Текст книги "Эпоха Древних"

– Ты получил мою дочь, не так ли? Считай это уплатой долга, если окажешь ей честь браком. А что касается Кярса, придет время, и я отправлю ему половину мира, и мою честь больше никто не поставит под сомнение.

– Он не доживет и до получения самой малости. Без помощи он не переживет эту зиму. Союз силгизов и йотридов, правящий Кандбаджаром, выморит его голодом из Зелтурии. И тогда все, живущие там, будут преданы мечу, в том числе и ваша дочь.

– Не нужно дергать за эту ниточку. – Шах Мурад погрозил мне пальцем. – Придержи язык. Призывы к спасению дочери не заставят меня послать армию и флот воевать с какими-то племенами из Пустоши в этой гребаной пустыне. У меня наготове замена всем моим погибшим детям, включая ее.

Я ожидал упрямства. Ожидал гнева. Но также ожидал и чести, а может, даже немного любви. К великому разочарованию, я их не нашел.

– Крестейцы помогут нашим врагам, – сказал я. – Можете на это рассчитывать.

– И что? Пусть лучше отправятся туда, чем сюда.

– А как же Святая Зелтурия? Вы позволите ей попасть в руки еретиков? Они жгли тела наших святых.

– Теперь они «наши» святые? Ты забыл своих сирмянских святых?

– Они все святые. Какая разница?

– Для меня есть разница. Я не могу защитить всех верующих на этой земле. Я шах Сирма. Я не Темур, не падишах.

– И все же вы называете себя Тенью Лат.

Мурад взглянул на фреску за троном. На ней он заносил золотую саблю Кярса над шеей императора Ираклиуса и само солнце взирало на него с довольной ухмылкой.

– Как только меня ни называют, Кева. Но когда я был пленником Михея Железного, то спал прямо под этим залом в куче собственного дерьма.

Рухи кашлянула. Я почти забыл о ее присутствии.

– Почему бы вам самому не править Зелтурией, ваше величество?

Мурад недоуменно посмотрел на нее.

– О чем ты говоришь?

Я тоже посмотрел на нее. О чем она говорит?

– Я хотела сказать, вы могли бы присоединить Зелтурию к своему царству. Она граничит с Сирмом так же, как и с Аланьей. По обе стороны горного хребта есть перевалы, хотя северный хорошо скрыт.

– Сирм не правил Зелтурией сотни лет, – презрительно бросил Мурад.

– Я прожила там большую часть жизни. – Рухи шагнула ближе к шаху. – Как только Аланья снова станет безопасной, город наводнят паломники. Только представьте себе налоги. Сирм станет еще богаче, и ему больше не придется полагаться на набеги на заморские крестейские города. И вы сможете расширить свое влияние так, как не удалось вашему отцу.

Мурад озадаченно повернулся ко мне.

– Что говорит эта странная женщина? Вы пришли с просьбой помочь Кярсу, а она хочет, чтобы я отнял у него город!

– Она – Апостол Хисти, – ответил я. – Вам следует прислушаться к ее просьбе. Городом правят Апостолы, а именем Кярса или вашим – решать им.

– Мы можем попросить шаха Кярса уступить вам Зелтурию, – сказала Рухи. – Но взамен вы должны помочь ему вернуть Кандбаджар и победить Путь Потомков. Вы должны показать нам, что способны защитить Зелтурию от врагов.

– Откуда тебе знать, что Кярсу понравится такой обмен?

Если Мурад задал этот вопрос, значит, обдумывает ее предложение.

– Дело не в том, что ему нравится или не нравится, – ответила Рухи. – Дело в сильном шахе и армии, охраняющей святыни и паломников. Если вы согласитесь, мы обсудим с ним эту уступку, когда вернемся.

– Шахи не любят идти на подобные жертвы. – Мурад скрестил руки на груди. – Я знаю, о чем говорю.

Но Рухи была права. Пусть Кярс и назывался защитником Зелтурии, но он не мог защищать ее, прячась внутри. Если придется выбирать, Кярс, скорее всего, откажется от Зелтурии, если сможет вернуть себе Кандбаджар вместе с Мервой, Дорудом и городами на побережье Юнаньского моря. Какой великолепной ни была Костана, Кандбаджар гораздо богаче Зелтурии и Костаны, вместе взятых. Он был центром сухопутной торговли, через него шли пряности из Пустоши, парча из Кашана и металлы с южных островов.

