Текст книги "Альбигойская драма и судьбы Франции"

КОНЕЦ РАЙМОНА VII

И действительно, после взятия Монсепора борьба продолжалась. Катары не остались совершенно без укрытия, так как владели почти неприступным замком Керибюс в Корбьерах, взятым только в 1255 г. Папа Иннокентий IV отбросил робкие попытки прощения, к которым он прибегал в начале своего понтификата, и инквизиция удвоила рвение. Раймон VII тратит последние годы жизни на подспудную борьбу против договора в Mo, подтвержденного соглашением в Лорри. Именно в лице этого тулузца Пьер Бельперрон по праву видел символ национального сопротивления. Но положение графа чрезвычайно сложно. Чтобы победить, ему надо было разъединить интересы французов и интересы церкви. Это было особенно сложно в правление Людовика Святого, который принуждал графа Тулузского самому становиться гонителем с риском оскорбить чувства своих подданных. Сын, как и отец, стал жертвой своего непостоянства; быть может, это было не столько чертой характера, сколько следствием ситуации. Раймон VI благоволил к катарам, но никогда не решался вступить в открытую борьбу против римской церкви и поддержать церковь национальную и народную.

Это было совершенно невозможно по трем причинам: с одной стороны, каким бы ни было влияние катаров, они, по-видимому, никогда не представляли большинство населения; с другой стороны, если бы это и было так, их доктрина непротивления не годилась для национального сопротивления. Наконец, было просто невозможно выступить против римской церкви, в особенности в начале XIII века. Как мог преуспеть граф Тулузский там, где потерпели поражение могущественные германские императоры, где сломался Фридрих II? Тогда следовало принять другое решение – то, что приняли, например, арагонские короли: искренне стать на службу церкви, которая в этом случае не отказала бы графу Тулузскому в своем высочайшем покровительстве. Раймон VI, как мы видели, не решился принять чью-либо сторону и таким образом спровоцировал создание коалиции церкви и французской короны. Надо ли его порицать за подобные колебания и неспособность решиться ни на политику безрассудно рискованную, ни на политику, всем ненавистную? Не думаю. Но как бы их ни оценивать, колебания Раймона VI могли привести лишь к поражению, а колебания Раймона VII сделали его неотвратимым.

На самом деле Раймон VII никогда не испытывал глубокой симпатии к катарам. Он был добрым католиком и даже неоднократно пытался снискать милость церкви, преследуя Добрых Людей. Но и дать волю подобным чувствам он не мог, опасаясь вызвать недовольство своих подданных. С другой стороны, церковь никак не поощряла действия графа Тулузского, которые вели к ущербу французской короне. Раймон VII хорошо понял это, вынашивая планы женитьбы на четвертой дочери Раймона Беренгъера, графа Прованского. «Четыре дочери было у Раймона Беренгьера и все королевы», – писал Данте в шестой песне «Рая» [148]148
  Перевод М. Лозинского: «Рамондо Берингьер четыре царства дал дочерям» – не совсем точен.


[Закрыть]. Три старших были замужем: Маргарита – за Людовиком Святым, Элеонора – за Генрихом III Английским, а Санча – за Ричардом Корнуэльским, королем Римским [149]149
  Ричард, герцог Корнуэлъский (1209-1272) – сын Иоанна Безземельного, брат Генриха III. Участник крестового похода Людовика IX в 1240 г. В 1243 г. женился на дочери Раймона Беренгъера, в 1257 г. избран римским королем.


[Закрыть]. Четвертой была Беатриса, которой Раймон Беренгьер оставлял графство Прованское. Если бы Раймон VII женился на ней, то воссоединил бы Прованс и Лангедок, зажав королевские сенешальства Каркассон и Бокер между своими прованскими и лангедокскими владениями; по Провансу он стал бы вассалом императора, а если бы Беатриса подарила ему сына, то при благоприятных обстоятельствах смог бы оспорить и договор в Mo.

