Текст книги "Шато"

Я наблюдаю, как Джейд направляется к выходу. На ней тренировочный костюм в тон откровенному бордовому топу, на котором необъяснимо много бретелек, перекрещивающихся так, что они не держат форму. Не самый подходящий наряд для встречи с Серафиной после стольких лет. И мне кажется, Джейд это немного нравится.

Тем не менее, если бы в моем чемодане действительно была одежда, я бы кинула ей толстовку.

Глава четвертая
Дарси

– Шотган[9]9
    У англоязычной молодежи существует негласное правило: первый, кто выкрикнет «шотган», резервирует за собой место рядом с водителем.


[Закрыть]! – выпаливаю я, занимая переднее сиденье. Мои щеки вспыхивают, когда я понимаю, что, вероятно, не произносила это слово с двенадцати лет. Я прижимаю запотевшую бутылку с водой к правой щеке, затем к левой.

Щелкают карабины ремней безопасности, хлопает шампанское. У меня получилось. Я надеваю солнцезащитные очки и выпиваю половину стаканчика, который протягивает мне Викс.

– Ваша бабушка очень взволнована встречей с вами, – говорит Раф, пока, двигаясь на юг, мы пересекаем реку Рона. Его голос глубокий и беззаботный. Всегда странно слушать человека, чей голос не сочетается с его именем. Не то чтобы «Раф» не подходит молодым, но, когда бабушка написала мне о своем новом садовнике, я предположила, что он старше и такой же седой, как прошлый. Я ошибалась. Раф, вероятнее всего, на несколько лет моложе нас. Правда, похоже, сейчас мне все кажутся моложе. Он высокий, долговязый, по-мальчишески симпатичный, с отчетливым южным акцентом. Когда он разговаривал со служащим парковки, я услышала, что он, в отличие от парижан, не глотает слоги.

Я подумываю перейти на французский, но я уже несколько растеряла навык. И прямо сейчас я не могу собраться с силами, чтобы сделать еще одну вещь, в которой потерплю фиаско.

– Как она? – интересуюсь я.

– Bon, bon[10]10
    Хорошо, хорошо (фр.).


[Закрыть], – рассеянно говорит он, резко поворачивая. Не то чтобы этот мужчина способен понять скрытый в моем вопросе смысл.

Джейд и Викс болтают на заднем сиденье, а я смотрю на счастливчиков, устроивших пикник на берегу реки, сидящих на траве с багетами, сыром и мясной нарезкой, в то время как их дети резвятся рядом. Я допиваю остатки шампанского, затем передаю стаканчик назад.

– Нальете мне еще?

Викс сегодня главная по шампанскому.

В другое время я бы втиснулась сзади рядом с ними. Но я захватила переднее сиденье не потому, что меня укачивает в машине, и не потому, что мне так уж хочется сидеть рядом с Рафом. Мой взгляд скользит по нему, когда он проводит рукой по кудрявой копне каштановых волос. Прическа небрежная, а их оттенок можно обозначить как «совершенно обычный коричневый».

Боже, почему я брюзжу? У него красивые глаза. Великолепного голубого цвета. Если бы мое прошлое могло говорить, оно бы сказало, что я всегда была помешана на голубых глазах, особенно таких, как у Рафа, – больше бирюзовых, чем темно-синих, как у Оливера. Честно говоря, Раф симпатичный. На самом деле, даже сексуальный. Я, конечно, замужняя женщина, но я все еще живой человек. На нем темно-серая футболка, подчеркивающая загорелые бицепсы, и узкие серые джинсы, чуть темнее рубашки. Возле рта родинка, которая не умаляет его привлекательности.

Я вздрагиваю, осознав, что пялюсь на садовника. Он за рулем, но человек может почувствовать, когда на него смотрят. И по его озадаченному взгляду, брошенному на меня, я понимаю, что он заметил. Я демонстративно отворачиваюсь и, уставившись в окно, смотрю на проплывающий мимо пейзаж. Наверняка я просто нервничаю из-за встречи с Grand-mère. Из-за того, что мы все возвращаемся в шато. Из-за моих финансовых проблем. Из-за того, что впервые сплю вдали от детей. Но в основном – из-за нее. Сидит прямо позади меня, будто все в порядке. Будто ей удалось обмануть меня. Будто уверена, что я не собираюсь сопротивляться. Увидев ее в аэропорту, я поняла, что притворяться гораздо труднее, чем я ожидала.

