Текст книги "Нам судьба обязана счастьем"

Жанна Глозман
Нам судьба обязана счастьем
Любовный роман в письмах и стихах

© Ж.М. Глозман, 2015

© Издательство «Смысл», 2015

* * *

Моему любимому внуку Натану Глозману

Предисловие

На столе передо мной – перевязанные тесемками пачки пожелтевших писем, открыток, конвертов с пометками «воинское» и «просмотрено военной цензурой». Каждое письмо аккуратно пронумеровано, на каждом проставлены дата и время получения; страницы, даже на полях, густо исписаны, – ни сантиметра пустого места. Это – переписка моих родителей 1940–1943 годов.

Несколько сотен писем. Их писали почти ежедневно. В теплушке поезда, увозящего мать с грудным ребенком в эвакуацию; в деревенском домике при свете коптилки; в грузовике, везущем солдат по фронтовой дороге; в окопе или землянке в коротком перерыве между боями; на больничной койке в госпитале, – в любых условиях, чаще ночью, чем днем, мои родители говорили друг с другом.

Конверт письма М. Файнбойма жене от 21/V-1944

Надпись, сделанная Раей на конверте письма от Марка: «№ 50 14/I—41 г. 7 ч. вечера». Такие пометки стоят на каждом письме

О чем эти письма? О жизни – на фронте и в тылу; о друзьях и родных… Но в первую очередь – о любви, любви всепоглощающей, охраняющей, романтичной и очень красивой. Все, что наполняло эти письма, – будь то поэтические описания тех мест, где авторы оказывались, или жалобы на тяготы жизни в эвакуации – освещено красотой их взаимного чувства.

Они писали друг другу в новогодние ночи, чтобы быть вместе, находясь за тысячи километров друг от друга. Они яростно ревновали и, если писем не было всего три дня, ужасно страдали.

Они считали дни разлуки и мечтали о победе над фашистами, которая стала бы и их личным счастьем: счастьем встречи, счастьем превращения «бумажной» любви в любовь реальную, счастьем прогуляться по любимой московской набережной втроем с дочкой, повести ее на елку, засыпать любимую жену цветами.

Кто они – авторы этих писем?

Красноармейская книжка Марка Файнбойма

Она – Рая Клейман, Раина, Трили[1]1
  Это имя появилось «по мотивам» имени одного из персонажей Куприна, капризного и требовательного ребенка. В молодости Марк и Рая любили часто менять домашние имена, «играть» ими. «Трили» осталось домашним именем мамы на долгие годы.


[Закрыть]; чувствительная и романтичная поэтесса, эгоцентричная и кокетливая красавица, создательница и хранительница домашнего очага; моя мама.

Он – Марк Файнбойм, Маркс, Миша[2]2
  Имя Миша было домашним именем Марка; в 20 лет он записался в паспорте как Маркс, и только в 1956 году, когда уже мне надо было получать паспорт, опять стал Марком. Я с большим трудом добилась, чтобы мне в паспорте записали не Марксовна, как в метрике, а Марковна; потом пришлось и метрику поменять.


[Закрыть]; воплощение душевности, самозабвенной заботливости и альтруизма, оптимист, из прекрасных бархатных глаз которого никогда не исчезала ласковая искорка; мой папа.

Первое предложение папа сделал маме, когда ей было три года, а ему семь.

Через пятнадцать лет они поженились – 1 января 1940 года.

18 сентября 1940 года папу призвали на действительную воинскую службу и через месяц, 18 октября, отправили в Баку.

И начался их роман в письмах.

