Текст книги "Нам судьба обязана счастьем"

Раиночка, дорогая моя, ты знай, что я тебе никогда не мстил, и если ты не получаешь писем от меня, то это вина почты. Я с 20/XI завел реестр и пишу тебе ежедневно. Я виноват перед тобой только за 3/XII – в этот день я никак не мог тебе написать, но в остальные дни ты обязана получать ежедневно. С 20/XI по 5/XII ты обязана была получить 15 писем, то есть это должно быть 15-е. И если ты их не получаешь, то я буду искать здесь виновных.

Раиночка, моя дорогая, хорошенькая, твой стих очень удачный, он замечательно отражает былое и будущие надежды, а особенно последние две строчки:

 
Ты вернешься! И при встрече
Зацелуешь, как и прежде.
 

А я добавлю, что не как прежде, а в миллион раз с большей страстью и любовью, ведь знаешь, сколько наберется за эти 24 месяца нашей разлуки. То же самое и с твоей стороны, верно ведь?

Раиночка миленькая, твой разговор со мной в форме пародии на стих замечательный, но ведь мне не ответить тебе в такой форме при всем моем желании. А ты, пожалуйста, скоро напиши мне еще такую пародию и побольше слов.

Раиночка, я тебе уже писал, что в город ответить на твою телеграмму отпустят, и я постараюсь узнать, когда можно будет тебя вызвать к телефону. А ты, в свою очередь, постарайся вызвать меня. Ведь мне же очень хочется услышать твой голос. Моя любимая, ты там настаивай, и они меня вызовут, ладно?

На этом пока кончаю, завтра напишу другое.

Целую крепко, крепко тебя всюду.

Твой вечно Маркс

Всем привет.

Марк – Рае

6/XII-<19>40

Дорогая, любимая моя Раиночка!

Сегодня отвечаю на твое третье письмо от 29/XI, ведь я сразу получил от тебя три, а на два вчера ответил. Ведь какая-то чушь получается: ты говоришь, что ежедневно мне пишешь, я также тебе ежедневно пишу, но ни ты, ни я их каждый день не получаем. Причину я могу тебе немного объяснить, я сегодня узнал от нашего «доставщика писем», что это все безобразничают в полку. Там, оказывается, не каждый день ездят за письмами на главпочтамт. Ведь ты мне пишешь по адресу ул. Шаумяна п/я 37, а я нахожусь в 40 км, среди поля, на боевой точке. Письма попадают с главпочтамта в полк, там их разбирают по подразделениям, ведь у нас 18 подразделений, и еще другие точки, а уж потом, когда едет продуктовая машина, она их забирает. Видишь, что творится, а мы мучаемся ожиданием. Так что ты учти и больше не беспокойся так сильно. Будь уверена, что если сегодня нет письма, то завтра будет два. Но все же обязательно надо записывать, когда посылаешь, чтобы узнать, не пропадают ли они.

Раиночка, ты пишешь, что получила от 21/XI, но я же и 20/XI тебе тоже писал. Потом почему-то метка стоит 21/XI, а штамп почты 24/XI, и тебе кажется, что я тебя обманываю. Но зачем мне тебя обманывать? Я клянусь нашим дорогим ребенком, что я тебя не обманываю: я действительно всегда пишу вечером и утром бросаю в наш почтовый ящик. Это вина или нашего полка, или почты.

Миленькая, я помимо своей воли улыбаюсь от твоих слов о превращении в «настоящую жену». Только, пожалуйста, не вздумай действительно в нее превратиться! Я опять тебе клянусь, что я никому не пишу, кроме тебя. Раиночка, любимая моя «настоящая жена»! Ты знаешь, как мне мучительно читать такие письма, где ты мучаешься, переживаешь, где тебе кажется, что я тебя разлюбил, в то время как я тебя еще больше люблю и думаю день и ночь только о тебе.

Раиночка дорогая, в долгу мы ни у кого не останемся, за каждую оказанную тебе услугу я расплачусь, и ты, моя любимая, больше об этом не думай, ведь у тебя и так слабые нервы. Я это чувствую по твоим письмам, и ты обязана это учесть, ведь твое здоровье также и тебе должно быть дорого. Я люблю тебя сильно, люблю искренне, и так нельзя никогда разлюбить, никогда! И эти мои слова всегда должны быть с тобой в то время, когда нет письма. Я пишу тебе ежедневно и на телеграмму обязательно отвечу, и буду стараться в эти дни, по возможности писать тебе больше писем, и мама будет тебе их приносить в больницу.

