Текст книги "Кровь викинга… И на камнях растут деревья"

Глава двадцать третья. Дар колдуньи

К колдунье мальчики пробираются на лыжах по сосняку, растущему на склонах высоких холмов. К её дому не ведут ни тропинки, ни лыжни – перед мальчиками нетронутая снежная целина. Давно, как видно, никто не бывал у колдуньи. То и дело приходится огибать поваленные бурей сосны. Кукша неотступно думает о том, как помешать Харальдовой затее, но ничего придумать не может. А просить бесполезно – Харальд всё равно сделает по-своему.

Впереди между сосен забелелся просвет. Это поляна, там у подножия скалы стоит хижина колдуньи. Возле опушки Харальд говорит Кукше:

– Подожди здесь. Она терпеть не может, если к ней является больше одного человека.

Кукша остаётся ждать в лесу, а Харальд выходит на поляну и бежит к хижине. Он останавливается перед низенькой дверью с высоким порогом и стучится в неё лыжной палкой. Дверь открывается, как чёрная пасть, и проглатывает Харальда. Кукша успевает заметить мелькнувшее в двери жёлтое лицо, обрамлённое длинными седыми космами.

От нечего делать он разглядывает жилище колдуньи. Перед ним маленькая хижина из нарезанного дёрна, потонувшая в пушистых сугробах, на неё нахлобучена высоченная снеговая шапка, над шапкой поднимается синеватый дымок. Хижина стоит среди огромных камней, иной из них больше её самой. На камнях тоже высятся снежные шапки.

Кукша давно уже заметил, что в Норвегии не рубят домов из брёвен, как у него на родине. Здесь забивают в землю толстые колья и оплетают их прутьями или, обтесав, забивают как можно плотнее друг к другу. Получившиеся стены обмазывают глиной, а потом обкладывают нарезанным дёрном или камнями, которые слегка обтёсывают, чтобы лучше держались. Щели между камнями тоже забивают глиной. Кровли такие же, как в Домовичах – дерновые на берестяной подстилке, – но покоятся они не на стенах, а на особо врытых в землю столбах.

Харальд говорит, что его отец давно собирается построить новую гридницу из брёвен, как строят в Гардарики. Но здесь, в Норвегии, негде взять добрых мастеров для такого дела. Рабов с востока не привозят, а свободные, что воины, что торговцы, бывающие в Гардарики, не стремятся освоить там плотницкое ремесло.

Из хижины колдуньи доносится блеянье коз. На Кукшу наплывают воспоминания о родном доме. Плохо одному, в одиночестве тоска сдавливает сердце, словно капкан. Что ж, однако, так долго нет Харальда? Наверно, старуха не хочет давать яду и Харальд её уговаривает, стремясь, по обыкновению, во что бы то ни стало добиться своего. Хоть бы колдунья оказалась ещё упрямей, чем он!

Вдруг Кукша видит над хижиной вместо синеватой струйки густые жёлтые клубы. А немного погодя жёлтый дым начинает идти слабее, и постепенно его сменяет прежняя синеватая струйка. Сомнения нет, ведьма колдует. Значит, решила, как видно, дать яду, не посмела отказать конунгову сыну!

Наконец снова распахивается чёрная пасть двери и выплёвывает Харальда. Опять мелькают седые космы и жёлтое лицо. Когда Харальд приближается, Кукша видит, что глаза у него красные, точно он плакал.

Бежать обратно легче – они бегут по собственной лыжне. Харальд весело рассказывает:

– Сперва не хотела давать. Большого быка, говорит, ты задумал свалить. Боюсь, что тебе это не удастся. Есть силы, которые не хотят этой смерти. – Тут Харальд с усмешкой взглядывает на Кукшу. – Это она про тебя! Я, конечно, начал уговаривать. Долго уговаривал, наконец берёт она из каменной ступы какой-то жёлтый песок, а из деревянной – зелёный и кидает в пламя. Что тут началось! Повалил дым, поднялась вонь – я чуть не задохнулся! Она пригнула меня к земле и говорит:

– Смотри!