Я заставляю себя делать то самое «коробочное» дыхание, рекомендуемое каждым холистическим терапевтом[11]11
    Специалист в области здравоохранения, который оказывает поддержку по всем аспектам здоровья своего пациента.


[Закрыть], на которого я подписана в Instagram. Четыре вдоха, пауза, четыре выдоха, пауза. После одного раунда я останавливаюсь. Проверяю свое самочувствие, чтобы понять, испарился ли гнев. Нет. Почему же? Восемь раундов этой дерьмовой дыхательной техники – удалось ли кому-то успешно овладеть этой практикой, кроме монахов на вершинах гор?

Я вспоминаю, как совсем недавно, пережив полет, я поцеловала Оливера на прощание, опустившись на колени, обняла своих детей и смотрела, как они убегают, а затем, как ни в чем не бывало, встретилась с Джейд и Викс.

– Как долго вы работаете на мою бабушку? – спрашиваю я Рафа, бросив бессмысленные попытки успокоиться с помощью дыхания. За моим окном сельская местность, зеленая и жизнерадостная, тут и там – женщины в цветочных платьях и эспадрильях, несущие соломенные сумки и корзинки для пикника в красно-белую клетку, снующие с детьми по дорожкам, затененным ивами и тополями. Повсюду ветхие домики с красными черепичными крышами и холмы. На меня нахлынуло так много воспоминаний. Мы находимся в La France Profunde – в самой глубине Франции, где одновременно чувствуешь себя как дома и так, словно на тебе колючий домашний свитер, который не терпится сбросить, как только представится первая возможность. Идеальная дилемма. Так было с тех пор, как умер мой дедушка.

– Я работаю на Серафину почти год. – Раф делает поворот, являя нашему взору еще один великолепный зеленый вид. – Мы вместе играем в петанк, – добавляет он, имея в виду популярную французскую игру, в которую играют на гравии – ее смысл в том, чтобы, бросая маленькие серебряные шарики в цель, оказаться к ней ближе, чем противник.

– Правда?! – Я вообще не могу себе этого представить: моя бабушка, со своим идеальным белокурым начесом, в кремовых брюках и вязаном блейзере от Шанель, на лужайке для петанка, играющая со своим садовником.

Дело не в том, что Grand-mère не добра к людям, которые на нее работают. Взять хотя бы Сильви. Она была экономкой моей бабушки сколько я себя помню, она практически стала членом семьи. Я чувствую, что мое сердце сжимается от предвкушения долгожданной встречи с ней, такой кругленькой, пухленькой и постоянно покрытой мучной пылью, потому что все время печет. В свои годы, а ей чуть за восемьдесят, – она на одиннадцать лет моложе Grand-mère – Сильви остается энергичной и моложавой. Она, улыбчивая и легкая, резко контрастирует с бабушкой, властной и колючей, привыкшей главенствовать в доме. Интересно, что будет делать Grand-mère, когда Сильви уйдет на пенсию? Почему-то я не могу себе этого представить. Сильви – неотъемлемая часть шато, так же как огромный платан во дворе.

– Я слышала о ваших играх в петанк, – говорит Викс с заднего сиденья, смеясь. – Серафина сказала, она тебя обыгрывает.

Я мгновенно оборачиваюсь.

– Ты говорила с Grand-mère? В смысле – по телефону?

Резкий звук кондиционера – единственный ответ. Наконец, Викс произносит:

– Ну… да. Я думала, она позвонила всем нам, чтобы пригласить к себе.

– Нас позвали с помощью приглашения в конверте. Ты ведь получила приглашение, верно? – Моя ревность слишком явно выплескивается наружу. Звонить Викс, а не мне? Обидно.

– Я получила его, – тихо произносит Викс. – Прости, Дарси. Я действительно думала, что она позвонила всем. В этом не было ничего особенного. Мы недолго разговаривали.

Я задумываюсь. Можно не заострять на этом внимания. Мне не следует заострять на этом внимания. Однако вместо этого я спрашиваю:

– Джейд, тебе звонила моя бабушка? – Повисает долгая пауза, говорящая за себя. – Можешь не отвечать. Не звонила.

