявшаяся. Курорт для избранных, если говорить прямо. Ладно, Катерина если сочтет нужным, наведается после ужина.

Смотрели на Женьку нехорошо. Разговор с майором, естественно, не остался незамеченным. Старослужащие по почкам очень хотели надавать – Женька спиной чувствовал. И прапорщик смотрел прищурясь. Никому не нравился Земляков. Женька и сам себе не нравился. Проститутка какая-то недоделанная.

Снова устав, на этот раз с конспектированием. Потом выяснилось, что нужно чистить снег. Женька работал с двумя парнями, оживленно обсуждающими электронные варианты дембельского альбома. Скрипели лопаты по асфальту, сгребали валы белоснежного снега. Собственно, это была не самая плохая работа за прошедшие сутки.

Снегу нападало много, после ужина продолжили качать мускулы.

Женька знал, что никто его никуда не возьмет. Действительно, мало ли переводчиков в армию загребают? Земляков ничуть не лучше других. Ну и ладно. Каких-то триста шестьдесят дней до дембеля осталось. Уже чуть-чуть прослужил.

Три-ста шесть-де-сят. Охренеть можно. Этот снег кончится. Потом лето. Листья желтые. Новый снег сыпать начнет. Интересно, через год Ирэн вспомнит, кто такой Женька-Джогнут?

– Привет снеговому танкодрому!

Сослуживцы охотно выпрямились:

– Здравия желаем, товарищ старший сержант.

На сержанта Екатерина Мезина никак не походила. Короткая «аляска» распахнута, под ней сияет футболка белее снега. Под футболкой… В общем, совершенно не сержантские формы и содержание. Но ведь по уставу приветствуют комендантские. Умеет себя поставить мучительница. Хоть и фантазирует на нее весь личный состав срочной службы.

– Земляков!

– Я!!! – Женька попытался приставить к ноге лопату.

Екатерина удовлетворенно кивнула:

– Вижу, пообтерся. Учите, значит, бойца уставному смыслу жизни? И это правильно. Так, отвлеку я на минуту рядового Землякова от ударно-коммунального труда. Что там за идея насчет перевода новейшего романа Карла Мая, а, Земляков?

Отошли в сторону. Екатерина стерла с лица улыбку:

– Ну?

– Осознал, – глухо сказал Женька.

– Что именно? Тайну возникновения вселенной? Решение теоремы Ферма? Собственную сексуальную несостоятельность?

– Несостоятельность.

– Да ну? – девушка хмыкнула. – Выводы?

– Был не прав. Прошу дать еще одну попытку. Оставьте переводчиком.

– Рядовой, вы в курсе, что в Российской армии не принято выбирать род занятий? Что Родине требуется, тем и будете заниматься. Если с неба снег сыплется, значит, его кто-то должен убирать. Если бомбы – опять же кому-то их собирать..

– Так точно. Уже понял. Но переводчики Родине тоже, вероятно, нужны.

– Не переводчики, – процедила Мезина, – а бойцы с отличным знанием немецкого языка.

– Так точно. Не подведу.

Екатерина сунула руки в карманы джинсов:

– Слушай, Земляков, давай начистоту. Я понимаю, у нас уютнее, чем в коммунальной казарме. Только что ж ты обольщаешься? Я же никуда не делась. Сведу тебя, убогого-слабосильного, в могилу. Ты же будешь мечтать снег чистить да на КПП красоваться, прохожим девчонкам улыбаться. А в Отделе по двадцать пять часов в сутки люди работают. И жаловаться у нас некому.

– Так вы вроде дело делаете, – не очень уверенно сказал Женька.

– Да ну?! А другие мины ставить учатся, самолеты заправляют, на блокпостах сидят – исключительно для собственного развлечения?

– Если нужно, я тоже могу керосин заливать, – угрюмо заверил Женька. – Только я иному учился.

– А керосином пусть керосинщик занимается, да?

