Текст книги "Стальные боги"

11. Кева

Все племя перемещалось в Лискар верхом.

На сотнях лошадей и мулов везли свернутые юрты и скарб, процессия растянулась до горизонта.

Моя лошадь была норовистой. До этого, когда лошадь пила воду, олень прыгнул через куст, и она в панике ускакала. Я потратил не один час, разыскивая ее. В юности я ездил на многих лошадях, поэтому знаю, что такие, капризные, в бою лучше. Да, они нервные, но реагируют быстрее, чем спокойные, хотя никому не нужна лошадь, шарахающаяся от выстрелов.

Во время поездки Сади скакала взад-вперед и раздавала своим людям задания: организовывала вылазки за фуражом, высылала разведчиков вперед, и в стороны, и назад, проверяла больных и старых и следила, чтобы для них находилось место в немногочисленных фургонах.

Тьма каждую ночь пожирала убывающую луну и оставляла все большую часть мира в тени. Мы всякий раз разбивали лагерь у чистой воды и разводили множество потрескивающих костров, где жарили целых ягнят или кроликов. Но по ночам я был на грани. Враги на равнине могли появиться откуда угодно. Я с колотящимся сердцем всматривался в темноту. Боялся, что из этой тени нас атакуют крестеские паладины со скорострельным оружием и ручными бомбами и все мы будем мертвы к рассвету.

С каждой ночью мы оказывались все дальше от Костани. Безумием было ожидать, что крестесцы зайдут так далеко вглубь материка. Но разве не безумием было появление крестеских паладинов в ночи и штурм наших стен? Отходя ко сну, никто в Костани не думал, что город падет еще до рассвета. И тем не менее…

В последнюю из этих тревожных ночей к моему костру пришла Сади. На следующий день мы прибудем в Лискар. Эта мысль сводила меня с ума. В глубине души мне хотелось скитаться вечно. В путешествии была простота, а в пункте назначения ждали сложности. Даже и теперь – с яростью, которая обуревала меня, с жаждой, разгоревшейся от огня, какой мог быть только в самом аду, – я думал о Томборе и о своей простой жизни там. Вспоминал, как стучал молотком по подкове и читал Таки перед сном. Смогу ли я возвратиться, когда вырву жизнь из Михея?

– Ты всю дорогу почти не разговаривал.

Сади села у моего костра и протянула бурдюк.

Я понюхал жидкость… Густая вонь кумыса. Я заметил, что забадары по пути заквашивали кобылье молоко в мешках из конской шкуры, пристегнутых к седлам. А потом подвешивали мешки на юрты и каждый раз толкали при входе. Я понятия не имел, как это работает.

– Может, я молчалив. – Я глотнул, и молочный напиток, прохладный и пряный, смягчил горло. Я утер бороду и протянул бурдюк обратно. – Или мне нечего сказать.

– Тихоням как раз больше всех есть что сказать.

– Хочешь знать, о чем я думаю? У вас в клане четыре сотни воинов, но я насчитал только двадцать аркебуз, а боеприпасов почти и нет. Так вы все погибнете.

Темно-рыжие волосы Сади блестели в свете костра.

– У меня больше четырех сотен. – Она сделала глоток кумыса. – Я командую двумя тысячами.

Я оглянулся, ища их взглядом.

– Они невидимки? Это свойство нам бы помогло.

– Они вместе с другими забадарскими племенами преследуют паладинов, которых Михей посылает из города. Он разыскивает еду – и не может найти, потому что племена выжгли землю вокруг Костани.

– Я уверен, он умеет ловить рыбу.

– Рыболовство вокруг Костани хилое. Мой отец даже временно запрещал вылавливать рыбу, чтобы дать ей восстановиться. Михей не прокормит свое войско одним рыболовством. И Костани будет легче взять, если его люди начнут погибать от голода.

Крик совы и хлопанье крыльев заставили меня обернуться. Из-за дальних кустов раздавались шаги и шелест. Я схватился за рукоять сабли. Из куста выскочил шакал, взвыл и убежал прочь.

Сади пристально посмотрела на меня.

– Там нет никого, кроме джиннов.

– Может, нам стоит попросить их о помощи.

