Текст книги "Кавказцы"

²⁵ Лобова Г.В. Литература народов Северного Кавказа: Монография. – Славянск – на – Кубани,2008. – С.77.

²⁶ Абдуллин Х.М. Мусульманское духовенство и военное ведомство Российской империи (кон. XVIII – начало XX вв.). Дис. канд. ист. наук. – Казань,2007. – С.58.

²⁷ Сведения по статистике народной нравственности и народного образования. // Сборник статистических сведений о Кавказе. Т.1. – Тифлис.,1869. – С.173.

²⁸ ГИМ ОПИ. Ф.372. Ед. хр.15. Л.190.

²⁹ Бетеева М.М. Церковноприходская школа, как начальный этап развития образования на российском Кавказе // Преподавание истории и обществознания. – М.,2007. – № 3. – С.70.

³⁰ Отчет Владикавказского Епархиального Училищного Совета о состоянии церковно-приходских школ и школ грамоты во Владикавказской епархии за 1893-1894-й учебный год // Владикавказские епархиальные ведомости. – Владикавказ,1895. – № 1. – С.19; Отчет // Владикавказские епархиальные ведомости. – Владикавказ,1895. -№ 22 – С. 308–309.

³¹ Раздольский С.А. Миссионерская деятельность православной церкви на Северном Кавказе в XIX-нач. XX в. Автореф. дис… канд. ист наук. – Краснодар.,1997. – С.18.

³² Сборник распоряжений, напечатанных в циркулярах по управлению Кавказским учебным округом. Т.1. 1867-71. – Тифлис..1891. – С.715.

³³ Салаходинова Г.В. Распространение ислама и его влияние на жизнь горского населения Северо-Западного Кавказа в XIX – начале XX вв. – Армавир,2008. – С.142.

Формирование представления о чеченском народе в XIX столетии

Чеченцы и ингуши жили на занимаемой ими ныне территории ещё в очень отдалённом прошлом. По свидетельству армянского историка и географа Моисея Хоренского, жившего в V веке н. э. на Кавказе проживало 53 народности. В числе перечисленных им народов упоминаются и «нахчмадьяне». Скорее всего, это и были предки современных чеченцев¹. Изначально чеченцы жили родами – микрокосмосом не только национального, но и социально – политического организма².

Многочисленные путешественники, исследователи, побывавшие на Кавказе, в основном доброжелательно отзывались о внешности и характере жителей Чечни: «Чеченцы, как мужчины, так и женщины, наружностью чрезвычайно красивый народ, – отмечал один из авторов. Они высоки ростом, очень стройны, физиономия их, в особенности глаза, выразительны»³. В «Вестнике Российского Общества Красного креста» следующим образом описывались чеченцы: «Жители Чечни гордые, стройные, изящные, любят богатую одежду и носят ее с такой же ловкостью. Их женщины, отличающиеся стройностью и грацией, одеваются в красивые платья, обрисовывающие их талию, и широкие панталоны из розового шелка, ноги их обуты в желтые чувяки, а руки украшены серебряными браслетами, суконная накидка, ниспадающая на плечи, скрывает отчасти и прическу. Чеченцы великодушны и всегда сохраняют свое достоинство в речи и в обхождении; они могут убить, но не оскорбить. Гордость чеченца доходила до фанатизма; их гостеприимство, хотя и не без примеси некоторых странностей, было безгранично»⁴. В «Зеркале Кавказа» было отмечено: «Чеченцы – трудолюбивый и способный народ, проявляющий склонность к образованию»⁵.

