Текст книги "Юрий Андропов. На пути к власти"

Кто повинен в той несоразмерной цене, которая оплачена многими человеческими жизнями? Тактика использования партизан в столь больших масштабах для республики оказалась провальной. До сих пор неясна изначальная цель: для чего в тыл противника было отправлено крупное соединение из 6 партизанских отрядов (648 бойцов и командиров)? Современные исследователи подвергают сомнению трактовку Куприянова: «Были ли у верховного командования такие планы или их не было, и имеем ли мы дело с мифами, нам еще предстоит узнать. Может быть, ничего подобного в реальности и не существовало, а генералами в Беломорске [военной столице КФССР. – Ю.В.] двигало понятное и вполне земное желание попасть в сводку Совинформбюро, отметиться громкими боевыми делами перед Верховным Главнокомандующим. И недрогнувшей рукой они бросали на гибель сотни партизан» (Гнетнев, 2011: 218). Данная версия является вполне правдоподобной. 1 сентября 1942 г. Советское информбюро сообщило сводку с информацией о походе партизанской бригады в Карелии.

Весной 1942 г. в штабе Карельского фронта был разработан план наступления на Карельском фронте летом 1942 г. Одним из его инициаторов являлся член Военного совета генерал-майор Г.Н. Куприянов. План поддержал командующий фронтом генерал-полковник В.А. Фролов. По задумке разработчиков, у Карельского фронта были достаточные средства, чтобы сковать противника и не дать ему перебросить на юг, где наступали немцы, ни одной части. Планировалось проводить наступательные операции не только на фронте, но и силами партизанских отрядов в тылу противника. Целью определялась следующая формула: немец, убитый на севере, не попадет на юг – это будет помощь войскам, сражающимся на юге, со стороны Карельского фронта. Для выполнения плана, по подсчетам штаба фронта, было необходимо выделение крупных резервов Ставки: 8 дивизий, танковых, артиллерийских, инженерных и дорожно-строительных частей. Разработанный план командования Карельского фронта требовал одобрения. По версии Куприянова, в марте 1942 г. командующий фронтом генерал-полковник В.А. Фролов вместе с командующим 7-й Отдельной армией генерал-лейтенантом Ф.Д. Гореленко ездили в Москву для личного доклада И.В. Сталину. По описанию Куприянова, командующий Фролов просил выделить 5–6 тыс. автоматов. Сталин распорядился – дать 15 тыс., а также пулеметы. Также Сталин дал им указание продумать план наступления на юго-запад от станции Масельгская, чтобы совместно с войсками Ленинградского фронта прорвать блокаду Ленинграда с севера (см.: Куприянов, 1972: 247, 273). По поводу данной версии возникает вопрос, связанный с тем, что среди посетителей кремлевского кабинета Сталина не на личном приеме, а на совещании 26–27.03.1942 г. генерал Гореленко Ф.Д. действительно был (см.: Исторический архив. 1998. № 4. С. 56). А вот фамилии командующего фронтом генерала Фролова В.А. там не зафиксировано (там же: 181). Поэтому указанная выше версия Куприянова документально не подтверждается.

Возникают также сомнения по поводу другой версии Куприянова, связанной с его поездкой в блокадный Ленинград в июне 1942 г., чтобы представить разработанный штабом Карельского фронта план наступления и заручиться поддержкой члена ГКО А.А. Жданова и Военного совета Ленинградского фронта. По рассказу Куприянова, он прибыл в Ленинград и был принят Ждановым 6 июня 1942 г. План был одобрен, Жданов рекомендовал добиваться его рассмотрения в Ставке (НА РК.Ф. Р-3435. Оп. 2. Д. 214. Л. 191–192; Куприянов, 1972: 273). Позднее, 17 июня, состоялась новая встреча со Ждановым в Москве. Вечером этого же дня – прием Куприянова начальником Генштаба А.М. Василевским. План наступления на Карельском фронте, представленный Куприяновым, не был одобрен. Василевский объяснил: главное стратегическое направление боевых действий летом 1942 г. – центр и юг страны (Сталинград, Волга, Кавказ). Ленинград не рассматривался Ставкой Верховного главнокомандования в качестве приоритетного направления. Кроме того, Ставка решила снять с Карельского фронта две дивизии. 18 июня в московском кабинете Жданова Куприянов доложил ему о результатах решения Ставки (см.: Куприянов, 1972: 277, 279). Сомнение по поводу достоверности описанных сюжетов вызвано тем, что в журнале посещений А.А. Жданова зафиксированы лишь два приема Куприянова за все годы войны, причем оба в кабинете в Москве – 20.06.1942 г. и 24.11.1943 г. Никаких сведений о приеме в кабинете в Смольном нет (см.: Журнал посещений А.А. Жданова. 1941–1944 гг., 2014: 336).