Раиночка любимая, а Новый год мы встретим так же, как и Октябрьские: дадут по куску белого хлеба, а остальное все будет обычное, ведь мы же находимся на боевой точке, в окопах, в землянках, где и пробудем всю зиму. Раиночка, подробнее тебе расскажет т. Свирин, который завтра уезжает домой в Москву. Я его просил тебе позвонить. Днем мы, наверное, будем работать, а вечер будет свободный. Ровно в 12 мы должны с тобой писать друг другу, и одновременно напишем: пробило 12 часов… Миленькая, только я тебя должен предупредить, что у нас есть разница во времени в 1 час. Так что я к тебе приспособлюсь и буду вместе с тобой по московскому времени, а по-нашему в 11 часов. К этому времени я точно установлю свои часы, у тебя ведь радио, а у меня ничего нет. Будем вместе мечтать друг о друге. Не думал я в прошлом году, что так буду встречать следующий год, но ничего… Не надо только, моя любимая, хорошенькая, плакать, ведь не только мы такие несчастные, ведь таких много. Скоро это время пройдет, а там опять заживем хорошей счастливой жизнью.

Раиночка дорогая, относительно последних фото, не думай такую глупость, что я их «не хочу иметь у себя». Я тебе уже написал, мне кажется, что мы получились как чужие. Это ведь вина фотографа, а в жизни и ты, и я не такие. И ты мне, пожалуйста, пришли еще пару фотографий с Волоколамска и еще какую-нибудь твою. Ведь у меня их только 3, а я хочу иметь больше.

Раиночка любимая, относительно посылки я тебе уже писал, что нужно посылать конверты (у меня нет ни одного конверта, а достать их негде), а также денег руб. 25–30.

Ну пока все, до следующего.

Целую тебя крепко, крепко.

Любящий тебя, вечно твой Маркс

Привет всем.

Марк – Рае

7/XII-<19>40

Раиночка дорогая, любимая моя!

Я сегодня получил твои 3 письма за 25-е, 28-е и 30 число. Ты себе не представляешь, как я рад, ведь вся радость для меня – это твои письма. Миленькая, ты посмотри, как письма задерживаются! Ведь ты послала 25/XI, а я только сегодня получил! Ты бы уже меня обвинила во лжи, а я даже не обижаюсь, а рад, что оно все же пришло. А за 29/XI я получил еще позавчера, а за 28-е сегодня. Я уже начинаю привыкать к неаккуратной почте, но зато верю тебе, моя дорогая, что оно должно прийти, и если сегодня нет, то завтра будет два. Также и тебе надо привыкнуть, знать, что я не виноват и больше никогда на меня не злиться. Ведь ты же сама потом жалеешь.

Раиночка дорогая, относительно телеграммы, не нужно посылать молнией, ведь у нас же нет специального почтальона, и она придет вместе с письмами ночью. Так что посылай самую обычную.

Мы находимся все время «на боевом положении», в засекреченном месте, так что письмам и телеграммам здесь не уделяют никакого внимания, а наоборот… Понятно тебе? И если, моя любимая, и будет какая-нибудь задержка ответа на твою телеграмму, то ты меня пойми и не нервничай, ведь ты знаешь, какой сейчас суровый закон за неподчинение, вплоть до применения командиром оружия. А письма – я прилагаю все усилия, чтобы ты их получала ежедневно. Вот, например, сегодня: я было начал тебе писать в 10–30 в положенные мне 2 часа отдыха перед нарядом, а вечером, то есть сейчас, хотел написать тебе другое, но командир увидел, что я пишу вместо отдыха и заставил меня заниматься уборкой всего помещения (которое очень большое). И таких случаев очень много, но я тебе их не описываю, потому что… Если ты меня понимаешь, то ты больше никогда не будешь злиться на меня. Еще один пример: завтра у нас должен быть выходной, но мы будем рыть ямы, есть очень срочное задание, и ничего не поделаешь…

Раиночка дорогая, имени для мальчика я пока не придумал, но не Герман и не Рафаэль. И не потому, что я тебе не верю, а потому что хочу, чтобы не было никаких воспоминаний. Ты ведь сама говорила, что кокетничала с Германом. Раиночка дорогая, я на все имена согласен, кроме этих. Собственно, я уже согласен, чтобы была девочка и не пришлось бы нам так долго выбирать имя для мальчика.

