Текст книги "Шато"

Глава пятнадцатая
Дарси

Я не могу уснуть. Возможно, из-за алкоголя, хотя сомневаюсь. Я миниатюрная, однако хорошо переношу спиртное. Это очень удивило Оливера, когда мы впервые встретились – я пила с ним наравне стакан за стаканом, а потом еще позволяла себе виски на ночь, тогда как он уже давно превысил свой лимит.

Каждый раз, закрывая глаза, я переношусь в Хэмптонс, куда неделю назад вернулась из своей однодневной поездки в Амагансетт чуть раньше запланированного времени. Оливер находился на террасе дома своего хорошего друга, который уехал из города и любезно пригласил нас погостить у него в середине недели. Муж сидел с одним из соседских папаш, из тех, кто без умолку болтает о гольфе и носит розовые плавки с маленькими красными омарами длиной до середины бедра.

– Это не так просто, чувак, – произнес Оливер глубоким и скрипучим голосом. У него опять болело горло. Я тогда подумала, что надо напомнить ему, чтобы пил сироп из бузины. – Это одна из ее лучших подруг.

Фраза заставила меня замереть на полпути. Я принялась анализировать. «Ее» – это про меня. Я всегда для него – «она» или «ее», не так ли? Несколько веточек эвкалипта рассыпались по гравию. Я купила их, чтобы привязать к насадке для душа, потому что Оливер говорит, что так он ощущает себя как в спа-салоне.

Пока я собирала эвкалипт, мои мысли невольно вернулись к недавним событиям, когда в выходные я занималась стиркой очередной тонны белья. Тогда я кое-что нашла у мужа в кармане, потому что я всегда их выворачиваю. Вы привыкаете делать это, когда ваш сын отправляет туда миниатюрные гоночные автомобили, а дочь запасается мелом для тротуара. Оливер был не из тех типичных мужчин, у которых можно обнаружить в карманах что-то криминальное, но в тот день я нашла там резинку для волос из настоящего шелка, из тех, что стоят невероятных денег. Черного цвета. Я спросила его об этом, и он, убедительно пожав плечами, предположил, что она принадлежит Миле. Я подавила желание сказать, что, насколько мне известно, наша дочь не стала миллиардершей и не имеет собственной кредитной карты. Я списала это на недоразумение. Я даже начала пользоваться ею – мой конский хвост стал более пышным и меньше стягивал кожу головы. Резинка для волос в кармане мужа была недоразумением, с которым трудно смириться, но я была полна решимости сделать это. Потому что ни за что, никоим образом я не хотела подозревать интрижку. Мы были счастливы. Мы были так счастливы! Мы до сих пор занимаемся сексом! По крайней мере, довольно часто. Так, может быть, этот аксессуар лежал на каком-нибудь прилавке в Starbucks, и Оливер прикарманил его по рассеянности, как он и утверждал. Возможно… в любом случае я не смогла придумать никакого другого правдоподобного сценария. У резинки для волос должно было быть разумное объяснение. Это мое кредо.

В это необходимо верить в нашем сумасшедшем мире, не так ли? Иначе можно просто провалиться в дыру и никогда не выбраться оттуда.

Но теперь ужасная фраза, подслушанная в разговоре моего мужа с придурковатым соседом, звучит у меня в ушах: «это одна из ее лучших подруг».

– Одна из ее лучших подруг?! Черт, чувак. Ты либо ублюдок, либо ублюдок, который влюблен.

Тишина. Важность этого разговора теперь неоспорима. Мой разум словно отключился – мысли придут позже, а сердце перестало биться в ожидании ответа моего мужа.

– К сожалению, последнее, – наконец произнес Оливер абсолютно серьезно.

Слова рикошетом прошли сквозь меня. Весь эвкалипт полетел вниз, на землю. Мой муж влюблен! В одну из моих лучших подруг!

Но я не из тех, у кого полно друзей. Я экстраверт, да, но я привыкла общаться один на один. Все то время, что другие люди проводят среди десяти или двадцати приятелей, я посвящаю трем. У меня всего три близкие подруги, и две из них живут в Нью-Йорке, неподалеку. Викс и Джейд. Но Викс встречается только с определенным типом людей. Джейд – моя лучшая подруга. Из всех троих она самая близкая.