В контексте изложенного поход крупного партизанского соединения по тылам противника в Карелии в июле – августе 1942 г. никак не мог быть частью общестратегического плана штаба Карельского фронта летом 1942 г.: план активных наступательных операций на Севере не был одобрен в Ставке в июне 1942 г. Поэтому объяснения генерала Куприянова выглядят как оправдание. В послевоенный период попытки объяснения трагических последствий обосновывались сложившейся обстановкой, когда летом 1942 г. враг рвался на юге страны к Волге и Кавказу, а также задачей, поставленной Главным командованием перед штабом Карельского фронта: активными действиями сковывать силы противники, не дать ему перебросить на южное направление ни одного батальона. Такова, по Куприянову, была главная задача в оказании помощи войскам на юге летом и осенью 1942 г. В условиях лета 1942 г. первая партизанская бригада отвлекла почти три пехотных полка противника – этот результат Куприянов считал большим и важным делом, помощью войскам юга в районе Ростова, Сталинграда (см.: Куприянов, 1972: 107). В контексте данной логики разгром штаба 2-го финского корпуса в Поросозере не был и не мог быть самоцелью летнего похода 1942 г. Разгром мог произвести известный эффект, но ни в чем не изменил бы общестратегического плана обороны средней Карелии. Все осталось бы в конечном итоге по-старому (см. там же: 113). Аргументация Куприянова не оправдывает его и организаторов 57-дневного похода партизанской бригады летом 1942 г.

В своих воспоминаниях советские военачальники маршалы Г.К. Жуков и А.М. Василевский детально осветили и объяснили ситуацию, связанную с военной кампанией весной и летом 1942 г. По мнению Г.К. Жукова, Верховный Главнокомандующий И.В. Сталин допустил собственную личную ошибку при утверждении плана действий советских войск в весенней и летней кампании 1942 г. Поэтому позднее он не искал в Ставке и Генштабе виновников неблагоприятной военной обстановки, сложившейся летом 1942 г. (см.: Жуков, 1970: 376). Сталин инициировал идею начать как можно быстрее общее наступление Красной Армии на всем фронте от Ладожского озера до Черного моря. 5 января 1942 г. в Ставке Верховного главнокомандования состоялось совещание для обсуждения проекта этого плана. Замысел Сталина предполагал в ходе общего наступления разгром противника под Ленинградом и ликвидацию блокады города. Переход в общее наступление предполагалось осуществить в крайне сжатые сроки. Это было единоличное решение Сталина. Не было учтено, что под Ленинградом оборона противника была настолько мощной, что советские войска в то время не имели ресурсов для ее прорыва (там же: 351). Начальник Генштаба Б.М. Шапошников после совещания сообщил Жукову: этот вопрос был заранее решен Верховным Главнокомандующим, это было его личное решение. Шапошников не одобрял его, но возражать было бессмысленно (см. там же: 352, 354).