Раиночка, дорогая моя, вот видишь, я не успел тебе дописать, и уже отбой. Завтра после работы постараюсь написать больше и подробней.

Целую тебя крепко, крепко.

Твой Маркс

Марк – Рае

8/XII-<19>40

Дорогая моя, любимая Раиночка!

Вчера я торопился, когда писал. Даже точно не помню, что написал. Эти дни у меня жуткие, особенно сегодня. У нас должен был быть выходной, но нас с утра заставили копать ямы. А здесь такая земля, что ее ломом не пробьешь. И вот пришлось целый день ломом долбить землю. Миленькая моя, у меня так руки болят, даже не разгибаются пальцы, как ты можешь заметить по почерку. Я еле пишу, но все же хочу, чтобы ты ежедневно получала от меня письмо.

Раиночка, дорогая, моя хорошенькая, как ты смела из-за таких пустяков, из-за каких-то 70 рублей, нервничать и плакать! У нас они уходили в день, и даже в один час. Маму тоже нельзя ругать, она ведь вообще экономная. А ты, кто тебе давал право отказывать себе в чем бы то ни было? Все, что тебе хочется, ты должна себе покупать. Когда денег не будет, ты продай все, что не нужно. В крайнем случае займем, а когда я приеду, то расплачусь с процентами. А маме скажи от меня, чтобы она никогда тебе не предлагала в чем-то себе отказывать или экономить на том, что тебе хочется.

Раиночка, время уже 10–25, скоро перекличка и отбой, и я настолько устал, что не соображаю, что тебе писать. Никогда в жизни не был таким усталым. Ты мне когда-нибудь напомни про этот день, я тебе кое-что расскажу о том, что сегодня видел и испытал.

Пока кончаю, завтра напишу следующее.

Целую тебя крепко, крепко.

Вечно твой Маркс

Марк – Рае

9/XII-<19>40

Раиночка любимая, дорогая моя!

Вчерашнее и позавчерашнее письма были, наверное, жуткие, а особенно вчерашнее. Ведь я еле писал, настолько устал, что еле ручку удерживал в руке, такая трудная была работа. Сегодня я тоже с работы, но уже не землю рыл, досталось полегче.

Миленькая, почему-то второй день нет от тебя письма. Один день, я знаю, ты была занята приемом гостей, а второй не знаю, может, просто задерживается.

Раиночка, 30/XI я занимался строевой подготовкой и, конечно, мечтал о тебе, только не знал, что ты в это время писала мне и также думала про меня. Я все время, каждую минуту, чем бы я ни занимался, думаю о тебе, ты всегда передо мной, моя любимая, и мне кажется, что я отчетливо вижу тебя и чувствую, что ты так же переживаешь, как и я.

Раиночка, сегодня опять один наш боец разговаривал по телефону с Москвой. Он говорит, что это очень просто, только бы отпустили в город, а там заходи на переговорную станцию, и через 2 часа по прямому проводу меня соединят с тобой прямо на квартире. Мне так хочется услышать твой голос! Он разговаривал 8 минут, стоило 14 рублей, но это все неважно. Как только я узнаю из твоей телеграммы, что ты дома, то жди моего звонка.

Дорогая, любимая моя, я сейчас перечитывал твое письмо от 30/XI, где ты из-за каких-то пустяков плакала. Подумаешь, мама тебе сказала экономить, она нам всегда так говорила, но расстраиваться, плакать ты не должна была, понятно? И зачем ты себе в своих желаниях отказывала? Больше этого никогда не делай, особенно в твоем положении сейчас, покупай все, что тебе захотелось.

Раиночка, насчет имени, мне кажется, что Эраст Маркович неплохо звучит, но если тебе разонравилось, я настаивать не буду. Остается тебе, моя любимая, только девочку рожать, ведь для мальчика у нас еще имя не придумано. Раиночка, а как насчет коляски, купила уже или нет? Потом, наверное, придется тебе еще покупать электропечку, ведь у нас холодно зимой в комнате. Помнишь, как было холодно в прошлом году? Напиши, есть уже морозы или нет?

