Текст книги "Столетняя война"
Автор книги: Жан Фавье
Жанр: История, Наука и Образование
сообщить о неприемлемом содержимом
Текущая страница: 19 (всего у книги 58 страниц)
Финансовый кризис
В то время, как интриги и недопонимания привели к этому роковому событию в Руане, почти столь же наглядно провалилась финансовая политика. 8 мая по новой сессии Штатов стало понятно, насколько все устали. У прелатов и баронов теперь были другие дела, и одни только бюргеры взялись за новое изменение налоговой системы. Они надеялись наконец найти действенные методы. По сути они довольствовались упрощением расчета налогов.
В связи с этим против королевской власти и поднялась власть Этьена Марселя, еще не выглядевшего противником, но уже выступавшего в роли партнера. Лояльный, даже умеренный, купеческий прево Парижа полагал, что интересы короля и интересы парижских деловых кругов в конечном счете очень близки: война – это перекрытие экономических путей, это ужесточение кризиса. Процветание Парижа как центра экономики плохо сочеталось с боями на Сене. Когда в ноябре 1355 г. Этьен Марсель привел в Пикардию парижский контингент королевского оста, он использовал также возможности «речного товара» (marchandise de l'eau) – эта трудно определимая реалия означала прибыль, которую парижские бюргеры извлекали из монополии на все водные перевозки в парижском регионе и из контроля за ними.
Пусть себе англичане спокойно остаются в Кале, а суда по-прежнему спускаются по реке с грузом вина и леса, а возвращаются груженые зерном, солью, сеном и фруктами. Политическая позиция «речных купцов» (marchands de l'eau) была достаточно ясной.
В июне король Иоанн выступил в поход на наваррскую крепость Бретёй-сюр-Итон. Парижане и руанцы находились в первых рядах королевской армии. Париж интересовала судьба короля Наваррского, но со знатными баронами, такими как Аркур, деловое бюргерство не испытывало особой солидарности. Аристократия до сих пор никогда не проявляла особой заботы о Гревской площади.[55]55
На Гревской площади находился один из крупнейшим парижских рынков; здесь, видимо, она символизирует бюргерство (прим. ред.).
[Закрыть]
Все бы ладно, если бы поступал налог. Этого не происходило. Пусть даже головы главных заправил событий кровавой аррасской недели были выставлены на всеобщее обозрение – насажены на колья на стене у городских ворот – и никто больше не смел противиться сбору королевского налога. Но близилось время возобновления военных действий, а казна была пуста и курс турского ливра на валютном рынке падал. В конце июля Иоанн Добрый сделал из этого два вывода.
Во-первых, он призвал в Совет тех, кого сторонники реформ считали ответственными за ситуацию, сложившуюся прежде, даже тех, чьего отстранения полгода назад добились Штаты. Никола Брак возглавил Счетную палату, Жан Пуальвилен – Монетный двор. Для Марселя и его друзей возвращение этих людей было победой спекулянтов. А ведь по личным причинам, к которым мы еще вернемся, Марсель считал себя одной из жертв спекулянтов. Он был вне себя.
Вера парижского бюргерства в короля Иоанна была серьезно подорвана.
Во-вторых, он провел девальвацию. Хоть она была бесспорно неизбежна, ее восприняли как признак политического поворота. Король прежде обещал твердую монету. Порча ливра истребляла остатки доверия к власти. Арендная плата переставала приносить доход, ренты снижались. Через несколько недель бюргеры Парижа, Амьена или Руана забудут отправить в королевскую армию свои отряды, обычно составлявшие ядро пехоты. Что касается крупных землевладельцев, прелатов и баронов, их не радовало, что их чинш снова обесценивается. Девальвация на какое-то время облегчала жизнь должникам, арендаторам и держателям. К несчастью для короля, они в конечном счете острей воспринимали рост цен на продукты питания. Короче говоря, роптали все, и не без оснований.
