Текст книги "Сердце Ведьмы"

Вместо этого она спросила совета у мужа. Но поскольку Локи по-прежнему метался между Асгардом и Железным Лесом, свирепые наклонности сына казались ему скорее забавными, чем доставляющими неприятности. Ему ведь не приходилось общаться с Фенриром каждый божий день.

– Забудь свои глупые защитные заклинания – ты будешь в полной безопасности с боевым волком. Это же так здорово! – заявил он однажды. – Я всё ещё считаю, что нам следует научить его охотиться на людей.

– Нет, – сказала Ангербода.

– Но он хочет есть людей! Он бы с удовольствием ел людей. Разве не так, Фенрир?

– Да! – Волчонок завилял хвостом, и его язык взволнованно высунулся изо рта.

– Видишь? Вот и славно! – обрадовался Локи. – Мы просто должны держать его подальше от коз. Хель будет горевать, если брат закусит одной из них.

– Ты им ещё и клички дал, от этого не легче, – пробормотала женщина. – Теперь она вконец к ним привязалась.

Локи только усмехнулся. С недавнего времени он стал называть коз Ангербоды именами асов, зачастую не обращая внимания на пол животного. Он делал это исключительно для того, чтобы рассказывать про них забавные истории. Хотя колдунья считала, что лишь немногие из них были по-настоящему смешными.

Неудивительно, что Хель всё так же души в отце не чаяла с того самого дня, когда впервые увидела его. Иногда у колдуньи даже возникало чувство, что дочь являлась единственной причиной, по которой он вообще возвращался в Железный Лес, хотя Локи клялся всем чем угодно, что это не так. С другой стороны, Ангербода была готова с этим мириться, лишь бы видеть улыбку дочери и держать её в поле зрения – к этому времени Хель стала гулять по поляне с козами и Локи, а иногда и одна, несмотря на протесты матери. Именно тогда ведьма показала всем членам семьи границы чар, скрывавших их дом, и умоляла не выходить за их пределы. Фенрир и Хель, казалось, поняли. А Локи лишь хмыкнул.

Дочери исполнилось уже три с половиной года, и она была настоящей непоседой, как и положено ребёнку в этом возрасте, хотя, казалось, быстро уставала и начинала задыхаться от избытка эмоций. Однажды отец рассмешил её так сильно, что она не могла вздохнуть, и кончики её пальцев стали синеть, и только одно из успокаивающих снадобий её матери помогло ей прийти в себя.

– Прекрати её так раззадоривать, – отругала его Ангербода после того случая.

– Ты хочешь сказать, что я должен прекратить быть таким смешным? – невозмутимо ответил Локи. – Вряд ли у меня получится. Но ради нашей дочери я попробую.

Ведьма сшила Хель пару длинных толстых чулок под платья – не для того, чтобы скрыть ножки, а скорее для того, чтобы мазь под ними не пачкала одежду. К этому времени Ангербода улучшила свой рецепт, и плоть на ногах Хель по-прежнему росла вместе с ней, хотя и оставалась синеватой и омертвевшей. И хоть женщина не очень понимала, как это всё работает, но приписывала это достижение своим колдовским навыкам. Это давало ей некоторое чувство гордости, учитывая, как долго она винила себя за состояние дочери.

После рождения сына Ангербода решила, что пришло время добавить к списку снадобий, которые она готовила, ещё одно – препятствующее зачатию. Она не знала, как воспитывать волков, а поскольку Хель и Фенрир были так близки по возрасту, у неё не было никакого желания в ближайшее время обзаводиться третьим ребёнком. Локи, с одной стороны, не возражал, но при этом дал понять, что по большому счёту его эти заботы нисколько не волнуют. Во всяком случае, они по-прежнему спали вместе почти каждую ночь, когда он оставался в Железном Лесу. Ангербода старалась не слишком переживать по поводу его легкомысленного отношения, но удавалось ей это редко.

Скади предупредила, что такое женское средство против зачатия, вероятно, не продастся столь же же хорошо, как целебная мазь и зелья для утоления голода, которые она обычно сбывала. Она подтвердила то, что ведьма и так знала: большинство женщин в Девяти Мирах стремятся иметь как можно больше детей. Но тем не менее Охотница согласилась взять с собой несколько горшочков, чтобы обменять их, если будут желающие.