Она улыбнулась. Я не видел в ней шаха: она не походила на Селуков. Глаза у нее светились добротой, в которой все находили поддержку. Но, когда она отдавала приказы забадарам или говорила о сожженной земле, в ней проглядывал шах Мурад.

– Знаешь, твой отец был самым мудрым из нас, – сказал я. – И я говорю это не потому, что он мне нравился. Я до сих пор возмущен тем, как он выдернул меня из мирной жизни. Но он знал, что все это произойдет. Остальные были уверены, что Костани не может пасть, но он знал – мы слишком слабы, чтобы это остановить.

– И ты думаешь, аркебузы сделают нас сильными?

– Михея называют Железным не потому, что он стреляет стрелами с железными наконечниками. Запад он завоевал огнестрельным оружием, а теперь то же самое сделает с Востоком.

– Полагаю, его называют так, потому что он использует много металлического оружия. А ты знаешь, откуда берется железо? – Сади широко раскинула руки, воздев к небу ладони. – Видишь где-нибудь здесь, на равнине, горы? Из металла, который нужен для изготовления одной аркебузы, можно сделать пять копий или двадцать стрел. Нам его недостаточно.

– А Михей теперь владеет горами Зари-Зар и Нокпла.

– Нам придется ехать до самой Аланьи, чтобы отыскать такие же богатые горы.

– Я не жажду ехать так далеко, – покачал головой я. – Дальше Лискара я от Михея уезжать не намерен.

Сади хихикнула, приоткрыв рот и показывая язык.

– Говоришь так, будто влюблен в него.

Ее сколотый передний зуб выглядел очень мило. Но слова странные. Или начал говорить кумыс?

– Знаешь, как сказал Таки? У любви и ненависти одна мать, но разные отцы.

– Кто такой этот Таки?

– О Лат! – Она даже этой проверки не выдержала. Я прикрыл ладонью лицо. – А ты знаешь Равоэса, Кинди? Хоть кого-нибудь из поэтов-воинов, которые скакали на запад с Темуром?

Она вытаращилась на меня.

– Разве Кинди не был святым?

– Ты подумала о Кали. Это не одно и то же.

Она подняла изогнутые брови так, будто я говорил на незнакомом языке. А потом улыбнулась и беззвучно рассмеялась.

– Ну, конечно, я знаю, кто такие Таки и Кали. Ты такой же, как занудные евнухи. Забудешь имя четвертого сына седьмого султана какого-нибудь затерянного королевства за тысячу миль отсюда, и они надувают щеки так, что готовы лопнуть. – И она надула щеки, подражая им. – Так я находила себе развлечения.

Теперь точно говорил кумыс.

Я вздохнул.

– Значит, ты росла в гареме.

– Я жила в Костани до восемнадцати. Но… понимаешь… в Небесном дворце свои сложности.

Зрачки у Сади расширились. Грустно было видеть ее в таком состоянии.

– Сожалею обо всем, что ты потеряла, – сказал я. – Ты гораздо сильнее меня.

– Я не смогу вести за собой забадаров, если стану извиваться в грязи и разбивать костяшки на пальцах. Но, сказать по правде, только это делать и хочется.

Я подбросил ветку в костер, чтобы огонь не угас. Его тепло немного успокаивало, но ничто не смягчало боль.

– В этом ты не одинока, принцесса.

Я проспал несколько часов и проснулся с рассветом. Тучи, черные и тяжелые, закрывали солнце. Только это были вовсе не тучи.

Дым. Огонь, который его испускал, был, должно быть, где-то далеко, потому что я не видел пламени за высокой травой равнины.

– Степные пожары, – объяснила мне Сади позже, когда мы уже скакали к Лискару. – Это летом не редкость.

Полоса дыма питала облако, как пуповина. Оно заслонило все небо.

– Значит, это степной пожар, – сказал я. – Молись о дожде.

Сади хмыкнула.

– Облаку безразличны твои молитвы. И вообще, это позади нас. – И она припустила лошадь.

Пошел дождь. Похоже, наступал сезон летних дождей, но они не начались, пока мы не достигли крестьянских домиков в предместьях Лискара.