По оценке А.М. Василевского, до сентября 1942 г. сказывалась недостаточность оперативно-стратегической подготовки Сталина. В то время решения, как правило, принимались им единолично и нередко неудачные. Так было с планом военной кампании на весну и лето 1942 г. (см.: Василевский: 2: 228). 10 января 1942 г. Ставка Верховного главнокомандования направила военным советам фронтов и армий директивное письмо об опыте военных действий и задачах. Инициатором его был Сталин, который лично редактировал текст директивы. Ставилась задача – обеспечить полный разгром гитлеровских войск в 1942 г. Однако для выполнения поставленных задач нужны были значительные дополнительные силы и ресурсы. Поэтому войска, не завершив начатых наступательных операций, в апреле 1942 г. перешли к обороне. Причина – отсутствие необходимых сил и средств для их продолжения. Крупных материальных ресурсов в то время не было. В Карелии была достигнута стабилизация положения (см.: Василевский, 1988: 1: 100, 168, 222).

Весной 1942 г. планы военных действий пришлось существенно корректировать. Сталин осознал, что весной и летом 1942 г. еще нет достаточных сил и средств для крупных наступательных операций. Он пришел к выводу о необходимости ограничиться активной стратегической обороной (это предлагал Генштаб), но тем не менее продолжал настаивать на проведении ряда частных наступательных операций, в т. ч. в районе Ленинграда (см.: Жуков, 1970: 364). План летней военной кампании, утвержденный ГКО в конце марта 1942 г., предусматривал переход к стратегической обороне и накоплению резервов для последующего решительного наступления. Однако указание Верховного Главнокомандующего о проведении в ближайшее время частных наступательных операций противоречило плану. Наиболее уязвимым оказалось в нем решение одновременно обороняться и наступать. В числе наступательных направлений назывались действия под Ленинградом. По мнению Сталина, это должно было закрепить успехи зимней кампании, удержать стратегическую инициативу и сорвать мероприятия гитлеровских войск по подготовке нового наступления летом 1942 г. Обоснованные данные разведки о подготовке главного удара врага на юге не были учтены. События лета выявили допущенный стратегический просчет (см.: Жуков, 1970: 365–366; Василевский, 1988: 1: 205–206). Вполне вероятно, что трагические события в Карелии летом 1942 г. оказались одним из последствий этого просчета Верховного Главнокомандующего. Командование Карельского фронта было осведомлено о позиции Генштаба РККА, но не внесло коррективы в собственный план, связанный с проведением крупной партизанской операции в Карелии. Повинны в этом в первую очередь руководители, отвечавшие за организацию партизанского движения, – члены Военного совета Карельского фронта: генерал-майор Куприянов Г.Н. и начальник штаба партизанского движения при Военном совете фронта генерал-майор Вершинин С.Я. Однако никто из руководителей партизанского движения на Карельском фронте и партийного руководства не понес персональной ответственности за провал операции (см.: Чумаков, Ремизов, 2007: 250).

Приведенное выше свидетельство Г.К. Жукова объясняет ситуацию: никто в высшем партийном и военном руководстве страны не инициировал сверху кампанию поиска виновных в неудачах военной обстановки, сложившейся летом 1942 г., причиной которых была личная ошибка Верховного Главнокомандующего И.В. Сталина. Однако вину за неудачу партизанской операции в Карелии припомнили: на генеральских погонах членов Военного совета Карельского фронта Куприянова Г.Н. и Вершинина С.Я. за весь период войны не прибавилось ни одной звезды (хотя представления были). Да и с наградами оказалось непросто: Куприянов, награжденный после Зимней войны с Финляндией (в мае 1940 г.) орденом Ленина («за выполнение боевых заданий в войне с белофиннами», как он сам написал в личном листке по учету кадров в 1946 г.), в августе 1944 г. получил менее статусный орден Красного Знамени. Представление к награждению Вершинина «полководческим» орденом Кутузова I степени в сентябре 1944 г. оказалось в числе невостребованных наградных дел. В то же время именно этим орденом в июле 1944 г. был награжден член Военного совета Карельского фронта генерал-лейтенант Т.Ф. Штыков, которому в том же году было присвоено звание генерал-полковника.