– Ты точно не та старая ведьма из сказок? – поддразнила её Скади, когда в первый раз увидела Фенрира, тогда ещё представлявшего собой маленький комочек меха. – Уверена, что это не твои детишки-волки гоняются за солнцем и луной?

– Нет, – ответила Ангербода. – В смысле, что я не уверена.

Так уж случилось, что Скади всегда была дружна с волками, так что чем старше становился Фенрир, тем больше ему нравилось общаться с ней. Он всегда первым слышал её приближение и обязательно выходил ей навстречу, и мать даже разрешала ему охотиться со Скади, пока они оставались в пределах действия защитного заклинания, о котором она сообщила и подруге, и её кузине. Когда они возвращались, сын-волк Ангербоды часто задирал Охотницу и пытался бороться с ней, будто она была таким же щенком. Скади смеялась, но не отказывалась. Как выяснилось, силами они друг другу не уступали.

Хель наблюдала за всей этой суматохой со своей обычной невозмутимостью, и Ангербода иногда видела, что Скади смотрит на Хель так, словно уловила в ней знакомые черты, но не может понять, чьи именно.

«С каждым днем девочка всё больше похожа на своего отца», – часто думала колдунья, будучи уверена, что и подруга это замечает. Она задавалась вопросом, часто ли Охотница видела Локи в Асгарде и как скоро рассмотрит сходство между отцом и дочерью, а затем и обнаружит связь между Локи и ей самой. И, естественно, уже не в первый раз женщина задумывалась, насколько манера поведения её мужа в Асгарде отличается от того, как он ведёт себя с ними, в Железном Лесу.

– Разве я не видела всех твоих масок?

– Боюсь, что нет.

Перед её мысленным взором по-прежнему стояла его мрачная ухмылка, тьма, притаившаяся в его глазах в ту ночь. Это была всего лишь одна летняя ночь из многих, что они провели вместе, и всё же в памяти отчётливо запечатлелся тот момент, когда муж посеял семена сомнения в её душе: то, как он посмотрел на неё, назвав их брак «текущим порядком вещей» и поинтересовавшись, «как долго это продлится». И всё это – сидя в нескольких метрах от их маленькой дочки, сыто сопящей в своей кроватке.

Частично Ангербода попыталась отбросить воспоминания о том разговоре, запереть их в глубинах своего сознания, куда можно дотянуться только в самые отчаянные времена. И всё же отчасти она так и не смогла простить его.

Кроме того, это была та самая ночь, когда она впервые рассказала Локи о своих снах – снах, что продолжали мучить её и сейчас, хотя ведьма всё ещё не поддалась таинственному голосу, не позволила выманить себя из тела. С каждым её засыпанием незнакомец становился всё сильнее, пока она, наконец, не стала бояться спать вообще, опасаясь, что однажды уступит его требованиям и позволит захватить себя.

Что тогда будет? Ей не хотелось этого выяснять. Ибо чем сильнее противник пытался воздействовать на неё, тем больше укреплялась Ангербода в своём подозрении, что за загадочным голосом скрывается Один.

И если это действительно Всеотец, то она не собиралась сдаваться без борьбы. В особенности потому, что боялась, что ничего хорошего не выйдет, если он завладеет тем опасным знанием, которое хотел заполучить с её помощью. Была ли она единственной, кто мог дотянуться до искомого, или единственной, кого он не боялся подвергнуть опасности? Почему он до сих пор не смог добраться туда самостоятельно, используя искусство сейда? Неужто Фрейя и норны отказались помочь ему – или ему просто не хотелось подвергать их риску?

Я отказываюсь делать за него грязную работу. Тем более после того, как боги поступили со мной.

И её трижды сожжённое сердце было тому подтверждением.