Ланкастер в Нормандии
В то время Иоанн Добрый вел кампанию в Нормандии против англо-наваррцев. В первые дни июня Филипп Наваррский и Жоффруа д'Аркур получили первые подкрепления, присланные Эдуардом III. Это был отряд Роберта Ноллиса, который поддерживал партию Монфора в Бретани и соединился на Котантене с недавно высадившимся корпусом под командованием герцога Ланкастера. Черный принц отвечал за Гиень; война в Нормандии выпала на долю его младшего брата Ланкастера, принца, которого двор прозвал Джоном Гонтом (Гентским), потому что он родился в то нелегкое время, когда Эдуард III и королева Филиппа жили во Фландрии.
Отправив одного сына на север, а другого на юг, Эдуард III умело распределил командование. Он с безупречным искусством использовал принцев, уже взрослых, чтобы, как десять лет назад, снова не покидать Англию на произвол судьбы и шотландцев. Лично Эдуард III больше не будет руководить делами на материке.
Ланкастер разбил постоянный лагерь в Монтебуре, близ Валони. Оттуда было несколько часов хода до бухты Сен-Вааст-ла-Уг, в удобстве которой еще десять лет назад убедился Эдуард III. Прежде чем Валуа успел отреагировать, Ланкастер направился к Сене. Казалось, история повторяется.
Не заходя в Эврё – сердце домена Наваррца, – который французы заняли несколько дней назад, англичане сожгли Верной и предместья Руана. 4 июля они остановились в Вернее. Ланкастер не хотел терять время на взятие замка Верной и не собирался по-настоящему угрожать такому укрепленному городу, как Руан. Он устраивал набег и не более чем набег. Услышав о приближении французов, он сразу удалился.
Французы осадили Понт-Одемер, и Робер д'Удето два месяца тратил силы в борьбе с наваррским гарнизоном, который вполне мог продержаться все лето. Потом он сразу снял осаду – это был единственный непосредственный успех Ланкастера и его союзников. Тогда же Иоанн Добрый сосредоточил силы на Нижней Сене и, наконец, двинулся по следам Ланкастера.
Англичанин не стремился к правильной битве, в которой у французской армии изначально было бы численное преимущество, а чудо Креси могло не повториться. Он отступал. Иоанн Добрый, напротив, искал сражения. Он уже дал острастку герцогу Нормандскому, своему сыну, и бросил в тюрьму короля Наваррского, своего зятя. В таких условиях поражение англичан позволило бы, наконец, сбросить бремя, тяготевшее над Нормандией как достоянием династии Валуа. Как и его отец Филипп VI в 1346 г., Иоанн Добрый пытался настичь врага, чтобы вынудить принять бой. Кстати, эта погоня 1356 г., когда тяжело нагруженная армия гналась за легким отрядом налетчиков, стала для французов сложной задачей…
Встреча произошла под Леглем 8 июля. Теперь здесь были сосредоточены все французские силы. И все командование, потому что Иоанн Добрый разделения обязанностей не практиковал. Урок Креси явно не пошел впрок. При французском короле находился его старший сын, герцог Нормандский; это наводит как минимум на мысль, что у короля Иоанна были весомые причины не терять наследника из виду. Но здесь же были его брат герцог Орлеанский, его коннетабль Готье де Бриенн, оба его маршала – Клермон и Одрегем. Не то чтобы забыли о гекатомбе Креси, просто создателю ордена Звезды ни на миг не приходило в голову, что все эти люди могут погибнуть или попасть в плен. Для вящей красоты подвига должен был собраться весь цвет французского рыцарства. А побежденным будет Ланкастер.
Иоанн Добрый послал к англичанину двух герольдов, вызывая его на битву. Обе армии готовы к бою. Необыкновенное зрелище. Никто не шелохнется, ни один конь не выходит из строя.
Французы были утомлены преследованием. И король предпочел дождаться следующего дня, чтобы напасть на них. Англичане знали, что их слишком мало: от них инициатива исходить не будет. Пока противники смотрели друг на друга, день кончился.
Ночью французские дозорные видели костры английского лагеря. Бог свидетель, они были бдительными!
Они выставили многочисленный дозор, ибо ожидали нападения, полагая, что наваррцы в этот день не тронулись с места.