К сожалению, последнее.

* * *

Так что да, моя семья разваливается, мой бизнес на пороге краха. Но я воин. Недооценили – да, выставили идиоткой – конечно. Но боец сражается.

Полагаю, что всегда была воином, во многих отношениях. Когда мой отец умер от сердечного приступа, мне было шесть лет, а несколько месяцев спустя моя мама пошла ужинать со своими друзьями и велела мне перестать плакать, иначе я не понравлюсь няне, и я тут же вытерла слезы. Я была воином после того, как мой дедушка умер у меня на глазах. Бабушка заявила, что мы должны двигаться дальше, и шикала на меня всякий раз, когда я заговаривала о нем, поэтому я перестала это делать и отбросила воспоминания. Я была воином, несмотря на долгое лечение бесплодия и выкидыши. Я была воином в материнстве, когда новорожденному Чейзу сделали операцию на открытом сердце. Думаю, что все матери – воины, когда наши дети внутри нас, и еще больше, когда они живут вне нас и мы не можем их постоянно контролировать. Я была воином даже с Оливером. Особенно с Оливером. Когда я встретила его, мир вокруг застыл. Для меня все остальное перестало существовать. Было такое ощущение, что он лишил меня всех мыслей и чувств. Он был музыкантом, вокалистом, и совсем не из тех, кто борется. Его звезда восходила, он выступал на всевозможных площадках по всему городу и даже в Европе. Мы сходили на несколько свиданий, и он сказал мне, что чувствует нашу связь, но не ищет ничего серьезного. Потребовалось два года, чтобы поиграть в крутую девчонку, которой все равно, отступить, когда он, наконец, захотел большего, выдержать месяцы отсутствия контакта. Я знала, что он передумает, я этого хотела. В конце концов он сдался, поэтично рассказывая всем, как идеально мы подходим друг другу, какая мы отличная команда. Я помню, как на нашей свадьбе я чувствовала удовлетворение от того, что добилась его. Что он стал моим.

До сегодняшнего дня, когда выяснилось, что это не так.

Тем не менее я воин. Я заставлю их обоих заплатить. Но не раньше, чем спасу себя и своих детей. Не раньше, чем обеспечу наше будущее.

Я смотрю в потолок, наблюдая за танцем теней.

* * *

Ранним утром я просыпаюсь от стука в дверь. На самом деле я толком не спала, если не считать вязкого забытья и ночных кошмаров. Я бросаю взгляд на часы у кровати: 6:03. Я почти не удивляюсь стуку.

Но человек, который появляется в дверном проеме, действительно удивляет меня. Это Викс, ее лицо искажено в ужасе.

– Дарси, о боже, Дарси, вставай! – Поскольку я не реагирую мгновенно, она срывается на визг: – Давай сейчас же!

Я вскакиваю с кровати.

– Викс, что… что случилось?

– Я… – Она качает головой, затем поворачивается так, что ее лицо скрывается в ночной тени. – Тебе нужно пойти в комнату своей бабушки, – бормочет она.

В комнату моей бабушки? Почему Викс была там в 6:03 утра?

Я с тревогой отбрасываю одеяло и следую за ней, мое сердце бешено колотится. Викс одета в мешковатые джинсы в стиле девяностых и одну из тех футболок оверсайз, которые она теперь предпочитает. Джинсы и футболка в шесть утра?

Пальцы ног цепляются за порог, тормозя меня.

– Викс, – шепчу я, но она уже скрылась в маленьком коридоре, ведущем в комнату Grand-mère. Я заставляю себя двинуться следом. Одна нога, затем другая, хотя я не чувствую, что иду. Такое ощущение, что кто-то другой, кто-то чужой проскользнул на мое место, а я покинула эту жизнь. Потянула за шнур, активировала парашют.

– Дарси, мне так… мне…

Потом я вижу это… Красная, как у дедушки. Но сейчас все иначе. И я понимаю, что никакого парашюта нет. Я все еще здесь, а моя бабушка очень, очень мертва.

Глава шестнадцатая
Викс

Это ужасно! Серафина лежит в своей постели с ножом, вонзенным ей в сердце. Простыни смяты, будто она сопротивлялась. Слезы наворачиваются на глаза – я не хочу думать об этом. Бедная старая Серафина, убитая во сне или, возможно, проснувшаяся незадолго до своей смерти. Осознавшая, что кто-то – кто?! – собирается вонзить в нее нож.