Парни без рубах танцевали под дождем среди пшеничного поля. Мускулистые мужчины боролись в грязи, а зрители их подбадривали. Девушки гонялись друг за другом, приподнимая деревенские платья, чтоб не мокли в лужах. Лискар был другим миром. Почему бы и нет? Почему простых жителей Лискара должна волновать война, идущая за сотни миль?

И ворота, и городские стены Лискара были красными, оттенка ржавого железа. Красная глина плакала под дождем, будто по щеке стекал коль. Когда Темур Разящий взял этот город с говорящими на крестеском жителями, он всех их утопил в Сир-Дарье, сравнял с землей каждый кирпич, а потом, на этом трупе, построил все заново. Улицы были вымощены булыжником, а здания упорядочены по его замыслу. С них тоже капала красная глина. Здесь дети так же играли под дождем, а матери благодарно поднимали головы к небу.

Большинство забадаров Сади не вошли в город и расположились лагерем за его стенами. Она выбрала десять воинов и меня сопровождать ее во дворец. Сади ехала в повозке, остальные скакали верхом. Она должна была оставаться сухой, потому что оделась не как забадарка, а как принцесса из рода Селуков. Она подвела глаза колем и надела золотую диадему, сияющую рубинами и сапфирами. Ее воздушное розовое платье было расшито синими и золотыми павлинами. Я был не против того, что она нарядилась. Темно-красная кожа и потертый жилет, которые она носила в пути, выглядели не хуже, но если видел ее лишь в одном обличье, то с трудом узнаешь в другом.

Мы достигли окружавшего дворец рва. Перейдя по разводному мосту, мы как будто попали в лес, но на самом деле это был ухоженный сад, полный кедров и олив. Среди них вились вымощенные прогулочные дорожки и журчали по белым камням ручейки. По всему саду, важно расправляя хвосты, словно шахи, разгуливали павлины.

Наконец мы добрались до дворца. Перед ним бил фонтан с водой цвета сапфира. Возле входа стоял отряд янычар с аркебузами и саблями на поясах.

В большом зале выстроились янычары в ярких одеждах. На золотой оттоманке сидел мальчик не старше одиннадцати лет, в золотом тюрбане с павлиньими перьями и в нефритового цвета кафтане, на котором золотой нитью были вышиты стихотворные строфы на парамейском. Когда Сади подошла к помосту, он взглянул на сестру как на чужую. Судя по тому, что я знал о семье Селуков, она, скорее всего, такой и была.

Все мы, кроме нее, оставляли за собой лужи. Дождевая вода стекала с одежды на мраморный пол. Мускусный фимиам, курящийся по углам, не смягчал холода, но никто не показывал, что замерз.

Сади склонила голову, мы последовали ее примеру.

– Что за облегчение видеть вас в безопасности, ваше высочество.

Мальчик хранил молчание. Из-за золотой оттоманки раздались шаги. Появились мужчина и женщина, встали рядом с мальчиком-шахом. У женщины были высокомерно задранный нос и каштановые кудрявые волосы. Она вся была в драгоценностях и золотой парче, а на шее висел сапфир размером с мою ладонь.

Засмотревшись на нее, я совсем забыл о мужчине. Мне потребовалась секунда, чтоб узнать эти узкое лицо, тонкие брови и редкую бороду. Вечно высокомерный облик Великого визиря Эбры.

– Шах Алир очень рад видеть свою сестру в добром здравии, – произнес он. – То, что она рядом с ним, огромное утешение в трудные времена.

Сади подняла голову, а за ней и мы.

– Это я нахожу утешение в присутствии шаха.

Эбра спустился с помоста. На нем был темно-зеленый плащ с блестящей оторочкой, наброшенный на плечи, как и у принца. На плаще золотыми нитями были вытканы мерцающие солнца. Парча, достойная шаха.

Сади снова потупилась. Эбра разглядывал ее, как лошадь на торгах.

– Рубин должен сиять в короне, а не в грязи, – сказал он. – И равнины – не место для вас, ваше высочество.

Он взглянул на меня и прищурился. А потом кивнул, растягивая губы в улыбке.

– Вы привели с собой знаменитого человека. Мы все опасались твоей кончины, Кева.

– Лат благословила меня еще чуточкой жизни, – ответил я.

– И мы непременно извлечем из этого максимум пользы.