Просчеты партийного руководства республики как в организации партизанского движения, так и подпольной работы в оккупированных районах стоили многих жизней карельских подпольщиков и разведчиков. За период войны ЦК Компартии были послано на подпольную работу на оккупированной территории 121 человек, в т. ч. 46 комсомольцев. Возрастной состав: 47 подпольщиков – 18–25 лет, 73 человека – 25–40 лет. Погибли 58 человек (47 %) (Куприянов, 1979: 270). Перенесение в Карелию белорусского, украинского, брянского, орловского, смоленского опыта борьбы на оккупированных территориях являлось одной из роковых ошибок тогдашнего политического и военного руководства республики. Создание разветвленной и многочисленной сети подпольных организаций в оккупированных районах Карелии было объективно невозможно. В отличие от партийного руководства Карело-Финской республики, Ю.В. Андропов достаточно быстро сделал соответствующие выводы и доложил в ЦК ВЛКСМ о необходимости внесения корректив в организацию работы на оккупированных территориях. Удивительный факт: за годы войны в республике зафиксированы лишь два факта предательства со стороны комсомольцев-подпольщиков. По оценке Н. Тихонова, инструктора военного отдела ЦК ЛКСМ республики, впоследствии ставшего крупным руководителем в Карелии, «потребность в исчерпывающем знании проблемы, подлежащей решению, деловитость и принципиальная настойчивость уже тогда были присущи Юрию Владимировичу в высшей мере. Действия его при всей основательности были стремительными, умение перестроиться в нужный момент – поразительным» (Чекисты Карелии, 1986: 62).

Две трети территории прифронтовой республики, включая столицу Петрозаводск, были оккупированы финляндскими войсками. В своих воспоминаниях Куприянов отметил: «Я много раз в дни войны бывал под артобстрелом, пулеметным огнем и бомбежкой. Там смерть тоже носилась рядом, и много раз в какие-то моменты невольно приходилось вспоминать о ней» (Куприянов, 1989: 171). Действительно, прифронтовые районы жили напряженной жизнью. Нередко люди работали только ночью, пользуясь отсутствием налетов вражеской авиации. В подобных же условиях находился и Андропов. В одном из писем он описал эпизод, связанный со своим участием в формировании 131-го стрелкового полка: в июле 1941 г. полк был срочно переброшен закрывать брешь отступающего фронта на Суоярвском направлении. Так Андропов оказался в районе боев: «На днях был на самых передовых (район Суоярви) <…> Видал теперь, впервые в жизни, настоящую боевую жизнь. Довелось даже пострелять врага. Как я себя чувствовал? В основном неплохо, но, честно говоря, в себя пришел не сразу. Ну, теперь – «мы солдаты стреляные» (цит. по: Шлейкин, 2014: 43). 131-й полк 71-й дивизии 7-й армии был сформирован благодаря активному участию ЦК ЛКСМ Карелии и лично Андропова, в его состав вошли добровольцы из комсомольских кадров и молодежи. Полк вел тяжелые оборонительные бои с превосходящими финскими частями, а также с элитной 163-й немецкой дивизией в июле – августе 1941 г. Более полутора месяцев он героически прикрывал важное направление на Суоярви и Петрозаводск.

По свидетельству комиссара партизанского отряда «Комсомолец Карелии» Ивана Инниева, его первая встреча с Андроповым произошла недалеко от Калевалы – комсомольский руководитель часто бывал в отряде, созданном по его инициативе (там же. С. 97). Нередко видели Андропова и в пограничных частях. Решением бюро ЦК ЛКСМ 29 ноября 1942 г. 101-му погранполку НКВД охраны тыла Карельского фронта было присуждено переходящее Красное знамя комсомола Карело-Финской ССР. Знамя пограничникам вручал Андропов.