– Наверное. Керосинщик или парень, которого из «керосинки»[6]6
  Прозвище Российского государственного университета нефти и газа им. И. М. Губкина.


[Закрыть] выгнали. Лох вроде меня, только с иным уклоном.

Екатерина пожала плечами:

– Земляков, последнее твое предположение в принципе логично. Но здесь армия, и так исторически сложилось, что здесь…

– Все через задницу?

– Не хами, Земляков. Со старшим по званию разговариваешь. Я, между прочим, добровольно в этой заднице служу.

– Виноват.

Екатерина качнулась на каблуках сапожек:

– Значит, так, Земляков. Проведем тест на вшивость. Если завтра в поход, если завтра война. Представь: вот летят тучами янкесы, ползут мильонами китаезы. Твои действия?

– То есть как? Приказ будет. Ну, там, на фронт выйти. Или в этот, в укрепрайон. Это ж как-то организованно, по плану, да, товарищ старший сержант?

– Вне всяких сомнений. План у нас завсегда имеется. Только что ты, переводчик с велико-германского, среди сопок будешь делать? Фильмы из серии «дастиш-фантастиш» начальству переводить? Рецепты баварских сарделек уточнять?

Женька смотрел под ноги, на очищенный асфальт:

– Я стрелять не хуже других смогу. Поставят на керосин, буду заливать. И английский я немного знаю. Методика одна, если нужно…

– Английский теперь все знают. Даже слишком хорошо. Но дело не в этом. Нам не переводчик нужен и не заправщик. Все сразу отделу нужно. В одном флаконе. И чтобы упрямства хватало.

– Так точно. Я постараюсь.

– А если командировка? Если пули над головой посвистывают? – склонив голову к плечу, поинтересовалась Екатерина.

– Так что ж, ребята ходят, – промямлил Женька. – Если нужно…

– Но ты на подвиги не рвешься?

– Товарищ старший сержант, войны вроде не предвидится. Если нужно, пойду, конечно. Но вообще-то я не очень агрессивный, – уныло признался Женька.

– Вот это правильно, – Мезина неожиданно усмехнулась. – Уровень агрессивности в наше время легко корректируется нужными инъекциями или оральным приемом специальных препаратов. Значит, так – два дня испытательного срока. Сдохнешь – я не виновата. Правило первое, и пока единственное: бежишь – умираешь – встаешь и опять бежишь. Естественно, бежать будешь не только ногами. Готов сдохнуть жестоко?

– Так точно!

– Иди снег дочищай, лошара.

* * *

Следующим утром Женька бежал сквозь снег. Маршрут знакомый. Екатерина не подгоняла, трусила следом, отставая метров на двадцать. Женька старался. Перегнул – после Пушкинского моста шатало как пьяного, едва перебирал свинцовыми ногами, хрипел. Скатился в подземный переход, напугав ранних прохожих. Екатерина уже не бежала, шла следом. Но Женька действительно быстрее не мог. Топтался словно на одном месте, в глазах даже темнело.

– Стоп, Земляков!

Женька с трудом разглядел, что она протягивает, – оказалось, шапочку потерял где-то. Ввалился в КПП, – сержантша еще с кем-то разговаривала, – Женька ничего не слышал, так сердце громыхало.

Душ. Когда выполз, начальница отобрала полотенце.

– На завтрак сегодня можешь не ходить. Чайник включишь, там печенье в коробке.

После чая Женька поправлял заправку койки, плюхнулся, совершенно забывшись. Вошла нагруженная сержантша: папки какие-то, пачка бумаги. Ноутбук и принтер.

– Расслабился? Принимай агрегат и словари. К вечеру перевод вот этого и этого документа должен быть готов. Твой анализ авторов. Личные характеристики дашь. Изложишь по-русски. Обед не вздумай пропустить. Я тебя вижу либо за ноутом, либо на турнике во дворе. Уловил? Все, можешь умирать.