Однажды бессонной ночью в начале лета, когда Хель было четыре года, а Фенриру – два с половиной, Ангербода забыла принять противозачаточное зелье, и через несколько дней у неё появилось дурное предчувствие, что одного раза было достаточно. Она без сна лежала в темноте, а Локи дремал рядом, и когда в её памяти всплыли слова Скади, сказанные много лет назад, о том, чтобы не позволять ему использовать её, женщина чуть не разрыдалась.

Вместо этого она бросила взгляд на кровать, где спала Хель. Фенрир свернулся калачиком на земле – малышка отказывалась спать в постели с братом, если рядом не было матери. Колдунья почувствовала желание оттолкнуть Локи и забраться в постель к детям, чтобы одному из них не приходилось спать на полу, но ей не хотелось никого будить, поэтому она осталась на месте.

Ведьма провела рукой по волосам мужа. Он пошевелился, но продолжил спать, дыша ей в шею и прижавшись лбом к щеке. Её ладонь спустилась к животу и задержалась там, ощущая дряблую кожу и растяжки – результат первых двух беременностей.

Она задалась вопросом, какого ребёнка произведёт на свет в этот раз. И, к её огорчению, вопрос этот был исполнен не трепета, а страха.

Вскоре Локи отбыл, и Ангербода не видела его ещё много лун. Он впервые отлучился так надолго с тех пор, как родилась Хель. Колдунья видела, что с каждым днем дочь становилась всё более подавленной, а Фенрир капризничал и предпочитал не выходить из пещеры. Из-за этого женщина всё больше злилась на Локи. Ей приходилось в одиночку бороться со звериными инстинктами сына и с отчаянием дочери. И она даже не могла выспаться, потому что во сне противостояла таинственному голосу.

И, кроме того, она сражалась и со своим телом тоже – отсутствие отдыха изводило её, и казалось, что, как и тогда, когда она носила Фенрира, новый ребёнок внутри неё не хотел расти нормальным образом. Даже на четвёртом и пятом месяцах беременности её по-прежнему тошнило от любой съеденной пищи. Сын-волк не задавал вопросов по этому поводу, но Хель пугала болезнь матери, так что Ангербода изо всех сил старалась скрыть недомогание.

И вновь у неё не получилось скрыть своего положения от Скади, которая, конечно, по-прежнему приходила и приносила товары на обмен, а последнее время и просто пообщаться. Подруга призналась, что не очень-то любит детей, но малыши Ангербоды были исключением. Кроме того, что она позволяла Фенриру сопровождать её на охоте, великанша несколько раз брала Хель в лес и показывала ей, как расставлять силки.

– Готова идти, кроха? – всегда спрашивала Скади перед вылазкой, и девочка лишь кивала с едва заметной улыбкой, закидывая на плечи детскую походную сумку, которую ётунша принесла ей для их первой прогулки.

Скади стала для неё чем-то вроде второй матери во время долгих отлучек Локи и была единственной, кому позволялось называть её «крохой». Будучи действительно маленькой даже для своего возраста, Хель решительно не любила, когда ей напоминали об этом, и вскипала всякий раз, когда Ангербода пытался назвать её каким-нибудь уменьшительным прозвищем.

Походы в лес со Скади позволяли Хель почувствовать себя более взрослой, хотя Ангербода сомневалась, что дочери на самом деле нравится ставить ловушки на зверьков.

– Отец учил меня точно так же, – сказала Охотница однажды вечером, когда они с малышкой вернулись с тушками двух кроликов и белки, к которым Хель отказалась даже прикоснуться. – Но она просто отказывается принимать необходимость убивать животных…

– Она ещё ребёнок, – сказал Ангербода. – Животные – её лучшие друзья. Она не противится есть мясо, но предпочитает не задумываться о том, откуда оно взялось.

Девочка с отвращением отворачивалась каждый раз, когда матери приходилось свежевать кролика на ужин.

– Это понятно, но нельзя забывать, что они ещё и еда, – ответила Скади.

– Будь её воля, Хель питалась бы исключительно овсяными лепёшками, что приносит её отец, – пробормотала Ангербода, прежде чем смогла прикусить язык.