Н. Семёнов, долго живший и работавший в Чечне обратил внимание на прекрасно развитое чувство юмора у чеченцев, что не вязалось с созданным в прессе образом «злого и коварного чечена». Н. Семёнов писал: «Чеченцы смеются вообще хорошо и много. Малейший намёк на остроту, чуть оригинальнее выходка, иногда одно намерение кого – ни будь посмешить уже достаточно, чтобы заставить этих полудиких сынов природы хохотать до упаду. От меткой остроты не унимаются в течение нескольких часов, и старики обычно заливаются даже более молодёжи. В этом они удивительно похожи на детей. Ум у чеченца бойкий, но лёгкий. Чеченец любит пошутить, посмеяться, поострить, поиграть словами»⁶. Остроумие горца, его умение шутить и понимать шутку, веселость, которую не осилила даже война, показывает его устное народное творчество – чеченские сказки и песни:

 
«Острый меч – рази верней,
Я смеюся встречной пуле!
Кто скажите всех смелей
Веселее всех в ауле.
Это я!.. С дороги прочь!
Все равно моя победа!
Не меня ли в эту ночь
Целовала дочь соседа…
Говорить – так говорить!
Смерть врагу…. С дороги прочь!
Для нее моя победа!»¹.
 

Н.Я. Динник, неоднократно посещавший Кавказ и Чечню, отмечал: «Мне не раз приходилось слышать о них, как о народе коварном, злом и крайне враждебно относящемся к русским. Не раз говорили мне, что чеченцы гораздо хуже, чем все прочие племена, живущие на Кавказе. По моим личным наблюдениям и рассказам лиц, хорошо их знающих, чеченцы – горцы очень вежливы, любезны, предупредительны и гостеприимны. Я неоднократно ездил ночью, как зимою, так и летом, по горам Чечни и никогда не случалось со мною ничего неприятного. Наоборот, вежливое и предупредительное отношение к себе я имел случай наблюдать на каждом шагу»⁸.

М.П. Ерохин также своими наблюдениями подтверждает мнение Динника: «Чеченцы чрезвычайно вежливы, гостеприимны и приветливы; все мирно занимаются своим трудом и отношение к приезжим самое доброжелательное»⁹. Чеченцам с давних времен были присущи этническая и конфессиональная лояльность, стремление к миру, дружбе и роднению с другими народами, в том числе с русскими, терскими и гребенскими казаками. «Вообще все чеченцы желают и ищут мирное житье», – констатировал в начале XIX века комендант крепости Кизляр А.И. Ахвердов. В 50-е годы, когда еще шла Кавказская война, современник тех событий С. Иванов писал: «Русские (из гарнизона крепости) стали ходить в аул поодиночке, без оружия… некоторые из них задерживались у своих кунаков до поздней ночи, случалось, что и ночевали». Многие чеченцы жили среди русских, по разным причинам уходили к казакам и селились в станицах; напротив, русские беглые солдаты и офицеры, крепостные крестьяне, а также казаки приходили к чеченцам¹⁰.

Гр. Москвич отмечал, что: «…чеченцы трудолюбивый и способный народ, проявляющий склонность к образованию. В Чечне можно встретить благоустроенные аулы с опрятными улицами, нередко с каменными зданиями. Земледелие у них находится в прекрасном состоянии и ведётся при посредстве оросительных каналов»¹¹.

У чеченцев женский пол пользовался несравненно большей свободой, чем у соседей. Не только девушки, но и замужние женщины не прятались, не закрывались покрывалами и не стыдились присутствия мужчин. М.Я Ольшевский замечал: «Несмотря на свою леность и праздность, мужчины старались по возможности делить с ними свой труд, и ни в каком случае не считали их своими рабынями, как это делалось у их соседей»¹². Н. Семёнов считал, что чеченской женщине нельзя отказать в известной степени силы воли и энергии¹³.

Н.С. Иваненков, в своей работе «Горные чеченцы» заключал: «Чеченцы свободолюбивый, в высшей степени чувствительный к оскорблениям народ»¹⁴. Прекрасно охарактеризовал горцев и Е. Марков в своей работе «Очерки Кавказа»: «Наши русские понятия о дворянском и княжеском сословии, о крепостных отношениях, сильно отражающие на себе византийские или немецкие взгляды разнились от представлений кавказского горца. Их невозможно было применить целиком к быту этих народов, вообще гораздо более вольнолюбивых и обеспеченных, гораздо менее утративших в большинстве случаев своё личное достоинство и имущественные права»¹⁵.