Я не добавляю, что она не позвонила даже мне, своей собственной внучке. Или что, насколько мне известно, моя бабушка не брала в руки телефонную трубку с 1991 года, когда ей потребовалось вызывать «скорую помощь» для дедушки. Он поскользнулся на мокрой плитке и ударился головой о статую, возвышавшуюся над бассейном: три льва, стоящие на постаменте и цепляющиеся лапами за корону. Бронзовое воплощение нашего герба. Если быть точным, он ударился головой о крайнего левого льва. Позже врачи сказали, что дедушка умер мгновенно. Внутреннее кровоизлияние в мозг. Моей бабушке, к несчастью, не повезло, ей пришлось наблюдать за всем происходящим из окна собственной спальни. Однако я не видела, как это случилось, потому что была в бассейне, делала стойку на руках, демонстрируя моему любимому дедушке, как хорошо у меня получается. Я поняла, что произошло нечто ужасное, только когда встала в воде, протерла глаза, гордая и готовая к потоку его похвалы, и вдруг заметила, что вода становится красной.

– Дарси, мне правда жаль. Я не хотела тебя расстраивать. Ты знаешь, мы с твоей бабушкой просто…

– Все в порядке, Викс, – перебиваю я, хотя это не так. – В любом случае, это не твоя вина. – Я пытаюсь отогнать свою боль, отогнать воспоминание о красной воде и ужасном зрелище, свидетелем которого мне пришлось стать. Шато хранит мои лучшие воспоминания, и вместе с тем – худшие. – Давайте сменим тему. – Я тянусь за вторым стаканчиком шампанского. – И продолжим пить.

– Серафина объяснила, почему ей вдруг захотелось нас пригласить? – спрашивает Джейд. Я заметила, что она почти не пьет, несмотря на ее нарочитое возбуждение. И такое происходит всегда. Тем не менее Джейд – душа вечеринки и, кажется, расслабляется наравне со всеми. Но я знаю, что любая ситуация всегда находится под ее контролем. – Прости, Дарси, – продолжает она, – я не хочу давить на больное, но…

– Почему сейчас, спустя двадцать лет? – Я тереблю свое золотое обручальное кольцо Cartier love ring. Дешевые понты. Но никто не узнает, что оно ненастоящее, что мне пришлось продать оригинал. Да благословит Господь Amazon и их достойные подделки! – Понятия не имею. Никто не знает, что взбрело в голову Grand-mère на этот раз.

– Она только сказала, что хочет в последний раз повидаться со своими девочками. – В зеркале заднего вида я вижу, как Викс закручивает волосы в пучок. – Чтобы все исправить.

– Чтобы все исправить, – задумчиво повторяет Джейд. – В самом деле? Но что это значит? – Нотки надежды в ее голосе ни с чем не спутаешь. Я точно знаю, о чем она думает.

– Она не стала вдаваться в подробности, – отмахивается Викс.

– В последний раз повидаться со своими девочками? – Фраза крутится у меня в голове.

– Я уверена, что она не имела в виду последний, как… последний, – замечает Викс. – Просто ей девяносто пять.

– Девяносто четыре. – Я испытываю некоторое удовлетворение от того, что подруга немного ошиблась и что я знаю о своей бабушке нечто, чего не знает она. Пусть даже ей и звонят по телефону.

– Точно. – По ее осунувшемуся лицу вижу, что Викс неловко, и это заставляет меня почувствовать себя виноватой. На самом деле, она заслуживает этой поездки больше, чем кто-либо из нас. Просто… легче быть рядом с человеком в тяжелый для него момент, когда в твоей собственной жизни все идет как по маслу. А в моей в данный момент все совсем не радужно.

Я проверяю, нет ли сообщений от Оливера или детей. Беспокойство переполняет меня, как пчелы – улей. Возможно, мне следовало в последнюю минуту отказаться от плана взять их с собой. «С глаз долой – из сердца вон» неприменимо, когда до вас рукой подать.

– Ладно… Кстати, я видела твой последний пост, Дарси, – начинает Викс, и я вижу, что она пытается отвлечь меня от своего телефонного разговора с моей бабушкой. – Это было так трогательно. Ты потрясающая! Скольким людям ты помогаешь!