Настало утро. Французы увидели над длинным частоколом силуэты вражеской кавалерии, выстроенной в ряд. И Иоанн Добрый велел трубить к бою. Забились на ветру знамена и стяги. Наконец начнется конное сражение, настоящее сражение, по рыцарским правилам. Конечно, было немного странно, что в рядах англичан нет никакого движения, предвещающего начало боя. Но конница Ланкастера укрылась за изгородями, а французский король предпочел бы, чтобы она подставила себя под удар, перейдя в атаку. Идти одновременно на частокол и копья не хотелось.
Шли часы. Во французском лагере нарастало напряжение. Чего хотят эти всадники – копий двести, замерев неподвижной цепью, в то время как главные силы армии не видны за ними?
Во второй половине дне наступила неожиданная развязка. Двести всадников внезапно пришпорили коней и исчезли в бокаже. Иоанн Добрый послал гонцов, чтобы выяснить ситуацию. За частоколом никого не было.
Что случилось, французы узнают от крестьян. Еще в полночь англо-наваррцы ушли. Они оставили двести человек на лучших скакунах, чтобы до девятого часа французы ничего не предприняли. Теперь эти двести всадников скачут галопом к месту встречи, назначенному накануне вечером. Англичане идут на Шербур, а наваррцы, делая большие переходы, возвращаются по крепостям, которые уже удерживают в Нормандии. Против такого рассредоточения вражеских сил армия французского короля предпринять ничего не сможет.
У Иоанна Доброго была сильная армия, способная выиграть битву. Но у него не было возможностей прочесывать Нормандию в поисках рассеявшихся отрядов. Кто добрался до Конша, кто до Бретея. Ланкастер теперь возвращался в Монтебур. Ноллис собирался осадить Домфрон.
В глубине души Иоанн Добрый, должно быть, считал себя победителем. Он предложил битву. Противник уклонился от нее. И король тут же попал в ловушку, которую ему расставили Ланкастер и Филипп Наваррский: двинулся осаждать Бретей, одну из наваррских крепостей. Там, имея ограниченные средства для обороны, капитан Санчо Лопис – нормандцы его называли Сансон Лопен – сумел сковать до середины августа армию, стоившую французским податным людям круглую сумму.
Осада Бретея стала красивой демонстрацией военного искусства. Поскольку времени хватало – в самом деле, кто думал о Гиени и Черном принце? – вновь почтили вниманием старинную технику осады при помощи башен, благодаря которой два с половиной века назад Готфрид Бульонский смог, воздев меч, прорваться в Иерусалим Лестница – это эскалада поодиночке, а башня – массовый приступ.
Люди из оста установили и воздвигли большие орудия, каковые днем и ночью метали снаряды на крыши башен, нанося немалый ущерб.
И велел король Франции великому множеству плотников выстроить штурмовую башню в три яруса высотой, каковую бы возили на колесах туда, куда требовалось. На каждый ярус вполне могло войти две сотни человек и всем пособить. И была она снабжена бойницами и обтянута кожей, дабы выдержать сильный обстрел Иные называли ее «котом», другие же – осадным устройством.
В то время как ее сколачивали и ладили, окрестным крестьянам было велено принести и доставить дерево в великом множестве, и свалить его во рвы, и засыпать сверху соломой и накрыть тканью, дабы подвезти оное орудие на четырех колесах к стенам ради сражения с теми, кто пребывал за оными. И так добрый месяц заполняли рвы в том месте, где желали приступить к штурму и применить «кота».
Пока под Бретеем рубили и вязали ветки на радость будущему Фруассару, в поход выступил и Черный принц. Он без труда заново набрал лангедокскую армию, готовую к новым грабежам. Через Перигор и Лимузен он в середине августа достиг Берри. Он сжег предместья Буржа, не смог взять Иссудён, разорил Вьерзон, захватил Роморантен. Ситуация прояснилась, когда стало известно, что Ланкастер покинул свое убежище на Котантене и в сопровождении того же Филиппа Наваррского пытается соединиться в Турени с гиеньской армией.