Рая и Марк Файнбоймы, 1940

Эта фотография, сделанная перед уходом Марка на военную службу, была вложена Раей в письмо, посланное мужу вскоре после его отъезда. Кукла на фотографии была моим «прообразом» – Рая ждала ребенка. На обороте надпись: «Любимому мужу от себя, меня и „проекта“ нашей будущей Жаннушечки. Правда, Жанна лучше нас с тобой? Она еще и плакать не умеет, а мы с тобой ноем, что не вместе… С нее пример надо брать! Твоя Раина. 15/XI-40 г.» Имя ребенка было выбрано не сразу, об этом – в письмах Марка от января 1941 года; при его письме от 14/I-1941 можно увидеть и сам оборот фотографии

С июня 1941 по март 1945 года папа служил в действующей армии, был ефрейтором 178 зенитно-артиллерийского полка под Москвой, защищал Москву, был награжден орденом Отечественной войны и многими медалями. Мама 10 июля 1941 года была эвакуирована с шестимесячной дочкой в Башкирию; в эвакуации она работала литературным редактором районной газеты «Знамя Коммунизма».

Папа всегда держал данное слово. Он вернулся с войны. Мама вернулась с дочкой в Москву из эвакуации. Они прожили вместе 56 лет, вырастили трех детей, справили золотую свадьбу… И сохранили все присланные друг другу письма и фотографии. Как самую большую ценность, они пронесли (подчас буквально на собственном теле) эти письма через эвакуацию, окружение, бои; сберегли в многочисленных переездах с квартиры на квартиру; взяли с собой при репатриации в Израиль.

Теперь Рая и Марк лежат рядом на кладбище в г. Беер-Шева (Израиль), а письма у меня. И мой долг – сделать так, чтобы огонь их чудесной любви мог согреть и других.

Жанна Марковна Глозман (Файнбойм)

Она

В Одесской области, в 15 километрах от железной дороги, есть маленький районный центр Ананьев. Казацкая слобода в XVIII веке, он с 1834 года стал городом и получил очень симпатичный герб, наводящий на мысли о высокой рождаемости среди местного населения.

Герб города Ананьев, 1847 г.

В этом городе в бедной семье жила красавица Эня. В нее влюбился Хейвель Клейман – маленький горбун с нежным личиком, часовой мастер, сын богатого торговца из Одессы Гершла Клеймана.

Гершл Клейман. 1890-е гг.

Хейвель Гершлевич Клейман. 1904

Эня Вульфовна Клейман. 1930. Более ранних ее фотографий, к сожалению, не сохранилось

Родители Эни были рады, что бесприданница войдет в богатую и дружную семью. Кроме сына Хейвеля в семье Клейман были две дочки: Оля и Белла.

Хейвель Клейман с сестрой Олей. 1920-е гг.

Одна из сестер Хейвеля, Оля, стала женой Генриха Иоанновича Шартнера, немца по происхождению. У них было двое сыновей. В войну Оля с мужем, к тому времени известным московским врачом, и младшим сыном Эдиком была выселена в Караганду. Там Генрих много лет работал врачом; там же он и его жена похоронены. Судьба их старшего сына, Рувика, была трагичной: в начале войны он был в пионерском лагере, детей эвакуировали и потеряли.

Оля и Генрих Шартнеры. 1952

Другая сестра Хейвеля, Белла, тоже вышла замуж; у нее было двое сыновей – Руя и Мора (Мордухай), и дочка Циля. Руя ушел на фронт добровольцем. Потеряв на войне и мужа, и старшего сына, Белла в 1946 году переехала с Цилей и Морой в Ташкент. Там Циля работала инженером, а Мора директором фарфорового завода.

Белла была великолепная хозяйка, прекрасно готовила и не признавала никаких «покупных» угощений. Помню, как в 1970-е годы я приехала в Ташкент к ним в гости и по пути зашла в кондитерский магазин (не приходить же с пустыми руками). Тортов не было, и я купила большой красивый пряник. Помню брезгливо-страдальческий взгляд Беллы и ее слова: «Жанночка! Разве это можно есть?» В 1960 году она приехала на мою свадьбу с традиционным печеньем, которое она напекла на 100 человек (столько у нас тогда было родственников). Погибла Белла трагически. Поехала утром, как всегда, на рынок за продуктами. На обратном пути села не в тот автобус, ехала очень долго, задремала, а когда проснулась, оказалась в далеком кишлаке, где все говорили только по-узбекски, никто ее не понимал и не пытался помочь. Она три дня просидела на солнцепеке, прислонившись к забору, дочь и сын ее активно искали, но безуспешно. Ее нашла милиция – уже мертвую.