В своем письме первому секретарю ЦК ВЛКСМ Н.А. Михайлову от 13 марта 1942 г. Андропов написал: «Тут и есть самый настоящий фронт» (РГАСПИ. Ф. М-1. Оп. 53. Д. 186. Л. 26). Комсомольский руководитель носил армейскую форму: шинель, гимнастерка, брюки, сапоги, фуражка. Андропов лично сопровождал многие группы для отправки в тыл врага. Так, в июле 1943 г. большая группа разведчиков отправилась из Беломорска в расположение 7-й армии в Ленинградскую область – до станции Оять Кировской железной дороги, ближайшей к полевому аэродрому, с которого осуществлялась заброска разведчиков в глубокий тыл врага. В воинских частях они размещались в землянках, где ожидали вылета самолетов, часто под бомбежкой. Прямо на передовой состоялась встреча Андропова с Федором Вайгановым, бывшим инструктором ЦК ЛКСМ, политработником воинской части. В июне 1944 г., когда Андропов сопровождал группу на полевой аэродром в поселок Девятины Вологодской области для отправки в Шелтозерский район, было получено сообщение о начале наступления морских пехотинцев Онежской военной флотилии на Петрозаводск (Чекисты Карелии, 1986: 56–58, 60). Он стал первым представителем руководства республики, прибывшим в освобожденный Петрозаводск. Установлено, что Андропов прибыл в Петрозаводск вечером 28 июня на катере Онежской военной флотилии из Вытегры (Гольденберг, Шлейкин, 2016: 35).

По указанию командующего Онежской флотилией капитана 1-го ранга Н.В. Антонова в городе сразу же был развешан приказ: по праву старшего по званию и должности он берет на себя всю полноту военной и гражданской власти в Петрозаводске. Даже к таким деталям Г.Н. Куприянов относился крайне ревниво, утверждая, что именно он первым из руководства республики добрался до Петрозаводска, а Андропов якобы прибыл в освобожденную столицу вечером 29 июня в составе 368-й дивизии и стал его «единственным помощником по гражданским делам», так как только вечером 30 июня прибыла группа работников горкома партии, а через 2–3 дня – аппарат ЦК и Совнаркома республики (см.: Куприянов, 1972: 346, 349, 351–352).

В воспоминаниях Г.Н. Куприянова нередко выпячивается его собственная роль как руководителя партизанского движения в Карелии. В Личном листке по учету кадров, датированным 26 ноября 1946 г., в графе «Участвовал ли в партизанском движении и подпольной работе» он собственноручно записал: «Руководил партизанским движением и подпольной работой на территории КФССР, временно оккупированной немцами и финнами в 1941–1944 гг. (сам на оккупированной территории не был)» (РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 100. Д. 206573. Л. 4. Личное дело Куприянова Г.Н.). 25 октября 1941 г. решением бюро ЦК Компартии руководство партизанскими отрядами Карелии было передано НКВД республики (четвертому отделу). Основную оперативную работу по организации партизанского движения выполняли не партийные руководители, а органы госбезопасности. В июне 1942 г. был организован штаб партизанского движения при Военном совете Карельского фронта, который подчинялся Центральному штабу партизанского движения при Ставке Верховного главнокомандования, созданному 30 мая 1942 г. ЦШПД возглавлял П.К. Пономаренко.

В описаниях партийного руководства партизанским движением нередко проявлялись надуманные сюжеты. В первом варианте рукописи книги «За линией Карельского фронта» ее автор утверждал, что «в вещевом мешке каждого партизана, уходившего в тыл врага на задание, непременно был томик «Краткого курса истории ВКП(б)»… Большого труда партизанам стоило убедить автора в необходимости снять это нелепое утверждение» (цит. по: Гнетнев, 2011: 7). В изложении бывшего политрука, помощника комиссара по комсомолу партизанского отряда «Железняк» С.П. Татаурщикова этот эпизод представлен следующим образом: «Еле убедил. Говорю: Ну не было такого, Геннадий Николаевич! Ведь каждая иголка на счету. Я даже свой кольт в походы перестал носить, а вы с «историей партии»… А ведь генерал Куприянов, в числе других руководил партизанским движением, считался авторитетом в истории войны на территории Карелии и лучше многих знал предмет, о котором писал…» (там же). Конечно, странный факт, когда читаешь и сопоставляешь с ним боевые донесения о походах партизанских отрядов в тыл врага. Например, в донесении отряда «Боевые друзья» о дальнем месячном походе, включая территорию Финляндии, отмечалось, что во время выхода партизан в этот рейд груз партизана достигал 50–55 кг (РГАСПИ. Ф. М-1. Оп. 53. Д. 188. Л. 188). Несомненно, все это было известно генерал-майору Куприянову. Тогда где мотив подобного приукрашивания военной действительности? Может быть, партийному руководителю хотелось показать успешные результаты работы спецшколы ЦК Компартии республики в Беломорске, готовившей кадры для отправки в тыл врага, в учебной программе которой изучение «Краткого курса истории ВКП(б)» занимало почти вдвое больше времени, чем военная и специальная подготовка?