В Бретее время тянулось медленно. К пятнадцатому августа все было готово к приступу. Ров был засыпан в предусмотренном месте, «кот» крепко сколочен и надежно обшит толстой кожей:
В оную штурмовую башню вошли лучшие рыцари и оруженосцы, каковые желали сразиться первыми. И стронули башню на четырех колесах, и подвезли ее к стене.
Люди в гарнизоне хорошо видели, как строится оная башня, и отчасти поняли, как намерены штурмовать их крепость. А были у них пушки, огонь мечущие, и большие снаряды, дабы все сокрушать. И разместились они, дабы напасть на оную башню и защититься с большим успехом.
И поначалу, прежде чем стрелять из своих пушек, они вступили в рукопашный бой с теми, кто вошел в башню, лицом к лицу. И много было там славных схваток.
Изрядно натешившись, они начали стрелять из своих пушек и метать огонь на оную башню и внутрь нее, вместе же с огнем бросать во множестве большие и тяжелые снаряды, каковые ранили и умертвили весьма немало народу.
Оглушенные, обожженные, приведенные в расстройство, латники короля Франции почти не имели выбора. Покинув разрушенного «кота», они обратились в бегство. С высоты стен кричали «Наварра» и «Святой Георгий».
В этот момент Иоанн Добрый поступил бы очень верно, сняв осаду с Бретёя. Маленькому гарнизону Сансона Лопена было не по силам преследовать королевскую армию. Самое большее, что он мог, – это, как ни смешно, сковывать в Нормандии войска, которые были бы полезней на Луаре.
Но король знал, что обе английских армии пытаются объединиться. После этого возникнет единый фронт от Нижней Сены до Лимузена. Поэтому Иоанн Добрый форсировал осаду, мобилизовал несколько сот крестьян, чтобы заполнять рвы вокруг всего города, велел готовить лестницы. Внезапно удача как будто ему улыбнулась. Наваррец Сансон Лопен выполнил свой долг, но ничего от героя в нем не было. Видя, что не выдержит штурма, он приступил к переговорам о сдаче: он знал, что его люди не смогут защищать город сразу по всему периметру.
При условии сохранения жизни себе и своим людям Лопен сдал Бретёй. Иоанн Добрый снова считал себя победителем. После Легля был Бретёй. Разве король Франции мог не утвердиться в мысли, что пришло время прочно закрепить победу Валуа над Эврё-Наваррой и над Плантагенетами? Его упрямое желание сражаться несмотря ни на что во многом станет следствием преувеличенной оценки своих последних «побед».
Набег Черного принца
Однако Черный принц достиг долины Луары. В начале сентября он вошел в Амбуаз. На другом берегу реки он уже видел армию Ланкастера. Оставалось захватить мост, и французский король попадает в «клещи».
Позиция Иоанна Доброго была тем более шаткой, что в Нормандии подняли голову Наваррцы. Бальи Котантена даже был вынужден, чтобы сохранить свободные сношения с Парижем, перебраться южней, из Кутанса в Сен-Жам-де-Беврон, центр своего бальяжа.
Иоанн Добрый собрал новые войска, навербовал лотарингцев, швейцарцев, немцев, шотландцев. Все французское рыцарство, вместе с этими наемниками, в первые дни сентября появилось в Шартре. Двинулись к Луаре. 8 сентября первые отряды перешли Мёнский мост. Король и главные силы армии форсировали реку в Блуа 10 сентября. Дофин отправился следить за переправой в Туре. Как англичанам, так и французам казалось, что Валуа контролирует Луару. Черный принц не строил никаких иллюзий: он отошел и расположился к югу от Эндра, в Монбазоне.
13 сентября французский король был в Лоше. Принц Уэльский отступил в Лаэ-сюр-Крёз – ныне Лаэ-Декарт, – который ему предстояло покинуть на следующий же день, так его теснили французы.
Тогда-то король Иоанн, до сих пор хозяин положения, и совершил две ошибки. Во-первых, отклонил мирные предложения, с которыми приехал к нему от англичан кардинал Перигорский, во-вторых, двигался слишком быстро и уже вслепую. Он хотел во что бы то ни стало вступить в сражение.