И Белла, и ее дети, Циля и Мора, похоронены в Ташкенте.

Эня и Хейвель прожили вместе почти сорок лет – с 1904 года до 1943-го, когда Хейвель, влюбившись в эвакуации в медсестру, уехал с ней в ее родной город Красноармейск, оставив жену, трех дочек и множество внуков.

Несмотря на развод с мужем, дружба Эни с сестрами Хейвеля продолжалась; дружили и их дети. Об этом говорит хотя бы такой забавный факт. Сын Оли и Генриха, Эдик, познакомился со своей будущей женой Катей в колхозе, куда он поехал на практику после института. И привез ее – казахскую колхозницу с 7-классным образованием, грубыми манерами и ужасной речью – в рафинированный дом родителей в Алма-Ату. Оля была в шоке. Тогда Эдик поехал с Катей в Москву – к своей двоюродной сестре и ее мужу, моим родителям. В нашем доме их очень хорошо приняли, и мама сказала Оле, что Катя ей нравится. Для Оли мамино мнение значило много. Катя окончила десятилетку, потом Юридический институт и стала главным прокурором Караганды. А Эдик работал директором завода в Караганде. Сейчас у него собственное предприятие в Алма-Ате, где он живет с Катей, двумя сыновьями и внуками.

Эня Вульфовна Клейман в день своего семидесятилетия, 17 сентября 1957 года

Но вернемся к семье Эни и Хейвеля. Эня родила Хейвелю четырех красавиц-дочек: Шливу, Марию, Клару и Раю.

Иосиф и Александра Очереднер с двумя из детей Розочкой и Валей. 1932

Александра Хейвельевна Очереднер (Клейман). 1940-е гг.

Старшая, Шлива (Александра), в 1924 году вышла замуж за Иосифа-Лейбла (Льва) Очереднера, сотрудника московской Военной комендатуры, и переехала с ним в Москву, где у них родились четверо детей: Гриша, Роза, Альфред и Валентина.

Первые дети – Гриша и Розочка – умерли в детстве. Альфред стал музыкантом. Он умер от инфаркта в 1973 году, оставив дочку Рину, которая живет сейчас в Израиле с сыном и внуками. Валя вышла замуж за Ульяна Ленберга. (Одним из самых ярких впечатлений моего детства стала свадьба Вали и Ульяна в 1948 году: она проходила в замоскворецком дворе – с хупой[3]3
  Хупа (букв. «балдахин», «полог») – обязательный атрибут еврейской свадьбы: прямоугольное полотнище на четырех шестах, под которым во время церемонии бракосочетания стоят жених и невеста.


[Закрыть], раввином и белым платьем до полу! В те годы в Москве нужно было обладать определенным мужеством, чтобы решиться на публичный религиозный обряд. Следующую хупу я увидела только в 1993 году в Израиле на свадьбе собственного сына.) Валя умерла в 2008, а Ульян – в 2012 году в Израиле; в этой стране сейчас живут с семьями их дети Лена и Миша; старший сын Николай (Нюсик) умер в 46 лет от инфаркта.

Валя и Ульян Ленберги с бабушкой Эней. 1950-е гг.

Вторая дочь Эни и Хейвеля, Мария (Маруся), вышла замуж за Семена Сорина. До войны работала, как и ее муж, в московском Главлите. Маруся умерла в войну от воспаления легких: в Башкирии, куда Маруся эвакуировалась вместе с родителями и сестрами, тогда невозможно было найти антибиотики. Детей у Маруси не было. Она не успела состариться и осталась у всех в памяти потрясающей красавицей с портрета.

Мария Хейвельевна Сорина (Клейман)

Третья дочь Эни и Хейвеля, Клара, стала женой Исая Марковича Беззубова. Клара была профсоюзным работником на швейной фабрике в Москве; муж работал в системе промкооперации. У них было двое детей: сын Вилльям и дочь Эмилия. Вилльям – инженер, живет с дочками Лилей и Мариной, их мужьями и детьми в Израиле. Эмилия – переводчик, живет с мужем Николаем, дочерями Светой и Ирой и внучками в Москве. Исай и Клара похоронены на Востряковском кладбище в Москве. Там же могила Эни Клейман.