А если Кярс не согласится, он может предложить Мураду один из городов на Юнаньском побережье. Например, Саканд, расположенный на краю длинного полуострова и тем самым ставший бы идеальной гаванью для Рыжебородого. Город контролирует великий визирь Баркам, но как только могучий флот Рыжебородого появится у берегов, тут же сдаст Саканд.

– Кярс примет горькую пилюлю, – сказал я. – Если вы пошлете достойную армию и мы снова возьмем Кандбаджар, надеюсь, до того как в пустыне пойдет снег, ваше имя зазвенит в храмах Зелтурии. Вас будут помнить не только как шаха, отвоевавшего Костану у неверных, но и как того, кто защитил веру от ереси и был заслуженно вознагражден самым святым городом на земле.

Несмотря на легкую улыбку, Мурад проворчал:

– Этот Таки кое-чему научил тебя, Кева. Должен признать, ты дергаешь нужные струны, словно музыкант. А может, правильнее сказать, кукловод. – Мурад сжал мое плечо. – Я подумаю над этим. А пока идите, найдите себе комнаты и насладитесь моим гостеприимством. Ах да, и ждите, что Эбра постучится к вам.

Эбра… в последнюю нашу встречу я ударил его по лицу. С тех пор мой гнев иссяк. По правде говоря, я оценил, насколько спокойным, холодным и расчетливым визирь был после падения Костаны – в отличие от меня самого.

Я возлежал на шелковых простынях, когда в дверь тихонько постучали.

– Можно войти? – спросила Рухи.

– Конечно.

Когда она вошла, я сел.

– Твоя комната не хуже моей? – спросил я.

Она огляделась.

– Я бы сказала, даже лучше.

Я жестом пригласил ее сесть на расшитую блестками подушку рядом с моей кроватью.

– Я как раз хотел заказать кофе. Сирмяне варят очень горький. Я мог бы попросить добавить немного кардамона.

– Я после него не усну. Тело и так уже не понимает, утро сейчас или ночь.

– Тогда чаю?

– Почему бы и нет.

Я встал и крикнул в коридор, чтобы пришел слуга. К нам поспешил евнух в бархатном халате.

– Чайник вашего лучшего чая, – сказал я.

Евнух ушел, а мы сели на подушки возле стеклянного столика.

– Я должна извиниться, что застала тебя врасплох с той идеей, – сказала Рухи, разматывая покрывало. Ее густые кудрявые волосы рассыпались по плечам.

– Да я барахтался и почти утонул. Мурад жестко торгуется. Так что ты молодец, что смогла найти именно то, чего он хотел.

– Он и должен быть жестким, верно? Он отвечает за всех людей в этом царстве и потому не может отдать что-то нам, не получив что-то для них.

– И для себя. Не стоит сбрасывать со счетов тщеславие правителей. Скорее всего, его увлекла мысль о том, что его имя будут поминать на проповеди в самом святом городе земли.

– Ну конечно. И это тоже.

Я хмыкнул и раздраженно постучал по стеклу.

– Как так получилось, что ты это увидела, а я нет? Как получилось, что ты знала, что посулить человеку, с которым я знаком всю жизнь, хотя видела его впервые?

– Ветер озарения, Кева. Только так я могу это объяснить.

Ветер. Как это странно. А еще более странной казалась руна, спускавшаяся по шее Рухи под ворот кафтана. Она напоминала колышущиеся щупальца того ангела, которого мне, к несчастью, пришлось увидеть в море.

Рухи заметила мой взгляд и прикрыла руну рукой.

– Прости. – Я издал болезненный вздох. Не нужно было так таращиться на нее и напоминать о том, что сделал Эше.

– Она спускается туда, куда ты подумал. До самого…

– Тебе необязательно…

– Она заставила меня увидеть сон наяву. Мне снились те существа, выходящие из облака. У них были извивающиеся конечности, из которых росли цветы. Потом лепестки цветов посыпались на меня. Коснувшись кожи, они превратились в червей и стали вгрызаться в меня. И тогда я сама превратилась в одно из этих существ.

Объятый ужасом, я закрыл лицо руками. Как Эше мог сотворить такое зло? Все из-за того, что Рухи дружила с моей женой? С Ашери?

Теперь я никак не мог перестать смотреть на кровавую руну на ее левой щеке. На мой взгляд, она напоминала человека в плаще, держащего в руках карты.

– То, что Эше сделал с тобой, ужасно. Он был так невероятно жесток. И не прав.

– Не прав?