Умереть Женька не умер, но был весьма близок к летальному исходу. Просто чудовищные документы. Исторические, практически времен Третьего рейха. Воспоминания какого-то склеротического ветерана еще ничего себе. Но копии нескольких листков, исписанных порывистым почерком, – просто рафинированный садизм. А сокращения? Ну, фашисты проклятые.

– Почему к турнику только раз выходил? Стесняешься? Я тебе завтра бикини в цветочек принесу. Нацепишь и пойдешь.

Не забывала подопечного товарищ старший сержант, заглядывала в гости.

Закончил Женька с переводом только около двух ночи. Нерешительно постучал в кабинет начальства – надзирательница сидела вместе с майором, мерцал огромный монитор. Екатерина выглянула в коридор:

– Закончил? Хреново, Земляков. С такими скоростями мы многого не добьемся. Расслабься на турнике. Если руки будут ныть – плохо. Ты конечностей вообще не должен чувствовать. Потом чашка чая и отбой. Утречком проверим – ничего там за ночь с ЦПКиО не случилось?

Рухнув на койку, Женька едва успел подумать, что день какой-то секундный выдался. Ох, какой классной подушка показалась.

* * *

– Подъем! Рядовой, у тебя часы есть? Или обязательно мне орать нужно? Развивай внутренний хронометр. Через сорок пять секунд – у входа. Форма одежды спортивная.

Снова Крымский мост, подошвы кроссовок оскальзываются на предательских наледях. Нужно темп правильный взять, с учетом вчерашних ошибок. По раннему времени прохожих почти нет. А те, что есть, оглядываются на бегунов. Не на Женьку, естественно, – нужен кому неуклюжий парень? Партнершей любуются. Может, кто-то и выводы неправильные делает. Ох, неправильные. Сука она. Чистокровная. Вот с кого садисток-надзирательниц лепить. Сдохни, рядовой.

– Носом дыши. Носом, я сказала!

Не сдох. Снова шатало так, что плечо о столб ушиб.

– Земляков, ты что-нибудь о расчете сил и средств слышал? – в голосе сержантши явная досада. – Не нагружали вас столь скучными материями? Ты кроме ног еще и голову используй. Я имею в виду, не только столбы ею околачивай, но и по прямому назначению.

– Так точно, – Женька пытался сплюнуть, но слюна клеилась до невозможности.

* * *

– Земляков, неделя к концу подходит. Завтра у всех нормальных людей банно-прачечный день, а у некоторых и просто законный выходной. А кое у кого праздник со слезами на глазах, то есть торжественная присяга. Положено, чтобы юноша перед новым этапом своей жизни пульнул из чего-нибудь похожего на настоящее оружие. Ты когда-нибудь стрелял?

– Так точно!

– Рогатка? Лук и стрелы с присосками? Трубочка и жеваная бумага?

– Никак нет! Из охотничьего стрелял. 12-й калибр. И еще из пневматики. У меня на даче ружье есть. Отец когда-то подарил «Норику».

– Трогательно. Но ничего испанского предложить не могу. Обойдемся проверенными изделиями иных фирм. Пошли.

В подвале Женька еще не был. Оказалось, вовсе не подвал, а вполне приличный этаж. Свернули, из-за стола встал смутно знакомый прапорщик. Насмешливо взглянув на новобранца, принялся отпирать дверь.

– Спасибо, Сергеич. Ты нас оставь в интиме. Сам понимаешь – дефлорация.

– Бесстыжая вы, Екатерина Георгиевна, – прапор покачал головой и, ухмыляясь, вышел в коридор.

Тир был невелик. Метров тридцать. Три поясных мишени, смутно подсвеченные желтым светом.

Мезина угрожающим голосом зачитала пространную инструкцию по ТБ.

– Уяснил?

– Так точно!

– Стоп, ты пока в струну тянуться отставь. Оружием занимаемся. Спрашивай, что не понятно, без всяких там церемоний. Не тот момент. Да, в журнале все-таки распишись, а то меня за задницу возьмут.

Женька поставил закорючку, обратив внимание, что на странице почти сплошь росписи самой ст. серж. Мезиной.