Подбородок Эбра держал выше, а спину прямее, чем в Костани.

Женщина раскинула руки, раскрыв ладони, словно держала сокровище.

– В честь моего сына и его выживших сестер приготовлено празднество. Жемчуг, изумруды и рубины украсят величайшую корону. – Она спустилась по ступеням и, как Эбра, оглядела Сади с головы до ног. – Ты похожа на свою мать. – Ее взгляд стал серьезным, даже опасным. – Этого не изменят все краски и все шелка королевства.

Сади так и держала взгляд опущенным, а язык за зубами.

На празднестве кашанец с закрученными усами играл на ситаре в окружении трио флейтистов. Девушки с оголенными животами танцевали, покачиваясь в такт ритму, иногда быстрому, а иногда медленнее времени. Странно, что здесь не было Источника, чтобы прекратить это.

Еда пахла лучше, чем все, что я ел за последнее время. Ягненок под соусом из тмина стоял рядом с жареными баклажанами, залитыми прохладным кислым молоком. Но я ел мало. После Костани у меня не было аппетита, даже самая вкусная еда не могла этого изменить.

Сади поместили рядом с другими принцессами. Я сидел с забадарами и смотрел на нее.

– Эй! Ты собрался все время на нее пялиться?

Забадарка с дикими глазами сморщила нос. Ее звали Несрин, и у нее были две косы до пояса. Учитывая возраст, отрастила она их, вероятно, еще в материнской утробе. И, должно быть, уже из утробы вышла злой и несчастной, потому что я никогда не видел ее в хорошем настроении.

– Один из нас должен быть с ней, – сказал я. – Защищать ее.

– Ты тупой? В этом городе тысяча янычар. – Она бросила полный отвращения взгляд на мою пустую тарелку. – Никогда не видела толстяка, который ест меньше птички.

– Может, я больше не желаю быть толстяком.

– Кем бы ты ни желал быть, – Несрин отпила из кружки ячменной бражки и утерла рот, – ты никогда не станешь достаточно хорош для нее.

Я пренебрежительно рассмеялся.

– Я к твоему возрасту добился куда большего, чем ты. А еще научился уважать старших.

Она потянулась ко мне через стол, чуть не обмакнув косы в кислое молоко.

– Я слыхала истории про убийцу мага. Про любимого янычара шаха Джаляля. И про человека, посадившего шаха Мурада на трон. – Она сплюнула на стол кость. – А ты просто жирный старик.

Забадар рядом с ней потянул ее за косу.

– Ай! – взвизгнула Несрин.

– Прошу прощения за нее. – У него были такие же дикие глаза, как у Несрин, но совсем другой нрав. Его звали Ямин – брат-близнец Несрин, только более добродушный. – Она защищает нашу хатун.

Девушка хлопнула его по руке и вгрызлась в голень ягненка.

– Я за огнестрельное оружие, – сказал он. – Хорошо бы иметь его больше. Знаю, как легко подстрелить из него лошадь.

Я рассматривал янычар, охранявших пиршественный зал. Короткие стволы их покрытых вязью аркебуз украшали накладки из гравированного металла и зеленого дерева.

– У Эбры много аркебуз.

– Он, должно быть, получил их у аланийцев, – сказал Ямин, макая очередной баклажан в молоко. – Я слыхал, в Лискаре много аланийских купцов.

– Значит, мне надо с ним поговорить.

Ямин кивнул. Несрин с полным ртом ягнятины зло посматривала на меня.

Я спросил янычара, где Эбра. Он провел меня в закрытый обеденный зал, где сам Эбра, мать шаха и прочие гости веселились и ели за пиршественным столом, в окружении служанок и безбородых мальчиков. Здесь, похоже, обедали высокопоставленные персоны. Тогда почему не приглашена Сади? И еда здесь пахла вкуснее. Обжигающий аромат приправленных луком и перцем кебабов на шампурах наполнил мой нос. Но даже горка ломтей нежнейшего белого хлеба и салат двенадцати разных цветов не разожгли во мне аппетит.

– Кева! – произнес Эбра, заметив меня. – Присоединяйся к нам!