– Он верил, что ты что-то скрываешь. Что служишь злу. Но ты этого не делала. Теперь я это понимаю.

– Только теперь? То есть… ты сомневался во мне?

– У меня были определенные сомнения, потому что… – Я прерывисто вздохнул. – Рухи… Ты должна кое-что знать. Настоящую причину, по которой я хотел провести с тобой время.

– Я даже не почувствовала, что ты что-то скрываешь.

Может, все потому, что я в некотором смысле скрывал это и от себя самого.

– Когда-то ты дружила с моей женой.

– С твоей женой?

– Ашери была моей женой.

На лице Рухи отразилось даже не потрясение. Это было больше похоже на предательство. На… ужас.

– Но ты убил ее.

– Да, убил. Я убил собственную жену.

Она смотрела на меня с открытым ртом.

– Ты была ее подругой, – продолжил я. – И поэтому я хочу знать… Какой она была?

– Что ты имеешь в виду?

– Была ли она достойным человеком?

Рухи кивнула.

– Не могу этого отрицать.

– Она когда-нибудь рассказывала, почему покинула меня?

– Нет, но она говорила, как сильно скучает по мужу и семье.

Услышав эти слова, я заплакал.

– Я не понимаю, почему она стала той, кем стала, – сказал я, не пряча слез. – Не понимаю.

Рухи взяла меня за руку, и это поразило меня. Ее пальцы были жесткими, как у Сади. Как у Лунары.

– Я тоже, – сказала она. – В какой-то момент я поняла, что причины нет.

– Люди не обращаются во зло просто так. Должна быть какая-то причина, заставившая ее склониться перед Хаввой. И все время я хотел это узнать. Но в моем представлении о ней зияет дыра. В воображаемой истории ее жизни. Ее прошлое не связано с будущим.

– Что я могу тебе сказать? – В глазах Рухи тоже блестели слезы. – Нет никакой причины. Просто нет. Даже когда мы встретились в Зелтурии, она была достойным человеком. Таким же, как ты. Я не могу представить, почему она обратилась к Спящей и Кровавой звезде.

– Если это правда, то любой из нас может обратиться. Никто не защищен от тьмы внутри нас самих.

Разве я сам чуть было не склонился перед Хаввой? Разве не был близок к тому, чтобы принять предложение Лунары там, в Лабиринте, если бы это означало, что она вернет Сади?

– В этом и заключается испытание. – Рухи сжала мою руку. – Некоторые из нас не проходят его. Некоторые сбиваются с пути и падают в яму. Посмотри на Сиру…

– Сира и Лунара – не одно и то же. В Сире всегда жило зло. Но клянусь, Лунара была доброй и чистой. Когда мы были вместе, я не знал никого лучше.

– Как ты можешь быть уверен? Может, она прятала тьму глубоко внутри. Так глубоко, что даже ветер не мог донести ее запах.

Если это правда и ответов нет, тогда мои сомнения – не просто сомнения. Это ножи, режущие меня изнутри. И однажды они непременно вырежут душу.

6
Сира

Я зашла в комнату для гостей в гареме – убедиться, что мне это не приснилось. Я ожидала увидеть аккуратную постель и нетронутые подушки, но на одеяле, расстеленном на полу, лежала женщина. От нее пахло полевыми цветами Бескрайности.

Это была она. Моя мать. Или амма, как говорят по-силгизски.

Я поплакала, а потом утерла слезы и вышла. Каким бы знаменательным событием ни было ее возвращение, я не могла отвлекаться от срочных дел. Наоборот, это лишь придало мне энергии.

Теперь мне есть для кого жить.

Сегодня начинался абядийский Праздник соколов – традиция, которой уже пятьсот лет. Его всегда проводили в новолуние, за месяц до начала зимы. Я никогда раньше не принимала в нем участия, и это будет вдохновляющий опыт. Мы поскачем в пески Зелтурии, окружим веселящиеся племена и…

У меня было хорошее предчувствие.

Да и разведчики принесли новости. Кевы здесь нет. Он отправился в Костану, чтобы встретиться с шахом Мурадом. И если не вернется к закату, главным советчиком Кярса станет Като, жаждущий моей крови. Как и крови всех йотридов и силгизов. Неудивительно, ведь мое умение соединять звезды утопило в крови его любовницу и детей.

И я надеялась, что Кярс совершит какую-нибудь глупость. Заглотит наживку. Просто надо сделать ее пахучей, как мускус.