Граф Тулузский договорился об этом браке с графом Прованским. К несчастью, Раймон Беренгьер 19 августа 1245 г. умер, и пока послы Раймо-на VII старались при помощи церкви убрать канонические препятствия к браку, мать Беатрисы и ее опекуны Ромье де Вильнев и Альбер Тарас-конский договорились о браке с родным братом французского короля Карлом Анжуйским [150]150
  Карл Анжуйский (ум. 1285) – король Сицилии и Неаполя с 1268 г., потерял Сицилию в 1282 г. (Сицилийская вечерня).


[Закрыть]. Пока Иннокентий IV тянул с разрешением на брак, Карл Анжуйский с войском прибыл отпраздновать свадьбу, состоявшуюся 21 января 1246 г. Церковь все больше и больше склонялась к политике тесного альянса с Капетингским домом, очень скоро сделавшего из Карла Анжуйского короля Обеих Сицилии. Трубадур Гильем де Монтаньяголь так выразил разочарование южан: «Единственное, что меня тревожит, – это вид Прованса, принявшего другое имя. Его преступление таково, что его назовут землей предательства, ибо сменил он благородного и храброго сеньора на дурного, тем самым потеряв свою честь».

Итак, вокруг Раймона VII и Тулузы все рушилось. В том же 1246 г., 22 августа, Транкавель, «именуемый виконтом Безье и Каркассона», отправился изъявить свою покорность епископу Каркас-сонскому и французскому сенешалю. Окончательное соглашение заключили 7 апреля 1247 г. в Безье. Бывший виконт получил от короля Франции пенсион в 600 ливров, выделяемых сенешальством Бокер, и обязался принять крест. Мы стоим уже на пороге крестового похода Людовика Святого, и король отныне ничего, кроме Святой земли, не видит. Одновременно со своим сеньором покорился Оливье де Терм и обещал отправиться вместе с королем. Возможно, и мелкие сеньоры бывших транкавельских доменов последовали этому при-» меру. Таким образом, 1247 годом можно датировать не только перестройку Каркассона, о которой мы уже говорили, но и окончательную и бесповоротную аннексию Францией бывших транкавельских доменов.

Что же теперь оставалось делать Раймону VII? Он также когда-то обещал по договору в Mo отправиться в крестовый поход, и если до сих пор не сдержал своего обещания, то теперь такая возможность предоставлялась. В 1247 г. он отъехал ко двору Людовика Святого, где был прекрасно принят королем и его матерью. Он подтвердил свое обязательство последовать за королем, и взамен ему вернули титул герцога Нарбоннского и вьщелили 30 тыс. ливров на расходы. Церковь со своей стороны брала его под свое покровительство в течение всего пребывания на Святой земле. Чувствовалось, что отныне наступают иные времена. Авторитет французского короля, готовившегося к освобождению Гроба Господня, был как никогда велик. Думается, искренне и даже с энтузиазмом собираются последовать южные сеньоры в землю, где некогда прославился Раймон де Сен-Жиль. Возможно, там они в новом военном товариществе даже позабудут претензии, питавшие их ненависть к французам. В частности, именно это произошло, как мы увидим, с Оливье де Термом, неровная карьера которого столь характерна для этих великих перемен на Юге.

Раймону VII оставалось недолго жить, и он умер до того, как исполнил свой обет. В ожидании он удваивает гонения на еретиков и соглашается со всеми канонами собора в Безье (1246 г.), выработавшего меры против них. Он предписывает своим подданным в память об убитых инквизиторах Авиньоне присутствовать на проповедях доминиканцев и францисканцев, сообщает папе о приходе в его домены новых пастырей из Италии, венчая все приказом сжечь на своих глазах в Ажене восемьдесят катаров. 25 августа 1248 г. граф Тулуз-ский в Эг-Морте [151]151
  Эг-Морт – деревня близ Нима, где Людовик IX построил порт. Отсюда он отправлялся в седьмой и восьмой крестовые походы.