Через несколько мест от него было одно пустое. Служанка отряхнула и взбила для меня напольную подушку, а потом, несмотря на мои протесты, наполнила тарелку. Я лишь посмотрел на эту кучку кебаба и мягкого хлеба, и желудок стал сжиматься – у меня не было аппетита.

– Уже сыт? – спросил Эбра. – Слушай, Кева, нельзя лишать себя таких удовольствий!

– Если бы вы повидали то, что видел я, вы бы тоже были сыты. Вы были бы сыты горем до конца ваших дней.

Разговор за столом затих. Эбра вытер рот золотистой салфеткой.

– Сегодня мы не вспоминаем о горе, – произнес он. – Сегодня мы празднуем воссоединение Селуков Сирма. Чествуем героев, таких как великий муфтий Тайма, отдавший жизнь, чтобы спасти молодого шаха и его мать.

Все заколотили по столу и приветственно закричали.

– Ну а как же те, кого мы потеряли? – сказал я. – О них вы подумали?

Девушки-служанки обходили зал, наполняя чаши розовой водой.

– Их мы тоже чествуем. У нас праздник!

Еще больше ударов и ликования.

Мать шаха наблюдала за мной. Все в ней текло и струилось – развевающиеся каштановые волосы, развевающееся яркое одеяние. Даже коль на лице потек. И все же она казалась самым серьезным человеком в зале. Пока не улыбнулась, когда наши взгляды встретились.

Несмотря на ужас Костани, статус ее сына повысился. Эбры тоже: он больше не советовал шаху, который мог отвергнуть его совет… Теперь он стал самым проницательным и, возможно, самым могущественным человеком в королевстве.

Держа свой бокал с розовой водой так, словно он парил над ладонью, мать шаха с королевской грацией проскользнула по залу, затем приказала мужчине рядом со мной пересесть и заняла его место.

Теперь она, словно лишившись дара речи, смотрела на золотую скатерть.

– Извини меня, – сказала она. – Когда я была совсем юной при дворе шаха Джаляля, я слышала истории о тебе. Девушки сплетничали, что ты светлее и сильнее волков, воющих с пиков Нокпла. И однажды – ох, это было так давно – я тебя увидела. – Она облизнула губы. – На вашей свадьбе. Я так завидовала той прекрасной девушке, которую ты держал под руку, хотя сама к тому времени уже была женой шаха.

Меня воротило от подобной беседы. Раньше горечь воспоминаний о полных надежд днях юности смешивалась со сладостью… Теперь осталась только горечь.

– Я ценю вашу доброту, – сказал я.

– Где она, твоя жена?

– Она…

Язык застыл у меня во рту.

– Мне так жаль. – Мать шаха взяла меня за руку. – Тебе всегда рады во дворце моего сына, как это было во дворце его отца и деда. Мы дадим тебе все, что только понадобится.

– Сожалею, ваше величество. Вы не можете дать то, что мне нужно.

Она сочувственно улыбнулась.

– Ты янычар. То, что нужно тебе, и то, что нужно твоему шаху, – одно и то же. Разве не так?

Жесткие слова, так сердечно произнесенные.

– Янычары не могут жениться, а я был женат. О чем это говорит?

– О том, что ты не такой, как все. Но у каждого есть свое место, а шах – следующий после бога. – Ее лицо стало холодным и высокомерным. – Янычар не должен скитаться с ничтожным племенем забадаров, когда он нужен шаху. – Она склонилась к моему уху. – Не позволяй ей дурачить себя. Ее мать пасла коз. Если ищешь настоящую силу, посмотри вокруг.

Я смотрел и видел лишь мужчин с кусочками кебаба в бородах. Извинившись, я вышел наружу.

В саду шум пира был почти не слышен за громким стуком дождя. Я остался на веранде, чтобы не вымокнуть. Ревел гром, и молнии озаряли небо. Как известно, летние дожди не бывают сильными. Обычно они только освежают поля и тех, кто на них работает. Странно.

Позади меня раздались шаги – Великий визирь Эбра вышел из зала следом за мной. Несколько мгновений мы оба молча смотрели на дождь.

– Мы нуждаемся в этом, чтобы сплотить людей, – сказал он. – Я уверен, ты помнишь прошлое, помнишь, как трудно было сохранить единство, когда умер шах.