Эли Талейран, брат графа Перигорского, был видной фигурой на европейской сцене: епископ Лиможский в 1324 г., епископ Оксерский в 1328 г., титулярный кардинал[56]56
То же, что кардинал-священник; он носил титул по названию римской церкви, при которой числился (прим. ред.).
[Закрыть] Сан-Пьетро-ин-Винколи в 1331 г., кардинал-епископ Альбанский в 1348 г., он за тридцать лет повидал все переломные моменты европейской истории. В курии он возглавлял «французскую партию», которая интриговала на папских выборах и договаривалась о кардинальских шапках. Не имея возможности стать папой, он принадлежал к числу людей, которые жестко ограничивали власть пап и контролировали подбор кандидатур. В 1352 г. он не допустил избрания одного святого человека,[57]57
Имеется в виду Жан Бирель, генерал ордена картезианцев (прим. ред.).
[Закрыть] который бы несколько растерялся – как некогда Целестин V – в новой роли арбитра европейской политики. При Иннокентии VI, столь же слабом, как и нерешительном, у Эли Талейрана были развязаны руки.
Ведь если кардинал Перигорский трижды упустил тиару, он не упустил ни одного случая выступить в качестве посредника между монархами. Он влезал в дела Неаполя, плел заговоры в Провансе, договаривался с дофином Вьеннским. Вмешиваясь в конфликт между Валуа и Плантагенетом, сын Эли VII, графа Перигорского, ощущал в себе естественное призвание стать политиком и миротворцем. Как потому, что он был перигорцем, так и потому, что его род, восходивший к каролингским графам, не был ничем обязан обоим коронованным суверенам…
Иннокентий VI послал двух легатов, чтобы добиться мира: Эли Талейрана Перигорского и римлянина Никколо Капоччи. Первый был известен враждебностью к англичанам (скорей скажут обратное: ведь он хотел лишить победы французского короля), а второй – недоверием к Франции.
Лучше бы Иоанн Добрый прислушался к мнению кардинала Перигорского. Но он уже считал себя победителем. О мире в тот момент он не хотел и думать. Когда англичане топчут Францию, словно завоеванное королевство, не подобает ли ему проучить их, прежде чем вступать в переговоры? Упрямство Иоанна Доброго, несомненно, не казалось бы таким глупым, если бы мы не знали, что из этого дела он не выйдет победителем.
Черный принц хорошо видел, что противник ищет сражения. Он также видел, что его собственное положение невыгодно: французский король загнал его в угол между реками Эндром и Вьенной, а дорогу на Бордо англичане уже не контролировали. Принц собирался сделать набег в сердце королевства Валуа; теперь он мог бы его продолжить через земли, оставшиеся от Аквитании Алиеноры.
На самом деле Иоанн Добрый уже обходил противника с востока, причем ненамеренно. Выйдя из Лоша, он дошел до реки Крёз, а потом перешел Вьенну в Шовиньи. Полагая, что Пуатье под угрозой, он теперь двинулся на запад. Он не знал, что Черный принц еще находится северней той дороги из Шовиньи в Пуатье, по которой королевская армия идет, не опасаясь удара справа.
Тогда-то именно справа и появились всадники из маленького английского отряда. Они хотели только скрытно пересечь дорогу, чтобы достичь большой дороги на Бордо южней Пуатье. Между английским отрядом и французским арьергардом завязался импровизированный бой, который проиграли все: французы – потому что они потеряли несколько человек убитыми, а три-четыре барона попали в плен, англичане – потому что они демаскировали себя, и такая победа стеснила их в движении.
Иоанн Добрый повернул назад. Черный принц, отрезанный от своих тылов – Бордо – королевской армией, был отрезан и от Ланкастера, который мог бы поддержать его, мостами на Луаре, которые французы слишком прочно удерживали, чтобы осталась надежда на соединение армий. Пытаться ускользнуть было поздно. В то время как французский король собирался уничтожить захватчика, Черный принц готовился к обороне. Его преимущество состояло по крайней мере в том, что он пропустил французов вперед: это давало ему возможность выбрать место боя. Англичане снова хотели использовать изгороди вдоль дороги в низине.