А у меня из глаз слёзы, ничего не вижу.

Когда дым рассеялся, колдунья говорит:

– Вот тебе то, чего ты просишь, только, сдаётся мне, что не судьба ещё быку околеть. Сдаётся мне, не от яда он околеет, а падёт от меча, и не здесь, а в дальних краях. Будь, говорит, поосторожнее, юный господин!

– Это уж, отвечаю, не твоя забота!

Отсыпаю ей серебра – не берёт.

– Раз я не уверена в успехе дела, – говорит, – так и плату вперёд брать не буду. Коли выйдет дело, принесёшь, не забудешь, а нет – значит, квиты. Боюсь, от того, что ты задумал, будет у тебя больше огорчений, чем радостей.

Помолчав, Харальд добавляет:

– Вишь, сколько накаркала, серая ворона!

– А может, не напрасно она каркала, – с надеждой говорит Кукша, – может, лучше её послушаться?

Харальд громко смеётся, даже чересчур громко; в смехе его слышится натужность.

– А ты и рад! Всё, мол, сходится – и в дальнем походе, и от меча, всё, как ты хочешь! Да это она просто боится, как бы Хальвдан не узнал, вот и отговаривает. Так же, как и ты. Ты ведь тоже боишься! Ведь боишься?

Молчит Кукша, а Харальд меж тем продолжает:

– Не бойся! Никому и в голову не придёт, что мы его отравили.

Он останавливается и достаёт из-за пазухи крохотный кожаный мешочек, точно такой же, как у Сигню. Харальд развязывает его и говорит:

– У финки на стенах много развешано таких мешочков. Откуда она знает, в котором что? Гляди!

Они оба с любопытством рассматривают щепотку таинственного серого порошка, похожего на золу, но обладающего таким страшным могуществом.

– Зола! – говорит Харальд. – Помогает от изжоги!

Он высовывает язык и тянется кончиком языка к порошку, вот-вот коснётся. Кукша цепенеет от ужаса, а Харальд, взглянув на него, весело хохочет. Перестав смеяться, он говорит с удивлением:

– Чудно, так и подмывает попробовать!

Глава двадцать четвёртая. Сигню

На дворе яркое солнце, по сугробам стелются синие тени. Студёно, а Кукше всё кажется, что он чувствует запах талого снега. Весна ещё не пришла, но уже дразнит ноздри.

Харальдовы сёстры беззаботно катаются на санках с горы. Харальд и Кукша присоединяются к ним. Санки маленькие, с широкими полозьями. Они рассчитаны на двоих, и Кукша садится вместе с Сигню. Вот Кукша и Сигню съезжают по склону холма среди утонувших в снегу молоденьких сосёнок. Всё быстрее и быстрее летят расписные санки, оставляя позади облако снежной пыли.

Кукша правит. У него в руках две палки, просунутые в особые гнёзда, он нажимает то на одну, то на другую, в зависимости от того, в какую сторону надо повернуть. Сигню сидит сзади и крепко обнимает его. У Кукши дух захватывает от нарастающей скорости и от близости Сигню. Кукша чувствует, что она, такая взрослая и насмешливая, сейчас полагается на него, на его силу и ловкость.

Они медленно всходят на холм и снова вихрем съезжают, и так без конца. Когда они в очередной раз поднимаются по склону холма, таща за собой санки, Кукша набирается решимости и просит:

– Сигню, сшей мне такой же мешочек, как у тебя!

– Для чего он тебе?

– Я тоже боюсь злого глаза, я стану, как и ты, носить в нём корешок.

Сигню хохочет, всё-то она хохочет, зубы её сверкают, как снег.

– Боишься злого глаза? – восклицает она. – Мужчина ничего не должен бояться, он должен бояться только угодить в гости к старой Хель!