– У тебя есть план возврата Костани?

Усмехнувшись, Эбра покачал головой.

– Ты неглуп, Кева. И ты понимаешь, что в ближайшее время нам Костани не взять. Нам важнее собрать силы под властью нового шаха, приобрести союзников и укрепить войска.

– И ты тот человек, который сделает это?

– Кто еще? Шах ведь просто мальчик, а его мать не разбирается в управлении государством. Я не хочу править, но должен. На меня возлагается задача сберечь эту страну, чтобы мы больше не потеряли ни пяди нашей земли.

Молния расколола небо. На мгновение опять наступило утро.

– Ты не знаешь Михея Железного, – сказал я. – Если не справишься, он отберет у нас все.

– Тогда помоги мне. – Широко открытые серые глаза смотрели серьезно. – Я буду тебя слушать.

Будет ли? Шах Мурад ясно дал понять, что не доверяет Великому визирю, когда мы беседовали в костаньской кофейне. Он нарисовал образ хитрого человека, который ненавидит конфликты, если только они не несут выгоды его власти или положению. Но шахи, ослепленные собственными навязчивыми идеями, часто плохо разбираются в людских характерах.

– Надеюсь, что ты не против, – сказал Эбра, – но я случайно услышал твой разговор с Рудабе, матерью шаха. – Он потеребил ухо. – Лат снабдила меня отличной парой ушей. – Его хриплый смех вряд ли мог вызвать симпатию. – Ставлю сто золотых, что ты не знал этого, но я тоже был на твоей свадьбе.

Я бы предпочел утонуть в грязи, чем и дальше терпеть это фальшивое восхищение. Я застонал, но недостаточно громко, чтобы остановить Эбру.

– Глядя на тебя в блестящем одеянии жениха, я завидовал, как никогда в жизни. Даже когда мы были детьми под крышей Тенгиса, девушки окружали тебя, щипали за щеки и уши. Славный мальчик стал красивым мужчиной. Стал героем, даже легендой. Такова была история твоей жизни. У меня не было такого благословения, и поэтому приходилось…

– Нам нужно больше аркебуз! – перебил его я, пытаясь направить разговор в полезное русло. – Вооружи янычар, забадаров и армию аркебузами.

Эбра кивнул с удовлетворенной ухмылкой.

– Я как раз этим занимаюсь. Аланийский принц сейчас в пиршественном зале. Развратный тип. Я бы не стал доверять женщине, крутящей бедрами представления ради, но он – другое дело. И, по случаю такого радушного приема, он согласился продать нам две тысячи аркебуз.

– У Михея аркебуз больше. И они лучше. Нам нужны свои оружейники; мы должны понять, что он сделал, почему его оружие стреляет так быстро и так далеко.

Дождь усилился. Вода заливала сад. Запах влажной земли и мокрых цветов наполнял воздух.

– Так и сделаем. Обещаю, – ответил Эбра. – Твоя история не окончена, Кева. Моя тоже только начинается. – Он вздернул подбородок и выпрямил спину. – Два легендарных янычара: один – герой с саблей, другой – герой позади трона. Вот теперь мы удержим царство единым.

– «Вот теперь»… – повторил я. – «Два легендарных янычара». Наш шах в плену или мертв. Наш город и трон захватили неверные. Наши семьи преданы мечу.

– Посмотри на себя, – покачал головой Эбра. – Ты же тонешь в горе.

Я вытянул вперед руку ладонью вверх.

– Посмотри на это. – Отек спал, но вокруг пальцев на коже оставались волдыри и пятна. Шрамов и морщин – как у столетнего старика. – Я зарыл сотни тел. Среди них наверняка были те, кого ты знал… Может, даже любил. – Я сунул руку под дождь. Это почти успокаивало. – Да, я тону в горе. Но ты отказываешься его даже пригубить.

– Я вознес молитвы и отпустил их. Мы – янычары. И, в конце концов, неважно, что за слова мы используем: у нас нет семей. – Его вздох был холоднее дождя. – Так лучше. Это позволяет сосредоточиться на главном, на победе. С печалью и гневом нам не победить Михея Железного, понимаешь?

Эбра оставил меня наедине с печалью и гневом. Дождь был для них подходящей музыкой, а ночь – лучшим фоном.