М.Я. Ольшевский присоединился к мнению Е. Маркова в своих взглядах: «Чеченцев, как своих врагов, мы старались всеми мерами унижать и даже их достоинства обращать в недостатки. Мы их считали народом до крайности непостоянным, легковерным, коварным и вероломным потому, что они не хотели исполнять наших требований, не сообразных с их понятиями, нравами, обычаями и образом жизни. Мы их так порочили потому только, что они не хотели плясать по нашей дудке, звуки которой были для них слишком жёстки и оглушительны. Чеченцы укорялись нами в коварстве и вероломстве, доходивших до измены. Но имели ли мы право укорять целый народ за такие действия, о которых мы трактовали не со всем чеченским населением, а с десятком чеченцев, не бывших ни представителями, ни депутатами. Почему знать, может быть, эти избранные действовали так из своих личных выгод и поступали вероломно против своих же…»¹⁶. Прекрасные человеческие качества чеченцев отмечал и К.П. Белевич: «К характеристическим чертам этого храброго народца следует отнести: гостеприимство, замечательную чистоту и опрятность в жилищах и солидную, без чванства, гордость»¹⁷. «Чеченцы горды, тщеславятся своею независимостью и верят в широкую будущность своего народа и своей родины, – сообщает другой знаток Кавказа Н.Ф. Дубровин. – Покидая с трудом свое отечество, чеченец спешит как можно скорее вернуться под «свое родное одеяло» – так называют они свои леса и горы. Чеченцы считают себя народом, избранным самим Богом, но для какой именно цели они предназначены и избраны, объяснить не могу….»¹⁸

На Кавказе декабристы прониклись уважением к свободолюбивым горцам, изучали их историю и этнографию, их языки. Как точно подметил Д. Семенов «.Кавказ не только для нас, русских, но и для других, более отдаленных народов, даже древних, всегда был заколдованною страной, куда влекла их какая-то магическая сила. Кавказ – обетованная страна для рыцарских стремлений; страна, полная исторических преданий и поэзии, полная цветущей жизни и величия и, вместе с тем, пепелищ, руин, гробниц. Два мира: Европа и Азия, могут назначить себе место свидания на этом перешейке.

Богата и разнообразна натура жителя этого благословенного края. Все, знающие Кавказ, согласны, что вообще население гор и Линии, как русское, так и туземное, состоит из народа, замечательно способного и бодрого. Природа не обидела горцев душевными качествами, в жизни хищнической можно заметить присутствие чувства и даже гуманной души. Это хищничество только нарост, приобретенный воспитанием, обстоятельствами и всем образом жизни; в натуре же горца много ума и чувства, много мужества и силы характера. Честолюбие и славолюбие, говоря о горцах вообще, составляют одну из отличительных черт их характера и были едва ли не главною причиной враждебных отношений их к России, их безрасчетных набегов и мужественного сопротивления страшной силе»¹⁹.

В оценке горцев, замечает декабрист Х. Бестужев в «Рассказе офицера, бывшего в плену у горцев», две крайности: одни «обвиняют их в жестокости и вероломстве», требуя расправы с ними; другие идеализируют «первобытную простоту» Кавказа, находя в Чечне или Кабарде своего рода республику или утопию Жан – Жака Руссо. «Мой девиз, – писал другой декабрист, А.В. Веденялин, – век живи – век учись. И я, исполняя это правило, в свободное время учусь по-татарски и теперь могу понимать их, вникаю в характер побежденных друзей, вникаю в образ их жизни и выкапываю из голов седых муллов древности о народах, малочисленных, но разноплеменных»²⁰.