Кукша вспыхивает от стыда. Он хорошо знает, что Хель – это хозяйка подземного царства, мрачного и унылого. Она наполовину синяя, наполовину цвета сырого мяса, её легко узнать по сутулой спине и свирепому виду. К ней попадают те, кто умирает от старости и болезни. Храбрые воины, павшие в битве, отправляются в Вальгаллу – во дворец бога Одина, они живут там весело и беззаботно: с утра бьются на мечах и копьях, к вечеру прекрасные девы валькирии лечат-исцеляют их раны, и воины садятся за огромный стол, где на почётном сиденье восседает сам Один. Там они пируют в своё удовольствие, а наутро всё начинается сначала.

Кукша сердится, он горячо возражает Сигню, нет, он не трус, он ничего не боится, даже старухи Хель. Насмешница Сигню тут же ловит его на слове – ведь он сам сказал, что боится злого глаза. Кукша путается, лепечет какую-то невнятицу, мешая мурманскую речь со словеньской. Ему трудно обманывать, он не привык к этому – обычно, когда он хочет что-нибудь скрыть, он просто молчит. А сейчас ему приходится врать – и кому! – прекрасной Сигню!

Прекрасная Сигню к тому же и хитра. Кукша не замечает, каким любопытством загораются её глаза, когда она слушает его сбивчивую речь.

– Возьми мой мешочек вместе с корешком! – говорит Сигню. – Он на золотой цепочке!

Кукша мотает головой:

– Нет, твоего я не возьму! Сшей мне другой.

– Бери! – уговаривает его Сигню. – Чем он тебе нехорош?

– Мне не нужен на золотой цепочке, – отвечает Кукша, – мне нужен на простой льняной верёвочке.

– Чудной ты! – говорит Сигню, совсем как брат. – Никогда ещё не видела викинга, который предпочитает лён золоту. Ну, заменим цепочку на верёвочку!

– Поехали! – кричит вконец запутавшийся Кукша.

И вот они снова летят с горы. Когда санки проносятся там, где сосенки растут чаще и где от Кукши требуется особенное внимание и ловкость, Сигню внезапно закрывает ему глаза, как в игре «Угадай, кто?». Кукша изо всех сил крутит головой, но поздно – они наскакивают на молодое упругое деревце и вверх тормашками катятся под гору. Такая шутка может стоить шеи!

Кукша поднимается и ищет глазами Сигню. Она лежит неподвижно в нескольких шагах от него. Глубоко увязая в снегу, Кукша спешит к ней. Видя, что она по-прежнему не шевелится, он тревожно окликает её.

Внезапно Сигню оживает, с хохотом хватает его за ноги и валит на снег.

Начинается борьба – каждый стремится оседлать другого. Глаза Сигню, прозрачные, с тёмной обводкой, оказываются то внизу, то наверху. Кукша и Сигню скатываются по склону, взметая снежную пыль.

Когда они поднимаются в гору, таща за собой санки, Кукша думает, искоса поглядывая на Сигню: «Если бы можно было побрататься с ней, а не с Харальдом!» Ему кажется, что девушка гораздо надёжнее своего брата. И к тому же она наверняка не захочет, чтобы в усадьбе её отца совершилось такое злодейство.

– Сигню! – вдруг говорит Кукша.

Сигню удивлённо поворачивается к нему.

– Клянись, – продолжает он взволнованно, – клянись молчать о том, что я тебе сейчас скажу!

– Клянусь Фрейей![47]47
  Фрейя – богиня любви и плодородия у древних скандинавов.


[Закрыть] – быстро произносит она и глядит на Кукшу, с нетерпением ожидая, что он скажет.

Кукша рассказывает ей о замысле её брата и о своём намерении помешать ему. Кукша не ошибся, Сигню тоже не нравится затея Харальда, она готова помочь Кукше и ещё раз торжественно клянётся блюсти тайну.

Хвала Одину, у Кукши есть теперь союзник!