[Закрыть] приветствует Людовика Святого, отъезжающего на Восток; на другой год он снова там, чтобы поприветствовать своего зятя и дочь, отбывающих следом. Сам он, кажется, не решается последовать за ними. 22 августа 1249 г. Раймон VII в Милло; здесь его и настигает болезнь, унесшая его в могилу в возрасте пятидесяти двух лет 27 сентября 1249 г. Он умер, исполненный самых христианских чувств. Единственное, чего он не добился, – это разрешения церкви захоронить в христианской земле останки Раймона VI, умершего отлученным. Сам Раймон VII попросил похоронить себя в аббатстве Фонтевро, подле своих родственников по материнской линии, Генриха II и Аль-еноры Аквитанской.

Набальзамированное тело Раймона VII медленно переправили по воде из Милло через Альби, Гайак и Рабастен в Тулузу. Оттуда по Гаронне его доставили в аббатство Паради в Ажене, откуда в следующем году, по хорошей погоде перевезли в Фонтевро. «Господу было угодно, – пишет Гийом де Пюилоран, – чтобы Раймон, прежде чем исчезнуть навеки из мира сего, проехал по всем своим равнинным краям, расположенным к западу, дабы оплакал последнего графа Тулузского по прямой линии весь народ его земли».

Немного ниже хронист, описав нам церемонию перенесения тела в Паради, добавляет: «Жалостно было слышать до и после этой церемонии причитания, видеть слезы народа, оплакивающего своего сеньора, умершего, не оставив прямого потомства. Так было угодно Господу нашему Иисусу Христу отомстить стране за ересь, коей она была заражена, лишив народ того, кто бы им управлял».

Патриотизм переплетался тогда с верностью династии. Раймона VII оплакивали не за то, что он был добрым государем, но за то, что он был последним в своем роду. Вместе с ним исчезала всякая надежда на то, что Тулуза останется столицей независимого и суверенного государства. Останки государя, медленно плывшие под похоронный звон по рекам его страны мимо подавленного населения, символизировали великую несостоявшуюся судьбу. Но история никогда не останавливается и продолжается после самых пышных похорон. К Тулузскому графству, исчезающему в течении воды вместе с останками своего последнего графа, и французскому Лангедоку, которого еще нет, можно отнести знаменитые стихи Корнеля:

«Великая судьба начинается, великая судьба заканчивается…»

Глава V
ФРАНЦУЗСКИЙ ЛАНГЕДОК

ПРАВЛЕНИЕ ЛЮДОВИКА СВЯТОГО И АЛЬФОНСА ДЕ ПУАТЬЕ (1249-1271)

После смерти последнего графа из дома Рай-мондинов Альфонс де Пуатье и Жанна Тулузская без малейших затруднений вступили во владение графством. Они были в крестовом походе с Людовиком Святым, но все взяла на себя Бланка Кастильская, регентша королевства. Хотя в Фенуйедских горах, на границе с арагонским Руссиль-оном, еще держался замок Керибюс, укрывавший нескольких катарских пастырей, можно считать, что после отречения Транкавеля и смерти Раймо-на VII французское господство над всем краем стало бесспорным.

Но почти все надо было начинать сначала, чтобы эта область, больше чуждая, нежели еретическая, действительно присоединилась к королевству. К примеру, было бы достаточно, чтобы у Альфонса Пуатье и Жанны Тулузской было потомство, и новый графский дом мог снова обрести опору в местном сепаратизме. Для французского единства было великой удачей, что этот брак остался бездетным. Конечно, сюзеренитет Франции над графством Тулузским никогда серьезно не оспаривался, и если бы двум последним Раймонам вздумалось подчиниться Арагону или Англии, это осталось бы лишь попыткой без особых последствий.