А потом еще раз, и еще. Ее грудь, на которую я в состоянии взглянуть лишь мельком, прежде чем тошнота подступит к горлу, разворочена. Разорвана. Тот, кто это сделал, нанес удар не один раз, он бил снова и снова. Яростно.

Вопрос «кто» повис в воздухе, но сейчас мы поглощены ужасом и горем. Нашим горем, но в основном горем Дарси. Именно ее мы должны поддержать. Ту, кого рвет в углу в мусорное ведро из черного мрамора, а Джейд трет ей спину.

Я чувствую чье-то присутствие позади себя, руку на моем плече. Вздрагиваю и поворачиваюсь. Ох. Это Арабель.

– Прости, Бель. Это просто… кто мог такое совершить?

– Понимаю. – Она качает головой. – Мы не должны ничего трогать. Полиция наверняка захочет осмотреть место преступления.

– Верно. Полиция. Боже! – Я замечаю старинные серебряные прикроватные часы на кафельном полу. Они повернуты вверх, но их стеклянный циферблат разбит. Я приседаю, но не прикасаюсь к ним, чтобы отпечатки моих пальцев не исказили улики. Часы разбились вдребезги в 3:16.

Джейд опускается на корточки рядом со мной.

– Должно быть, их кто-то опрокинул во время убийства, и теперь они показывают точное время преступления. Возможно на них есть отпечатки пальцев. И на ноже тоже.

Она указывает на Серафину, но я не слежу за ней взглядом. Я больше не могу туда смотреть. Рыдание сотрясает мое тело.

– Мне нужно разбудить бабушку, прежде чем она услышит нас и забредет в этот ад. – Арабель кивает в сторону кровати.

– О, черт. – Я прикусываю губу, думая, что станет с бедной Сильви, если она обнаружит женщину, на которую работала всю жизнь, в таком виде.

Арабель сейчас с Дарси, поменявшись местами с Джейд. Рыдания Дарси становятся неудержимыми.

Внезапно я чувствую себя зверем в клетке. Нам нужно выбраться из этой комнаты.

– Это безумие! – Джейд постукивает длинными ногтями по комоду. – Я не могу в это поверить. Я действительно не могу в это поверить!

Я киваю.

– Я тоже. Надеюсь, что это кошмар, и мы проснемся в любой момент.

– Это не кошмар, Виксен, – мрачно произносит Джейд.

Я снова смотрю на Серафину – я ничего не могу с собой поделать. Я хочу накрыть ее простыней. Выдернуть нож. Но она мертва. В этом нет сомнений. И если я трону нож, я могу уничтожить улики. Боже, это был взлом? На свободе разгуливает убийца? Это не мог быть кто-то из нас. Я знаю этих девушек. Я знаю их лучше, чем саму себя. Раф, садовник? Может быть, это сделал он? Я дрожу. Мы проводили с ним время. Мы проводили время с убийцей?

– Я просто в шоке, – говорит Джейд. – Кто вообще ее нашел?

Я прочищаю горло. Несмотря на хаос и ужас от того, что я нашла Серафину убитой, у меня хватило сил подумать о том, как я отвечу на этот вопрос.

– Ну… я…

– Ты? – Выдыхает Джейд, и я ощущаю ее кислое и несвежее дыхание. Оно смешивается с запахом смерти. Я отступаю, но зловоние следует за мной. В фильмах не показать, как пахнет тело через несколько часов после того, как из него ушла жизнь.

– Да. Викс нашла Grand-mère. – Услышав голос Дарси, ее первые слова с тех пор, как она неохотно последовала за мной сюда, я поворачиваюсь. Она отходит от мусорного ведра, убирая с глаз завесу клубничных прядей. – Что ты здесь делала в шесть утра, Викс?

– Я не знаю… – На самом деле отлично знаю. Но пока не готова это рассказать. Не раньше, чем все обдумаю. Разберусь, что к чему.

– Ты не знаешь? – Непохоже, что Дарси обвиняет меня: ее голос по-детски хрупок.