Бывший партизан, народный писатель Карелии Дмитрий Яковлевич Гусаров, автор ряда документально-художественных произведений о партизанской войне в Карелии, свидетельствовал: «…Вновь и вновь убеждаюсь, сколь поверхностно, легкомысленно и «по-вождистски» занимался партизанским движением член Военного совета фронта, первый секретарь ЦК республики Г.Н. Куприянов. Да, многое в партизанских делах делалось столь безответственно, диву даешься. Теперь это ясно. И как хорошо, что тогда, в годы войны, мы, рядовые партизаны, ничего этого не знали и свято верили, что все делается нашими руководителями самым лучшим, единственно возможным образом. Это помогало нам сохранить бодрость, веру, преданность, и это помогало одержать победу, хотя она в партизанской борьбе достигалась иногда слишком большой ценой» (Гусаров, 1996: 57). 18-летний Дмитрий Гусаров добровольцем прибыл в Карелию из Свердловской области и летом 1942 г. был зачислен бойцом в партизанский отряд «Боевые друзья», затем стал командиром отделения разведки. В 1944 г. тяжело ранен в ногу. Оценки Д. Гусарова созвучны данным, приведенным в документальной повести О.Н. Тихонова (см.: Тихонов, 1971), в которой представлены тексты радиограмм, отправленных Г.Н. Куприяновым и И.В. Власовым в адрес разведчиков, работавших в тылу противника. Они являются документальной иллюстрацией невысокой компетентности и оперативности партийных руководителей в организации подпольной работы в тылу противника, нередко занимавшихся не своими функциями. Последствием подобного руководства становились факты провалов и гибели целого ряда групп, а также предательства со стороны некоторых их членов.

Народный писатель Д.Я. Гусаров в одном из своих писем от 23 мая 1975 г. дал точную характеристику бывшему партийному руководителю республики Г.Н. Куприянову. Это случилось после 6 часов неформальной беседы с Куприяновым в ноябре 1970 г. в Доме творчества писателей в Комарово под Ленинградом: «…Он очень меня разочаровал, ибо я считал его глубже, по крайней мере – менее фанфаронистым. Он выпускает книгу о партизанском движении, и вся она нацелена как бы на самооправдание, на зализывание тех реальных ошибок и трудностей, какие были допущены им и его приближенными <….> беседа с ним придала мне творческой злости против небрежения реальным…» (цит. по: Гнетнев, 2015: 219). Гусаров подметил характерную черту Куприянова: «он был человеком своего времени, не умел признавать ошибок даже в частных вопросах» [курсив наш. – Ю.В.] (там же. С. 201).

