Текст книги "Шато"

Сегодня день рождения Джейд, и тема дня – «хмельное веселье». Я обещала Серафине не напиваться в стельку и завтра быть вполне работоспособной. Судя по тому, как она нахмурилась, я не уверена, что правильно было употреблять выражение «в стельку». Тем не менее она заявила, что наша встреча может подождать. И завтра в шесть утра, пока все будут спать, я должна подойти к ее спальне и постучать. Она заверила меня, что я не побеспокою ее. Что к тому времени она уже точно проснется.

На площади мы бродим по продуктовым рядам в поисках овощного киоска, который находился рядом с колбасным, где продавались лучшие помидоры, которые, кто-либо из нас когда-нибудь ел. Мы не обнаруживаем его, поэтому в конце концов подходим к продавцу хлопчатобумажных тканей с набивным провинциальным рисунком – лаванда, лимоны. Все вокруг невероятно дружелюбны.

Мы слоняемся по киоскам, торгующим антиквариатом, произведениями искусства, мебелью. Джейд подумывает о покупке антикварных садовых ножниц для живой изгороди. Мы интересуемся, какие именно изгороди она планирует подстригать, что ее немного огорчает, но она сразу возражает, что они будут хорошо смотреться на каминной полке в ее доме в Хэмптонсе. Антиквариат в сочетании с современностью. Тогда Арабель отвлекает Джейд, предложив взять еще кофе, а мы с Дарси покупаем эти ножницы, чтобы вручить их позже. Если девушка хочет на свое сорокалетие садовые ножницы, подарите ей садовые ножницы. Пока Дарси торгуется с любезным джентльменом в бежевой кепке, упражняясь во французском, я задумываюсь, что ситуация довольно иронична. Двадцать лет – для покупки красивых безделушек, которые ты наденешь один раз. Тридцать – для более красивых и дорогих безделушек. Теперь кажется, что сорок – это время непрактичных безделушек для дома. По крайней мере, именно это я наблюдаю у своих подруг. Я – исключение; я не ношу в качестве украшения настоящий бриллиант, и у меня нет каминной полки, на которую я могла бы положить ножницы для живой изгороди.

– Trente[37]37
    Тридцать (фр.).


[Закрыть]. – Продавец, наконец, вызывает у Дарси улыбку согласия. Я и забыла, как она любит торговаться.

В Камбодже Дарси меня просто убила. Она могла потратить сорок пять минут на поиски водителя тук-тука[38]38
    Трехколесный общественный туристический транспорт, популярный в Индии.


[Закрыть], который брал не два доллара, а один. «Нас пытаются облапошить!» – возмущалась она.

– Я уже очень хочу, чтобы меня облапошили, – помню, угрюмо пробурчала я Джейд и Арабель, пока Дарси искала подходящего водителя и пот пропитывал насквозь мои штаны с рисунком слона.

Дарси расплачивается. Я говорю, что переведу ей свою часть через Venmo[39]39
    Американский сервис мобильных платежей, основанный в 2009 году и принадлежащий PayPal с 2013 года.


[Закрыть], и она, пренебрежительно махнув рукой, произносит:

– Конечно, так будет удобнее.

Я слегка озадачена, потому что предложила это просто из вежливости. Обычно мы возвращаем друг другу только серьезные суммы. Сегодня она заплатит пятнадцать долларов, завтра – я, все сходится. Но я достаю свой телефон и делаю пометку в календаре, чтобы не забыть о переводе.

– Мама!

Внезапно появляются Чейз и Мила, за ними Оливер.

В это же время Джейд и Арабель возвращаются со своим кофе: у Джейд double expressо, у Арабель noisette – эспрессо с добавлением сливок. Все-таки на французском все звучит приятнее. Я прячу садовые ножницы в свою сумку. Раздаются приветствия, поцелуи и восклицания по поводу новой игрушки Чейза – деревянного музыкального инструмента в виде лягушки, с гребенкой на спинке, на которой можно играть деревянной палочкой. Чейз с гордостью демонстрирует свое сокровище каждой из нас, снова и снова. И снова. Палочка, двигаясь по спинке игрушки, издает довольно оглушительный квакающий звук. Мне жаль Оливера, которому придется терпеть часы и дни, пока Чейзу не надоест новая покупка. Но пока ребенок выглядит очень мило, играя с лягушкой со свирепой сосредоточенностью, поджав губы; бейсболка со щенячьими ушками на его маленькой головке съехала набок.