– Итак, устройство стреляющее, под названием «АК-74». Калибр – 5,45, емкость магазина – 30 патронов.

– Автомат Калашникова, – несколько обиженно сказал Женька. – У комендантского взвода в оружейке такие. Я, в принципе, знаком.

– Тогда валяй. Вот ствол, вот магазин, патроны. Приготовить оружие, о готовности к открытию огня доложить.

Патроны в магазин лезли довольно неохотно. Женька справился, присоединил магазин, неуверенно потянул затвор:

– Готово, товарищ старший сержант. Стрелять?

– На предохранитель поставь.

Женька осторожно положил автомат. Екатерина сидела на стойке, смотрела с очень странным выражением.

– Я не Рембо, – смущенно признал новобранец.

– Серьезно?! А я уж было подумала. Слушай, ты стрелять ведь не хочешь?

– Почему, интересно ведь.

Екатерина как-то мученически вздохнула:

– Давай. Рядовой Земляков, надеть наушники, по правой мишени, огонь!

Женька поймал в прицел смутный силуэт, с трепетом потянул спуск. Вроде бы плавно нужно. Автомат откликнулся-затрепетал. Отдача оказалась слабой. Машинка внезапно захлебнулась.

– Все, а? – с некоторым разочарованием спросил новоявленный автоматчик, стягивая наушники.

– Десять патронов, как положено. Рядовой, гильзы собрать!

От гильз пахло остро и как-то волнующе. Женька впихнул их в гнезда специального деревянного бруска.

– Поздравляю, – мрачно пробурчала наставница. – Кандидатский минимум военнослужащего срочной службы ты выполнил.

– Попал, да?

– Куда-то бесспорно попал. И в обморок не брякнулся. Можно сказать – результат положительный. Теперь бонус. По специфике службы.

Она сдернула кусок ткани, расстеленный на углу стойки, и Женька увидел аккуратно разложенное оружие. Две винтовки, два пистолета.

Екатерина провела пальцами по порядком обшарпанному прикладу:

– Винтовка Мосина образца 1891 дробь 1930 года.

– О, винтаж, товарищ старший сержант?

– Не пи…, не тренькай, Земляков. Этот винтаж куда больше душ забрал, чем современная стрелялка. Отнесись с уважением. Калибр 7,62. Вот обойма. Чаще россыпью заряжали, но наш прапор для тебя расстарался. Приступай.

Зарядить древнее оружие Женька все-таки умудрился. Винтовка оказалась увесистой, куда там с «калашом» сравнивать.

– Разрешите открыть огонь, товарищ старший сержант?

– Подними ствол. Я мишень поменяю, – Екатерина вынула из папки какую-то фотографию, – вроде бы мужчина вполне солидного облика. – Смотри в спину мне не бабахни…

Сержантша легко перекатилась через стойку. Женька смотрел, как наставница прикрепляет фотографию. Перебралась обратно, кинула степлер в ящик.

– Рядовой Земляков, цель готова. Звать – Пауль Блобель, в прошлом штандартенфюрер. Женат, двое детей. Уничтожить.

Женька вскинул винтовку, поймал прямоугольник фото. Потянул спуск. Ого, как в плечо двинуло! Женька неловко дернул затвором, выбрасывая гильзу.

– Промазал, – сообщила наставница. – Низко берешь. Добивай. И живее, пока он ответного огня не открыл.

Женька высадил в сумрак еще четыре пули и с облегчением опустил тяжелую винтовку.

– Будем считать, напугал камрада Блобеля до усеру, – пробурчала Екатерина. – Как ощущения? Не жалко гомо сапиенса?