В XIX веке не смотря на сложную военно-политическую обстановку такие великие гуманисты и творческие гиганты, как Бестужев-Марлинский, Лев Толстой, Михаил Лермонтов и др., отмечали у чеченского народа многие положительные качества, «их гостепреимство было безграничным, а душевное понимание слыло бесподобным», – отмечал Л.Н. Толстой. «Чеченцы намного терпимее, чем многие народности Северо-Восточного Кавказа. У них безгранична свобода, что прибавляет им доброты», – добавлял Бестужев-Марлинский. В своей монографии «История взаимоотношений кавказских и закавказских народов» С.Д. Серкулидзе отмечает, что «…Во время Кавказской войны с чеченскими племенами довольно проще было вести переговоры по вопросу пленных, чем с какими-либо иными представителями, в свою очередь, пленники отмечали доброжелательное отношение к ним. «Порою казалось, что они не так уж и переживали за свою судьбу, что обескураживало власти, – замечал один из современников»»²¹.

Во время войны чеченцы проявляли по замечанию многих, немыслемую отвагу. Приведем одно из свидетельств: «Чугуна для ядер у горцев не было, и они собирали русские ядра иногда даже в минуты схваток. Случалось иногда, что несколько человек бросались вслед за катящимся ядром и, каждый старался поймать его раньше товарищей. Эта в своем роде «охота» кончалась нередко довольно плачевно…». Ядер, собранных чеченцами на полях битв, было настолько много, что Шамиль уже перестал в них нуждаться. Собранные снаряды изменялись по калибру пушек и при первой же возможности «отправлялись» в русские ряды. Порох делали на заводах: в Ведено, Дарго, Гунибе и Унцукуле. Здесь были устроены водяные мельницы и большие каменные ступы с массивными деревянными пестами, обитыми листовой медью, где и уплотнялась пороховая мякоть²².

Представление о чеченцах строилось у российского обывателя в основном по информации из периодики и книг. Вот как были описаны чеченцы в книге «Природа и население России»: «Чеченцы красивы и стройны. Они великодушны и во всех случаях жизни сохраняют свое достоинство… Чеченцы в войне с русскими выказывали наибольшее ожесточение и удивительную отвагу. Они имели такой страшный вид исступленных, безумных сущетв, что иногда сотня казаков не решалась напасть на небольшую горсть чеченцев-абреков и вступить с ними в рукопашный бой, зная, что они дорого продадут свою жизнь и ни за что не сдадутся, считая плен верхом позора»²³.

Многие русские офицеры и генералы, участники Кавказской войны, с уважением отзывались о своих противниках-горцах. Так, генерал-лейтенант Галафеев, командовавший боем на реке Валерик 11 июля 1840 г. (боем, вошедшим в историю Кавказа и в историю мировой литературы благодаря таланту М.Ю. Лермонтова), писал в реляции Николаю I: «Должен отдать также справедливость чеченцам. Они исполнили все, чтобы сделать наш успех сомнительным. И нам остается вдвойне понять, почему в старину поле боя именовалось полем чести….»²⁴.

Д.Семенов в своей работе пытался следующим образом объяснить читателю длительность и жестокость прошедшей Кавказской войны: «Почему так долго держались против нас чеченцы, терпели и голод, и крайнюю нужду, умирали и посылали детей на смерть? Нам кажется, не из одной покорности Шамилю и его проповедникам, не из жажды грабежа, как думают многие, – нет, из желания независимости, по естественному побуждению народа, отстаивающего свою свободу, из чести и славы. Натура горца богата и полна; самое нежное и тонкое чувство пробивается иногда сквозь грубую оболочку, нараставшую на племенах гор в течение веков. Чувство изящного и поэзии не только не чуждо ему, но, напротив, составляет принадлежность его природы и, можно сказать, в замечательной степени. Горец изящен в своей оборванной черкеске, в косматой шапке и бурке; он стоит и ходит ловко и живописно, говорит без жестов и интонаций европейского простолюдина; манеры его просты и часто безупречны»²⁵.