Пока кончаю, сегодня уж, наверное, получу от тебя письмо. Завтра напишу следующее.

Целую тебя крепко, крепко.

Любящий тебя, вечно твой Маркс

Привет маме, папе и всем родным.

Марк – Рае

9/XII-<19>40

Раиночка, любимая моя!

Наконец получил твое письмо от 4/XII, но за 1, 2, 3-е нет. Я их также обязан получить, ведь я же пишу ежедневно, несмотря на все трудности. А у тебя нет никаких оправданий на неимение времени.

Раиночка, в записке матери нет никакой опеки над тобой, и ты потом узнаешь, только, пожалуйста, не любопытствуй раньше времени, ладно? Хотя мне кажется, что ты ее давно прочла, ведь ты не утерпишь, чтобы не прочесть.

Ты пишешь, что у вас уже очень глубокий снег, а у нас все какая-то чудная погода, все время тепло, только сильные ветры. За все мое пребывание здесь только один день был без ветра. Он уже до того надоел, особенно когда стоишь на посту. Ветер так пронизывает, что невозможно стоять.

Раиночка, у нас еще зеленеет морковь, редиска, помидоры и всякая зелень. Их ведь у нас три раза в год сеют. Раиночка, дорогая моя, я чувствую, что тебе хочется в меня первым снегом побросать и радоваться, что я в тебя не могу бросать. Не беспокойся, я бы в тебя не бросал, но любовно вывалял бы в снегу.

Раиночка, Саре[10]10
  Сара – двоюродная сестра Марка.


[Закрыть] я ничего не писал, а писал ее родителям, только я никого не «умолял». Как тебе не стыдно так думать. Ты ведь знаешь, что я никогда не прошу помощи, а только сам помогаю. И не нервничай из-за пустяков.

Раиночка миленькая, я никогда не буду любить своих детей, даже если их у нас будет трое, больше, чем тебя. Никто мне не может быть ближе, и больше, пожалуйста, не ревнуй ни к кому.

Раиночка дорогая, сегодня посылаю последний оставшийся конверт, а завтра придется проявлять «красноармейскую находчивость». Ты, пожалуйста, побыстрей посылай мне конверты, а также не забудь бумагу и целлулоидовый воротник.

Раиночка хорошенькая, зачем ты пишешь, что мы скоро не увидимся? Ты знаешь, как меня режут эти слова. Даже не мечтай, что бы это ни стоило, ты все равно при первой возможности приедешь ко мне и будешь со мной, даже если, допустим, не сможешь остаться. А там видно будет. А насчет Москвы не беспокойся: я ведь сам тоже никогда не распрощусь с Москвой. Мы это решим потом, а пока надо найти Гамеров, а то без них мне трудно найти комнату. Если комната будет, все будет легче.

Раиночка, миленькая моя, ты поменьше думай о родах и пусть они тебя не страшат, ведь это же пустяки. Если бы был я, то давно бы заставил нашего «Дрыгалку» показаться на свет, но раз меня нет, то он тебя не слушается.

Ну пока, до следующего завтрашнего.

Целую тебя крепко, крепко.

Твой Маркс

Привет маме, папе и всем родным.

Марк – Рае

12/XII-<19>40. 17 час.

Любимая моя, дорогая Раиночка!

Пишу тебе во время двухчасового отдыха до наступления на пост. Миленькая, сегодня я опять буду всю ночь мечтать и думать о тебе, а ты, наверное, и знать не будешь. И так очень часто, ведь я же теперь все время в наряде на 3-и сутки в ночь.