– Мороженое после завтрака? – Я слышу, как Дарси шипит на Оливера, указывая на пустые стаканчики на подносе для коляски. – Ты же знаешь, я не люблю, когда они так рано едят сладкое.

Бедный Оливер. Его лицо вытягивается, и он проводит рукой по своим темным волосам. В целом он добродушный, само спокойствие на фоне редких приступов гнева жены. Дарси тоже выглядит несчастной. Интересно, что с ней происходит. Она самая добрая, отличная подруга, по-своему тихая и преданная. Она та, кто на заднем плане, но всегда готов подставить плечо.

Конечно, все мои друзья потрясающие, это доказали события прошедшего года. Замечательная Арабель, которая навещала меня с подарочными корзинками после моей операции. И Джейд, которая делала то, что умеет лучше прочего: она носилась вокруг меня и поддерживала своим «доведи-дело-до-конца». Она составила для меня персонализированные плейлисты на Spotify и приносила еду, которую готовила по рецептам своей мамы – вкусные марокканские блюда. Джейд даже вызвалась добровольцем для выполнения ужасной задачи – разбирательств с моими страховщиками. Но после того, как Арабель вернулась в Ниццу, Джейд сосредоточилась на своей спин-студии, а Джулиет вернулась к работе, только Дарси продолжала сидеть со мной изо дня в день. Я сказала ей, что не хочу никого видеть, и она ответила: «Я буду в твоей гостиной, раз ты не хочешь меня видеть, не волнуйся». И она все равно готовила для меня подносы с едой, как в отеле, и приносила пакеты со льдом и обезболивающие. Она была рядом, физически, как опора. Несмотря на то, что у нее требующий внимания стартап и дети. Всем известно, что я ненавижу просить людей об одолжении. И она вела себя так, что я не чувствовала себя обузой. Она просто спокойно, совершенно решительно отказалась уходить. Это Дарси – свирепая мама-медведица, заботящаяся в первую очередь о других и только потом о себе. У меня наворачиваются слезы при одной мысли об этом.

Подлетает Мила, прыгает ко мне в объятия и просит спеть с ней «Ишка-пишка». Это наша фишка. Джейд услышала эту песенку в летнем лагере, и одной очень разгульной ночью обучила нас. Я случайно стала напевать ее, когда однажды нянчилась с Милой, и теперь она требует ее при любой возможности. Мы начинаем напевать:

– Ишка-пишка превратилась в кишку, фокус-покус-доминокус! – Текст довольно приставучий, и мы привлекаем внимание местных жителей. Взгляды говорят о том, что мы стереотипные вызывающие раздражение американцы, но Мила невероятно хорошенькая с ее кудряшками и разноцветными пластырями на руках, которыми она украшает себя, как наклейками.

Она замолкает только после третьего исполнения.

– Мама, можно мне еще один пластырь?

Дарси считает, затем качает головой.

– Четыре – это предел, ангел. Ты же знаешь.

– Но я хочу пять! – возражает Мила. Я чувствую, что она вот-вот сорвется.

Дарси что-то говорит Оливеру, чего я не могу разобрать, тот поднимает Чейза и сажает в коляску. Затем хватает Милу за руку.

– Ну, попрощайтесь с дамами, – инструктирует он детей.

Дарси целует малышей в щеки, почему-то на это тяжело смотреть, и у меня складывается ощущение, что они нужны ей больше, чем обычно. Интересно, почему? Затем остальные принимаются их обнимать и целовать, но Чейз ничего не замечает, продолжая колотить по своей лягушке. Мила уклоняется от всех объятий, включая объятия Дарси, и теперь отказывается от протянутой руки Оливера с выражением бунтарства в глазах. Я вижу, что она близка к тому, чтобы испепелить всех своим взглядом из-за пятого пластыря.