– О, спасибо! – Она о моем аккаунте «The Fertility Warrior»[12]12
    Воин плодовитости (англ.).


[Закрыть]. Я опубликовала этот пост неделю назад, но мне кажется, что с тех пор прошли годы. Я вылила в нем свои мысли о том, что значит чувствовать себя неудачницей в глазах своего мужа. Быть той, кто обещал ему подарить новую жизнь, но чье тело не желало сотрудничать. Я написала его как раз перед тем, как узнала, в чем еще подвела мужа.

– Сожалею, что не знала, через что тебе пришлось пройти, – произносит Викс.

– Да. – Я подавляю гнев и беспомощность, которые все еще бурлят даже сейчас, когда у меня двое здоровых, красивых детей. – Ну, ты не могла. Вот почему я пытаюсь расширить аудиторию. Представьте, что вы изо всех сил пытаетесь забеременеть, а всего в нескольких кликах – вдохновляющие истории женщин, которые стали матерями, имея такие же шансы, и врачи, которые могут помочь, которые не откажут вам только потому, что у вас низкий уровень ФСГ… – Я складываю руки на коленях.

– Ты многим поможешь, увеличив охват аудитории, – кивает Джейд. – Слушай, а что было на той встрече с инвестором, с которым тебя познакомил Себ? Ради которой ты летала в Вашингтон? Я совсем забыла спросить.

Я стараюсь, чтобы мой голос звучал непринужденно.

– Не сработало.

– О, ну что ж, инвесторы выстроятся в очередь, просто подожди. Твоя работа важна и необходима, Дарси. Общение с женщинами, проходящими тот же же тернистый пусть…

– Спасибо, – отвечаю я бодро. Я просто не вынесу, если она перейдет к шприцам, врачам и прочему. Я вижу Джейд в зеркале заднего вида, удивленную, может быть, немного обиженную. Ее поразительные глаза – правый прозрачно-голубой, как лед, левый темно-синий, переходящий в карий, – идеально подведены черным, как и ее волосы, цветом. Все в ней, кроме глаз, темное и угловатое. Несмотря на то, что я свободно владею французским в отличие от Джейд, она тем не менее куда больше похожа на типичную француженку, нежели я. Я всегда этому немного завидовала.

– Эй, Дарси, ты в порядке?

– Мы на месте! – объявляет Раф, прежде чем я успеваю ответить. Я позволяю вопросу Джейд испариться и вижу, как она ломает голову, стоит ли его повторить. В конце концов, она молча взбивает волосы, придавая им объем у корней, так что укладка становится еще совершеннее, чем обычно.

Мы сворачиваем направо на грунтовую дорогу, окруженную соснами, с французской версией киоска с лимонадом, поставленного местными детьми. Они продают разливной Diablos – домашний лимонад, смешанный с небольшим количеством сиропа Teisseire. Рекламная вывеска развевается на ветру; проезжая мимо, мы машем им рукой. Дорога, к счастью, такая же, какой была всю мою жизнь, струится вдоль древних каменных стен, покрытых мхом. Сейчас мы у подножия горного массива Альп, примерно в полутора милях от Сен-Реми. Этот город с шикарными бутиками и ресторанами, а также грандиозным рынком, открывающимся каждую среду, часто называют Прованский Хэмптонс. Здесь, за городом, тихо, но до Арля, Авиньона, Экс-ан-Прованс и Иль-сюр-ла-Сорг меньше часа езды. Или до виноградников в Шатонеф-дю-Пап. Или можно просто отдохнуть в шато и выпить cafe au lait[13]13
    Кофе с молоком (фр.).


[Закрыть] на террасе.