Клара Хейвельевна Беззубова (Клейман) с сыном Виллей. 1933

Самой младшей дочкой была Рая, моя мама. По рассказам, годом ее рождения был 1922-й, а не 1921-й, но потом в метрике записали на год раньше, как тогда было принято, чтобы девочка могла раньше начать работать и выйти замуж. Эня родила ее во время погрома, когда они с мужем и старшими детьми бежали на телеге из Ананьева в Одессу, и мама появилась на свет по дороге, в селе Березовка. Тогда всю их большую семью приняли одесские родственники – семья тети Бети, двоюродной сестры моего папы. Потом они вернулись в Ананьев, а в 1933 году вновь пришлось бежать, уже от голода, – в Москву, где жили к тому времени старшие замужние дочки, Александра и Мария. Муж Александры смог через военную комендатуру Москвы, где он работал, добиться для родителей жены разрешения на проживание в Москве и даже выхлопотал для них комнату в 7-м Ростовском переулке на Плющихе. Комната была в подвале, в квартире жили еще десять семей, но в то время получить в Москве даже такое жилье было великим счастьем. Рая окончила школу, потом педагогическое училище и начала работать в Главлите вместе со старшей сестрой Марусей и ее мужем Сеней.

Рая Клейман. Фотографии 1933, 1936 и 1939 гг.

Из дневника Раи

10/XII-1936

Меня мучает вопрос: Красива ли я? Во мне есть что-то, привлекающее мужчин, но мой характер всех отталкивает. Именно мужчин, но не мальчиков. Я уверена: я еще встречу взгляд чудных черных глаз. Я не могу забыть его.

12/XII-1936

Читаю, и никак не начитаюсь «Евгением Онегиным». Я много раз читала эту книгу. Но особенно теперь увлекаюсь несколькими сценами: разговор Татьяны с нянюшкой. Письмо Татьяны. Объяснение с Онегиным после письма и последняя сцена, объяснение Татьяны с Онегиным.

«Ах, няня, няня, я тоскую, мне тошно, милая моя. Я плакать, я рыдать готова!»

Какие прекрасные слова. Как они соответствуют моему настроению… Но это – не любовь, а может, и любовь, нет, просто потребность любви, потребность счастья.

13/XII-1936

Неужели я, правда, красива? Как меня интересует этот вопрос. Недавно в булочной звонила. Прошел какой-то мужчина и заметил другому про меня: «Интересная брюнетка с обручем на голове» <…> Чушь! Я не красива! А как хочется, чтобы было наоборот… Досадно! Почему я всегда замечаю в себе самое плохое и ничего хорошего. Неужели нет хорошего?

1/I-1937

Сегодня в школе бал-маскарад. Пойду. Тоска невыносимая. Но все же пойду. Хочется видеть Фимку – вожатого. Тянет к нему. Как бы не влюбилась. Как я развращена.

10/I-1937

Прочла все старое. О, нет, я все-таки не развращена. Просто, я, как безумная, метаюсь в жизни и жду счастья… У меня было счастье – стихи, но этого счастья нет больше. Генрих Иоаннович Шартнер (мой дядя) попросил мои стихи. Я дала наиболее удачные. Он их просто раскритиковал. Как больно! Да, больно упасть с высоты, т. е. высоко подняли меня тщеславие и школьные литкружки. Я совсем, совсем не умею писать! <…> Недавно я видела во сне Алексея Аркадьевича, учителя по русскому языку в той школе, где я раньше училась. Этого милого человека, которого я обожала в школе и в то же время мучила <…> Больно вспомнить, как я его мучила, и несмотря на это он любил меня больше всех учеников и учениц. <… > Помню тот день, когда мы последний раз с ним виделись. Напротив учительской окно. Я стою у окна и жду, пока учительница вынесет мне характеристику. Я переходила в эту школу. Подходит ко мне Алексей Аркадьевич. «На будущий год я тебя сделаю старостой литкружка». «А я на будущий год буду в другой школе», – ответила я. Помню, он стал грустен и уговаривал меня не уходить из этой школы. Вышла учительница и дала мне характеристику. «Ну, желаю тебе счастья, маленькая поэтесса», – сказал он. Это были его последние слова. «Желаю счастья». Я тогда была уверена, что счастье будет. Разве я знала, что буду так страдать!