Раиночка, когда перечитываю твои письма, то они меня расстраивают и заставляют сильно нервничать. Ты все время так вспыльчиво пишешь, что мне кажется, что ты действительно можешь натворить непоправимую глупость. Ведь нельзя же так! Ну вот, например, последнее. Зачем ты так пишешь, что я уже «нелюбимый больше тобой», что «наша близость уже больше невозможна и порвана навсегда» без всякой на это причины. Взяла из слов тети, а у меня даже еще и не спросила. Ведь это пустяки, которые я сам забыл и тебе не рассказал. Ну вот выслушай, а потом будешь пороть горячку. Впервые я к тете приезжал не только с Колей и Димой, а с нами был наш бухгалтер Иванов, и вот почему. Этому бухгалтеру нужна была машина, а я знал, что тетин сосед продавал машину. А еще этот бухгалтер был хороший знакомый Коли. Ну вот как-то они договорились, чтобы я их свозил посмотреть эту машину, которую он потом купил, вот и все, и больше ничего не было. С Саркой я был один или 2 раза в театре (по-моему, ты это знаешь, когда я проиграл ей американку), но это уже давно, больше двух лет назад. С Маней я тоже бывал в кино, но очень редко и так давно, что даже сам не помню, когда это было. Насчет писем родным, откуда ты взяла, что я пишу по 8 стр., и каким товарищам я пишу, ведь у меня их даже нет. Твои слова не соответствуют малейшей действительности, а ты из-за таких пустяков пишешь мне такие резкие слова. Ведь ты знаешь, как трудно читать такие твои строки, ведь после них у меня появляются мысли, что ты меня не любишь, и еще хуже… Ну зачем, дорогая моя, ты так пишешь, ведь мне здесь и так тяжело. Я очень тебе сочувствую, тебе тоже трудно, ты мучаешься, переживаешь, нервничаешь. Но я умоляю тебя, чтобы ты больше никогда не верила никаким глупостям. Будь всегда уверена, что тебя, единственную, только тебя люблю, ты у меня самая близкая и дорогая, и я не представляю, как у тебя может появиться хоть малейшая мысль, что я могу тебе лгать.

Раиночка любимая, ну ответь мне, не будешь больше такой вспыльчивой? Ладно? Дорогая моя, вот уж когда я приеду, то согласен на все. Тогда пожалуйста, будь капризной, в общем, что хочешь. Но только я уверен, что ты даже и капризничать тогда не будешь, вот увидишь!

Раиночка, насчет посылок: потом в будущем тебе не придется мне посылать, уже привыкну к этой пище, это только сейчас трудно. Ну а достать у нас, по-моему, тоже можно, конечно не все, но мне много и не нужно: папиросы, ну и когда-нибудь булку или бубликов. Они бывают, только редко. Только бы быстрее время проходило!

Миленькая, сегодня от тебя нет письма, даже не пойму, в чем дело, ты ведь пишешь, что стала аккуратна. Я тебе тоже пишу ежедневно, а ты их не получаешь. У меня всего на сегодняшний день есть 20 твоих писем. Напиши, насколько у тебя больше моих.

Раиночка дорогая, если это письмо уже застало тебя в больнице, то ты, пожалуйста, больше не нервничай (и раньше, конечно, тебе тоже не нужно было) и смотри никогда не плачь, ведь нельзя тебе! Ведь я же люблю тебя, искренне люблю и мечтаю все время только о тебе, и больше, кроме тебя, я никому не пишу.

После твоего приезда из больницы я тебе позвоню обязательно. 15-го у нас получка, я получу ровно 10 рублей и еще твои деньги получу, если ты только выслала. А если нет, то посылай, а то у меня уже нет ни копейки.

Дорогая моя, сейчас кончаю, завтра напишу следующее и думаю, что, наверное, получу сегодня ночью от тебя, ведь за тобою долг еще за 2-е число.

Целую крепко, крепко.

Твой Маркс

Привет маме, папе и родным.

А конвертов достать пока не мог ни у кого.

Марк – Рае

13/XII-<19>40. 20 час.

Милая, любимая моя Раиночка!

Получил твое письмо от 7-го, а 2, 5 и 6-го ты, значит, не писала. Напиши, почему не писала в эти дни. Раиночка, мамино письмо и посланные тобой деньги я пока не получил. Об учебе. Неужели ты думаешь, что я меньше тебя забочусь об этом. Мне ведь во чтобы то ни стало надо заниматься, чтобы хотя бы не забыть старое. Но вот пойми мои условия: мы находимся на боевой точке по обороне города от воздушных нападений врага, и никаких условий и даже времени нет для занятий. Нет ни библиотеки, ни читальни, даже помещения нет. Ведь мы живем в землянках наподобие окопа. Стола, стульев тоже нет. Я пишу, лежа на койке. Нам есть и то приходится стоя или сидя на земле. Ты не представляешь, что значит быть в боевой готовности на боевой точке. Я, между прочим, до прибытия в часть представлял себе иную картину, думал, буду заниматься, читать книги. Не во всех частях так, в тех, которые расположены в казармах (жилых домах), возможно, иначе. А здесь, куда я попал, пока что и думать не приходится о занятиях. Ведь мы с 8 часов до 22 занимаемся одной военной подготовкой и каждую секунду начеку, в боевой готовности отражать воздушный налет противника. Относительно моей успеваемости в политической и боевой подготовке можешь быть уверена, что я всегда буду отличником, только бы добиться свидания с тобой.