Оливер хватает ее за руку и тянет за собой. Я слышу, как она умоляет:

– Еще один, папочка. Только один, я обещаю!

– Они такие милые, Дарси, – произносит Арабель немного небрежно, когда они исчезают за углом. В конце концов, это то, что нужно говорить о детях.

– Спасибо, – произносит Дарси, глядя им вслед. Наконец, она, кажется, приходит в себя и смахивает слезу, а я сжимаю ее руку, хотя подобная реакция кажется утрированной. Но откуда мне знать? Просто ее дети уезжают всего на несколько миль дальше отсюда. Она может видеться с ними каждый день в этой поездке, если захочет. – Но ты не хочешь детей, Бель? – спрашивает Дарси. – С ними так весело! Это правда. Конечно, приходится много работать, но просто… – Она замолкает, поймав мой взгляд.

– Нет. Определенно нет. Я не хочу их. – Лицо Арабель смягчается. – То есть я имею в виду… alors[40]40
    Пока что (фр.).


[Закрыть], нет.

Я немного отдаляюсь от них, потому что никто никогда не спрашивает меня, хочу ли я детей, и этот разговор запускает в моей голове поток мыслей. Дело в том, что я действительно хочу детей. Я даже не знаю, догадываются ли мои друзья об этом. Они никогда по-настоящему не интересовались. Вероятно потому, что, по большому счету, я всегда была одиночкой, потчующей их своими историями о свиданиях. Возможно, мои последние отношения продлились недостаточно долго, чтобы они задумались об этом, хотя у нас все было серьезно. По крайней мере я так думала. Но о детях я начала горевать, когда мне исполнилось сорок, а потом, когда у меня отрезали грудь, и подавно. Я никогда не смогу кормить грудью. Это было похоже на какой-то новый невидимый толчок к бездетности.

Я не могу рассказать об этом своим подругам, потому что они не поймут. Арабель категорически не хочет детей, а желание Джейд с Дарси воплотилось в жизнь. Хотя Дарси поставили диагноз бесплодие и это едва не сломило ее, в нынешних реалиях такое не редкость. Она боролась, добилась результата, и за ней и рядом с ней стоят легионы женщин. Но «The Fertility Warrior» явно предназначен для замужних. Тех, у кого есть партнеры, поддерживающие их. У меня нет партнера, я в окопах так далеко от них, что другие бойцы не могут даже мельком увидеть меня здесь, внизу.

Я притворяюсь, что разговариваю по телефону, украдкой разглядывая своих подруг. Сейчас они сидят на бордюре и пьют кофе.

– Итак, – говорю я, подходя к ним, абстрагируясь от своих мыслей, чтобы они не стали еще чернее и не омрачали этот день. – Я знаю, что нам нужно. Вино. И много. Да?

– Боже, да! – выпаливает Дарси. – Много, очень много!

Глава двенадцатая
Арабель

Мы навеселе, все, кроме именинницы, которая ограничилась несколькими глотками. Джейд делает вид, что хочет напиться, но потом очень жестко контролирует себя. Я тоже привыкла следить за собой, только мягче.

Мы находимся в замке La Coste, примерно в часе езды от Сен-Реми, вверх по дороге из Экс-ан-Прованса. У нас была прекрасная возможность поужинать сегодня вечером в Эксе в Cote Cour. Он напоминает модное местечко в Вест-Виллидж, вполне в духе Джейд. Но было бы нехорошо проигнорировать Mamie и Серафину, поэтому к ужину мы вернемся в шато.

Сомелье, девушка лет девятнадцати в красном платье в цветочек, наполняет наши бокалы Chateau Le Blanc, домашним белым вином. Я кручу его в бокале, вдыхаю аромат, и только пью. Джейд крутит, нюхает и не пьет. Викс просто пьет. Дарси уткнулась в свой телефон.

– Дарси. – Она поднимает глаза. – Еще вина? – предлагаю я, указывая на ее бокал.

Она смущенно улыбается. Затем снова принимается тыкать пальцами в экран.

– Просто выкладываю фото из Валенсоля.