Принц Уэльский ждал французского короля в Нуайе, в двух лье к юго-востоку от Пуатье. Там было плато с пологими холмами, задачу обороны которого облегчали ручей Миоссон и ряд крутых скатов. Атака для Иоанна Доброго должна была стать делом очень опасным. На всякий случай Черный принц даже занял соседнюю высоту, пригодную для использования в качестве наблюдательного пункта.
Обе армии теперь стояли лицом к лицу: тысяч десять англо-гасконцев и двадцать тысяч французов. Но было воскресенье. День 18 сентября ушел на смотр, военные советы, высылку разведывательных дозоров. И на бесполезные переговоры.
Старый лис кардинал Перигорский еще пытался не допустить столкновения. Курсируя между лагерями, он хотел воспользоваться воскресным перемирием – его он добился без труда, – чтобы покончить со всем этим делом. Во французском лагере поползли слухи, что легат играет на руку англичанам. Если сражение все-таки произойдет, перемирие позволяло Черному принцу укрепить свою позицию: в воскресенье 18 сентября крайне спешно готовили траншеи, заграждения из кольев, позиции для стрелков.
Главное, англичанину было выгодно, чтобы тем все и кончилось, так что он был готов на уступки, которые предлагал легат. Ведь принц Уэльский посеял достаточно паники по всему Пуату и Берри. Он соглашался отпустить пленников, взятых накануне, вернуть крепости, захваченные в последние два месяца, заключить перемирие на семь лет. Тем самым он выбрался бы из сложной ситуации, сохранив за собой Бордо. Пусть его капитаны уже сожалели, что им не посчастливится провести красивый бой, – ведь если бы их победили за счет численного превосходства, это бы не было для них позором, а как бы они гордились, победив численно превосходящего противника, – принц Уэльский соглашался на переговоры.
Иоанн Добрый об этом и слышать не хотел. На все предложения, на все стоны кардинала Перигорского он отвечал одно и то же: пусть англичане сдаются на милость победителя. Принц Уэльский был согласен не искать победы; французский король говорил так, словно уже победил. В течение всего дня Эли Талейран вовсю тратил свое терпение и талант. Напрасно.
Накануне король Иоанн показал себя рассудительным, согласившись на Божье перемирие. Фруассар скажет, что он «рассудительно допускал все разумные пути». Теперь, когда воскресенье прошло, Иоанн Добрый был непреклонен.
Потом не менее трех веков часто высмеивали этого короля, который назавтра повергнет Францию в самую беспросветную катастрофу, а за несколько часов до краха делает столь безапелляционные заявления. На самом деле в то воскресенье, 18 сентября 1356 г., Черный принц был крайне слаб, его армии не хватало провианта, его столица была незащищенной, а цель – достигнутой. Если бы Иоанн Добрый снова позволил ему уйти, европейские монархи – более того, даже французские бароны – сочли бы, что Плантагенет снова безнаказанно попрал права короля Франции. Королевство ничего бы не потеряло, но корона Людовика Святого была бы опозорена.
Если бы никто не подрывал власть короля в самом его королевстве, это еще было бы меньшим злом. Но в Нормандии по-прежнему вел войну Жоффруа д'Аркур, все еще плел заговоры Робер Ле Кок, в Париже во весь голос говорил Этьен Марсель. Податные оплатили армию и скажут, что она так ничего и не сделала. Иоанн Добрый не мог согласиться на перемирие, позволявшее англичанину уйти как ни в чем не бывало.
Пока обменивались дипломатическими предложениями, тратя время, шла подготовка к битве. Англичане собирались обороняться – они укрепляли свои окопы. Французы намеревались атаковать первыми – они использовали оставшиеся часы для изучения местности. Обе стороны под прикрытием Божьего перемирия посылали шпионов, чтобы разведать позиции противника и оценить его силы. Впрочем, перемирие избавляло разведчиков от необходимости скрываться, представители обеих армий охотно переговаривались. Для рыцарей армия, готовящаяся к бою, всегда была излюбленным зрелищем.