– Серафина хотела поговорить со мной. Мы должны были встретиться в первый же день, потом встреча перенеслась на вчерашнее утро. Она велела мне прийти к ней в комнату, пока все остальные не проснулись. В шесть утра. Я постучала, но она не ответила. Я подождала минуту, потом решила войти. – Я невольно ахаю. Это было ужасно. Они не могут понять, насколько ужасно обнаружить такое. Увидеть женщину, которую я любила и которой восхищалась, может быть, даже боготворила, беспомощно лежащую в своей ночной рубашке, жестоко истерзанную.

– У тебя есть предположения, почему она хотела с тобой встретиться? – спрашивает Арабель.

Мой рассказ выглядит подозрительно. Я понимаю. Но на данный момент я больше ничего не могу сказать. Я дала клятву Серафине, и теперь я полна решимости сдержать ее.

– Вообще без понятия. – Я молюсь, чтобы это прозвучало искренне. Мой взгляд падает на каминную полку, на которой установлена культовая скульптура Марселя Дюшана. Над постаментом в виде шахматной доски возвышается рука, подпирающая голову старика с обветренным лицом. Глаза мужчины закрыты – неясно, спит он или мертв. Серафина однажды сказала мне, что это одно из ее любимых произведений, что говорит о многом, учитывая ценность ее коллекции. Я никогда не забуду, как, показывая мне его, она подмигнула и сказала: «Мой любимый тип мужчин». Я улыбнулась несколько смущенно. Мне всегда было любопытно, что она имела в виду.

Раздаются шаги у двери.

– Ох, – вздыхает Арабель и спешит в маленькую прихожую. Я слышу бормотание по-французски. Удаляющиеся шаги. Пронзительный крик. Я инстинктивно затыкаю уши указательными пальцами. Когда я, наконец, убираю их, то слышу, как хлопает дверь.

– Мне нужно убраться отсюда, – заявляет Дарси и встает.

– Да, давай. – Джейд хватает Дарси и почти выталкивает ее наружу.

Я следую за ними. Сразу за дверью Дарси плюхается в коридоре, будто путь дальше в свою комнату требует от нее непомерных усилий.

– Это моя вина, – твердит она себе под нос. – Это исключительно моя вина.

– Дарси, конечно же нет! – протестую я. – В чем твоя вина?

Она не отвечает и не смотрит на меня, просто крепко зажмуривается и бормочет, не открывая глаз:

– Я не понимаю. Кто мог это сделать? Кто мог так поступить с моей бабушкой? Неужели кто-то из вас?.. – Ее глаза широко распахиваются, они становятся еще зеленее, чище, когда она плачет. Внезапно ее слезы прекращаются, и глаза расширяются еще больше. – Неужели?..

– Конечно нет, – мгновенно и очень громко отвечает Джейд. – Дарси, конечно нет!

– Конечно нет, – шепчу я.

Подходит Арабель, чтобы опуститься рядом с нами.

– Дарси, я любила твою бабушку как свою собственную. – Она притягивает Дарси к себе и крепко обнимает ее. Между ними есть узы, которых нет у нас. Они росли вместе, рядом со своими бабушками, как одна семья. – Я уже позвонила в полицию, – сообщает она. – Они скоро приедут.

Подбородок Дарси дрожит, не разжимая объятий, она спрашивает:

– Как Сильви?

– Опустошена, – тихо произносит Арабель, отстраняясь, чтобы промокнуть глаза рукавом. – Не верит. Я успокаиваю себя, что ей по крайней мере не пришлось увидеть то, что увидели мы. Она хотела войти, но я убедила ее не делать этого. Я дала ей сильное успокоительное.

Я перевариваю эту информацию. В первую очередь мне интересно, откуда у Арабель таблетки, однако я не спрашиваю об этом. В моей голове накопилось так много вопросов! Внезапно мне отчаянно хочется побыть одной и проанализировать все факты и обдумать вопросы до приезда полиции.