– Нет. Во-первых, плечо побаливает, во-вторых, никакой он не сапиенс, а просто ксерокс старого фото. Я понимаю, что это тест, товарищ сержант, но уж очень как-то…

– Примитивно? Это верно, Земляков. Некогда мне серьезные психологические опыты ставить. Но я и так тебя разгадаю. У меня, видишь ли, некоторый опыт имеется. А вот у тебя с фантазией не очень. Этот дядька живой, Земляков. Он бывший архитектор. У него в соседней комнате дети. А сам он ждет утренний кофе, читает свежую газету. Тут ты с винтовкой, он вскидывает взгляд поверх очков, ужасается…

– Товарищ старший сержант, вы же меня не в киллеры готовите?

– Киллер – это человек нехороший. Криминальный и вообще неприятный. А мы законные. Мы вправе. Мы на службе. Нащупывай разницу.

– Так точно.

– Тогда готовь вот эту дуру. Карабин «98к», то есть курц, короткий. Изваян в твоей любимой Германии. Калибр 7,92. Совмести выступы обоймы с пазами ствольной коробки. Аккуратнее, при движении затвора рамка вылетит…

– Готово, – Женька удобнее перехватил ореховое ложе карабина.

– Замри, – шепотом приказала сержантша. – Видишь, он смотрит. Вспугнешь. Это о нем:

 
Так убей фашиста, чтоб он,
А не ты на земле лежал,
Не в твоем дому чтобы стон,
А в его по мертвым стоял…[7]7
  Симонов К. Если дорог тебе твой дом. 1942 г.


[Закрыть]
 

Женьке стало не по себе.

– Огонь! – вдруг рявкнула Екатерина, оборвав сама себя.

Слишком дернул спуск – пуля явно ушла не туда. Торопливо дернул затвор. Выстрел, выстрел, выстрел…

– Будем считать – уничтожен дяденька, – пробормотала сержантша. – Оружие на предохранитель, гильзы собрать.

Женька поползал, собирая гильзы. Екатерина сидела на стойке, молча наблюдала. Когда новобранец выпрямился, сказала, глядя исподлобья:

– Он там валяется. Мозги из затылка вышибло, паркет забрызгало. Как ощущения?

– Не очень, – признался Женька. – Пробирает.

– Нормально. Должно пробирать. Только пусть совесть тебя не мучит. Пока ты здесь корячился, он бы тебя три раза ухлопал. Резкий был мужчина.

– Значит, его уже того? Уничтожили?

– А ты думал? Давненько уже. Вздернули в соответствии с приговором. Что скажешь? Ростки пацифизма не проклюнулись?

– Так это вроде не война. Там, наверное, по-другому.

– Да, там подобных действий многовато. Сливаются. Да и паркета для мозгов нет. Тебя, Земляков, на войне вот это скорее всего убьет, – сержантша взяла с края стойки кусок металла.

Женька подержал кусочек иззубренного светло-ржавого железа:

– Осколок?

– Так точно. Осколок мины калибра 81 мм. Такая вот безобразная фигня людей губит. Никакой эстетики, понимаешь?

Острый металл, казалось, норовил порезать пальцы. Женька осторожно положил его на стойку:

– С войны?

– Да. Из Севастополя сувенир. Ощутил грубость действительности? Тогда переходим к устройствам более утонченным. Пистолет «ТТ» – «Тульский Токарев», калибр 7,62. Магазин на 8 патронов. Оружие сугубо личное, интимное. Револьвер Нагана, модификация 1930 года. Опять 7,62 мм. Тебе этот ствол понравится – ползать собирать гильзы не нужно.

Странное мероприятие устроила сержантша. Женька представлял учебные стрельбы как-то по-иному.

Вечером приехал какой-то усталый толстый дядька, с ходу заговорил по-немецки. Хорошо говорил, чуть бравируя рейнскими идиомами. Заставил чуть ли не на коленке сделать два перевода – отрывок из какого-то сентиментального письма и корявое требование о дополнительном подвозе бандажей с пятизначным артикулом. Женька справился – тексты были не из самых сложных, терминов мало. Потом немного поговорили о погоде, о морозах. Майор Варшавин присутствовал, слушал с интересом.