Она понимала, что лучше не упоминать о муже в присутствии Скади. Фенрир и Хель, возможно, и не обращались к Локи иначе, чем «папа», но она нервничала, предчувствуя тот день, когда один из них проболтается, назвав отца по имени во время одного из визитов Охотницы. Ангербода знала, что, предупреди она их, лишь приблизит этот момент. Они могли намеренно её ослушаться – с детей Локи станется. До сих пор её настойчивое требование, чтобы они всегда оставались в пределах защитного заклинания, казалось, было единственным предупреждением, которое они восприняли всерьёз. Возможно, в этом была и заслуга Скади: она тоже очень строго относилась к соблюдению этого правила, когда брала их в лес.

Ангербода передёрнула плечами, жалея, что упомянула Локи, хотя и не по имени. К счастью, ётунша только закатила глаза и на этот раз не стала настаивать на обсуждении мужа подруги.

– Как бы то ни было, – продолжила Охотница, – реальность такова, что умение расставлять силки – полезный навык, если человек не хочет охотиться. Кроме того, при этом способе ни одна часть тушки не пропадает даром. Зверь приносит в дар свою жизнь, и это нужно ценить. Хель пока слишком мала, чтобы осознать это, но когда-нибудь и она поймёт.

Ангербода согласилась с этим.

– Тебя ещё что-то тяготит, – заметила Скади несколько мгновений спустя.

– Неужели это так очевидно?

– Как долго его нет на этот раз?

– С начала лета, – вздохнула Ангербода. Очевидно, им всё-таки придётся поговорить об этом сегодня.

– И чем он где-то там занимается?

Ведьма посмотрела на свою чашку с козьим молоком и задумалась, сколько ещё она сможет выпить, прежде чем её стошнит.

– Всем, чем ему заблагорассудится.

– Я по-прежнему не отказалась от желания убить этого мерзавца, – с горячностью заявила Скади, сжимая чашку в кулаке. – И однажды я так и поступлю.

– Ты этого не сделаешь.

– Обещать не буду, – сказала охотница и, допив эль, твёрдо посмотрела на подругу. Вскоре она немногословно попрощалась и ушла.

И вот однажды дождливой ночью в середине осени, когда дети спали, а Ангербода присела в кресло перед очагом, чтобы распутать и расчесать волосы после долгого дня, она услышала, как открылась и закрылась дверь. Она стиснула зубы, плотнее закуталась в меховую накидку и наклонилась вперёд, чтобы подбросить в огонь ещё одно полено, решив не удостаивать мужа тёплым приветствием.

Он этого не заслуживал.

– Целый сезон прошёл с тех пор, как я видела тебя в последний раз, – произнесла колдунья.

– А почему на столе твоё зелёное зелье? – спросил Локи, перекидывая плащ через скамью. Они оба говорили приглушённо, пока дети спали. Лицо Ангербоды потемнело, когда она встала и подошла к нему. Он выглядел так же, как всегда.

– Должно быть, я забыла его убрать. Пришлось срочно готовить его сегодня утром. Фенрир рычал на коз и пугал их, а когда Хель прикрикнула на него, он вцепился ей в предплечье и не отпускал. Весь оставшийся день мне пришлось её утешать.

– Ох. – Локи повернулся к кровати. – С ней всё в порядке?

– Нет, не в порядке. Укус глубокий, и от него останутся шрамы, гораздо хуже твоих. Целый час она билась в истерике, а потом потеряла сознание. Её лицо и кончики пальцев посинели. Я боялась, что она действительно может умереть. Ты же знаешь, как легко она утомляется…

Локи сел на скамью в расслабленной позе, локти поставил на стол и закинул ногу на колено.

– Увы, чем-то приходится расплачиваться, если твоя мать – ведьма. И если жена – тоже.

Ангербода нахмурилась и подобрала его плащ, чтобы повесить сушиться у огня, пробормотав:

– Жена, как же…

– Ну а теперь-то что? – Локи притянул её к себе на колени, когда она вернулась, но женщина лишь бросила на него испепеляющий взгляд. – Ты опять сердишься на меня?

– На этот раз тебя не было слишком долго.