Но не всегда и далеко не все были хорошего мнения о чеченцах, да это и понятно, ведь они олицетворяли образ врага в долгой и кровопролитной Кавказской войне, да и образ жизни, духовность их были слишком самобытны и самодостаточны, что также раздражало некоторых представителей «высшей цивилизации». Враг должен быть «плохим», потому что иначе война в нравственном (и психологическом!) отношении вообще оказывается невозможной: убийство человека находится за пределами общепринятых норм человеческой морали, религиозной этики и здоровой психики. Далеко не одним и тем же выступал образ врага в начале и в конце Кавказской войны. Так, обобщенный образ врага, формировавшийся в ходе самой войны включал в себя официально-пропагандистский, служебно-аналитический и личностно-бытовой образы. А ретроспективный, послевоенный образ соединял в себе индивидуальный образ-воспоминание ветеранов-участников событий, художественно-обобщенный, историко-аналитический и другие типы образа. Можно говорить об определенной эволюции образа врага²⁶.

В зависимости от исторической эпохи и конфессиональной принадлежности воюющих сторон, в качестве ценностей доминируют или, напротив, исчезают религиозные мотивы и соответствующая оценка противника с их позиций («язычники», «нехристи», «неверные» и т. п.). Исторически более устойчива оценка противника по критерию «цивилизованности»: враг почти всегда «варвар», причем конкретный смысл в этот оскорбительный термин может вкладываться разный (от нечеловеческой жестокости до несоблюдения правил гигиены). «Принижение» врага происходит путем приписывания ему всех человеческих слабостей: склонность к воровству, мародерству и т. п. Интересно отметить тот факт, что в русском национальном сознании, нашедшем отражение в фольклоре и литературном творчестве, враг «всегда силен, многочисленен, жесток и коварен, но зачастую глуп и некрасив». Причем, победы русских объясняются их естественным превосходством в смекалке, силе духа и воинском умении, тогда как поражение – невезением или Божьим наказанием за грехи²⁷.

П.И. Ковалевский имел свой взгляд на характер чеченцев: «Любить чеченец умеет только себя, – сообщал он своим читателям. О себе чеченец замечательно высокого мнения и, ставя свою личность в центре вселенной, тем более понижает своё мнение обо всех других, чем дальше они находятся от центра. Вокруг центра стоит фамилия, за нею идёт племя или народ свой, за народом, уже, вдали, стоит всё остальное, едва достойное, а, пожалуй, и вовсе не достойное внимания. Это чувство самомнения и самолюбия лежит в основе его безграничной любви к свободе. Не признавая никого выше себя, он не может согласиться и с господством над собой кого бы то ни было.

Самолюбивый и обидчивый, как ребёнок, он, как ребёнок, любит похвалы и комплименты. Чеченка, особенно девушка, весела, болтлива, любит посмеяться и хорошо покушать. Она охотно танцует и от тяжёлого дела не отказывается. С мужчинами она не прочь и пококетничать»²⁸.

А.Ф. Риттих сообщал о чеченцах следующее: «…Чеченцы необыкновенно хорошие стрелки, изворотливы, ловки, с хорошим военным соображением, стремительны в нападениях, находчивы в применении к местности, но не менее аварцев хищны и грабители. Чеченцы народ более любезный, говорят они иносказательно, читают и пишут, обучаясь с ранней молодости в мухамеданских школах. Детей они никогда не наказывают, развивая в них характер, храбрость и находчивость личным примером и физичебскими упражнениями»²⁹.

«Краткое военно-статистическое описание Чечни, составленное капитаном Генерального штаба Норденштаммом в 1834 году из собранных им сведений во время экспедиции 1832 года» представляет собой рукописный текст на 59 листах, в котором автор дает географический обзор территории проживания чеченцев, затрагивает проблему их этногенеза, характеризует их хозяйства и т. п. Кроме повествования о чеченцах Норденстамм также оставил интересный картографический источник – карту, составленную по итогам экспедиции 1832 года. Читая описание чеченцев, приводимое Норденстаммом, чувствуешь неподдельный интерес и симпатию автора к изучаемому народу: «…Наружность чеченцев вообще довольно приятна: они стройны, ловки, проворны; одежда их, точно как и у всех горцев черкесского племени. Женщины одеваются тоже как татарки, голову они также обвязывают длинными белыми платками, но покрывал не носят и не прячутся от мужчин…»³⁰.