Миленькая моя, на отпуск нет никакой надежды. Ведь отпуска для рядовых в армии не существуют. У нас есть такие, которые уже 3 года отслужили и ни разу не были в отпуске.

Раиночка, я тоже давно мечтаю, чтобы ты мне выслала учебники, но это все в будущем – ведь не все два года мне сидеть в окопах. Возможно, нас летом сменит какая-нибудь другая часть, или же здесь создадут условия для занятий, тогда я тебе напишу и буду самостоятельно заниматься. А пока я даже буду рад, если ты мне будешь выписывать все мои ошибки, я это выучу и больше их не буду делать в будущем. Понятна ли тебе моя жизнь, я ведь не все описал… Задавай побольше вопросов по каждой мелочи, и я буду тебе по возможности отвечать.

Раиночка, у вас уже зима, снег, а у нас все еще лето, зеленая трава, только ежедневно ветры. Так и пройдет зимнее время.

Я пишу тебе ежедневно. С 20/XI это должно уже быть 22-е письмо. Обязательно ответь, сколько ты всего получила.

Кончаю, до завтра.

Целую тебя крепко (мне уже тоже надоело целовать только на бумаге, но скоро уже услышишь мой голос, а потом и увидишь).

Твой Маркс

Всем привет.

Марк – Рае

15/XII-<19>40

Любимая, миленькая, моя возлюбленная Раиночка!

Вчера получил мамино и папино письмо, а от тебя почему-то не было. Оно пришло сегодня.

Хорошенькая моя, вчера я тебе не мог написать. Два дня неаккуратности, но ведь это же не моя вина. Мы вчера приехали с работы (слава богу, она закончилась) в 9-30, и сразу отбой. Все равно уже поздно было писать, почта уже уехала. Раинька, мне тоже очень тяжело, что тебе придется провести день в ожидании письма, а письма не будет. Но это же, повторяю, не моя вина.

Миленькая, сегодня у нас выходной, недавно пришли из бани, в которую ушли еще утром, а сейчас уже половина второго. У меня опять разбито стекло часов, а вставить из бани не отпустили, придется завтра отдавать с кем-нибудь, кто поедет из части. Миленькая, за то, что вчера не мог написать, сегодня постараюсь написать два. Сейчас мы пойдем обедать, а после обеда комсомольское собрание, после которого, думаю, буду уже свободен.

Ты передай родителям, что я искренне благодарен им за письма и за заботу обо мне. Я отвечу им в следующий выходной, если он действительно будет выходным. А относительно моих нужд, передай им, конечно не в обиду, я буду писать не им, а тебе. Ведь ближе и родней, и дороже у меня нет никого.

Моя любимая, я тебе 28/XI писал и пишу ежедневно. А если какой-либо день случится вроде вчерашнего, я тебе обязательно сообщу, чтобы ты за тот день не ждала.

Моя дорогая, я вполне удостоверился, что ты не «рыба», но это не означает, что ты не должна понимать сложившиеся обстоятельства, должна понимать, где правда, а где ложь и что люблю я тебя искренне и вечно буду тебе верен. Ты понимаешь это? Миленькая, когда я пойду в город, чтобы тебе послать ответную телеграмму, неужели я смогу на кого-нибудь смотреть, ведь мне все и всё здесь противно. К тому же у меня время будет ограничено, придется все время смотреть на часы, ведь сейчас, знаешь, как строго за малейшее опоздание и за каждую провинность. А мне действительно приходится опасаться: ты ведь свободная, ни от кого не зависишь, неужели ты меня обманешь? Я только верю твоим письмам. Ведь этого никогда не может быть, верно?

Раиночка любимая, тебе сейчас вообще нельзя ходить на улицу, ведь у вас скользко. И ты больше никуда не ходи, даже на почту. Ведь знаешь, что значит для тебя упасть! А ходить сама ты не очень умеешь. Ты помнишь, когда ты со мной ходила, и то спотыкалась, и если б не я. Я даже себе не представляю, как ты ходишь сейчас.