– У Сигюн родился ещё один ребёнок. Я не мог уйти так скоро. Но зато у меня есть для тебя подарок. – Из какого-то потайного кармана он вытащил нитку полированных янтарных бусин. – Я подумал, что ты могла бы носить их по очереди с брошками, если они у тебя есть… В следующий раз я могу и броши принести, если захочешь сшить себе верхний сарафан.

– Броши на платьях и нарядные сарафаны очень неудобны, когда занимаешься домашними делами и гоняешься за детьми, – заявила Ангербода. Такие наряды могут себе позволить только женщины более высокого статуса, как в Асгарде.

– Тогда из них выйдет славное ожерелье.

Колдунья наклонилась, положила бусины на стол и сказала:

– Спасибо, конечно, но это всё никак не меняет тот факт, что тебя не было слишком долго.

– Послушай, мне очень жаль, – пробормотал Локи и наклонился, чтобы поцеловать её, но женщина отстранилась. Тогда он нахмурился и несколько секунд смотрел на неё. – Ты всё ещё злишься из-за Сигюн? Это новость уже порядком устарела. Если собираешься сердиться из-за этого, Бода, то сильно опоздала.

– Дело не в Сигюн, – процедила Ангербода сквозь стиснутые зубы.

У меня и без того хватает забот, чтобы ещё строить заведомо провальные планы мести в отношении второй жены моего мужа. Хотя, уверена, Локи был бы в восторге от того, что я из кожи вон ради него лезу.

– Речь о твоих обязанностях в качестве отца.

– И в качестве мужа? – подсказал он.

– Хель без тебя тяжело.

– А Фенриру?

– Не очень.

Локи ещё больше понизил голос:

– Он растёт дикарём, да?

– Нет, – холодно ответил Ангербода. – Ты совсем не переживаешь за него и обвиняешь в дикости. Постыдился бы.

– Но он ведь волк. И ты сказала, что он укусил Хель. Звучит дико, как по мне.

– Ты хоть раз с ним разговаривал?

– Конечно. Он разумен, но…

– Но он хотя бы старается. – Ведьма встала и продолжила резким шёпотом: – Чего нельзя сказать о тебе. Скажи мне, что такого замечательного в Асгарде, кроме возможности делать гадости и строить козни более широкой аудитории?

– Разве я когда-нибудь лгал тебе? – Локи тоже вскочил, его изуродованные шрамами губы искривились в усмешке. – Припомни хоть раз.

– Ты всегда говоришь, что скоро вернёшься. А потом проходит целый сезон.

– Как ты помнишь, время для нас не так уж и значимо.

– Очень даже значимо, когда у тебя двое маленьких детей, которым нужен отец.

– У меня и в Асгарде двое малышей и жена.

– Вот скажи мне – какие сказки ты рассказываешь Сигюн о том, куда уходишь?

– Ни разу, – выдавил он, – я не солгал ей о том, куда направляюсь. Я как-то говорил тебе, что она обо мне более высокого мнения, чем ты, и это как раз тот самый случай. И она всегда куда сильнее расстраивается из-за моих отлучек, к которым ты до сих пор относилась довольно безразлично.

– Это не безразличие, любовь моя. Я не могу допустить, чтобы дети видели, как я тоскую по тебе, иначе мы все трое пребывали бы в постоянной печали. А это никуда не годится.

Локи выглядел приятно удивленным:

– Так ты всё же тоскуешь по мне? Что же ты тогда за женщина такая, если просто сидишь и молча смотришь, как я занимаюсь чем мне заблагорассудится?

Ангербода с трудом подавила приступ ярости. Ей потребовалось отстраниться, чтобы не влепить ему пощёчину.

– Скади не раз задавала мне тот же самый вопрос. Она считает меня бесхребетной, хотя и не говорит об этом. Думает, что это признак слабости, что я не могу контролировать тебя тем тайным, незаметным способом, которым жёны держат в узде своих мужей.

– И что ты ей ответила?

– Что ты такой, какой есть, и я принимаю это. И что это не признак моей бесхребетности. – Ангербода сложила руки на груди, глядя на огонь. – Во всяком случае, я очень надеюсь, что это не так.

– Ты не слабая. – Локи подошёл сзади и обнял её за талию, положив голову на плечо.

Женщина едва сдержала вздох.