Меня посещает воспоминание об одном из моих многочисленных телефонных разговоров с Серафиной за все эти годы. После вспышки Дарси в машине по дороге сюда и ее откровения о том, что она не разговаривает по телефону с бабушкой, я не стала признаваться в этом, но мы с Серафиной беседовали довольно часто. Она интересуется… боже, интересовалась… всегда интересовалась моей жизнью. Она хотела знать о моем творчестве, над какими картинами я работаю, обо всех потенциальных покупателях. Мне совсем не хотелось ее подводить, поэтому я приукрашивала действительность. Я не хотела, чтобы она знала, как сильно я нуждаюсь в ежемесячных переводах от нее, какой неудачницей я себя чувствую, когда галереи отказывают мне. Я так же не хотела разочаровывать ее известием о ссоре с Джулиет – Серафина очень меня поддерживала. Но воспоминание, которое всплывает сейчас, более светлое. Я не помню, что меня расстроило, но однажды, разговаривая с ней по телефону, я внезапно воскликнула: «Гребаное дерьмо!» Это просто вырвалось, спонтанная реакция на что-то, что потеряло свою важность час спустя. Возможно, я увидела таракана или счет по кредитной карте. И только потом я осознала, с кем говорю.

– Виктория, леди не подобает так ругаться. – Клянусь, я увидела, как она нахмурилась в телефонную трубку.

– Извините, – пробормотала я.

– Если тебе необходимо выругаться, по крайней мере, говори putain[49]49
    Черт (фр.).


[Закрыть].

– Putain? – неуверенно переспросила я.

– Это означает нечто похожее. Но по-французски будет звучать более женственно.

И мы обе рассмеялись. А потом она сказала в тысячный, в миллионный раз, что мне, на самом деле, следует называть себя Виктория, а не Викс.

– Виктория – так утонченно. Викс – звучит как шоколадный батончик!

Я сильно прикусываю внутреннюю сторону щеки. Я никогда больше не буду смеяться вместе с ней и не услышу ее мнения.

– Я боюсь… – Теперь Арабель мнет пальцы. – Что, если Mamie не сможет оправиться от этого? Я совсем не представляю, как она сможет это перенести.

– Она была предана Серафине, – киваю я. – Сколько лет?

– Шестьдесят, – вставляет Дарси. – Она была экономкой моей бабушки по меньшей мере шестьдесят лет.

– Экономкой? – На лице Арабель появляется странное выражение. – Да, она была экономкой Серафины, но ты, конечно, знаешь, чем это обернулось?

Теперь Дарси поднимает заплаканное лицо. Она выглядит разбитой. Мое сердце разрывается из-за моей подруги. Мы должны дать ей что-нибудь – успокоительное Арабель? – пока ждем полицию.

– Что ты имеешь в виду? – спрашивает Дарси.

– Ну, я… – Арабель оглядывается на нас, словно мы можем вмешаться, но я понятия не имею, о чем она говорит. – Они были лучшими подругами, твоя бабушка и моя. На протяжении десятилетий. Они стали настоящей семьей.

Дарси выглядит такой же пораженной, как и я.

– Подругами? Но как… С таким разным положением в обществе?! – Когда Арабель кивает головой, Дарси бормочет: – Нет, это невозможно… Бабушка серьезно относилась к традициям.

– Они были лучшими подругами, почти сестрами. – Арабель переводит взгляд на фойе, где в окна пробивается дневной свет. Я пытаюсь переварить это, расставить все по полочкам. Все эти разговоры с Серафиной о Джулиет приобретают новый, мрачный смысл. Не поэтому ли Серафина так заинтересовалась мной? Потому что… почему? Потому что я тоже была одинока? Потому что я нашла свою родственную душу в Джулиет? Потому что на стала для меня сестрой?

– Подруги… сестры… родственные души… – протягивает Арабель. – Меня всегда удивляло, почему твоя бабушка не рассказала тебе. Я чувствовала, что именно этой новостью она собиралась поделиться. В любом случае это правда. Mamie расскажет тебе сама. Твоя бабушка была для моей всем на свете. А моя – для твоей.

Глава семнадцатая
Арабель

Из жандармерии к нам прислали двух офицеров, мужчину и женщину. Mamie спит наверху, и офицеры согласились ее не беспокоить до того момента, пока не понадобится допросить и ее. В результате в гостиной, где мы веселились всего несколько часов назад, находимся мы вчетвером и Раф. Комната вернулась в первозданный вид. Перед тем, как лечь спать, мы с Дарси прибрались. Джейд отключилась, и я не удивилась, что Викс исчезла, когда пришло время уборки. Она прекрасна во многих вещах, но склонна ретироваться, когда речь заходит о домашних хлопотах.