Из стихотворения Раи 1937 года

 
Читаю дневник,
Читаю стихи,
И всюду одно и то же:
Гордость, гордость,
Тоска по любви.
До чего ж это пошло
Все же!
 

Итак, жизнь Раи в предвоенной Москве – это ожидание и предвкушение Любви. И как все изменилось с появлением Миши!

Из дневника Раи

4/IV-1938

Весна! Весна! Волнует кровь! Хочется любви, любви, любви, настоящей любви. Все вспоминаются сцены тех дней… Счастливые 9 дней… Он целовал мои косы на катке… Впереди среди мрака жизни мелькает белая точка счастья. Завтра у Сони день рождения ее сына. Нас пригласили. Будет Миша!

7/IV-1938

Была у Сони. Пришла в 9 ч., потому что училась. С учебы ушла с 3-го урока. Пришла. На самом видном месте сидит Миша с девушкой, сестрой Сониного мужа. Она их нарочно посадила рядом, чтобы уколоть меня. Я поздоровалась со всеми, а в отдельности только с некоторыми. С Мишей нет. Мишка все время поглядывал на меня. За девушкой этой совсем не ухаживал, не обращал на нее внимания. Он все искал случая, как бы уйти от нее. Наконец ушел, как бы курить, в коридор. Он все время преследовал меня. Я в другую комнату, он за мной. Но там ему мешали говорить. Я все время уходила от него. Наконец, я села между Исаем и Иосифом (мужья моих сестер). Миша сел сзади меня. Я не обращала на него внимания… Вдруг, он тронул меня за плечо и сказал «Рая». Я вздрогнула. Это нежное «Рая» напомнило мне то время, когда я была счастлива. Катание на лодке вечером, прогулки в парке на Воробьевых горах… Он тогда тоже звал меня нежно «Рая».

19/IV-1938

В поезде по дороге в Волоколамск. Впереди поля, леса – все мне родное, которое напоминает далекую Украину, но почему я неспокойна? Почему сердце терзает какая-то тоска? Не знаю! Как глупо, конечно знаю. Я просто люблю, люблю!.. Я хочу страстной любви. Как я раньше мечтала о катании на лодке при свете луны и о разговорах о любви. А теперь мы катаемся на лодке, а он не говорит о любви. Ведь он же меня любит! Я уверена в этом.

Из письма Миши Рае от 29/VII-1938, переписанного Раей в свой дневник

Добрый день, Раечка!

Прости, что сразу не получила от меня ответа, хотя я обещал сразу при получении отвечать. Я, конечно, не думаю оправдываться, но это получилось так. Я к Рите после твоего выезда на дачу заходил раза два, а письма почему-то не было, а после до 28-го не был у нее, а когда пришел, то она мне отдала два сразу. Когда я прочел, меня сразу поразило, насколько у тебя детские мысли. Ты, не зная и не желая узнать никакой причины, пишешь во втором письме, что если случилась какая-нибудь перемена во мне, то чтобы я сейчас же ответил. Но что по-твоему я мог бы тогда тебе ответить? Рая, подумай, я ведь все-таки работаю и занят целые дни, а как раз в последнюю декаду случился очень большой конфликт на работе, который в результате мне недешево обошелся. Но, конечно, это все не относится к причине того, что я не отвечал тебе. Главное, прошу тебя ни о чем не думать. Я такой же как при разлуке с тобой остался, и останусь в будущем, и ты можешь спокойно отдыхать, загорать, а главное, поправляться…

Жму крепко, крепко руки твои,

Любящий тебя друг Миша

Фотография, вложенная Мишей в одно из его писем Рае. На обороте надпись: «Дарю на память во время моего расставания с тобой и прошу тебя не реже 5-ти дней в пятидневку вспоминать меня по этому образу до моего возвращения. Михаил. 8/X-38 г.»