Миленькая, возможно мое предостережение уже опоздало. Пока дойдет письмо, возможно, ты уже будешь в больнице, ведь дни-то считанные. Я тоже уже хочу, чтобы быстрей совершилось.

Кончаю, до следующего.

Целую крепко, крепко.

Привет родителям и родным.

Твой Маркс

Марк – Рае

16/XII-<19>40

Раиночка, любимая моя!

Вчера я тебе обещал написать еще одно письмо, но собрание оказалось отчетно-выборным и затянулось до 11–30, и даже не успели закончить выборы нового состава. Пришлось перенести на сегодня.

Дорогая моя, твое письмо от 9/XII я получил. Я уже начинаю задумываться, почему тебе все время кажутся всякие глупости, и ты все сводишь к тому, что нам готовится какая-то разлука. Этого не может никогда быть! А потом эти твои сны, какие-то чудные. В который раз тебе снится Волоколамск и какая-то чушь про меня. Ты ведь сама согласна, что это чушь, но тогда зачем мне это писать? Надо что-нибудь придумать, чтобы тебе больше такие глупости не снились. По-моему, ты постарайся перед сном ни о чем плохом не думать, и вот увидишь, что тебе больше такие глупости не будут сниться. Ведь такие сны могут с ума свести! Ты только всегда думай обо мне только хорошее. Ведь нельзя разлюбить или изменить, если так любить, как я люблю тебя! И последнее, я тебя прошу, чтобы тебе больше никогда не казалось, что наше будущее счастье может когда-либо разрушиться с моей стороны. Как бы это не получилось с твоей стороны! Ведь я должен больше за тебя опасаться – вдруг ты с кем-нибудь познакомишься, кто будет тебе симпатизировать? А контролировать тебя некому. Ну и ясно, какая глупость может получиться. Но ведь это все наши глупые мысли, верно ведь, Раиночка? Ничего подобного никогда не случится, правда?

Раиночка, любимая, ты говоришь, что уже исписала общую тетрадку, а всех твоих писем у меня 22. Я тоже пишу последние две страницы третьей тетради. Напиши, насколько у тебя больше моих писем. Миленькая, у меня осталось еще немного белой бумаги и два конверта. Это весь мой письменный запас.

Раиночка, вчера я получил получку 10 рублей, из которых 4 отдал нашему закупщику на папиросы. Раиночка, я тебе вчера писал, а также 28-го и 30-го тоже писал, ты их, наверное, уже получила. Если в какой-то день я не смогу тебе написать, то в следующем письме об этом сообщу. Миленькая, я получил письмо от Мани[11]11
  Маня – двоюродная сестра Марка.


[Закрыть] из Лосиноостровска, она пишет, что была с мамой у нас, что ты очень огорчена моим отсутствием, это верно? Еще пишет, что постарается найти адрес Гамера, и просит адрес Яши, которого я сам не знаю. Интересно, он не звонил? Больше я ни от кого из родных не получил письма.

Миленькая, я тебе все время пишу второпях, ведь еще не было случая, чтобы я не боялся, что меня оторвут и не дадут дописать. Таких случаев было очень много. Поэтому больше ошибок. Ты ведь мне обещала выписывать все ошибки с объяснениями, почему же не делаешь? Раиночка, любимая, я опять повторяю, что лучше с ошибками и без хорошего слога, чем без ошибок, с хорошим слогом и с большой ложью, ведь верно?

Ну кончаю, и бумага вся.

Целую крепко, крепко.

Твой Маркс

Привет всем родным.

Марк – Рае

17/XII-<19>40

Раиночка милая, любимая моя!