Проснувшись пораньше, я встретилась с Вафиком в дворцовой библиотеке. В ней никогда прежде не было такого многообразия книг. У стен стояли полки с аккуратными рядами книг в кожаных и деревянных обложках, привезенных даже из Шелковых земель. Расставлены книги были в определенном порядке, видимо, с помощью какой-то счетной системы, но я не пыталась в ней разобраться. В центре комнаты имелся ковер, но без подушек – не очень-то удобно для моей больной спины. Вафик остался единственным Философом в Кандбаджаре, поэтому в библиотеке всегда было тихо и спокойно. Мне нравилось, как сквозь стеклянный потолок струятся солнечные лучи, но беспокоила суматоха дронго.

– Я слышал про твою мать, – сказал он. Иссохшие, сморщенные руки и негнущаяся спина Вафика напоминали его любимые книги. – Благословенное возвращение. Наверное, ты счастлива.

– Да. Хвала Лат.

– Возвращаясь к нашему недавнему разговору. – Он откашлялся. – Я просеивал том за томом, как пекарь муку, и сотворил своего рода систему. Ту, которая выходит за рамки правления племен, избегает греховной ямы Селуков и святых правителей и, что самое важное, исходит от божественной воли.

– Я внимательно слушаю.

Я наклонилась вперед, опираясь на посох.

– Для этого нам нужен единственный правитель. Нынешнее совместное правление чревато сложностями. Совету редко удается удержать власть. Уж больно разнятся интересы членов совета, расплываются, как пролитое вино по ковру. А когда власть расплывчата, она не занимается важными делами.

Он пел мои же вирши.

– Полностью согласна.

– Но этого правителя нельзя называть шахом или святым правителем. Потомки не велели использовать подобные титулы. Скажи, ты знаешь, как называли их посланников?

Я раздула щеки и покачала головой.

– Ты же мой наставник, дорогой Вафик. А я – всего лишь проситель, нуждающийся в просвещении.

– Я называю наших миссионеров Несущими свет, потому что так их называл шариф Саит. Чтобы позлить святого правителя Зафара, шариф Тала называл его воинов-захватчиков хулителями святых, и мы чествуем этим именем самых преданных всадников. Шариф Айбан сказал, прежде чем святой правитель Назар его повесил, что Потомки вернутся и спасут нас от Великого ужаса, а их наследники назовут себя падишахами Последнего часа. Но как быть с теми, кто будет править от имени Двенадцати Потомков после их смерти? Когда Кальяр, третий шариф, обратил на путь истинный правителя уже давно исчезнувшего царства в Пустоши, он дал ему особый титул. Халиф.

Я подождала, пока он добавит что-нибудь еще, но, судя по его взгляду, Вафик хотел услышать мой ответ, как будто дал мне подарок. И это все? Единственное слово? Философы славятся отсутствием здравого смысла, забивая умы всякой туманной чепухой. Но от Вафика я ожидала большего, учитывая, какая ответственность возложена на его голову в тюрбане.

Может, стоит его подбодрить?

– Халиф… Никогда не слышала о таком титуле.

– Это очень старое и малопонятное слово из парамейского.

– Понятно. Но, дорогой Вафик, это всего лишь слово.

– Не просто слово. Ведь первого халифа назначил человек с кровью Хисти. Чья душа служит опорой трону Лат.

– Это я понимаю и высоко ценю. Хотя никто, кроме тебя, не знает значения этого слова. Нам требуется нечто большее, нежели одно туманное слово. Иначе придется повторять то, что делали Селуки. Со всей их помпезностью и символами. Но в таком случае чем мы будем от них отличаться? Ради какой цели люди пойдут на смерть? Понимаешь, к чему я клоню, Вафик?

Он так нахмурился, что тонкие брови почти соприкоснулись. Даже худощавое лицо Вафика напоминало его любимую бумагу.

– Я не глупец, Сира. Я изучал формы правления раньше, чем ты поселилась в этом дворце.

– И какой от этого толк? Прости, я не хотела грубить. Твои знания – настоящая сокровищница. Но что ты скажешь о мечнике, никогда не державшем в руках меча, а лишь прочитавшем тысячу книг об этом?

– Ты права.

Вафик подошел к ближайшей полке и поставил книгу между двумя другими. Он чуть помедлил, размышляя, а потом снова повернулся ко мне.

И поднял палец.

– Должен быть только один халиф, правящий всеми землями правоверных.

Слишком самонадеянная позиция для зарождающейся династии. Я покачала головой.