Не то чтобы это сейчас имело значение. Я оглядываю своих подруг, пребывающих в разной степени шока. Мои руки все еще дрожат, в голове все перемешалось. Я наблюдаю за Дарси и хотела бы знать, о чем она думает. Ясно, что девочки поражены моим откровением о Mamie и Серафине. Я удивлена, что никто из них не подозревал об этом все эти годы, особенно Дарси.

Офицер-мужчина исчез наверху, а женщина сидит в кресле, разглядывая нас. Она представилась офицером Дарманен. У нее длинные темные волосы, собранные в низкий пучок, и пронзительные карие глаза. Ей чуть за тридцать, думаю, и она довольно хорошенькая, в бледно-голубой рубашке и прекрасно сидящих на ней темно-синих брюках.

Однако я не питаю никаких иллюзий. У жандармерии в маленьком городке Франции репутация некомпетентных сотрудников. Хотя ее английский на редкость хорош, может быть, даже лучше моего. Интересно, она проводила время за границей или ее родители – англичане?

– Мой напарник проводит расследование наверху. Собирает улики, разбирается с телом.

Я вижу, как при слове «тело» вздрагивает Дарси. Протягиваю руку, чтобы взять ее ладонь и погладить. У нее невероятно нежная кожа, как у ребенка. Не думаю, что прежде обращала на это внимание. Ее рука в моей кажется вялой, как будто она даже не осознает, что я держу ее.

Внезапно Дарси отдергивает руку.

– Что они будут делать с… телом моей бабушки? Нам нужно будет… о боже, нам необходимо похоронить. Похоронить…

– Будет вскрытие. Вам придется дождаться результатов, прежде чем вы сможете что-либо предпринять.

– Вскрытие, – повторяет Дарси.

– И, конечно, нам нужно будет поговорить с каждым из вас. Выяснить, что вы видели и есть ли у вас алиби.

– Алиби? – переспрашивает Джейд. – Например… вы думаете, что мы… вы думаете, что у меня могло быть…

– Вы все подозреваемые, – коротко отвечает офицер. – Разумеется, если у вас нет достойного алиби. Мы думаем, что убийство произошло в четверть четвертого, учитывая время на часах, судя по всему, разбитых преступником. Полагаю, вы все станете утверждать, что в это время спали, не так ли?

Все вокруг кивают. Кроме меня.

О небеса! Сказать? Или скрыть? Скрыть, без сомнения, было бы разумнее, но скоро это обязательно всплывет. Мне просто заявить об этом? Или подождать, пока я останусь наедине с офицером? В конце концов, они все узнают – сейчас или потом.

– Что ж…. – Мое сердце колотится, как на техно-рейве. Я чувствую, как взгляды сверлят меня. Я заставляю себя продолжать, хотя мне хочется забраться под одеяло, лежащее у меня на коленях, и спрятаться, как ребенку. – На самом деле у меня есть алиби.

– Правда? – удивляется Джейд. – Что, ты была с кем-то из нас? Или с Сильви?

Слава небесам, что Mamie сейчас здесь нет. Хотя она узнает обо всем довольно скоро. От этой мысли у меня сжимается сердце.

– Ни с кем из вас, нет. – Я делаю паузу, пытаясь придумать, как это сказать. Но хорошего способа нет. – Я была с мужчиной, – наконец признаю я.

В комнате стоит пугающая тишина.

– С Рафом? – уточняет Викс. – Ты была с садовником?

– Нет! – произносит взволнованный мужской голос. Я поворачиваюсь и вижу Рафа, стоящего за диваном, скрестив руки на широкой груди. Я почти забыла, что он здесь. – У меня не было с ней секса.

– Не с Рафом. – Я качаю головой. – С кем-то… ну… с другим. Он пришел после того, как девочки легли спать. Мы тоже легли спать – было поздно – но позже проснулись, и мы… – Дерьмо. Я не могу этого сделать. – Можем ли мы?.. – Шепчу я, жестом указывая офицеру Дарманен на свободный угол.

– Вы проснулись и занялись сексом? – Офицер продолжает равнодушно смотреть на меня.