У меня перехватывает дыхание, когда мы с грохотом подъезжаем к воротам, на которых витиеватым шрифтом написано Chateau du Platane. Чуть ниже – наш фамильный герб, свирепые львы, отлитые из бронзы, заставляющие любого нарушителя частной собственности дважды подумать, прежде чем действовать. Ворота распахиваются; сейчас они управляются пультом из машины, но десятилетия назад, когда летом меня доставляли в шато, работник должен был прийти с ключом, чтобы впустить меня. Мы проезжаем через ворота, мимо виноградника, которым наша семья все еще владеет, но больше не управляет, к огромному дому из бледного камня, при виде которого я мгновенно чувствую себя маленькой. Особняк был построен в начале семнадцатого века, примерно в то же время, что и Версальский дворец, для загородного уединения знатной провансальской семьи, из которой происходил мой дед. Дом роскошный, внушительный, именно об этом я предупреждала Джейд и Викс, прежде чем впервые привезти их сюда двадцать лет назад. Это не теплое и не уютное местечко; здание больше похоже на замок из сказок, где детей растят слуги. Я помню, как глаза моих друзей полезли из орбит, как Викс сказала, что «роскошный» слишком слабое слово, чтобы описать раскинувшуюся перед ней картину. Я ее понимаю, тот же благоговейный трепет я испытывала в детстве, когда каждый июнь приезжала сюда, чтобы провести лето с бабушкой и дедушкой.

Двухэтажный особняк представляет собой внушительную глыбу бежевого камня с тем привлекательным, необъяснимым европейским шармом, благодаря которому выглядит одновременно нетронутым и рассыпающимся. На каждом этаже через равные промежутки расположены маленькие окна без ставен, обрамленные известняком, а по центру возвышается гигантская резная арочная дверь из красного дерева. Чтобы добраться до нее, нужно спуститься по небольшой гравийной аллее между двумя рядами высоких сосен. В доме и вокруг него нет ничего мягкого – все сурово. Это не милый французский загородный домик с качелями на веранде и зелеными шпалерами. Как снаружи, так и внутри все выдержано в нейтральных цветах, антиквариат соседствует с дизайнерскими вещами, повсюду оттенки кремового, коричневого и терракотового. Даже во впечатляющем собрании произведений искусства предпочтение отдано этим цветам: загорелая обнаженная натура, мраморные скульптуры, современные акриловые краски нейтральных оттенков, старинные алебастровые вазы. Разнообразная цветовая гамма присутствует лишь в жемчужинах коллекции. Исключение сделано для таких имен, как Дега и Ренуар. И конечно же яркие краски можно найти у бассейна на заднем дворе, в свежей зелени пейзажа. От зеленого в Провансе никуда не деться.

Я смотрю в окно, не осознавая, насколько близко нахожусь к стеклу, пока мой нос не утыкается в него. Машина, фырча, останавливается. Сколько раз веснушчатой девчонкой я проходила этим путем, вприпрыжку, размахивая руками, предвкушая новый день в раю, наполненный любовью обожаемых мной бабушки и дедушки? Для девочки, оставшейся без отца, с матерью, погруженной в себя, лето здесь являлось воплощением мечты.

Раф останавливается прямо перед соснами, и я открываю дверь туда, где все знакомо. И тем не менее почему-то мне кажется, что все изменилось.

Глава пятая
Арабель

– О, боже! Они здесь! – Восклицает Mamie[14]14
    Бабуля (фр.).


[Закрыть], проскальзывая мимо меня на кухню, но не раньше, чем нежно ущипнет меня за бок. Прикосновения – ее язык любви. И поскольку я единственная оставшаяся в живых родственница, которая обитает в далекой Ницце (в целом часе езды!), она не перестает прикасаться ко мне с момента моего прибытия до момента, когда я ухожу, нагруженная едой, будто я, шеф-повар, могу умереть с голоду.

Признаю, мне это нравится. Больше никто так сильно не хочет прикасаться ко мне, включая моего мужа.

– Арабель, они здесь!

Mamie уже перешла на английский, готовясь к «десанту американцев». Она обожает моих друзей, хотя не видела их, если не считать Дарси, целую вечность. Бабушка была экономкой Серафины еще до моего рождения, но теперь ее роль точнее описывается словом сиделка. Нянька. Несмотря на то, что Серафина слишком горда, чтобы признать, что нуждается в уходе.

Я выросла в этом шато. Когда мне было четыре года, мои родители погибли в автокатастрофе. Я тоже находилась в той машине. Люди всегда ерзают на своих стульях, спрашивая о моих родителях, и я вынужденно рассказываю эту историю. Я знаю, как она действует на слушателей. Они избегают зрительного контакта. Бормочут извинения. Но я говорю откровенно, что у меня осталось одно-единственное воспоминание о них, ну, по крайней мере, о моем отце. И что это был лучший способ потерять их, если можно так выразиться. Прежде, чем появятся воспоминания, которые станут возвращаться и преследовать тебя. Я выросла с Mamie, которая подарила мне любовь родителей всего мира, сконцентрированную в одном человеке. Поэтому я считаю себя благословенной. И хотя мы не были богаты и у меня никогда не было такой красивой одежды и игрушек, как у Дарси, мне довелось жить здесь, в раю.