По дороге сюда мы остановились у лавандовых полей Валенсоля, и девочки сфотографировались на их фоне, как это делают все примерные туристы. Не то чтобы я выше этого, скорее, как француженка, я побывала на множестве лавандовых полей. К тому же в тот момент мои мысли занимали иные вещи, вроде @imwatchingyou88. Я пыталась мысленно разобраться, кто его создал. У меня есть предположение, чьих это рук дело, но я не уверена.

Дарси переворачивает свой телефон.

– Итак. – Она смотрит на нас, уже в лучшем расположении духа, чем раньше. Ее щеки порозовели, став того же оттенка, что и объемный ободок на голове. Глядя на него и ее приторно-розовое платье, я почему-то представляю жевательную резинку. Увлечение подобными ободками ставит меня в тупик – я думаю, они создают образ воспитанницы детского сада, храбро отправляющейся в первый день в школу с рюкзаком примерно такого же размера, как она сама. И я не понимаю эти причудливые ночные рубашки, маскирующиеся под платья, которые любит носить Дарси. Француженки предпочитают корсеты и молнии.

– Ну, что salut, Джейд! – Я поднимаю свой бокал, затем смакую глоток.

– Salut! – подхватывают остальные, Джейд салютует своим перье. Во время дегустации она уточнила, органическое ли это вино. (Так и есть.) Биодинамическое? (Да.) Но все же в нем есть натуральный виноградный сахар, заявила она и довольно быстро перешла на минеральную воду.

– Какие планы на следующее десятилетие? – любопытствую я.

Джейд скребет белым ногтем подбородок.

– Больше заниматься сексом. – Она улыбается.

Я улыбаюсь в ответ.

– Чертовы мужчины, – говорит Викс.

Дарси молчит, ее губы сжаты. Она выглядит как человек, у которого мало секса. Я вспоминаю ее настроение на рынке при встрече с Оливером и детьми. Что-то определенно было не так.

– У меня есть и другие планы, касающееся семьи, – добавляет Джейд, затем замолкает и, моргая, поднимает глаза к небу.

Я следую за ее взглядом. Голубое небо испещрено облаками, напоминая картинку из детской раскраски. Стоит прекрасный летний день, как большинство дней на юге Франции. Я откидываюсь на спинку мягкого белого шезлонга.

– Расскажешь?

– Ты знаешь, мой отец родом из этих мест, – начинает Джейд.

– Верно, – киваю я, но это все, что мне известно. Хотя любопытно, что эта тема уже пару раз поднималась в нынешней поездке. Джейд – ну никак не француженка, и ее знания французского равны нулю. Она говорит bonjour с таким жизнерадостным нью-йоркским акцентом, какой только возможен. Я никогда не встречала ее отца; она почти не говорит о нем, по крайней мере со мной. Я знаю, что он пожилой, ему примерно за восемьдесят. И он был портным. Вероятно, до сих пор им и остался. Подозреваю, что некоторые люди подсознательно воздерживаются от разговоров о своих родителях, когда узнают, как я потеряла своих. – Где вырос твой отец, Джейд?

– С десяти лет он рос в сиротском приюте, но родился в Сен-Реми. Его спасли, однако его родители – мои бабушка и дедушка – убиты во время Холокоста.

Слово «убиты» проносится среди нас подобно молнии.

– Как спасли твоего отца? – спрашиваю я, понимая, что вопрос возник лишь у меня. Викс и Дарси, должно быть, уже знают эту историю, из-за чего я одновременно чувствую себя плохим другом, а также немного будто бы вне компании.

Взгляд Джейд сосредоточен, я помню, что она выглядит так, когда проводит свои знаменитые спин-тренировки. Но только сейчас она мысленно в другом, неизвестном мне месте.

– Это сделали люди, которые предали остальных членов его семьи. Мои бабушка и дедушка отдали им свои сбережения, все самое ценное, что у них было, в обмен на свою безопасность. Но позже вместо того, чтобы продолжать их прятать, те люди вынудили их уехать. Единственное, они отдали моего отца в детский дом. Ему было десять.

– Ох. Это дико и ужасно! – Я удивлена, что ничего об этом не знала. Жуткая история. Я смотрю на Дарси, на ее лице я вижу отпечаток застаревшей боли. Не свежей, как у меня, и не глубокой, до мозга костей, как у Джейд. Лицо Викс безмятежно; я не уверена, насколько нова для нее эта информация.