Общую территорию расселения «мирных», «независимых» и «горных» чеченцев в период начала Кавказской войны можно было оценить в 7–8 тыс. квадратных километров³¹. К чеченцам в годы войны нередко причисляли и кистинцев. Кистинцы Панкисского ущелья Грузии – переселенцы из различных общин Чечни и Ингушетии – население смешанное. Часть из них писались грузинами, часть кистинцами. В то время о них писали: «Кистинцы горделивы, статны, внешне привлекательны. Их женщины преданы семье, трудолюбивы, не избегают тяжелой работы. Любят чистоту – этим известны на Кавказе». После компактного поселения в Грузии представители этой ветви вайнахов занимались в основном скотоводством и земледелием³².

Многие «отчаянные головы», даже в суровые военные годы путешествовали по Кавказу, чтобы ближе познакомиться с этим краем и людьми, его населяющими. Путешествие, предусматривавшее пребывание в чужой среде, не является только фактом личной биографии путешественника; информация об иных странах и народах, индивидуальный опыт восприятия иного оказывается актуальным для общественного сознания, а сам путешественник выступает в роли посредника между своей и чужой культурой. Русским путешественникам в полной мере был присущ просветительский универсализм, в соответствии с которым все народы и культуры оценивались по единой шкале. Крайними точками на ней были с одной стороны «дикость», а с другой – «цивилизация». Каждый раз, наблюдая ту или иную культуру, путешественник оценивал степень ее «дикости» и «цивилизованности» и отводил ей соответствующее место на этой шкале.

Европоцентристское мышление признавало наиболее цивилизованной Европу, к которой причисляла себя и Россия. Таким образом, противопоставление своего и чужого в рамках просветительской картины мира представало, в том числе, как противопоставление «дикости» и «цивилизации»³³.

И если «цивилизованный» полюс находил конкретное воплощение в близком и знакомом примере, то представление о «дикости» было гораздо более абстрактным что, однако, не делало его менее внятным и убедительным. Преимущество «дикарей» перед цивилизованными европейцами объяснялось их близостью к природе. Это свойство нагляднее всего проявлялось в их физических данных. Внешняя красота была явным признаком здоровья. Здоровье же мыслилось неотъемлемым свойством «дикаря». Описание физического совершенства, как правило, сопровождалось сопоставлением с европейцами. Кроме того, общество «дикарей» представлялось как общество «неразвращенное», обладавшее массой «коренных» человеческих добродетелей. Считалось, что «дикарям» особенно свойственны гостеприимство, почтение к старшим, храбрость, добродушие, честность, стыдливость и целомудрие.

Явным признаком «дикости» служит отсутствие собственного просвещения, проявляющееся в неграмотности и слабом развитии образования. Жестокость являлась основанием для сравнения «дикарей» с животными. Их «грубое состояние» соответствовало «грубому искусству». Имея в сознании определенное умозрительное представление о «дикарях», путешественник при встрече с тем или иным народом воспринимал его в соответствии с этим абстрактным образом, видел в конкретном примере данного народа отражение общей теоретической модели³⁴. В 1871 году в Тифлисе вышел «Путеводитель по Терской области», в котором о чеченцах давалась следующая информация: «Центральная часть Терской области населена многочисленным и воинственным племенем Чеченским, способным увлекаться до фанатизма и отличающимся крайне непостоянным характером». Безусловно, такая информация закладывала определенные стереотипы у читателей и уже предварительно строила негативное отношение к целому народу³⁵.