Летом Дарси приезжала погостить на несколько месяцев, так что, в некотором смысле, мы росли вместе. Но я на два года старше, поэтому между нами всегда была некоторая дистанция, к тому же нас интересовали разные вещи. Я всегда сидела, забившись в угол, и листала кулинарные книги. Mamie покупала для меня подержанные томики на рынках, они были испещрены заметками и покрыты масляными брызгами, оставленными предыдущими владельцами. А Дарси проводила время со своим дедушкой, собирала вишню, проверяла производство на винограднике или изучала правила хорошего тона и сервировала стол со своей бабушкой. Когда мы были младше, помню, как играли в прятки. Как я всегда находила ее сразу после исполнения «Выходи, выходи, где бы ты ни была!». Именно Дарси научила меня этой присказке, которая сопровождала нашу игру. Но, если не считать этих ограниченных детских взаимодействий, наши пути пересекались нечасто, даже если мы проводили в особняке все лето. Потому что он большой и, кроме того, у меня были школьные друзья. В то время как Дарси старалась не покидать дом, поглощенная общением с Серафиной и особенно с Ренье, до его трагической гибели от несчастного случая. Однако, говоря начистоту, я порой думаю, что в детстве некоторая дистанция между мной и Дарси была вызвана не только разницей в возрасте, но и желанием самой Серафины. Несмотря на то, что она обожала мою бабушку, я тем не менее оставалась внучкой прислуги. Не соответствовала высокому социальному статусу госпожи.

Однако позже, когда Дарси исполнился двадцать один год, она приехала учиться в Авиньон и часто наведывалась в шато на выходные вместе со своими новыми подругами – Джейд и Викс. Мне тогда было двадцать три, я все еще жила здесь и поступила в местную кулинарную школу. К тому времени разница в возрасте между нами стерлась, и мы стали лучшими подругами и дружим уже двадцать лет. Поскольку Дарси, Джейд и Викс живут в Нью-Йорке, я вижусь с ними реже, чем они друг с другом, но я не из тех, кто боится что-то упустить. Я знаю, что у нас много общего и они дорожат мной. В любом случае, мне удается выбираться к ним несколько раз в год. И мы стараемся время от времени устраивать совместные поездки, хотя Джейд и Дарси не всегда могут присоединиться из-за своих детей. Но Викс часто приезжает на выходные, вот почему мы с ней сблизились за эти годы. Джейд и Дарси связывают другие, особые узы – их дети и жизни, в которых все разложено по полочкам. Джейд однажды назвала нашу четверку «Мамы» и «Рианны» после того, как мы с Викс остановились в отеле Дю Кап-Эден Рок в то же время, что и Рианна. Джейд сказала это в шутку, но я почувствовала растущую между нами пропасть. Они с Дарси – мамы, это правда. Мы с Викс немного более склонны плыть по течению и получать удовольствие от каждого дня. Я полагаю, что это естественно.

– Арабель, allez[15]15
    Пошли (фр.).


[Закрыть]! – Бабушка приглаживает свои жесткие седые волосы, собранные в тугой пучок. Как всегда, из него выбиваются отдельные пряди. Она вытирает пот со лба рукавом фиолетового платья в цветочек. Она – олицетворение бабушки из ситкомов – пухленькая и любящая.

Ее фартук задевает мою руку, когда она проходит мимо гигантского шкафа, расписанного густыми, комковатыми завитками кремового и мятно-зеленого цветов. За его стеклянными дверцами видно разномастную керамику местных ремесленников: пасторальные сценки, выполненные в синих и коричневых тонах, маленькие блюдца с золотой каемкой, чайные чашки, стоящие на стопках фарфора; сервировочные блюда расставлены вперемежку. Беспорядок на самом деле организованный. Все в этом доме не просто так. По большей части люди внутри него тоже.

– Иду! Un moment[16]16
    Сейчас (фр.).


[Закрыть]!