Далее в дневнике Рая пишет: «Сколько чувств разбудило во мне это письмо, его фотокарточка. Мне хотелось поцеловать его, но я не сделала этого. Какая я глупая, бессердечная, жестокая девчонка! Я полюбила этого мальчика, заставила его полюбить себя, а потом заставила его страдать».

Стихи Раи

 
Я все брала,
Что жизнь, скупясь, давала
Мне в девятнадцать
Внешне – двадцать пять
И слезы жгли,
И радость обжигала…
Слова любви…
Всего не описать!
 

1940

Но пора рассказать о втором герое нашего романа, о том, что было до его рождения и после – в его юные годы.

Он

В том же городе Ананьев жила большая и дружная семья Гершла Файнбойма. У него было пятеро детей: Голда, Шломо, Моисей, Иосиф и Мордухай.

Первенцем была дочь – Голда (Оля). Она вышла замуж за Якова Разумного. У них было двое детей: Сара и Израэль (Изя). Изя погиб в 18 лет на фронте в первые годы войны, Сара умерла в 1970-е годы бездетной. Сара очень часто бывала в нашем доме; она заменяла мне маму, когда та с младшими детьми переезжала на дачу, а я оставалась в городе – сдавать экзамены.

Из сыновей Гершла Файнбойма старшим был Шломо (Семен). Сын Шломы, Борис Семенович, овдовел очень рано. От первого брака у него осталась дочь Люда; она и ее дети – Юля и Володя – живут в Москве. Юля со своим мужем Сергеем и двумя маленькими детьми тоже в Москве. В 2001 году Борис Семенович Файнбойм уехал со второй женой Беллой в Израиль (его желание оставить свою маленькую квартиру внучке Юлечке было важным мотивом репатриации). Он умер 30 марта 2004 года, похоронен под Тель-Авивом. Борис очень дружил со своим двоюродным братом Марком, моим отцом.

У второго сына Гершла Файнбойма – Моисея – было трое детей: две дочки – Мария (Маня) и Бетя, и сын Изя. Маня вышла за замуж Григория Кучер. В 1950-е годы вся наша большая семья традиционно собиралась у них на Лосиноостровской на пасхальный Седер. У Мани с Гришей родилось две дочки: Марина и Инна; обе живут с мужьями и детьми в Москве. Похоронены Маня и Гриша Кучер в Москве. Бетя, в замужестве Левак, родила сына и дочь: Мишу и Женю. Миша живет в Израиле с женой и двумя детьми, а Женя в Москве, у нее три дочки, две из которых репатриировались в Израиль. Сама Беня сейчас живет в хостеле на севере Израиля. Изя Файнбойм живет с женой Полиной в США.

У самого младшего (четвертого) сына Гершла Файнбойма, Мордухая, был сын Шура. Дочка Шуры Алла живет в Хемнице (Германия).

А третьим сыном Гершла Файнбойма был Иосиф, мой дед. В начале 1917 года Иосиф взял себе в жены красавицу Роню Эрлихман, происходившую из очень богатой семьи.

Роня Яковлевна Файнбойм (Эрлихман). 1917

Иосиф Гершелевич Файнбойм. 1917

В приданое Роне дали бакалейную лавку. После революции лавку сразу продали, и Иосиф устроился на скромную должность бухгалтера в совхозе. Вскоре вся семья Эрлихман уехала в Южную Америку; прислали вызов и Роне с мужем, но они не решились ехать, так как Роня ждала ребенка.

1 мая 1918 года у Рони и Иосифа родился первенец – Марк. Через два года на свет появился второй сын – Яков, а еще через пять, 2 мая 1925 года, третий – Борис.