Это также давало повод для завтрашних подвигов. Разве англичанин Джон Чандос, будущий победитель Дюгеклена, не встретился с маршалом Франции Жаном де Клермоном? И оба барона тут же стали задирать друг друга, поскольку каждый считал, что другой его оскорбил: гарцуя по плато, они только что заметили, что у обоих на левой руке и на груди вышит один и тот же «девиз»,[58]58
Слово «девиз» может означать также геральдический знак (прим. ред.).
[Закрыть] изображающий белокурую даму в лучах солнца![59]59
У Фруассара – «синяя дама [Богоматерь] в окружении солнечных лучей» (прим. ред.).
[Закрыть] В этом все англичане, бросил Клермон: сами они не способны ничего придумать, а как увидят что-то, что им понравится, – хватают. Спор разрешится завтра.
Отчиталась разведка, а именно Эсташ де Рибемон, который представил французскому королю оценку численности англо-гасконских сил, основанную на самых грубых подсчетах. И Рибемон посоветовал, какую тактику применить завтра: не подвергать армию опасности, направляя ее по слишком узкой дороге, идущей наверх между изгородями, за которыми будут укрываться лучники, а, напротив, атаковать непосредственно англо-гасконские рубежи, проведя конную атаку, чтобы «открыть и изрубить лучников». После этого армии будет проще взобраться по склону пешим порядком.
Напрасно Жан де Клермон возражал, что это будет побоище; у англичан кончается провизия, и их запросто можно было бы осадить на их плато. Иоанн Добрый искал победы, добытой храбростью, а не измором. Коллега Клермона маршал Одрегем заявил, что осада плато была бы «трусостью». Дело было решено. И французские рыцари принялись состязаться в смелости, демонстрируя, что они никогда и не думали ни о чем ином. Клермон так и сказал Одрегему: он не потому предложил отказаться от атаки, что будет в бою во вторых рядах.
Вы будете сегодня смелым, только если упретесь мордой вашего коня в зад моего.
Маневр, предложенный Рибемоном, был принят. Для атаки выделили триста рыцарей; командовать ими назначили коннетабля Готье де Бриенна и обоих маршалов, Клермона и Одрегема. После уничтожения лучников остальные должны были атаковать пешими – непрерывной цепью, которая растянется более чем на лье.
Воскресным вечером французы были заняты переделкой своего кавалерийского снаряжения для пешей атаки: снимали шпоры, укорачивали копья – всего до пяти футов – и обрезали удлиненные носки башмаков «а ла пулен».[60]60
Башмаки с длинными остроконечными носками по тогдашней моде (прим. ред.).
[Закрыть]
Ранним утром понедельника кардинал Перигорский попытался в последний раз не допустить сражения. Но было поздно. Восходящее солнце уже положило конец перемирию. Даже несколько рыцарей из эскорта легата, во главе с приором Сен-Жиля из ордена госпитальеров, Хуаном Фернандесом де Эредиа, отпросились у кардинала, чтобы рядом с французским королем выполнить свой долг с оружием в руках.
Капитаны французского короля развернули свои знамена над пуатевинской равниной. Развевалась и орифламма, которую гордо держал рядом с королем рыцарь Жоффруа де Шарни, теоретик и певец рыцарского боя. Все было готово для рыцарского праздника – битвы по всем правилам.
Об ордене Звезды больше почти не упоминали. Но дух, вдохновивший пять лет назад его основателя, определял как стратегию, так и риторику короля Франции. В торжественной речи воскресным утром, после мессы, король Иоанн напомнил о нем в насмешливой форме:
Все вы, находясь в Париже, Шартре, Руане или Орлеане, желали, надев бацинеты, увидеть их перед собой. И вот они перед вами!
Настало время перейти от храбрости на словах к храбрости в бою. Иоанн Добрый, не говоря об этом вслух, создал импровизированную копию ордена Звезды, для чего из разных сеньориальных «баталий» всей армии выделил тех, кого считал «цветом рыцарства», и посадил их на «цвет боевых коней». Несколько часов маршалы выбирали, переходя от компании к компании, три сотни рыцарей и оруженосцев, которые станут элитной кавалерией короля и прежде всего прорвут оборону противника.