Глава двадцать пятая. Беспокойная ночь

Надо спешить – пир, посвященный дисам, будет уже совсем скоро. Сигню исполнила своё обещание – под рубахой у Кукши на льняной бечёвке висит теперь точно такой же мешочек, как у Харальда. Кукша насыпал в него золы, и ему остается только подменить Харальдов мешочек своим.

Поздний вечер. В гостевом доме затихают бесконечные рассказы о подвигах и грабежах, о смешных и страшных случаях, о ведьмах и привидениях. Прерывается игра в кости. Даже самых заядлых игроков в шахматы одолевает усталость. Викинги гасят пальцами светильни и укладываются спать на помостах, выстланных соломой и шкурами.

Теперь дом освещается только пламенем очага, горящего посреди земляного пола. На бревенчатых стенах поблёскивают доспехи. Над каждым из спящих висит его снаряжение – кольчуга, меч и секира, шлем и щит. Викинги строго блюдут такой порядок. В случае нужды каждый воин даже в темноте может быстро облачиться в свои доспехи и приготовиться к бою.

Над Кукшей и Харальдом тоже висит их оружие – хороший воин сызмальства привыкает к военному порядку. Пламя очага бросает красноватый отблеск на видавшие виды доспехи взрослых воинов и на отроческое оружие Кукши и Харальда.

Кукша ждет, чтобы уснул его побратим. Он волнуется, и от волнения на него нападает сонливость. «Только бы не уснуть прежде Харальда!» – твердит он себе. Веки его тяжелеют, смыкаются, и он раздвигает их пальцами.

А Харальд сегодня, как назло, особенно разговорчив, он и не думает спать. По обыкновению, он мечтает о том, как они с Кукшей, сделав Кукшино дело, будут вместе ходить в заморские походы и непременно вступят в дружину знаменитого Хастинга, а потом Хастинг погибнет славной смертью, и викинги провозгласят морским конунгом знатного и доблестного Харальда. Кукша, понятно, будет его правой рукой. Вот тут-то и начнутся главные подвиги Харальда и Кукши.

Когда умрёт старый конунг Хальвдан, его сын Харальд, а с ним и Кукша, уже прогремевшие на весь мир воины, вернутся в Норвегию отбирать власть у людей, нагло захвативших её в отсутствие законного наследника. Сделавшись конунгом, Харальд начнёт с помощью Кукши выполнять предсказание бабки Асы – покорять соседние земли.

Харальдова болтовня убаюкивает Кукшу, в конце концов он не выдерживает и проваливается в бездонный мрак. Среди ночи Кукша просыпается, словно от толчка. Он садится и озирается, не сразу понимая, где он. Угли очага еле освещают гостевой дом. Кругом слышится храп и свист, кто-то надсадно кашляет.

Кукша вглядывается в лежащего рядом Харальда. Лицо его спокойно, дыхание ровно и почти беззвучно. Кукша тяжело вздыхает. Сейчас он сделает обманное дело со своим другом, который так любит его, с побратимом, что смешал свою кровь с его, Кукшиной, кровью.

Протянув руку к Харальдовой шее, Кукша вытаскивает у него из-под рубахи мешочек с ядом. Харальд что-то бормочет, мычит и переворачивается на другой бок. Отпрянув, Кукша замирает, потом снова склоняется над Харальдом.

Некоторое время Кукша пребывает в нерешительности, а потом поступает дерзко и просто – он подсовывает ладонь под голову Харальда и немного приподнимает её. Это совсем не нарушает крепкого отроческого сна. Кукша снимает с шеи Харальда его мешочек и надевает ему свой. Теперь можно спокойно спать и Кукше.

В гостевом доме царит безмятежный сон. Спят Кукша и Харальд, спят бородатые, длинноволосые воины, спит берсерк Сван, не подозревая, какой спор шёл о его жизни и смерти. Узнает ли он когда-нибудь, что в эту ночь судьба отвела от него мучительную смерть, неотступно приближавшуюся к нему в последние дни?