– Тебя трижды сожгли, и тебе пронзили сердце, – прошептал он ей в шею, – но ты выстояла. Ты не отказывала мне в гостеприимстве в своём доме и постели в течение многих лет, и до сих пор от тебя не прозвучало ни единой жалобы.

– Пока у нас не появились дети.

– Да, дети. – Локи внезапно отпустил её, снова сел и посмотрел на свои руки. Они еле заметно тряслись, и ему пришлось сжать ладони коленями, чтобы те перестали дрожать. – Я не знаю, почему так поступаю. Но не в моих силах это изменить.

– Да, это действительно в твоей натуре – так себя вести. – Ангербода, наблюдая за его поведением, присела рядом и взяла его руки в свои. – Интересно, понимает ли это кто-нибудь ещё, кроме меня.

– Асы не понимают. Только Сигюн пытается. Полагаю, она простит мне что угодно, если я попрошу об этом, но я не хочу. Она верит, что я не стану ей лгать. – Он поморщился. – Иногда я думаю, не предаю ли её доверие.

Спустя мгновение Ангербода почувствовала что-то похожее на сочувствие к той женщине.

– Мне хорошо знакомо это чувство.

Он взглянул на неё, и в свете очага выражение его лица смягчилось.

– И всё же вы обе по-прежнему на моей стороне. Почему?

Ведьма на мгновение задумалась. Она могла бы перечислить ему множество причин: что он отец её детей, что она любит его, несмотря ни на что, и что она знает, что он тоже любит её. Она могла бы признаться, что если он просто останется с ней, то она будет нежиться в его объятиях столько, сколько он захочет. Хотя с его непредсказуемым характером это могло продолжаться как до следующего утра, так и всю оставшуюся жизнь.

Но даже спустя всё то время, что они были знакомы, Ангербода не была уверена, должно всё вышеперечисленное быть причиной для нежной привязанности к нему или, наоборот, для ненависти.

В последний раз, когда у них состоялся подобный разговор, он закончился тем, что они оба хотели сменить тему, поэтому вместо ответа на его вопрос она заявила:

– Это не значит, что я больше не злюсь на тебя прямо сейчас, но ты, по крайней мере, вернул мне моё сердце.

– Что ж, приятно, что я смог сделать хоть что-то хорошее для тебя.

– Да уж. Иногда я размышляю об этом…

– Размышляешь, следовало ли мне его отдавать?

Её молчание было для него красноречивее любых других слов.

– Пойдём, – произнёс наконец Локи. – Пора спать.

Гроза разразилась снова, но в пещере, несмотря на ночные события, царило подобие спокойствия. Разговор не разбудил Хель и Фенрира, и их родители были благодарны за это.

В этот раз Ангербоде удалось избежать роли матраса – она устроилась на боку, а муж обнял её сзади и натянул на них шерстное одеяло. Прежде чем заснуть, он положил руку на твёрдую выпуклость внизу её живота.

– Он опять маленький. Думаешь, будет ещё один волк?

– Не знаю, – пробормотала колдунья, накрывая его руку своей.

Локи поцеловал её в висок и опустил голову, зарывшись лицом в её волосы. И впервые за последнее время Ангербода сразу же заснула, прислушиваясь к биению их сердец.

Сон её длился недолго.

Голос вырвал её из собственного тела.

Слова заклинания утягивали всё ниже и ниже, в самую глубокую и тёмную бездну, где она когда-либо бывала: место столь же безжизненное, как само начало миров и начало времён.

У неё более не было формы. Сущность её будто развеялась, пронеслась, словно рябь по воде, по всем Девяти Мирам, как само Мировое Древо. На мгновение она познала всё сущее, стала частью бытия.

И было ей дано видеть былое, настоящее и грядущее.

Ангербода резко втянула воздух и села, дрожа всем телом, задыхаясь, вся в холодном поту. Огонь в очаге ещё теплился. Локи, который спал, обняв её, тоже проснулся и поинтересовался, в чём дело. Он откинул волосы с её лица и прижал жену к себе, пытаясь успокоить, но она вырывалась и никак не могла прийти в себя.