Следует, однако, отметить, что Франция в начале XIII в., как и Германия или Италия, – не более чем географическое понятие. Высшему суверену королевства, королю, повиновались лишь на севере Центрального массива. Замена Монфоров на Капетингов в бывших транкавельских фьефах, образование французских сенешальств в Бокере и Каркассоне, утвержденное договором 1229 г., были первым удачным и прочным приобретением королевского домена на Юге. Отныне эта область зависит от Парижа теснее, чем Шампань или Бургундия, которые расположены ближе. Автономии самого графства Тулузского или того, что от него оставалось, постоянно угрожает наличие французской администрации в Каркассоне. Людовик Святой, отправляясь в крестовый поход, совершает важный политический акт: аббатство Псалмоди он меняет на побережье, где позже возникнет Эг-Морт. Король хотел иметь на средиземноморском побережье французский порт. Таким образом королевский домен пытается стать королевством от моря до моря. Франция перестает быть географическим понятием, а становится политическим единством. Она еще не стала единым государством в современном смысле слова, но никто не сделал больше, чем Людовик Святой, чтобы ускорить это преобразование.

Он в высшей степени обладал чувством справедливости и находил, что это к тому же лучшая и самая плодотворная политика. Он поддерживал всеми силами инквизицию, понимая, что единство королевства – это прежде всего единство религиозное, но при этом испытывал отвращение к мести и считал, что сеньоры-файдиты, все преступление которых состоит в верности своим сюзеренам, несправедливо обобраны. Таким был, например, случай Оливье де Терма, история которого прекрасно иллюстрирует то, о чем я говорю.

Он родился в 1197 г. от Раймона де Терма и Эрмессинды де Курсавин. Раймон де Терм, прочно обосновавшийся в Корбьерах, владелец одного из самых сильных замков области, успешно противостоял в одиночку то арагонскому королю, своему южному соседу, то виконту Безье и Каркассона, своему соседу северному, прямым вассалом которого он был, то графу Тулузскому. Его владения были чем-то вроде независимого княжества между Тулузой, Каркассоном и Перпиньяном. Впрочем, он был очень склонен к ереси, и похоже, что к тому времени, когда Симон де Монфор в 1210 г. осадил его замок, там не отправляли католического культа более тридцати лет. Крепость оказала сильнейшее сопротивление, и в конечном счете Симон де Монфор сумел взять ее, только добившись капитуляции. Раймона де Терма заключили в одну каркассонскую башню, а что сталось с его сыном, которому тогда было тринадцать лет, – неизвестно. Но мы вновь встречаем его в 1227 г. Теперь ему уже тридцать и он поступил на службу к Раймону VII, доверившему ему охрану замка Ла-Бесед в Лораге. Этот изгнанник, подобно многим другим, рассчитывает только на войну, чтобы отвоевать потерянное наследство. Однако, оставив крепость Ла-Бесед, которую осадил сенешаль Кар-кассона Юмбер де Боже, в 1228 г. Оливье де Терм примиряется с церковью.

Все говорит о том, что это примирение было глубоко искренним, так как поведение Оливье де Терма всю оставшуюся жизнь убедительно свидетельствовало о его набожности. Тем не менее он не отказывается от мысли возвратить потерянные домены, и его позиция хорошо демонстрирует, что религиозное примирение – это одно, а политическое – совсем другое. В 1240 г. Оливье де Терм в первых рядах примет участие в неудачной авантюре Транкавеля. В 1242 г., во время восстания Раймона VII, его снова отлучит от церкви архиепископ Нарбоннский, и очень похоже, что это последнее отлучение имело скорее политические причины, чем религиозные. Таким образом, Оливье де Терма можно считать выдающимся образцом местного патриота. Только в 1247 г. он окончательно подчинился вместе с Транкавелем.

Почти сразу же начинается крестовый поход, куда Оливье де Терм, у которого больше нет ничего на земле, сопровождает Людовика Святого. Сеньор, лишенный владений, примет участие во всех сражениях короля, покроет себя славой, как, например, в Сирии, под стенами Белинаса, который был Кесарией Филиппа, где спасет Жуанвиля [152]152
  Жуанвилъ, Жан (1224-1317) – сенешаль Шампани, участник похода 1248-1254 гг. Автор мемуаров.