По описанию Куприянова, в годы войны работой подпольных комитетов руководил его подчиненный И.В. Власов (НА РК. Ф. Р-3435. Оп. 2. Д. 214. Л. 139). По утверждению партийного руководителя республики, роль Андропова заключалась в том, что он «помогал заведующему орготделом ЦК партии И.В. Власову в подборе кадров, в их обучении и отправке за линию фронта» (Куприянов, 1972: 243). Организация подпольной работы на территории противника требовала от организаторов широкой эрудиции и кругозора. Оперативные задания и легенды, подготовленные Андроповым для подпольщиков, отличались изобретательностью и индивидуальным творческим подходом. Первые ходки представителей комсомольского подполья в 1942 г. завершились успешно, о чем свидетельствовали их подробные донесения. Однако, когда подключалось «партийное руководство», начинались частые провалы, что являлось следствием некомпетентности и недальновидности руководителей партийного подполья во главе с заворгом ЦК Власовым. Партийные комитеты слабо занимались подбором кадров подпольщиков. В результате значительную часть комсомольских подпольщиков забрали в состав партийных подпольных групп. Оперативные планы и задания «ходок» в тыл противника, подготовленные Власовым, порой поражают формализмом и непрофессиональным подходом. Об этом свидетельствуют, в частности, составленные Власовым оперативный план второй ходки А. Питкянена на задание в Петрозаводск (апрель 1942 г.), план-задание и оперативное задание для группы П. Маунумяки и И. Яковлева в Петрозаводск и Прионежский район (июнь 1942 г.), оперативное задание для Калевальской диверсионной группы (командир Филатов М., бойцы группы Морозов Е., Денисюк Г., Никкаринен В., радист Архипов), направленной на участок дороги Юнтусранта – Лонко – Войница – Ухта с целью организации диверсий, дезорганизации движения транспорта противника к фронту, ликвидации мостов, строений, складов, машин (октябрь – ноябрь 1942 г.). Документы утверждались Куприяновым (НА РК. Ф. П-2730. Оп. 1. Д. 71. Л. 1–3; Д. 73. Л. 1, 5, 8; Д. 34. Л. 1). Павел Маунумяки и Иван Яковлев погибли в июле 1942 г. Группа Михаила Филатова не выполнила задание: она не смогла добраться до места проведения операции – настолько оказался на местности нереальным и запутанным их маршрут, нарисованный по карте партийными руководителями в кабинетах в Беломорске.

Следует отметить закономерность: Аате Питкянен, Мария Мелентьева, Татьяна Ананина, Анастасия Звездина погибли в результате провалов партийных групп Деляева М.М., Бурцева И.Н., Игнатьевой Г.Д., Няттиева Ф.П. и др., в состав которых они были включены по воле партийных руководителей. С этим же были связаны аресты М. Бультяковой, М. Артемьевой. Партийные руководители республики не имели достаточной оперативной информации из-за линии фронта, поскольку не было создано сети информаторов в оккупированных районах. О трагической судьбе Питкянена узнали случайно из показаний одного из задержанных только в декабре 1942 г. Оказалось, А. Питкянен погиб в июне 1942 г. (НА РК. Ф. 2730. Оп. 1. Д. 72. Л. 7, 11). Партийные руководители подполья не знали, кем была принявшая героическую смерть девушка в Ведлозерском районе, назвавшая себя Анной Гумбаровой. Однако в отчете Куприянова, отправленном в Москву в 1944 г., сюжет о ее подвиге был описан как свидетельство несгибаемости карельских подпольщиков (РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 121. Д. 292. Л. 27, 32).

Как оценивать эффективность работы генерал-майора Куприянова, который подчеркивал, что именно он, как член Военного совета фронта и первый секретарь ЦК Компартии, осуществлял общее руководство и контроль за работой всех разведорганов (см.: Куприянов, 1972: 258)? Как оценить уровень партийного руководства, если в повседневной практической работе у ЦК ЛКСМ сложились деловые отношения со всеми управлениями Карельского фронта (ВВС, разведотделом, санитарным управлением и др.), но, как ни странно, с политотделом фронта совместная деятельность не получилась (РГАСПИ.Ф. М-1. Оп. 47. Д. 42. Л. 148). Разобраться в ситуации должен был партийный руководитель республики Г.Н. Куприянов, это входило в пределы его компетентности как члена Военного совета фронта.