Получил твое письмо от 10/XII, которое меня очень «обрадовало». Мне непонятно, как тебя могла настроить эта Соня? Ты должна плевать на ее слова вместо того, чтобы они тебя поддевали. Какие ты глупости слушаешь, что я мог встретиться с этой «чучелой», с которой меня познакомили на вечере. Мне даже противно было сидеть рядом. Что за упреки? Кто из нас друг за другом бегал? И потом, разве это только мои родные, ведь тебе они еще ближе. Раиночка, как тебе не стыдно думать, правда ли это? Неужели после нашей женитьбы ты могла меня в чем-либо заподозрить? Если бы я был в это время, то они бы не смели плести эту ложь. Как я могу тебя сейчас отгородить, я же далеко от тебя? Написать им? Терять на них время, которое принадлежит только тебе? Так что ты больше не смей до моего возращения их слушать и портить себе нервы. Ты же сама, мне кажется, уверена, что это неправда. А вот на эти слова, которые я подчеркнул, я прошу объяснения: почему ты пишешь, что не намерена быть обманута особенно мною? А кем же тогда да намерена быть? И еще меня интересует, значит ты «не любишь», а только «отвечаешь на любовь»? Как это понимать?

Раиночка, я же тебе кажется уже говорил, что телефон свой я несколько раз оставлял у Сони и даже его записывал у них на видном месте, а она мне отвечала, что ты мной не интересуешься, а выходишь замуж за старика. Относительно моей любви к тебе и намерения жениться я никому никогда не говорил, ни с кем не делился. Раиночка любимая, неужели у нас и так не хватает горя без Рабиновичей и других? На меня эти пустые слова ничуть не действуют, то же и тебе советую.

Миленькая, я не знаю, почему мои письма идут к тебе 10 дней, но, между прочим, твои иногда идут даже 11. А ставить не соответствующие числа я никогда не практикую, и какая мне от этого польза?

Раиночка дорогая, относительно Цили[12]12
  Циля – двоюродная сестра Раи.


[Закрыть], мне кажется чудно ей подыскивать мужа. Очень «тронут» твоей жалостью.

Миленькая, ребенка я тоже ожидаю с нетерпением, мне кажется, что он должен быть больше похож на меня, и немного на тебя. А что если он будет похож на кого-нибудь другого?

Раиночка, облигации мне обязаны прислать, никуда тебе ходить не надо. А вот то, что ты не послала бумаги, это плохо, здесь абсолютно негде достать. Вышли, пожалуйста, бандеролью (заказным письмом) хотя бы несколько тетрадей. Ты просто оберни их бумагой и обвяжи веревкой, а на почте тебе скажут, сколько надо наклеить марок. Только не забудь указать «воинское». Я также не возражал бы, если бы ты в каждое письмо вкладывала чистые листы.

Раиночка любимая, мне командир уже сделал замечание, что я пишу во время самоподготовки. У нас никто не пишет ежедневно, кроме меня, и времени на это не отводится, день загружен с 6 до 10–30. Видишь, как мне трудно, а ты все на меня обижаешься.

Ну пока, до завтра.

Целую крепко, крепко.

Привет маме, папе и всем родным.

Твой Маркс

Марк – Рае

19/XII-<19>40

Любимая, дорогая моя Раиночка!

Получил твое письмо от 13/XII и денежный перевод.

Раиночка, у нас сейчас проводятся учения, все время «учебная» тревога с позавчерашнего дня. Но все же хочу тебя обрадовать хоть несколькими словами.

Раиночка, последнее твое письмо заглаживает предыдущее, которое заставило меня так переживать. В последнем письме ты такая хорошая, изумительная и во всем права.

Миленькая, если сегодня кончится учебная тревога, то отвечу подробнее. Только не волнуйся, будь вполне уверена, что я думаю только о тебе, а написать не могу. Опять умоляю не волноваться.

Очень тороплюсь, пишу во время обеда и боюсь, что вот-вот нас построят.

Целую крепко, крепко.

Вечно твой Маркс

Марк – Рае

20/XII-<19>40

Раиночка, любимая, хорошенькая моя!

Вчера еле успел тебе написать несколько слов. Сейчас время 22 часа. Только что закончилось ученье, знаешь, как досталось. Всего ты не поймешь…

Сегодня нет от тебя письма, но я еще под впечатлением последнего. Раиночка, если ты и не получишь в какой-либо день от меня письма, то опять заверяю тебя, что это – вина, не моя, а почты, которая безобразно доставляет письма, или я не имел возможности. Но ведь это не моя вина, что мне не дают писать. Я иногда 10 минут перерыва для курения использую, чтобы составить письмо. Ты себе не можешь представить, что значит находиться «на фронте» и в боевой готовности! Знай, что каждую минуту передо мной ты, и если я не пишу, то мучаюсь, думая о тебе, ведь писать легче.