Глава двадцать шестая. Гибель Хальвдана чёрного

Снег с крыш уже стаял, обнажились вершины бугров, а в низинах ещё синеют сугробы. Но и их дни сочтены, они незаметно съёживаются, уползая всё дальше в тень, в лесные чащи, уступая место прошлогодней траве.

Солнце поедает снеговые шапки, всю зиму пригнетавшие еловые лапы к земле. Когда изъеденные остатки снега с шумом рушатся к подножию дерева, освобождённая еловая лапа шевелится, как живая, и поднимается вверх, приветствуя солнце.

Все в усадьбе радуются ранней весне – и знатный воин, сидящий на пирах у конунга на почётном сиденье возле огня, и жалкий раб, грызущий кусок окаменелого овечьего сыра в хлеву на тёплом навозе. Оба блаженно жмурятся, выходя на двор и подставляя лицо весеннему солнцу, хотя весна сулит им разные вещи – одному заманчивые походы за добычей и славой, а другому увеличение ненавистной, безысходной работы.

Славный конунг Хальвдан Чёрный собирается в гости к своему другу ярлу[48]48
  Ярл – высший воинский титул, следующий за титулом конунга; наместник конунга, воевода.


[Закрыть] Сигурду. Путь к нему лежит через фьорд. Старый верный управляющий конунга Бьёрн не советует конунгу ехать по льду. Да, обыкновенно в эту пору и даже гораздо позже люди преспокойно ездят на санях по фьорду, однако в этом году очень уж ранняя весна, старику кажется, что лёд должен быть ненадёжен и не следует рисковать.

Но Хальвдан только посмеивается. Весело сверкают его зубы, белые и крепкие, несмотря на преклонный возраст. Седые длинные волосы и борода блестят на солнце, как чистое серебро. Весна. Вкусно пахнет талым снегом и преющей на проталинах землёй.

Владения Хальвдана благоденствуют. Сердце конунга радуется и ранней весне, и прочности власти, и верности жителей страны. Он хороший конунг. Он живёт не зря. Судьба к нему благосклонна. Никогда его ничто не подводило – ни здоровье, ни люди, ни силы природы. Почему на этот раз должно быть иначе, с какой стати подведёт его сегодня лёд фьорда?

Слуги запрягают пару коней в лёгкие сани. Чудо что за сани! Все они сплошь изрезаны затейливой резьбой, по углам украшены звериными головами с оскаленными пастями. Внутри сани поверх соломы выстелены медвежьими шкурами.

Конунг с сыном садятся в сани, и кони трогаются. Правит юный Харальд. Он помахивает бичом, посвистывает и покрикивает. Но сытые кони не нуждаются в поощрении. Они и сами, того гляди, пустятся вскачь.

Следом из усадьбы выезжает целая вереница саней, это дружинники и гости Хальвдана Чёрного. Среди гостей и Кукша в одних санях с Тюром и Сваном. С тех пор как он избавил Свана от смерти на предстоящем празднике, посвящённом дисам, он чувствует к нему уже гораздо меньше неприязни, хотя ничего, кажется, не изменилось и долг мести по-прежнему тяготеет над ним…

Хорошо вдыхать встречный ветер, хорошо не быть рабом, что всю зиму греется теплом навозной кучи, хорошо быть дружинником или гостем конунга и мчаться на пир к гостеприимному ярлу!

Что за кони у Хальвдана Чёрного – соколы, а не кони! Особенно веселится сердце, когда сани летят под гору и возницы с трудом сдерживают коней. Вот как сейчас, когда внизу раскинулся ослепительно белый фьорд и на него с берега одна за другой вылетают упряжки.

Но что это? На месте передней упряжки появляется чёрное неровное пятно… Передней упряжки больше нет. Есть только зияющий зловещий пролом. Все, кто следовал сразу за упряжкой конунга, поспешно сворачивают в сторону и осаживают коней.

Люди выскакивают из саней и бросаются к полынье. На поверхность воды всплывают обломки льда, вода клокочет и пузырится, точно сама негодует, что вынуждена была поглотить столь славного мужа и его юного сына.