– Что случилось? – спрашивал он снова и снова, пока, наконец, она не посмотрела на него, борясь со слезами, и выражение тревоги на его лице сменилось настоящей паникой.

– Я знаю, кто это, – произнесла ведьма безжизненным голосом. – Незнакомец из моих снов. Мне известно, чего он хочет. Я это видела. – Она глубоко, прерывисто вздохнула. – Это Один, я уверена.

Локи придвинулся ближе, нахмурив брови.

– И что же ты видела?

Ангербода покачала головой, снова судорожно вздохнула, подтянула колени к груди и уставилась на них.

– Так что? – настаивал мужчина.

– Я видела начало конца… – Её голос опустился до хриплого шёпота, когда слова вырвались наружу. – Видела всё сущее в Девяти Мирах. Асов, великанов, тёмных альвов, гномов и людей. Мировой Ясень Иггдрасиль и дракона, что грызёт его корни. Волка столь огромного, что мог проглотить целые армии, и гигантского змея, вздымающегося из воды. Я видела, как солнце и луна исчезли с неба, когда волки, что преследовали их, в конце концов проглотили свою добычу. И корабль с мертвецами на борту. Мне открылось так много лиц, что я не могу вспомнить каждое из них, так много имён, что не знаю, какое из них имеет значение, так много событий, что я даже не могу начать складывать их вместе…

Женщина резко замолчала и сжала губы.

Было и ещё кое-что. Но она поняла, что не может заставить себя рассказать ему об этом.

Локи хотел коснуться её плеча, но отпрянул, когда ведьма подняла руки и потянула себя за волосы. Тогда он перебрался к ней за спину и потянул к себе на колени. Ангербода, дрожа, прижалась к мужу. Он перекинул её волосы через одно плечо, поцеловал в другое и обнял. Но в его словах не прозвучало уверенности, когда он произнёс:

– Это был всего лишь сон, Бода. И ничего более.

– Как мне хочется в это верить, – пробормотала она. – Я ничего ему не сказала. Он вернётся. Вернётся…

Локи ничего не ответил, только снова поцеловал её в плечо, и она почувствовала на своей коже его дыхание и прикосновение покалеченных губ, но и это не принесло успокоения.

Они посидели так некоторое время, пока мужчина не встал и не подкинул дров в огонь, а потом уговорил её лечь рядом, как раньше. Но даже в его крепких объятиях Ангербода боялась, что никогда больше не сможет заснуть.

Он выдернул меня из тела и заставил отправиться в самое потаённое место во Вселенной за этим жутким знанием грядущего, но ему не удалось заполучить желаемое.

Я ничего ему не сказала.

И было кое-что, в чём она не призналась Локи – просто не смогла заставить себя рассказать. То, о чём он не захотел бы знать.

Три страшных истины.

Первая – о волке, которого она видела. Огромный зверь, дышащий огнём из своей зубастой пасти, был зеленоглазым и до боли знакомым, отчего она пригляделась к собственному сыну, щенку-переростку, который мирно спал в ногах на кровати. Этого не может быть… Ведь так?

Вторая – о смерти. Множестве смертей… Она отстранилась от видения как раз там, в самом конце, чтобы не видеть того, чем всё закончится. Она не хотела этого знать. Если это и впрямь Один вынуждает меня обрести это знание – а в этом она не сомневалась, – значит, он хочет выяснить, как умрёт.

А третья…

Ангербода осторожно перевернулась и посмотрела на Локи, который пошевелился, но не проснулся; она провела рукой по его изуродованному шрамом рту и с закрытыми глазами потёрлась носом о нос.

Я видела, как ты вёл корабль, полный мёртвых душ, в битву против богов, – хотела сказать она ему. – Но как такое возможно? Мёртвые никому не подчиняются, а ты причисляешь себя к асам…

Во второй раз, когда она увидела его во сне, стало ещё хуже, и от воспоминаний об этом у неё скрутило живот.

Я видела, как тебя схватили.

Не помню, что ты сделал, да и знала ли я это вообще, но ты был жестоко наказан. И тебе было больно. Так больно…

Что же ты натворишь, чтобы заслужить такую расправу, и как я могу помешать тебе ввязаться в это?