В конце XIX века уже стало заметно влияние «цивилизации» на чеченцев, они стали чаще употреблять спиртные напитки и курить. Приведём наблюдения Н. Семёнова: «…Кто посолиднее, сосали маленькие трубочки, набитые махоркой, у других красовались в зубах свёрнутые как папиросы обрывки кукурузных листьев»³⁶. По мнению Н.Ф. Дубровина «.Умственное развитие чеченцев далеко опередило нравственное: они очень искусные дипломаты. Они чрезвычайно тонки, осторожны, дальновидны в своих действиях»³⁷. В.В. Маркович считал, что: «…чеченец объект весьма податливый, только нужно уметь с ним обойтись. Он страшно ценит, если не нарушать его демократические взгляды и не «корчить из себя начальство». В общем, чеченцы народ девственный, не тронутый ещё псевдокультурой и имеющий широкое будущее, конечно, если выйдет победителем в борьбе с «пиджачной» цивилизацией, приручающей сначала к табаку, водке и картам, а после к более крупным деяниям, вроде измены веры, народности и выработке шпионов, изменников и кляузников»³⁸.

С. Петин предлагал использовать чеченцев в качестве тайных агентов: «.Чеченцы почитают себя равными всем князьям в мире и не признают над собой никакой власти. Почитаю обязанностью сказать, – отмечал он, – что всякий горец, как бы ни был, он уважаем в своём народе, теряет это уважение и доверие, как скоро начинает действовать согласно с видами нашего правительства. Это, однако – же, не означает, чтобы бесполезно было бы брать в конвой императора горцев; многие из них, по возвращению, могут, по крайней мере, быть употребляемы как тайные агенты»³⁹. Как бы в укор приводимым высказываниям, В. Немирович – Данченко заявлял следующее: «Мы не помирим с собой здешнего горца до тех пор, пока не станем относиться с уважением к его человеческой личности. Он может иметь какие угодно пороки (и есть ли народ без упрека в этом отношении!), но одному он всегда был чужд: чеченец никогда не являлся рабом и всегда отстаивал свою честь и достоинство. Ему легче умереть, чем поступиться тем, и другим. Побежденный он терпит победителя, но не ползает перед ним и не ждет его милостей. Люди ожесточаются, умирают, но не усваивают навязанных им нравов. Победитель – не церемонится, побежденный должен поневоле хитрить и претворяться до тех пор, пока ему не покажется, что сила на его стороне…»⁴⁰.

По мнению современного исследователя Ш.А. Гапурова, с которым солидарны большинство кавказоведов, социально-психологические особенности каждого народа надо воспринимать такими, какие они есть в определенный период времени (истории). Не навешивая при этом данным народам априори разные нелестные ярлыки⁴¹. Гипертрофированное восприятие некоторых национальных моделей поведения зачастую нивелирует объективный анализ действительности и пагубно влияет на взаимоотношения разных народов. Некоторые представители чеченского народа, попав в очень сложные, непривычные для них жизненные ситуации начинали и вести себя, по мнению окружающих «несколько неадекватно». Дело в том, что нормы их нового поведения не были заложены в складывавшихся сотнями лет национальных традициях, и они не успевали адаптироваться к изменению жизненного строя. В основном такое поведение было свойственно людям, находившимся на грани жизни и смерти, вдали от родины, среди представителей других культур.

Смысл традиций проявляется в их нормативно-регулятивной функции в социальной жизни этноса, в том, что они позволяют сохранить не только основу содержательную наполненность тех конкретных исторических форм жизнедеятельности общества, которые их породили, но и специфические формы их собственного существования. В ходе исторического развития горские этносы выработали разнообразные формы психологической защиты, которые срабатывали самопроизвольно в трудные моменты жизни этноса и позволяли ему сохраниться как целостному организму. Горский этнос очень жестко реагировал на угрозу своей картине мира. Такая реакция происходила на системном уровне, происходила этнопсихологическая защита от инноваций в культуру, она не зависела от воли конкретных людей. В сознании же горца необходимость участвовать в защите этнической картины мира могла быть обоснована самыми разными причинами и проявлялась в самой разнообразной форме⁴².