Джейд кивает.

– Я просто… папа не спит. Врачи исключили все причины. Ему снятся кошмары, и он просыпается с криком, весь в поту. Мама говорит, что в последнее время стало еще хуже.

– Ты думаешь, это из-за его детства?

– Из-за травмы, полученной в детстве, – отвечает Джейд. – Без вопросов.

Я киваю. Мне кое-что известно об этом. Но мне было четыре, а ее отцу десять. В тот момент у него имелся целый мир воспоминаний, воспоминаний, которых у меня никогда не было.

– Я просто… Он так и не добился справедливости для своей семьи. И посмотрите, что сейчас происходит в мире. Мы думаем, что Холокост никогда не повторится, но антисемитизм набирает обороты. Это… – она взбалтывает вино и тупо смотрит на него, – очень страшно, – наконец шепчет она.

Я перевариваю разговор. Я, конечно, согласна с ней. Но какое отношение все это имеет к сороковому дню рождения Джейд? Наверное, никакого, решаю я. Если я чему-то и научилась, управляя гостиницей, так это тому, что, когда людям хочется что-то сказать, они могут перевести разговор о дожде в плоскость социализма, чтобы донести свою точку зрения.

– Так ты ищешь справедливости от имени своего отца? – спрашиваю я, и меня осеняет. – Ты именно поэтому решила учиться за границей, в Авиньоне?

– Да. Зов прошлого моей семьи. – Джейд морщится. – Прости, Бель.

Я пожимаю плечами.

– Это не имеет ко мне отношения.

– Я знаю. Но – твои родители – я не хочу…

– Сыпать соль на мои раны? Не переживай. То совершенно другая ситуация. За рулем был мой отец. Он съехал с дороги. В его организме не было наркотиков. Ничего. Просто ужасный несчастный случай. Винить некого. – Я цитирую Mamie, она повторяла это всю мою жизнь. – В любом случае я их не помню. Я ничего не помню.

Правда ли это? У меня есть одно четкое воспоминание, а в остальном только огни, голоса. Может быть, я притворяюсь, что их нет. Мы все так иногда делаем, не так ли?

– Я просто не… – начинает Дарси, и я удивленно поворачиваюсь к ней. – Нет, я имею в виду… Я думаю, тебе стоит отпустить это, Джей!

Затем Дарси бросает на Джейд взгляд, которому я не могу дать точное определение… предупреждение – вот что приходит мне в голову. Но предупреждение о чем? Пальцы Дарси переплетаются. Она вздрагивает, ее бокал с вином падает на землю, разлетаясь вдребезги по гравию.

– Черт! – Она тянется за осколком, затем за другим. Как будто это поможет. Как будто это важно. Она останавливается, кладет битое стекло на стол. – Я не хотела этого делать. Черт!

– Это всего лишь стакан, – тихо произносит Викс.

Дарси проводит большим пальцем по краю одного из осколков.

– Просто я думаю, что некоторые вещи следует оставить там, где им самое место. В прошлом.

Я удивлена черствостью ее заявления.

– Но, Дарси, – говорит Викс, – возвращение сюда стало причиной, заставило Джейд захотеть добиться справедливости для своего отца.

– Справедливости и ответов, – сердито говорит Джейд. – Я также хочу ответов. Я заслуживаю их, Дарси. Ты знаешь, что заслуживаю.

Эти двое смотрят друг на друга, словно ведут безмолвный диалог, и я чувствую отчужденность между ними. Это странно, потому что они очень близки. Я почти никогда не слышала, чтобы они ссорились. Их мужья тоже лучшие друзья: Себ и Оливер каждую неделю вместе занимаются скалолазанием на пирсе Челси. Их семьи отдыхают вместе, старшие дети обожают младших, их совместные фотографии можно использовать в рекламе. Они называют себя framily[41]41
    Friends – друзья, family – семья (англ.).


[Закрыть] – сочетание слов «друзья» и «семья».

– Мне нужны ответы, – повторяет Джейд, не сводя глаз с Дарси.