Но каким-то образом Ангербода понимала, что ей не следует вмешиваться в ход событий, потому что во сне он был не один: рядом с ним, скованным по рукам и ногам, находилась другая – женщина, в которой она почему-то явственно признала Сигюн. Даже сейчас, когда черты женщины померкли в памяти, ведьма помнила чувства, что отражались на её лице: несчастье, даже скорбь. Вытянув руки, она держала чашу над Локи, чтобы собрать в неё яд нависшей змеи. Слёзы текли по её лицу каждый раз, когда ей приходилось отодвигать чашу, чтобы опорожнить.

Ангербода всё ещё слышала его крики в своем сознании, когда отрава обжигала его лицо. И рядом с ним сидела Сигюн, как воплощение истинной преданности.

Но я никогда не увижу твоих страданий. Что помешает мне прийти и спасти тебя от столь ужасной участи?

Что станет со мной, с нами, что не позволит мне быть рядом с тобой?

Ангербода снова натянула на них одеяло и ещё теснее прижалась к мужу, чувствуя жар его кожи. Снаружи гремел гром, но Локи по-прежнему не просыпался. Она завидовала тому, каким безмятежным он казался во сне – единственное время, когда он пребывал в спокойствии. И ведь он даже не подозревал о женщине, что так крепко обнимала его сейчас, так не желала отпускать.

Локи и в самом деле не догадывался, в какой безопасности находится рядом с ведьмой.

Какая-то часть её души понимала, что их отношения не будут длиться вечно, потому что вечность – это довольно долгий срок, а её мужу быстро всё наскучивало. И тем не менее её вновь и вновь терзал вопрос:

Где же буду я, когда тебя настигнет столь ужасная судьба?

После той ночи Локи, казалось, не решался уйти даже ненадолго. Хель и Фенрир были вне себя от радости, увидев его на следующее утро после сна Ангербоды. Они тоже не хотели выпускать его из виду.

В последующие дни колдунья чувствовала себя тревожно по причинам, которые ей не удавалось точно выразить. Поначалу она подозревала, что это из-за видения, догадывалась, что отчасти тревоги были связаны с беременностью; женщина не могла не гадать, какую форму примет их следующий ребёнок, и это тяготило её.

Однажды днём она смешивала зелья под пристальным взглядом Хель, которая постоянно металась между матерью и отцом, когда в гости заглянули Скади и Гёрд. В это время Локи играл в перетягивание каната на полу с Фенриром, используя большую кость в качестве верёвки. Это привело к тому, что огромный волчонок протащил его по пещере и до самого порога.

– Папа, Скади пришла, и с ней ещё кто-то!

Ангербода напряглась, и они с мужем переглянулись. Через две секунды раздался стук в дверь, и Локи, всё ещё сидя на полу, бросил кость Фенриру, чтобы тот подобрал её. Затем он повернулся ко входу в пещеру и потянулся к дверной ручке.

– Локи, не надо… – начала было ведьма.

– Что? Я её не боюсь, – сказал он и, открыв дверь, увидел, как Скади смотрит на него сверху вниз. Хель взвизгнула от восторга и побежала к ней, Фенрир вприпрыжку бросился за ней по пятам – и оба оттолкнули своего всё ещё сидящего на полу отца, который, казалось, оскорбился. Не менее раздражённой выглядела и великанша, которая подхватила малышку на руки и взъерошила шерсть на голове волчонка, ни на секунду не отрывая взгляда от Локи.

– Что это ты здесь делаешь? – спросила она.

Локи указал большим пальцем через плечо и сказал:

– Вообще-то, я её муж.

И он вскочил на ноги за долю секунды до того, как сапог Скади опустился ровно там, где только что находились его гениталии.

– Эй! – воскликнула Хель. – Не обижай моего папу!

– Это он? – возмутилась Скади, игнорируя девочку. Она с яростью посмотрела на Ангербоду, тыча в мужчину пальцем. – Ты замужем за этим? Этот кошмарный тип – твой муж, отец твоих детей, любовь всей твоей жизни и так далее, и тому подобное?