Я медленно киваю, уставившись на свои колени.

– Да, и… когда мы закончили, он протянул мне стакан воды, и я спросила его, который час. Часы были на его стороне кровати. Он сказал 3:19. После этого мы снова легли спать.

Офицер Дарманен ничего не говорит, просто наклоняет голову и смотрит оценивающе. Напряжение в комнате душит меня. Мне нужно выкручиваться. Серафина мертва, мне необходимо рассказать им правду о своей ночи. Еще и реакция девочек… Оттягиваю ворот пижамы, потому что она сдавливает мне шею.

– Значит, он ушел, когда раздался крик? – спрашивает Джейд. По ее лицу я понимаю, что, возможно, из-за своей двери она услышала шаги. Мы поняли, что что-то происходит, при первом крике Дарси. Без сомнения, ему нужно было сматываться.

– Да. Он припарковался за главной дорогой. Я бы и за миллион лет не подумала, что кто-нибудь узнает. Моя комната рядом с дверью. Мы планировали, что он уйдет пораньше, но не ровно в шесть. Но после того, как мы услышали крик Дарси, нам показалось… prudent[50]50
    Благоразумным (фр.).


[Закрыть], чтобы он ушел. Немедленно.

– Я слышал шум автомобильного двигателя, – вмешивается Раф. – Он и разбудил меня, я вышел посмотреть.

– Я видела тебя снаружи, – задумчиво произносит Джейд. – Мне показалось странным, что ты бродишь вокруг. Ты не слышал крика…

– Я слышал шум двигателя, – снова говорит он, защищаясь.

– Он припарковался далеко, – говорю я. – Не думала, что ты сможешь услышать.

– Но я слышал, – повторяет Раф, хмуро глядя на меня.

Я пожимаю плечами.

– Нам нужно поговорить с человеком, который у вас был, – заявляет офицер Дарманен. – Чтобы он подтвердил вашу историю.

Я киваю и прикусываю губу.

– Кто он? – спрашивает Дарси. Она до сих пор молчала, но теперь ее глаза впились в мои.

Я должна была сделать это наедине, более деликатно. Но то, что я должна сказать уже напоминает разматывающийся клубок пряжи, катящийся по полу – его невозможно остановить. Я заставляю себя встретиться взглядом с Дарси. Смотрю пристально. Я стольким ей обязана!

– Твой муж, – выдавливаю я, наконец. – Мне очень жаль, Дарси. Олли был здесь.

Я слишком поздно осознаю, что назвала его ласковым прозвищем. Для всех остальных он Оливер, даже для Дарси. Для меня это всегда звучало как-то официально. Оливер то, Оливер это. Я чувствую угрызения совести. Я забрала ее мужа и превратила его в Олли. Никогда не думала, что подобное возможно. Поверьте мне, я понимала, что натворила. Я знала о последствиях. Но я люблю его больше, чем кого бы то ни было, включая Жанкарло.

Забавно, но я вышла замуж за Жанкарло, потому что секс с ним был лучшим в моей жизни. Я считала, что это достаточно веская причина, наравне с другими. Мне было тридцать четыре. Я не хотела детей, но, казалось, время пришло. Он был добрым, обаятельным, но много болтал – до сих пор болтает. Болтун. Разговоры в основном о политике и жалобы на местное правительство – темы, на которые мне наплевать. Но секс был настолько хорош, что это не имело значения, пока все не изменилось. Однажды я услышала, как Джейд описывала свои отношения с Себом как влечение, которое может превзойти все. Он мог при ней чистить зубы зубной нитью, мог часто пукать – ничто не уменьшало его привлекательности. У меня все иначе. Я любила Жанкарло. По крайней мере, думаю, что любила. Я не могу точно определить момент, когда любовь ушла, но, возможно, это произошло, когда секс угас. Умер. Лишь он нас связывал, а мы занимались им все реже. В тот момент я стала чаще наведываться в Нью-Йорк со своими кулинарными книгами, и в результате появились «я и Олли». Наконец-то появились «я и Олли».