Яков работал технологом на заводе соков. В 1945 году он женился на дочери Беллы Клейман Циле (моей маме Циля приходилась двоюродной сестрой). Зимой у них родился сын, но в холодной хибарке на окраине Москвы слабенький недоношенный ребенок не дожил и до года. После смерти сына Циля и Яша развелись. Яша очень любил всех детей и внуков своих братьев, был для них «приходящей няней». Он умер 25 августа 1993 года и похоронен на Новохованском кладбище в Москве.

Младший сын Иосифа и Рони, Борис, с 16 лет был на фронте. Он дошел с армией до Берлина, там прослужил еще пять лет в оккупационных войсках и после демобилизации приехал к брату Марку в Москву. Дядя Боря жил у нас до своей женитьбы на Ляле – Луизе Давыдовне Анакушенко. Он окончил бухгалтерские курсы и работал бухгалтером до отъезда семьи в 1990-е годы в Германию; там Борис, Ляля и две их дочки, Лена и Ирина, жили в Берлине. Лена по образованию стоматолог, ее дочь Татьяна стала певицей; Ирина, медсестра по образованию, работает сейчас парикмахером, ее муж Саша Нарузецкий – стоматолог, у них сын Флорик. Борис умер 2 февраля 2011 года. И он, и его жена похоронены в Берлине.

Братья.

Слева направо: Израэль Яковлевич Разумный, Марк Иосифович и Яков Иосифович Файнбоймы. 1940 Изя был курсантом военного училища; с началом войны их сразу отправили на фронт

В 1932 году семью Иосифа и Рони постигла трагедия. Был страшный голод. Государство изымало средства у «богачей». ГПУ пришло и в дом Файнбоймов – ведь когда-то у них была бакалейная лавка, а кроме того, было известно, что им изредка приходили денежные переводы от родственников из-за границы. Гэпэушники потребовали от Иосифа выдать золото. «Вот мое золото», – сказал он и вывел трех сыновей. Тогда, на глазах у детей, гэпэушники жестоко избили Иосифа, и на следующий день он скончался в больнице. Через четыре месяца умерла от горя Роня. Младшие сыновья, Яков и Борис, были отправлены в Ананьевский детский дом, а 14-летний Марк уехал сначала к родственникам в Балту (Одесская область), а потом к тете Оле Разумной в Раменское (Московская область). Тетя Оля устроила мальчика учеником булочника, чтобы у него был хлеб в голодное время. Потом Марк стал работать на механическом заводе в Раменском, получил комнату от завода, привез туда Яшу, собирался забрать из детдома и Борю, но началась война, и 16-летний Борис сбежал из детдома на фронт.

Марк и Яша Файнбоймы. 1940

А Марк добился осуществления своей мечты – сразу же после приезда в Раменское он нашел свою Раю в Москве и 31 декабря 1939 года получил ее согласие выйти за него замуж. 1 января 1940 года, после встречи Нового года, они пришли к родителям Раи и объявили о своей женитьбе. «Покажите штамп в паспорте», – строго сказала Эня. Но 1 января загс не работал, поэтому официальное оформление брака и переезд на Плющиху пришлось перенести на 2 января. Комнату в 7-м Ростовском поделили шкафом пополам, и у счастливой новой семьи появилось свое гнездышко.

Стихотворение Раи

 
Мой любимый! Точно в сказке,
Хорошо с тобой бывало.
Я на нежность и на ласки
Яркой страстью отвечала.
 
 
Целовала твои очи,
Недоверчивые к счастью.
И в короткие те ночи,
Все в моей бывало власти.
 
 
Захочу – и ты страдаешь.
Ты томишься и тоскуешь.
Захочу – и приласкаешь,
И до боли зацелуешь.
 
 
Мой ты! Мой!
И мне тобою
Так отрадно забавляться.
А рассердишься – лисою
И котенком приласкаться.
 

1940

Счастье продлилось меньше десяти месяцев. 18 октября 1940 года Марка призвали на действительную воинскую службу и отправили в Баку, откуда перед началом Великой Отечественной войны перевели в зенитные войска под Москвой; в них он прослужил до 1945 года.