[Закрыть] из очень затруднительного положения. Но лучше процитировать здесь сенешаля Шампани: «Когда мон-сеньор Жан де Валансьен услышал об опасности, в которой мы оказались, он явился к монсеньору Оливье де Терму и прочим военачальникам из его края и сказал им: „Сеньоры, именем короля прошу вас и приказываю, чтобы вы помогли мне освободить сенешаля“. Покуда он так волновался, монсеньор Гийом де Бомон подошел к нему и изрек: „Вы зря стараетесь, ибо сенешаль мертв“. А он (Оливье) ответил: „Мертв он или жив – об этом я сообщу королю“. Потом он тронулся в путь и пришел к нам, на гору, куда мы поднялись; и как только он появился у нас, так велел, чтобы я пришел с ним поговорить; и я так и поступил. Тогда Оливье де Терм сказал, что мы в великой опасности, ибо если мы будем спускаться или подниматься, то не сможем этого сделать без больших потерь, поскольку склон очень плохой и сарацины нас сомнут. „Но если вам угодно мне поверить, я освобожу вас без потерь“. Я ему ответил, чтобы он объяснил, чего он хочет, и я это сделаю. „Я вам скажу, – продолжал он, – как нам спастись. Мы отправимся отсюда вдоль этого склона, как если бы собирались двигаться к Дамаску; а сарацины, что находятся там, решат, что мы хотим на них напасть с тыла. А когда мы окажемся на этих равнинах, то пришпорим лошадей, и поскачем вокруг города, и перейдем ручей прежде, чем они смогут до нас добраться. И, однако же, мы нанесем им большой урон, так как подожжем сжатые хлеба, что посреди полей“. Мы поступили так, как он объяснил; и он велел взять тростник, из коего делают дудки, положить внутрь угли и выдуть их на сжатые хлеба. И так Бог спас нас благодаря совету Оливье де Терма».

Влияние этого крестового похода и созданного им братства по оружию на искреннее примирение сеньоров-файдитов с властью трудно переоценить. Бесспорно, нет лучшего средства примирения, как смешать за морем тех, кто был врагами дома. Если задуматься об этом, станет понятным, что крестовый поход Людовика Святого, каким бы неудачным он ни был, тем не менее послужил его политике умиротворения на Юге. Король даже смог проявить признательность за оказанные услуги: в 1250 г. в Сен-Жан-д'Акре король вернул Оливье де Терму замок Агилар и всю область Термене, за исключением самого замка Терм. Двумя годами позднее, когда в Яффе возникла ссора между рыцарями-южанами, посланными Альфонсом де Пу-атье, и госпитальерами [153]153
  Госпитальеры – рыцарский монашеский орден Госпиталя св. Иоанна в Иерусалиме, учрежден в 1118 г.


[Закрыть], король послал их рассудить Оливье де Терма.

Но в 1254 г. все же пришлось вернуться, и почти тотчас же Оливье де Терм включается в одну из последних военных операций – осаду Керибюса в 1255 г. Предпринятая Пьером д'Отеем, сенешалем Каркассона, осада оказалась трудной. В марте 1256 г. комендант крепости Шабер де Барбера был захвачен благодаря Оливье де Терму и получил жизнь в обмен на сдачу крепости. Поведение Оливье де Терма в этих обстоятельствах весьма походит на измену. Но он настолько перешел на сторону короля, что, несомненно, счел: пусть лучше Арагон оспаривает у Франции естественную границу по Корбьерам. Благодаря этому рыцарю судьба Лангедока соединилась с судьбой Франции, так как взятие Керибюса не только лишило катаров их последнего надежного убежища, но и подготовило Корбейский мир 1258 г. между Францией и Арагоном. Арагон отныне отказывается от всяких претензий на земли к северу от Корбьер, за исключением сеньории Монпелье; Франция поступает так же в отношении территорий к югу и отказывается от земель, принадлежащих ей по разделу в Вердене [154]154
  См. прим. на с. 15 и с. 26-27.