Я спал в гостевой комнате и проснулся с рассветом. Поискал Сади в большом зале, где мальчик-шах, мать шаха и Эбра ублажали аланийскую делегацию. Аланийский принц был в яркой чалме и кремовом кафтане. На рубахе были металлические булавки – я подобного стиля прежде не видел. Туфли тоже были чудаческими: их носы загибались вверх.

Но Сади там не было. Я спросил янычар – они покачали головами и ответили, что не знают. Тогда я взял лошадь и вернулся в лагерь забадаров у городских ворот.

Несрин лежала в висевшем на дереве гамаке, две ее косы болтались в грязи, а сама она чистила грушу.

– Ты не видела Сади? – спросил я.

Она вгрызлась в грушу и ответила с полным ртом:

– Еще одержим?

Спрыгнув с лошади, я встал перед девушкой.

– Она здесь?

– Она не вернулась прошлой ночью. – Несрин бросила грушу в ближайший курятник. Курица закудахтала, доклевывая ее. – Может быть, встретила прекрасного принца. – Несрин потянулась и застонала. – И осталась с ним на ночь. Я слышала, что наследный принц Аланьи высок и красив.

Она ухмыльнулась. Я смотрел на нее с презрением.

Ее брат Ямин рубил дрова неподалеку. Одним взмахом он раскалывал бревна крупнее, чем я. Когда в юности я представлял себе типичного забадара, образ поразительно походил на него – мускулистый, высокий, с буйной черной бородой. Но Ямин казался гораздо более располагающим, чем тот придуманный забадар, и говорил ровным тоном, скорее как ученый, чем как воин.

– Ты не знаешь, где Сади? – спросил я.

– Сади – принцесса из рода Селуков. – Ямин утер со лба пот. – Она со своей семьей.

– Мне известно, что, когда передается корона, Селуки кто угодно, только не семья.

– Ты ведь знаешь Сади несколько недель? А я знаю ее много лет. Она не хнычущая служанка, а хатун забадаров. Она не нуждается в нашей защите.

Полыхнула молния, и опять полил летний дождь. Ветер тряс деревья и швырял листья мне в лицо.

– Странная погода, – сказал Ямин. – Пойдем внутрь, разведем огонь.

Я провел остаток дня в юрте, у очага, декламировал Таки и немного Равоэса, чтобы отвлечься от беспокойства. Дикий ветер едва не сносил мою юрту.

На другой день я вернулся во дворец и нашел Эбру царапающим что-то на свитке в своем кабинете – безвкусной комнате со статуэтками золотых сов над курильницами по углам. Там горел сандал, слишком мягкий и цветочный аромат для меня.

– У меня неотложное дело к принцессе Сади, – сказал я. – Где она?

Он бросил писать и поднял на меня взгляд.

– Тебе нравятся эти совы? – Он ухмыльнулся. – Их подарил мне шах Аланьи, когда я стал здешним наместником, примерно в то время, когда ты был в Растергане с шахом Джалялем. Прошлой ночью я пытался тебе рассказать. Я расширил этот город за счет торговли с Аланьей и Кашаном. Некоторые торговцы даже отправились в Шелковые земли в поисках сокровищ. А потом я стал третьим янычаром, достигшим положения Великого визиря. Знаешь почему?

– Ты проницательный человек, Эбра. Нет нужды об этом напоминать.

– Потому что я хотел доказать, что стою больше, чем мешочек с серебром, за который меня продали отец и мать. Подумать только, самый могущественный человек на земле был когда-то продан дешевле, чем цена ночи с девушкой для утех. За твоим… тупым упорством – извини, не могу подобрать лучших слов – я вижу то же самое стремление проявить себя. Рвение, не знающее границ.

– Твое мнение мне так же интересно, как гнилая фига. Где Сади?

– В самом деле? А я думал, прошлой ночью мы довольно неплохо поговорили по душам. – Эбра ухмыльнулся, как похотливый пьяница. – Сади нездоровится. Боюсь, ты не можешь ее увидеть.