– Вполне, – сказал дядька, бегло посмотрев распечатку перевода. – Ноутбуки у вас хорошие, да и парень ничего. Слухи о смерти высшего образования несколько преувеличены. Даже венский акцент парню недурно поставили. Слушай, Сан Саныч, если он вам не подойдет, оформим перевод человека в наше ведомство. У нас перспектива.

– Договорились, – майор кивнул Женьке, – Земляков, свободен. Можешь готовиться к торжественному событию.

Как готовиться, Женька не знал. На всякий случай сверхтщательно подшил воротничок. Тут в «келью» явились майор с сержантшей.

– Земляков, а ты, оказывается, чуть ли не натуральный австрияк, – майор ободряюще улыбнулся. – Только что ты сидишь? Наглаживайся, галстук готовь, с фуражки пылинки сдувай. Присяга, она раз в жизни бывает.

– Виноват, товарищ майор, я вот только подшиться могу, – встревоженно сказал Женька.

– А где парадная форма? – майор взглянул на сержантшу. – Катрин, я не понял?

– Да кто ее получал, эту форму дурацкую? – оскорбленно поинтересовалась Екатерина. – Я что, уже окончательно обязанности зама по воспитательной работе с ротными старшинскими функциями совмещаю? У меня, товарищ майор, между прочим, сегодня свидание назначено.

– Ладно-ладно, единственного подчиненного толком обиходить не можешь. Иди отдыхай, мученица. Чтобы завтра сама в парадной форме была.

– Слушаюсь, товарищ начальник отдела.

Екатерина, повернувшись через левое плечо, дерзко крутанула задом, туго обтянутым джинсами.

Майор посмотрел ей вслед, вздохнул:

– М-да, не готова товарищ Мезина к старшинским обязанностям. Ладно, утюг у нас найдется, отгладим тебе камуфляж с утра. Отдыхай, Земляков.

* * *

Оказалось, что торжественность дня утреннюю экзекуцию не отменяет. Женька вымотался, может, оттого и сама церемония не произвела особого впечатления. Стоя навытяжку с автоматом на груди, прочел текст из красной папки. Золотые буквы на мелованной бумаге порядком выцвели, пару раз запнулся. Офицеры слушали внимательно. Сержантшу Женька в первый раз видел в военной форме. Юбка Екатерине шла, а вот бантик на вороте блузы выглядел нелепо. Наставница и сама морщилась: то ли форму недолюбливала, то ли парадный вид подопечного новобранца не внушал восторга. Женька и сам чувствовал, что наглаженный камуфляж неуклюже топорщится, а кепи на нос сползает. Впрочем, церемония уже кончилась. Знамя целовать не пришлось – в Отделе своего символа не имелось, а из управления притаскивать боевую святыню ради единственного припозднившегося новобранца-уклониста никто не собирался.

– Земляков, ты меня категорически позоришь, – сказала Екатерина, забирая автомат. – Глаза бы мои на тебя не смотрели.

– Так точно. А почему?

– Иди в келью. Сейчас приду, и займемся тем, с чего начинать было нужно.

Явилась сержантша уже в гражданском виде, без умилительного бантика, зато с коробкой, набитой нитками и иголками.

– Раздевайся, Земляков.

– Не понял, товарищ старший сержант.

– Что тут непонятного? К интиму буду склонять.

Женька неуверенно улыбнулся.

Сержантша хмыкнула:

– Не веришь? Правильно делаешь. Я к педофилии не тяготею. Будем подгонять форму. На моду нам наплевать, но создается впечатление, что ты подгузники в штанах таскаешь. Разоблачайся. Да что ты ерзаешь? Ты из душа и не в таком виде выпадаешь.

Шила Екатерина быстро, не очень ровно, зато крепко. Женька, как ни старался, ковырялся с иголкой по-детски.

– Научишься, – утешила сержантша. – Вечером я сапоги принесу. Будешь разнашивать, вместо этих модерновых берцов-дерьмодавов. Если кто из комендантских прицепится – сошлешься на товарища майора. А теперь вот что скажи – как настроение?