– Ты хотел бы, чтобы правитель объявил своим полмира? Я понимаю, что ты прежде всего человек правоверный. Понимаю, что из-за твоей стойкости Хизр Хаз бросил тебя в темницу, и даже выдернутые ногти и перемолотые кости не смогли бы отвратить тебя от Потомков. Я ценю все это… в разумных пределах.

Вафик не опустил поднятый палец.

– Аланьей должен править один халиф.

– Вот это уже разумно. И возможно, однажды халиф станет падишахом. Я всей душой надеюсь, что он будет править всеми землями, где живут верующие в Лат. Но нельзя позволять верблюду скакать впереди нас.

В конечном счете именно это и привело Зедру к гибели.

– Халиф назначает членов меджлиса, – продолжил Вафик. – Да, такова традиция святых правителей и шахов из династии Селуков, но она восходит к самому Хисти.

– Значит, халиф назначает меджлис и визирей. А еще?

– После смерти халифа выбирают нового. Титул не наследуется.

Иронично, учитывая, что Потомки ценили кровные узы больше, чем что-либо другое.

– А это на чем основано? – поинтересовалась я.

– Когда шариф Саит отправился на войну, а с ним и все семьи его воинов, человек, которого он оставил присматривать за своими землями в Вограсе, неожиданно скончался от руки джинна-предателя. Последователи Саита не могли связаться с ним, поскольку его пленил святой правитель, и выбрали в Вограсе другого предводителя, – он и правил до чудесного возвращения Саита.

Я столько страдала не для того, чтобы отдать золотую оттоманку какому-то интригану, который, несомненно, склонит меджлис на свою сторону.

Разве что… этим интриганом буду я. Ну конечно!

– Это сильно отличается от того, что творилось под властью Селуков. С другими подробностями познакомишь меня позже. – Я подошла ближе к нему и понизила голос. – Но есть одна проблема.

– Проблема?

– Как перейти к этой системе? Никто в Совете семи не жаждет выпускать из рук бразды правления. Даже верой их не склонить. Власть обладает слишком мощным притяжением.

– К чему ты клонишь?

– Если бы я изначально получила чуть больше власти, чем остальные, то сумела бы перейти к такой системе.

В миндалевидных глазах Вафика полыхнули сомнения.

– Это уже не в моих силах. Я не могу назначить тебя регентом.

– Я и не прошу. Но если положение станет… более шатким, ты будешь на моей стороне?

Рискованно задавать такой вопрос, но в любом случае Вафику придется на него отвечать, и если ответит неправильно, он лишится жизни.

Вафик сжал руки и окинул меня пронизывающим взглядом, хотя и с фальшивой улыбкой.

– Насколько я понимаю, султанша, именно ты открыла этот путь. Благодаря тебе все это стало возможным. Ты объединила йотридов и силгизов и обратила оба племени на Путь святых. Однако сама выбрала Потомков. – Он наклонил голову в другую сторону. – Почему?

– Есть ли необходимость об этом спрашивать, дядюшка? Я ведь могу тебя так называть?

Он кивнул и одновременно пожал плечами.

– Я была еще совсем маленькой, когда слышала истории… о героизме и храбрости Потомков. Матушка рассказывала мне их каждый вечер, и с той поры я всей душой полюбила Потомков. – Я запросто могла бы играть на сцене. По моим щекам потекли горячие слезы. – Как же ты можешь спрашивать почему? Как будто… как будто я лгунья. Ты на это намекаешь?

У Вафика задрожала нижняя губа. Он схватился за жидкую бородку и сунул под нос костяшки пальцев.

– Прошу прощения, султанша. Я никогда не подвергал сомнению твою веру.

– Ты смелее меня, Вафик. Ты открыт и настойчив, когда речь идет об истине. Но я была всего лишь маленькой девочкой. Такой тощей и больной, что едва не умерла. Старшие меня презирали. Я не могла настаивать на своей вере. Приходилось ее скрывать. Временами скрывать даже от себя самой.

– Понимаю, дорогая моя, понимаю. Я и сам не стал бы советовать тебе вести себя по-другому.

– Прости, что не была сильна. Прости.

Слезы намочили мой кафтан.

– Но ты была сильна, была. Ты несла истину в своем сердце. Сжимала эти пылающие угли, в точности как и я, только прятала их в рукаве.

Он опять сочинил слова за меня. Чудесно.

– Но ты все еще во мне сомневаешься?