Мы весь день были на кухне, готовили. На семейной кухне, должна я уточнить. Десять лет назад во время значительных ремонтных работ к особняку пристроили кухню шеф-повара, куда семья заходит нечасто. Излишне говорить, что я нахожу кухню шеф-повара красивой, но немного пафосной, с набором La Cornue[17]17
    Французский производитель духовок и кухонных плит, основанный в 1908 году Альбером Дюпюи, парижским травником и парфюмером.


[Закрыть] и другой профессиональной техникой, а семейная, меньшая по размеру, гораздо больше соответствует моим вкусам. В ней заметен провансальский колорит, которого в остальном доме, по сути, избегают. Я рассматриваю каменные стены и потолочные балки, красиво сочетающиеся с рядом медных кастрюль. Бабушка посоветовалась со мной, какие заказать, и конечно же я выбрала Mauviel[18]18
    Французский производитель медной посуды с 1830 года.


[Закрыть]. Затем мой взгляд скользит по витрине с бело-голубыми старинными делфтскими тарелками, установленной над плитой. Помню ощущение триумфа от каждой находки, когда мы с бабушкой бродили по рынкам, разыскивая их.

У Серафины, конечно, есть шеф-повар, но, когда я приезжаю к ней, мне нравится готовить самой. В конце концов, это моя работа. Я шеф-повар и предприниматель, и у меня один миллион семьсот тысяч подписчиков в Instagram, которые наблюдают за тем, как мы с моим мужем Жанкарло управляем нашей гостиницей и проводим кулинарные мастер-классы для туристов. Совсем недавно у меня было несколько совместных проектов с парфюмерами, я разработала свой собственный фирменный аромат – сочетание сандалового дерева, цветов апельсина и нероли, без синтетики; он разошелся за полтора часа, и мы планируем выпустить еще. Я также написала три кулинарные книги, последняя стала бестселлером по версии New York Times, и я работаю над четвертой.

Я развязываю фартук и любуюсь tarte tartin[19]19
    Тарт Татен (фр. Tarte Tatin) – вид французского яблочного пирога «наизнанку», в котором яблоки поджариваются в масле и сахаре перед выпеканием.


[Закрыть], к которому добавляю несколько веточек тимьяна.

– Я просто хочу, чтобы все было на высшем уровне. – Я внимательно рассматриваю пирог и убираю одну веточку тимьяна. – Мы никогда не собираемся все вместе, как сейчас, и с тобой, и с Серафиной. Я хочу, чтобы эта неделя была идеальной.

– Qui vivra verra, – произносит Mamie весело. Будущее покажет.

Я думаю о том, каким туманным является будущее.

– Alors, идем!

Закончив с тартом, я следую за бабушкой к двери, мимо сложенных у стены каминных поленьев и дальше по известняковому холлу. В этом доме все огромно, особенно пространство. Серафина проявила максимальную сдержанность при обстановке комнат. Она предпочитает пустые помещения. Находит их более интересными.

Несмотря на то, что шато отделан в нейтральных тонах, прохладных, благодаря серо-голубому камню, в нем каким-то образом сохраняется теплая, располагающая атмосфера. Стены серые, но покрыты известковым раствором, так что известь сливается со штукатуркой, образуя патину, которая выглядит небрежно, словно нанесена губкой. Серафина дала добро на реставрацию, но настояла на том, чтобы не было никаких свидетельств ее уступок современности. Вам будет трудно обнаружить электрические кабели: все они искусно скрыты.

Кажется, что бродишь по хорошо обставленной пещере, время от времени натыкаясь на идеальную, достойную журнала виньетку. Картина Перл Файн, где на кремовом фоне горизонтально нанесены размытые серые линии, кажущиеся загадочными, вызывающие рябь в глазах, висит в раме над вычурным столом, уставленным кремовыми же свечами разной высоты. Затем вы замечаете тонкие белые занавески, обрамляющие окно, и ваш взгляд останавливается на огромных фонарях Ногучи. Серафине нравится сочетать несочетаемое: абстракционизм соседствует со сдержанными предметами интерьера. Акрил Розелин Аль Умани серых и кремовых тонов. Алебастровые вазы восемнадцатого века. Смелые скульптуры Лоуренса Перраци. Моя любимая – «Голова в облаках»: обнаженная женщина, вырезанная из черного джесмонита[20]20
    Композитный материал, используемый в изобразительном искусстве, ремеслах и строительстве. Смесь гипса и цемента с акриловой смолой.