Но вы должны понять, я познакомилась с ним первая, до Дарси. Именно я представила его подруге. Мы познакомились на его концерте, когда он выступал в одном из баров Парижа. И хотя в то время у меня был парень, между нами, несомненно, вспыхнула искра. Мы некоторое время переписывались, завязалась своего рода дружба. Затем, когда я была в Нью-Йорке, он пригласил меня на концерт, и я взяла с собой Дарси. Они сразу же нашли общий язык. Дарси влюбилась по уши, хотя ему потребовалось много времени, чтобы взять на себя обязательства. Я была у них на свадьбе, конечно, как подружка невесты. Как правило, ни одна хорошая подруга или хорошая жена не смотрит на мужа своей подруги особым образом. Но я всегда смотрела на Олли особым образом, с самого начала. Однако, когда я, наконец, рассталась со своим парнем, Олли стал недоступным для меня. Я так долго пыталась подавить свое влечение. Хотя то, как он иногда смотрел на меня, заставляло меня подозревать, что влечение не было односторонним.

Однажды вечером, не так давно, когда мы все ужинали на веранде Джейд в Хэмптонсе и Олли передавал мне банку оливок, кончики наших пальцев соприкоснулись. Мы называем это Coup de foudre. Удар молнии. После него ничто не могло оставаться по-прежнему. Я знала, что он тоже это почувствовал, этот импульс. Это случилось несколько дней спустя, когда я продлила свое путешествие – мы буквально пожирали друг друга.

Сначала это казалось невозможным – Олли не только был мужем моей лучшей подруги, еще мы жили в разных концах света. Однако мои кулинарные книги давали мне все больше поводов прилетать в Нью-Йорк, и наша связь стала более крепкой и глубокой. На этой неделе Олли приехал в Сен-Реми ради меня. То была не идея Дарси – это была его идея, завуалированная необходимостью совместного семейного отдыха. Мы знали, что у нас будет не так много времени, но мы бы его выкроили. И это короткое время того стоило.

Мое объяснение этому предательству довольно простое, хотя я знаю, как это ужасно звучит. Но я полюбила. Сильной, глубокой любовью, которая случается раз в жизни. Он несчастлив с ней. У них ничего не получится в любом случае. Он остается только из-за детей, но даже они их не спасут. Он говорил мне об этом много-много раз, когда мои сомнения и стыд угрожали раздавить меня. Как может то, что кажется таким правильным для нас обоих, быть неправильным? Хотя, возможно, так я твержу себе для внутреннего спокойствия.

– Кто был с моими детьми прошлой ночью? – спрашивает Дарси. Такой реакции я не ожидала. Ее глаза сверкают, как у дракона, изрыгающего огонь. Но в этом есть смысл. Дарси – мать. Комфорт и безопасность ее детей должны быть и будут ее первой мыслью.

– Он нанял няню, женщину из города, – тихо говорю я. – Ты ее знаешь и доверяешь ей. – Я вижу выражение ее лица и быстро проговариваю: – Корали. Олли сказал, что она присматривает за детьми всякий раз, когда вы приезжаете в город. По его словам, ей можно полностью доверять.

Я сразу понимаю, как это звучит в моих устах. Лицо Джейд морщится, как будто она съела что-то кислое. Я это заслужила. Я готова принять свое наказание. Кроме того, после ужасного убийства Серафины, возможно, супружеская неверность не будет казаться такой вопиющей.

Нет, это все равно предательство. Я опускаю голову. Я едва могу дышать.

– Он планировал вернуться до того, как проснутся дети, – лепечу я, все еще пытаясь по какой-то причине оправдать его. Все это странно и запутанно – я защищаю человека перед своей лучшей подругой, которая к тому же его жена. – До того, как они поняли бы, что его нет.

– До того, как они поняли бы, что его нет, – вторит Дарси, все еще вызывающе глядя мне в глаза. Странно, она одновременно кажется удивленной и в то же время спокойной.

– Прости, Дарси, мне действительно очень жаль. – Я лихорадочно соображаю, должна ли я сказать больше, а потом просто говорю. – Я люблю его. Если это что-то значит.

– Нет, не значит, это действительно, черт возьми, ничего не значит, – говорит она, наконец, отворачивается и смотрит в окно на виноградник.

Я замечаю, что все избегают встречаться со мной взглядами, за исключением офицера Дарманен. На ее хорошеньком, изящном личике нет и малейшей реакции.