– Ответы, – вторит Викс в замешательстве, когда появляется девушка в цветастом платье с метлой и начинает убирать осколки. Другая девушка влетает с новым бокалом для Дарси. Вино льется в бокал, затем в рот Дарси. Думаю, мне следует прервать ее, заставить отказаться от алкоголя и от этого разговора.

– Я тоже хочу получить ответы, – произносит Дарси язвительным тоном. – Тебе кажется, я не хочу ответов, Джейд?

– Какие такие ответы ты хочешь получить? – интересуется Викс.

Мне тоже любопытно. Дарси морщится, как будто что-то обдумывает. Наконец, она просто говорит:

– Возможно, искать ответы – все равно что ковырять коросту. Ты все ковыряешь и ковыряешь, и знаешь, что происходит, когда доковыряешь? – Некоторые из нас, особенно Дарси, слишком пьяны для метафор. Я уже собираюсь высказать это, когда Дарси продолжает странным, печальным голосом: – Можете себе представить, что я пытаюсь вернуться назад и пережить тот день, когда умер мой дедушка? Вряд ли.

Вокруг только щебет птиц. Я почти никогда не слышала, чтобы Дарси рассказывала о том ужасном дне.

– Его смерть – несчастный случай, Дарси, – резко бросает Джейд. – Семья моего отца погибла не случайно.

Дарси молчит, затем тяжело выдыхает.

– Да, я знаю. Прости. Не понимаю, почему я заговорила об этом.

Я замечаю, что Джейд смягчается. В этом она вся. Твердая и непреклонная, пока ты не проявишь первые признаки уязвимости.

– Никогда не слышала, чтобы ты говорила об этом, Дарси. Иногда полезно поделиться подобными вещами.

– Правда? – Дарси странно смотрит на всех нас. – Кажется, я тогда отключилась. Минуту назад я стояла в бассейне, делала стойку на руках, красуясь перед своим дедушкой, потом всплыла на поверхность, а он хлопал в ладоши и кричал: браво, браво. В следующее мгновенье я хватаю ртом воздух, откидываю волосы с лица и, открыв глаза, вижу кровь. Его тело плавает на поверхности. Я выскочила из бассейна в ту потайную комнату под лестницей, ну ты знаешь, Бель? Я иногда ходила туда и читала, чтобы побыть в одиночестве. Ты тоже, кстати, я помню тебя с кучей кулинарных книг. В тот момент, когда дедушка умер, все вокруг показалось мне невероятно большим и давящим. А в комнатке было тесно и уютно. Я чувствовала себя защищенной. Я помню, как меня трясло и мне было холодно. – Дарси прикусывает губу. – Интересно, эта комната все еще там?

– Нет, – медленно отвечаю я. – Они избавились от нее во время ремонта, когда расширяли кухню.

Дарси кивает. Никто не произносит ни слова. Я на пару дюймов отодвигаю от себя бокал с вином.

– Прости, Дарси, – произносит Джейд, нарушая тишину. Та кивает, но не поднимает глаз. – Итак… сменим тему? – спрашивает Джейд.

– Сменим тему, – соглашаюсь я.

– Что ж, хорошо, с днем рождения меня! – Джейд смеется, вымученно, но старательно. – Кстати, мы до сих пор не разобрались с этим аккаунтом в Instagram.

В аккаунте не появилось ничего нового, но его существование вызывает у нас беспокойство.

– Поехали домой готовиться к ужину, – резко говорит Дарси, вставая и отталкивая свой стул. – Сегодня все еще день рождения Джейд!

– Сегодня у Джейд день рождения, – повторяю я, поднимаясь. – Завтра мы сможем разобраться с остальным. Похоже, в наших головах много всего происходит. – Я обвожу указательным пальцем круг, заключая в него всех четверых.

Раздается натянутый смех.

– Твоя голова выглядит вполне довольной, – говорит мне Викс, пока мы собираем наши сумки.

– А-а?

– Да, ты просто кажешься счастливой, Бель. Менее напряжена, чем все мы.

Я улыбаюсь, но не отвечаю, потому что это заявление одновременно справедливо и несправедливо по причинам, о которых она не подозревает.