[Закрыть], голова которой скрыта в облаках. Возможно, меня влечет к этой скульптуре, потому что я чувствую в ней полную противоположность себе; к лучшему это или к худшему, но я никогда не витала в облаках, ни разу за всю жизнь.

Все пространство проветривается через мириады окон. «Искусство должно дышать, – всегда говорила Серафина, – и люди тоже». Большинство окон распахнуты настежь, из каждого открывается прекрасный вид на холмистую местность или террасу, где мы завтракаем. С севера дует мистраль, резкий, теплый и привычный, от которого мне в глаз попадает пылинка.

Я подхожу к вестибюлю с его роскошными потолками и хрустальной люстрой, а также гигантской изогнутой каменной лестницей с широкими перилами, вырезанными из того же камня. Со скрипом открывается входная дверь, и Mamie выглядывает наружу. Я слышу голоса. Джейд смеется над чьим-то чемоданом. Что-то тяжелое волочится по гравию. У нас нет дворецкого – факт, который может удивить многих. Из наемных работников: Раф – садовник, который обитает с прошлого года в домике у бассейна, кроме него шеф-повар и горничная, которые живут в городе и приезжают только на день. Mamie больше не убирает, возможно, уже несколько десятилетий, хотя у меня сохранились четкие воспоминания о том, как она, стоя на коленях, мыла полы. В дворецком нет необходимости: в конце концов, Серафина одна. С тех пор как умер Ренье, в шато больше никто не жил, за исключением Mamie.

Шаги наверху, на лестничной площадке. Я пока не могу никого разглядеть, но нет сомнений, что они принадлежат Серафине. Ее тяжелая, безошибочно узнаваемая поступь плохо сочетается с крошечным ростом и преклонным возрастом. Mamie рассказала мне, что в течение многих лет пыталась убедить Серафину переехать в одну из спален на первом этаже, но та отказывается. Это меня немного раздражает, потому что Mamie ухаживает за Серафиной и ей необходимо находиться в соседней комнате. Несмотря на то, что она на одиннадцать лет моложе Серафины, ей тоже нелегко подниматься и спускаться по крутым лестницам. При реставрации следовало бы добавить лифт, что, кстати, я предлагала.

– Бель! – Дарси бросается ко мне.

– Дарси!

Мы обнимаемся по-американски, крепко-крепко, и она говорит:

– Ты стала стройнее. – Она повторяет это каждый раз наполовину восхищенно, наполовину завистливо.

– Вовсе нет. – На самом деле у меня это получается непреднамеренно. Меня устраивают мои формы, но иногда я поглощена задачей, которая растягивается на день, день превращается в неделю, и после всего я смотрю на себя в зеркало и думаю, что, кажется, забыла поесть. Я понимаю, что такое объяснение не понравится большинству женщин.

Дарси никогда не была крупной, но в последнее время она периодически отпускает самоуничижительные замечания о том, что все еще не сбросила вес после родов. Я подозреваю, именно поэтому она сейчас так любит мешковатые платья. Мне кажется, что, несмотря на чуть усталый вид, она выглядит замечательно, определенно лучше, чем в маленьком весе. Я отчетливо помню ее жесткую предсвадебную диету. Я тоненькая, но высокая. Дарси миниатюрная, едва дотягивает до пяти футов, и когда она худела, у меня появилось ощущение, что она пытается исчезнуть. Я внутренне содрогнулась, когда, помогая надевать белое свадебное платье, увидела ее выступающие ребра.

– В любом случае я не могла сильно измениться, – улыбаюсь я. – Вы недавно меня видели!

Прошло всего несколько недель с тех пор, как я провела пару мероприятий на Манхэттене, презентуя свою последнюю кулинарную книгу.

– Я знаю. Этого недостаточно. – Она пристально смотрит на меня, и на мгновение я задаюсь вопросом, знает ли она. Я выдерживаю ее взгляд. Глаза Дарси зеленые и ясные, без вкраплений. Идеальные. В то время как у моих нет одного определенного цвета – мне сказали, что они как хамелеоны, порой кажутся зелеными, порой – карими.