Острожная судьба свела Ф.М. Достоевского с «лицами кавказской национальности», о чем несколько строк повествуют в его «Записках из Мертвого дома»: «…их было два: лезгина; один чеченец и трое дагестанских татар. Чеченец был мрачное и угрюмое существо; почти ни с кем не говорил и постоянно смотрел вокруг себя с ненавистью, исподлобья и с отравленной, злобно-насмешливой улыбкой»⁴³ Безусловно, острог, тюрьма, каторга не располагают особо к благодушию и веселости. Надо учитывать и то, в каком свете воспринимал сам Достоевский окружающий мир, находясь в подавленном, униженном состоянии. Возможно, что встретившись с этим чеченцем где-либо при других обстоятельствах у него сложилось бы прямо противоположное мнение об этом представителе чеченского народа, но судьба в это время была к ним жестока и не оставляла выбора.

В процессе адаптации к новому социокультурному окружению у чеченцев возникали новые черты. Употребляя понятие «адаптация», мы имеем в виду «процесс взаимного приспособления между культурой и внешней средой, направленный на выживание и стабильность социальной системы. в контексте антропологии адаптация означает, что культура является продуктом взаимодействия между внешней средой и стратегией жизнедеятельности, т. е. особой технологией освоения естественных ресурсов экономикой и социальной структурой». Возросший исследовательский интерес к российскому имперскому типу политической организации и культуры актуализирует изучение особенностей психологической и социокультурной адаптации инородных социумов, вошедших в новую для них структуру. Особенно важен такой аспект проблемы адаптации этносов, как создание региональной элитой адаптационно-деятельных моделей культуры. Развитию культурных инноваций способствовала и активныя деятельность национальной интеллигенции⁴⁴.

В начале XX века на Северо – Восточном Кавказе чеченцы были самым многочисленным этносом, их количество стремительно приближалось к цифре в 300000 человек⁴⁵. Причём здесь не учитывались аккинцы, проживавшие на территории Дагестанской области и кистинцы. Кистинцами (кистами) грузины называли ту небольшую часть чеченцев и ингушей, которые в своё время вынуждены были переселиться на территорию Грузии⁴⁶. Во второй половине XIX века на плоскости чеченские сёла были большей частью растянуты, обширны. Строения почти все деревянные, одноэтажные, редко в два этажа, с плоскими крышами. Внутри домов было чисто, опрятно и светло⁴⁷. В горах также было немало красивых домов. Некоторые из них имели земляные крыши, покрытые травой, а большая часть была покрыта черепицей⁴⁸. Безусловно, что даже в начале XX века нельзя было доверять статистическим сведениям, т. к. многие народы не только в России, но и в мире всячески старались уклониться от переписи. Суеверный страх, да и жизненный опыт вызывали опасения у людей за их благополучное будущее, если они подвергнуться пересчету. Из Библии мы узнаем, что сатана внушил царю Давиду несчастную мысль пересчитать свой народ, что привело к самым ужасным последствиям. Сразу после окончания подсчета разразилась моровая язва, в которой народ усмотрел справедливое возмездие за грех переписи.

В Алжире все мероприятия французского правительства, требующие подсчета населения, встречали сопротивление со стороны туземцев главным образом из-за нежелания подвергаться такого рода подсчету. Антипатия эта обнаруживается не только в случаях счета людей, она проявляется также при подсчете мер зерна – операции, носящей у многих народов «священный» характер. В Палестине многие мусульмане, считая меры зерна, говорят при первой мере «Бог один», при второй – «ему нет равного», при третьей – просто «три», затем «четыре» и т. д. Возможно, что с помощью этих постановок рассчитывают обмануть злых духов, которые, быть может, прячутся с намерением украсть или попортить зерно, причем их считают слишком тупыми, чтобы понять эту диковинную нумерацию.