– Ты считаешь меня дураком, Эбра?! – Я ударил по столу, и один из свитков отлетел в курильницу. – Десять лет назад я был там, когда Селим сбросил своих младших братьев с городских стен. Я своими глазами видел, как он выпотрошил старших братьев, а потом заковал в цепи сестер, и все потому, что боялся их притязаний на трон.

Эбра встал, его глаза пылали огнем.

– Да ты не в себе! Ты позволил горю занять место здравого смысла.

– А ты используешь горе всего царства как лестницу. Дай мне повидать Сади!

Держа руки на рукоятях сабель, в комнату вошли два янычара. Эбра жестом велел им выйти.

– Сади – подданная шаха, – сказал он, – как и ты. – Она будет делать то, что ей сказано, и ты тоже.

– Твоя подданная, ты хочешь сказать.

– Я делаю то, что должен, чтобы сохранить единство страны. И не могу допустить, чтобы принцесса, которая к тому же хатун забадаров, болталась здесь во время передачи престола. Ты лучше всех знаешь, что может случиться.

– Что ты сделал с остальными братьями? – спросил я. – Где принцесса?

Эбра с отвращением покачал головой.

– Ты решил, что я… Это постарался Михей Железный.

– К твоему удобству.

– Великий муфтий запретил бы такое. Нельзя убивать Селуков без его дозволения.

– Великий муфтий мертв, – развел руками я. – И я что-то не вижу здесь Источника, а иначе на пиру не кружились бы полуголые девушки.

– Я же говорил, что танцующие девушки были для аланийского принца. Я всегда следую законам шаха и Источника. Шах Мурад сам выбрал Алира, и это закон.

– Селим тоже был избран, – сказал я. – Это не помешало Мураду заявить свое право на трон, что тебе прекрасно известно.

Эбра в гневе поднял кулак.

– Я видел, как ты смотришь на принцессу. Ты жаждешь ее, не так ли? Ты возьмешь ее в жены и будешь править. Это ты меня держишь за дурака.

– И ты говоришь, это я не в себе? – усмехнулся я. – Где ты был, Эбра, когда город пал? – Я схватился за рукоять сабли. – Трус…

– Кева, – раздался нежный голос за моей спиной. Обернувшись, я увидел Сади. Ее золотая тиара сияла рубинами. Она слабо улыбнулась и взяла меня за руки. – Послушай его. Делай, как он прикажет.

– Твои забадары ждут. – Я встал на колени и посмотрел на принцессу снизу вверх. – Мы все ждем, когда ты вернешься, чтобы повести нас. Нам нужна твоя сила, чтобы выиграть войну.

Она покачала головой. Такой мрачной я ее никогда не видел.

– Я не пойду против воли своего брата.

Эбра удовлетворенно и самодовольно смотрел на меня.

– Принцесса знает свое место. Она сделает все для своей семьи и шаха.

– Нам нельзя разделяться, Кева. – Сади опустилась на колени, глаза у нее увлажнились. – Если мы хотим победить, лидер должен быть один, и нужно подчиниться ему.

Мне хотелось сдернуть с нее тиару и швырнуть в самодовольное лицо Эбры.

– Это не твоя речь, – сказал я. – И это не ты. Твое место там, на равнинах, во главе забадаров.

– Это неважно. – Она дрожащими руками взяла мои ладони. – Большинство членов моей семьи мертвы, и я не могу идти против тех, кто остался. Я принцесса Селуков и поступлю так, как лучше для моей семьи и моей страны, даже ценой жизни и всего того, что люблю. Это жертва, которую мы все приносим.

Я поднялся. Сади осталась стоять на коленях, глядя в пол и тяжело дыша.

– Взять его, – приказал Эбра.

Два янычара схватили меня. Я не мог с ними тягаться. Один ударил меня в живот. Перехватило дыхание. Меня чуть не вырвало.

– Не трогайте его! – закричала Сади.

Второй накинул мне на голову мешок. Я мог только изворачиваться и толкаться. Янычары выволокли меня за стены дворца и швырнули в грязную лужу. Сняв мешок, я увидел стоящего на стене Эбру.

– Только вернись, и я обезглавлю тебя за измену. Убирайся в Томбор и там зачахни. Ты давно изжил себя.

Ворота дворца захлопнулись. Вокруг бушевали гром и ветер. Как и в моем сердце.