Вафик поднес руку к эмблеме на своей шее: трон, поднятый над землей. Эмблема Философов. Значок погнулся так, что уже не исправить.

– После всего, что ты для нас сделала, да простит меня Лат за сомнения. Я буду на твоей стороне, Сира. Можешь на меня положиться.

Хотя в совет входило семь человек, только трое принимали решения. Йотриды из совета делали то, что скажет Пашанг. Силгизы – то, что скажет Гокберк. А я… Я делала то, что пожелаю.

Поэтому с Гокберком в пыльной и пустой приемной, ведущей в тронный зал, я встретилась с долей трепета. Как бы мне ни хотелось размозжить ему голову молотком, он служил противовесом Пашангу, фактически ставшему регентом. И они оба были мне нужны, чтобы поддерживать равновесие. До поры до времени.

– Кузина, – сказал он. Так он меня называл. И никогда при этом не улыбался. – Из всех членов твоей семьи я всегда молился только за тетю Хафсу. Она постоянно проклинала святых. Приезд твоей матери в добром здравии всех нас вдохновил.

Его глаза никогда не улыбались, а губы тем более. Даже самое изысканное вино не могло его развеселить. Гашиш, опиум, кат, сома, голубой лотос – что бы Гокберк ни заглатывал, он оставался все той же уродливой стеной. И в этой уродливой стене имелась уродливая трещина – боевой шрам на щеке, разделяющий бороду надвое и оставивший змеящуюся расщелину на месте уха. Он всегда оставался красным, как будто кровоточил.

– Помню, как мой отец брал тебя на охоту, когда твой наливался кумысом. Ты не молишься за него?

– Мой отец был неверующим. А твой – разочарованием. Как и твой брат.

Да уж, он не любитель сладких речей.

– А принесет ли пользу племени твое восхождение, Гокберк?

– Если не принесет, можешь первой нассать на мою могилу.

Его показная праведность сочеталась с грубым юмором, за который его так любили грубые воины.

– Я не стану этого делать, кузен. Мертвых не следует оскорблять.

Гокберк гортанно хмыкнул, как будто забулькал.

– И кто тебе это внушил? Селуки со своими святыми? Мертвые так же живы, как и живые, а живые так же мертвы, как и мертвые. – Красноречием он тоже не обладал. – Мы проклинаем мертвых святых так же, как и живых.

Иногда Гокберк и слышал плохо, потому что у него осталось всего одно ухо. Но беспокоило меня то, как плохо он понимает мысли.

– У меня есть одно предложение, – сказала я в надежде, что все-таки получу от этой кошмарной встречи что-нибудь полезное. – Между нашим племенем и йотридами еще слишком много затаенной злобы. Хочу ввести закон о браке. Йотриды должны жениться на силгизках, а силгизы на йотридках. Разрешить сделать исключение можем только мы.

Он медленно кивнул.

– А что об этом думает каган Пашанг?

– Я пока что не обсуждала это с ним. Конечно, здесь нам понадобится единодушное согласие. Я не поставлю это предложение на голосование, если тебе оно не нравится.

– Вообще-то, кузина, мне оно нравится. Можешь рассчитывать на мою поддержку.

Только одно мне нравилось в Гокберке: он принимал решения без промедления. Вот почему он возглавил силгизов, не считая того, что родился внуком бывшего кагана. Люди часто предпочитают безрассудную решительность долгим размышлениям. Он не утомлял аргументами. Да или нет. Черное или белое. За таким человеком легко следовать. Мудро ли это – совсем другой вопрос.

– Спасибо, дорогой кузен, – сказала я. – А знаешь, ведь теперь, когда Джихан и Бетиль похоронены, ты мне как брат.

Слова вышли такими сладкими, что хотелось сплюнуть их на пыльный пол.

Он наклонился ближе, заглянул мне в глаза и сказал:

– Ты мне не сестра.

Вот так. Хотелось бы мне сказать, что его холодность меня не беспокоила, но увы, это не так. С самого детства он приводил меня в ужас, убивая животных без всякой причины, причем самыми невообразимыми способами. Хотелось бы мне верить, что мы наладим взаимоотношения, как наладили с Пашангом.

Но правда в том, что однажды мне придется убить Гокберка, иначе он убьет меня. В этом я не сомневалась. Пашанг обещал сам это сделать, очень аккуратно, но я попросила его подождать. Не время сейчас силгизам и йотридам убивать друг друга, пока в Аланье остается Селук, называющий себя шахом.