Показать собственную главную роль – такое стремление политических руководителей часто бросается в глаза при изучении документов. Обратим внимание на следующий факт. В изложении подвига Героев Советского Союза Марии Мелентьевой и Анны Лисицыной в представлении к награждению, подписанном Г.Н. Куприяновым, карельские героини названы в качестве связных ЦК Коммунистической партии Карело-Финской ССР (РГАСПИ. Ф. М-7. Оп. 2. Д. 834. Л. 1–3; Д. 754. Л. 7). В докладной записке «Об участии карело-финского народа в Великой Отечественной войне», подготовленной 31 июля 1944 г. для секретаря ЦК ВКП(б) А.А. Жданова, М. Мелентьева и А. Лисицына также определены как связные ЦК КП(б) КФССР (РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 121. Д. 292. Л. 32–33). Однако М. Мелентьева являлась инструктором ЦК ЛКСМ, А. Лисицына – связной ЦК ЛКСМ республики. Заслуга в привлечении их к подпольной работе принадлежит лично Ю.В. Андропову.

Непонятным образом ряд представителей карельского комсомольского подполья оказался в Перечне подпольных партийных организаций, действовавших на оккупированной территории в 1942–1944 гг. В их числе: М. Мелентьева (обозначена в списке как связная Шелтозерского райкома партии), А. Питкянен – руководитель подпольной партгруппы Петрозаводска (?!), Т. Щербакова – руководитель Шелтозерского райкома партии (?!), П. Маунумяки – связной Петрозаводского горкома партии (?!), Э. Аалто – руководитель боевой дружины Петрозаводского горкома партии (?!), М. Филатов – руководитель партийной подпольной группы района Калевалы (?!). (см.: Шлейкин, 2014: 64). То ли некомпетентность организаторов партийного карельского подполья подвела, то ли желание приукрасить собственную роль в отчете для Москвы. Подобные «боевые приписки» (по выражению писателя О.Н. Тихонова) не были случайным «недоразумением» со стороны партийных руководителей. Куда более грандиозный размах имело утверждение Куприянова, что благодаря разведданным, полученным от подпольщика Д.Е. Тучина, в начале октября 1941 г. из Кондопоги в район Вознесенья водным путем была переброшена 272-я дивизия, что помешало финским и немецким войскам соединиться и замкнуть второе кольцо блокады вокруг Ленинграда (см.: Тихонов, 1991: 390).

Вообще сама роль Д.Е. Тучина в организации шелтозерского подполья до сих пор остается неразгаданной загадкой. В московском архиве лежит наградной лист 1944 г. за подписью Г.Н. Куприянова о представлении его к боевому ордену Красного Знамени. Дмитрий Тучин во время финской оккупации был старостой в деревне Горнее Шелтозеро. По версии Куприянова, изложенной в его двух книгах, бывший комендант здания Совнаркома в довоенном Петрозаводске, вепс по национальности, был направлен в родные места еще до оккупации Шелтозерского района с достоверной легендой в качестве обиженного советской властью: предварительно его уволили с работы «за пьянство» и исключили из партии. Однако данная версия опровергается информацией, содержащейся в наградном листе от 23 сентября 1944 г., который подписан Г.Н. Куприяновым: в характеристике на «парторга и радиста Шелтозерской подпольной группы» Тучина Д.Е. сообщается, что он «не успел в 1941 г. эвакуироваться из Шелтозерского района при отходе частей Красной Армии» (РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 41. Д. 132. Л. 112). До прибытия в Шелтозерский район группы Д.М. Горбачева в августе 1943 г. никаких шифровок от Тучина с донесениями в штаб Карельского фронта не было и не могло быть. Командир разведчиков Горбачев (одновременно назначенный ЦК КП(б) секретарем подпольного Шелтозерского райкома партии), получил указания из оперативного плана: выяснить «возможность использования для работы в пользу Советской власти» старосты Горнего Шелтозера Тучина, который являлся его свояком (мужем сестры Горбачева). В случае «невозможности этого уничтожить его как предателя Родины» (Тихонов, 1991: 8).