Никто не обманывался. Этот цвет рыцарства выбором короля был обречен на смерть. Он проложит путь армии, превратившейся в пехотную, но примет на себя первый удар английских лучников. В первой конной атаке при Пуатье было нечто от «Битвы тридцати»: элитному отряду запрещено отступать. Орден Звезды представлял собой не что иное, как форму отбора самых отважных и верных.
На линии атаки находились не все. Иоанн Добрый сформировал и собственную «баталию», которая собиралась оставаться с ним до конца и, если понадобится, встать в последнее каре. Двадцать три знамени развевались вокруг французского короля, сидевшего на белом коне. Было там и трое юных принцев, которые через четверть века будут вместе держать бразды правления: герцог Людовик Анжуйский, герцог Иоанн Беррийский и ребенок Филипп – ему было четырнадцать лет, – которого потом назовут Храбрым и который станет родоначальником бургундской ветви рода Валуа. Они будут «дядьями короля», когда корона Франции перейдет к сыну того, кто пока еще был всего лишь их старшим братом, дофином Карлом, и который – несмотря на колебания Иоанна Доброго, еще помнившего Руан, – лично командовал одной из «баталий», предназначенных для общей атаки.
Старшего сына, чьи совместные авантюры с королем Наваррским наводили на подозрение, что дофин наивен и обладает темпераментом скорей книжника, чем бойца, французский король для верности окружил надежными людьми. Поэтому рядом с будущим Карлом V мы видим нескольких опытных капитанов, доверенных людей Иоанна Доброго. В том числе герцога Бурбонского, который в случае тактических сложностей мог бы стать настоящим командиром «баталии» дофина.
Едва занялась заря понедельника, 19 сентября 1356 г., армия получила приказы. Коннетабль Готье де Бриенн и маршалы Жан де Клермон и Арнуль д'Одрегем с конницей должны пробить брешь в английской обороне; большие пешие «баталии», одной из которых командовал дофин, другой – герцог Орлеанский, брат короля, разгромят армию принца Уэльского. Приказы были четкими: убить как можно больше англичан – о Креси еще помнили – и взять живым Черного принца. «Баталия короля» вступит в бой только при необходимости, чтобы спасти или завершить сражение.
Битва монархов: могло ли уложиться в голове, что это столкновение двух династий происходит в сердце бывшего домена Плантагенетов, в нескольких лье от дворца предков Алиеноры. По сути, решающую роль здесь сыграют профессионалы. В «баталии» Иоанна Доброго находился «Протоиерей» Арно де Серволь и его банда рутьеров.[61]61
Этим словом (routier) называли профессиональных воинов, нанимавшихся в ту или иную армию либо занимавшихся разбоем в составе самостоятельной банды – руты (route) (прим. ред.).
[Закрыть] Рядом с Черным принцем был Чандос, который, «дабы беречь его и ему советовать», не покинет своего господина во время всего сражения; было несколько наемных капитанов и прежде всего множество гасконских сеньоров, для которых война действительно была ремеслом. Кто бы мог представить себе капталя де Буша, Жана де Грайи, в иной роли, кроме воина?
Какую бы роль ни играли мастера своего дела, этика здесь была этикой орденов Подвязки и Звезды. Это станет понятно, когда Джеймс Одли, один из лучших английских стратегов, заявит Черному принцу, что дал обет быть первым в атаке и самым рьяным в бою, если доведется участвовать в сражении, где примет участие английский король или один из его сыновей. И попросит предоставить ему место в первом ряду. Одли выдержит атаку маршала Одрегема.
Теми же рыцарскими критериями руководствовался орифламмоносец Жоффруа де Шарни, предложив накануне Иоанну Доброму повторить Битву тридцати. Пусть выберут по сто бойцов с той и другой стороны, и они решат исход дела. Но предложение Шарни оставляло слишком много шансов англичанам, а Иоанн Добрый не хотел лишать себя преимущества, которое ему давала численность.
Правообладателям!
Это произведение, предположительно, находится в статусе 'public domain'. Если это не так и размещение материала нарушает чьи-либо права, то сообщите нам об этом.