Юного сына? Но Харальд жив и невредим, он стоит на льду у края пролома и не отрываясь глядит в воду. В последнее мгновение, когда сани пошли вслед за конями под воду, он успел перепрыгнуть на лёд. Наверно, он из тех, про кого в народе говорят: в воде не тонет и в огне не горит.

Харальд, как заворожённый, глядит на пузыри, обломки льда и соломины, всплывающие на поверхность.

Глава двадцать седьмая. Харальд – конунг

Четыре области – Рингерике, Румерике, Вестфолл и Хедмарк – спорили за честь похоронить в своей земле прах славного конунга Хальвдана Чёрного. В конце концов сошлись на том, чтобы разделить тело конунга на четыре части и каждую похоронить в одной из четырёх областей. Насыпали четыре кургана, и каждый был назван именем любимого конунга.

Новым конунгом провозглашён Харальд, сын покойного конунга Хальвдана Чёрного. Управлять государством до совершеннолетия юного конунга и возглавлять войско будет Гутторм, дядя Харальда по матери.

Харальд уже не собирается в викингские походы – он государь, у него дела поважнее, он должен выполнить пророчество бабки Асы, а она, как известно, сказала про своего внука:

 
Землю норвежскую
Всю воедино
Он под своею
Рукой соберёт.
 

Кукша останется при нём. Предстоит пиршество по случаю весеннего жертвоприношения дисам, на нём будет отомщена Кукшина обида и Кукше не понадобится уплывать с викингами.

– А если берсерк не сдохнет здесь от яда, – говорит Харальд, – значит, проклятая ведьма сказала правду и ему суждено погибнуть где-то в дальних странах от меча. Но тут уж я ничего не могу поделать, такова его судьба.

Нет, конунг Харальд не собирается отпускать Кукшу с викингами, для них обоих лучше, если он останется. Кукша должен понять, как ему повезло, что он попал к Харальду, у Харальда он заслужит славу и богатство, а со временем, может быть, даже женится на одной из его сестёр. Каждый знает, какая это высокая честь – жениться на сестре конунга.

В смятении бродит Кукша по усадьбе и по берегу. Фьорд уже очистился ото льда, корабли тех, кто собирается в поход, спущены на воду и теперь покачиваются на якорях у островков, отделяющих простор фьорда от берега. Викинги намерены отправиться в путь сразу же после жертвенного пира и сейчас время от времени плавают к кораблям на лодках – возят припасы и налаживают оснастку.

Если они уплывут без Кукши, ему, возможно, уже никогда больше не представится случай отомстить. Но уплыть наперекор воле Харальда – значит поссориться с ним. Тогда прощай женитьба на конунговой сестре! А ведь даже знатные люди почитают за честь породниться с конунгами. Он представляет себе, как про него говорят: «Кукша? Тот, что в родстве с норвежскими конунгами?» – «Да, он самый». И от этой мысли Кукша испытывает странное удовольствие.

Как, однако, переменился Харальд, став конунгом! Он не ночует больше в гостевом доме на общем помосте, теперь он спит в отцовской опочивальне на отцовской кровати с резными стойками и парчовым пологом. Кукша слышал, как старшие говорили, что Харальд поступает правильно, что конунгу не к лицу продолжать мальчишеское баловство, даже если он пребывает ещё в мальчишеском возрасте.

Харальд уже не собирается в заморские походы сам и не отпускает Кукшу, он заранее примиряется с тем, что обида его друга и побратима, возможно, останется неотомщённой. Какой же он, однако, после этого друг и побратим? Он не только не желает помогать, но и мешает!

Невольно Кукше вспоминается, как в тот раз, когда они смешали кровь, у него возникло подозрение, что Харальд предложил побрататься лишь для того, чтобы выведать его тайну. В душу Кукши закрадывается сомнение: «Может быть, у конунгов всё иначе, чем у остальных людей, и они по-другому понимают закон дружбы и побратимства?»