[Закрыть]. Так что Оливье де Терма можно по праву рассматривать как одного из людей, способствовавших установлению южной границы королевства.

Но его история не закончена. Вот он вернулся знатным вельможей, другом короля Франции на земли, которыми некогда управляли его предки. Но времена сильно изменились. Это уже не эпоха борьбы за независимость против сюзерена. Сенешаль Каркассона держит под непрерывным контролем самые незначительные действия вассалов. Монархическая централизация при Людовике Святом сделала огромный шаг вперед. Оливье де Терм не может с этим смириться – он принадлежит к иной эпохе. Мы видим, что с 1257 г., когда он составляет завещание, он отдает один за другим свои замки и земли в уплату за долги, которые, видимо, были огромными. Он предпочитает жить как простой человек, чем носить пустые феодальные титулы. И он смертельно скучает. Единственное лекарство – это заморская земля, о которой он, как и сам король, хранит ностальгические воспоминания. В 1264 г. мы вновь встречаем его в Акре; в 1267 г. он совершает третье путешествие на Восток и в 1270 г. присоединяется к королю под стенами Туниса. Последний раз он поедет на Восток в 1273 г. с двадцатью пятью рыцарями и сотней арбалетчиков. Там в 1275 г. он и умрет.

Я так долго рассказывал об Оливье де Терме, потому что история этого крупного южного сеньора действительно показательна. Это одна из самых прекрасных побед Людовика Святого. Никто больше него не был предан французском}' королю. Он оказался даже более преданным, чем сенешаль Шампани, который не сопровождал короля в последний крестовый поход. Возможно, бывший фай-дит единственный разделял с королем ностальгию по Святой земле, не дававшую Людовику Святому покоя в последние годы жизни. Многое можно было бы отдать, чтобы узнать, о чем говорили эти два человека, победитель и побежденный, на чужой земле. Хотя у них были разные языки, под конец, похоже, у них было одно сердце.

Но у Людовика Святого были во Франции государственные обязанности, которые он выполнял после возвращения из Святой земли и до отъезда в Тунис с неукоснительной тщательностью. В течение первых двадцати лет своего господства над бывшими транкавельскими доменами французы в целом очень плохо себя вели. Сенешали, бальи, мельчайшие чиновники третировали южное население с беззастенчивостью победителей. Отовсюду к королю шли гррестные жалобы. Не считались ни с каким дарованным правом, изобретались предлоги, чтобы взимать огромные штрафы; королевские чиновники и судьи бесстыдно захватывали все, что желали. В 1247 г., прежде чем отправиться в крестовый поход, Людовик Святой в первый раз послал для восстановления справедливости королевских следователей, и они поработали так хорошо, что по возвращении короля в 1254 г. Юг был уже глубоко преобразован. Людовик Святой тем не менее не считал исправление дел достаточным, и в 1254 г. он посылает в сенешаль-ства Бокер и Каркассон новых следователей, проработавших до 1257 г. Их миссия закончилась Великим ордоннансом 1259 г., надолго установившим правила управления на Юге. Их характеризуют две черты: 1) забота о правосудии в отношении жестоко страдающего населения; 2) забота о повсеместном и самом строгом укреплении королевской власти. Ничто не сделало больше для интеграции Юга во Францию, чем твердое и мудрое правление Людовика Святого.

В доменах Альфонса де Пуатье, т. е. в графстве Тулузском, дела обстояли не столь хорошо. Альфонс был государем алчным, старавшимся извлечь наибольшую возможную выгоду из своих земель. Тем не менее в подражание своему брату он проявлял некоторую заботу о соблюдении законов, так что Тулузская провинция после смерти бездетных последнего графа и графини в 1271 г. бьша подготовлена к последовавшему вскоре присоединению.