Текст книги "Мишель в «Хижине шерифа»"

ЧЕРЕСЧУР ЗАНЯТОЙ ФОТОГРАФ!

Первой мыслью Мишеля было, что господин Сегональ отложил свой отъезд. Но из автомобиля вышла Галлин, заметно взволнованная.

При виде двух машин хулиганы попятились, бросив своих главарей.

Заметив внучку господина Фредерика, Паскалу счел своим долгом вмешаться.

– Не подходите близко! Они сумасшедшие! Гратто, убирайся отсюда! Нечего тебе здесь делать!

– А тебе? – огрызнулся тот с надменностью, за которой чувствовалась неуверенность. – По-моему, мы пока еще в свободной стране!

– Свободной? Да что ты понимаешь в свободе, ты, раб вина? Прежде чем произносить подобные речи, избавься от своей рабской душонки, научись отвечать за свои поступки! Слово «свобода» не для тебя! Твоя свобода – донимать бедолаг, которым и так несладко приходится! Ты, наверное, запамятовал, что эта церковь посвящена святой, даже двум1, которые покровительствуют Саре-Цыганке. Эти святые, да будет тебе известно, почитают цыган!

Гратто залился краской – краской гнева. Он спиной чувствовал, как заколебалось его войско.

– Я тоже почитаю святых! – крикнул он. – Они не были воровками. А ваши цыгане чихать на них хотели, иначе бы они так себя не вели!

– У тебя нет доказательств, Гратто!

– Нет доказательств?! Значит, по-вашему, я лгун, господин Колье и господин Жирба лжецы? Намедни мы ваших Жанов-Нуров застукали прямо на месте преступления. На месте преступления, ясно?

Гратто так надсаживал горло, что его голосок стал пронзительным и визгливым.

– Угомонись, Гратто. Хватит драть глотку, этим ты никого не убедишь!

– Мой дед принял решение собрать добровольцев и вечерами обходить город, – сказала Галлин.

– Естественно, вместе с цыганами? – язвительным тоном спросил Гратто.

Мишель обратил внимание на Карума Старшего – тот, казалось, ничего не слышал: на старческом лице не дрогнула ни единая черточка.

– Они стоят много больше, чем твои собутыльники! – ответил Паскалу.

– В любом случае, что вы пыжитесь, чего добиваетесь своими криками? – Галлин побледнела как полотно. – Решение о высылке цыган мэр подпишет только с согласия муниципального совета. Это решение означает конец паломничества в Сант, вам ясно, господин Гратто? Весеннего паломничества. И вы полагаете, жители Санта и торговцы вам за это скажут спасибо?

Гратто притих. Инициативу перехватил Колье.

– У вас язычок хорошо подвешен. А ваш дед мог бы иногда свой попридержать!

Мишель чувствовал, что Галлин и Паскалу выиграли эту партию. К подобным словесным баталиям он не привык, но сейчас ему хватило сообразительности понять, что противник переходит к угрозам, исчерпав запас всех прочих аргументов.

И в самом деле Колье повернулся к своим и буркнул:

– Друзья, нам здесь больше незачем оставаться! Пускай защищают своих цыган, выпускают на свободу воров! Когда-нибудь они еще пожалеют… может быть, даже раньше, чем воображают!

Жандармы остановили автомобиль, не доезжая до лагеря. Теперь они неторопливым шагом направлялись к толпе.

– Что здесь делают эти люди? – подойдя поближе, спросил бригадир.

Колье еще раз подал знак всем разойтись. Но жандармы придерживались иной точки зрения.

– Минуточку, господа… задержитесь, пожалуйста! Нам сообщили, что в этом районе драка…

– Все к тому и шло, господин бригадир! – произнесла Галлин, выступая вперед. – Если бы не отвага этих молодых людей и Паскалу… если бы не мудрость Карума Старшего, эти господа добились бы своего – устроили бы потасовку, а вину свалили бы на цыган!

– Понятно… Сейчас разберемся, – сказал бригадир. – Кто-нибудь хочет дать показания?

В группе недовольных раздался невнятный ропот.

– Потом тебя же и затаскают! – проворчал Жирба.

– Вас, мсье, «затаскают», если вы того заслужили, – парировал жандарм. – А общественный порядок надо соблюдать. Я повторяю вопрос: кто-нибудь хочет дать показания?

На этот раз аудитория осталась безмолвной.

– В таком случае, пожалуйста, разойдитесь! Вяло, словно нехотя, демонстранты потянулись к городу, то и дело оборачиваясь и бросая мрачные и грозные взоры на наездников.

– А теперь, мадемуазель, объясните, что тут все-таки произошло? – спросил бригадир.

– Я приехала в самый разгар, но эти молодые люди, господин Паскалу и, естественно, Карум уже были здесь.

Жандарм выслушал рассказ Мишеля и Паскалу.

– Вот такие дела, – вздохнула девушка. – Похоже, у этих людей нет ни капли мужества. Я просто теряюсь! У деда всю жизнь работали цыгане. И никогда не было ничего подобного!

– Признаться, частые кражи изрядно взбудоражили общественность, – заметил бригадир. – А кто эти ребята? Они тоже работают у господина Фредерика?

Галлин объяснила.

– Мой совет вам, молодые люди: будьте поосторожнее, – проговорил жандарм. – Как говорится, свои собаки дерутся – чужая не лезь. Вот оно, разумное поведение!

Сначала изумившись, а затем возмутившись, Мишель, однако, удержался от комментариев. Он в очередной раз убедился, насколько нелепыми бывают пословицы, хотя принадлежат они к так называемой «народной мудрости». Ну что общего с собаками у Жана с Нуром, очевидных козлов отпущения, или банды Гратто?

Жандармы направились к Каруму Старшему – тот так и стоял неподвижно с бесстрастным лицом, словно все случившееся было сущим пустяком. Бригадир поднес руку к козырьку.

– Ваше имя Карум, вы старший в лагере? – Да.

– Что, на ваш взгляд, здесь произошло?

– Эти люди собрались у входа, кричали, размахивали кулаками. Я дал команду своим залезть в кибитки, а сам пошел посмотреть, что им здесь нужно. Ничего хорошего. На ругань я не отвечал. Они обзывали меня и моих соплеменников ворами. В этот момент появился Паскалу со своими юными друзьями. Вот, собственно, и все.

– Гм… Если бы мы могли везде поспевать одновременно… Я могу вам только посоветовать не показываться в городе в ближайшее время.

– Но есть нам что-то надо! Тем более, по обычаю, мы сопровождаем праздничную процессию.

Бригадир едва не вспылил.

– Обычай, конечно, штука хорошая! – проворчал он. – Вот выльется ваш обычай в приличную заварушку, тогда узнаете!

Карум не шелохнулся. Бригадир огромным усилием воли взял себя в руки.

– Ладно… Разберемся… Но если вы рассчитываете на помощь властей, не надо вставлять нам палки в колеса! До свидания!

Всем по очереди отдав честь, жандарм в сопровождении подчиненного, который за все это время даже рта не раскрыл, вернулся к машине.

Ребята спешились, подошли к Галлин и старику цыгану. Выражение лица последнего утратило безмятежность. Он пристально всматривался в лица своих друзей, словно пытался прочесть их мысли.

– Жан и Нур сегодня не ночевали в лагере, – не слишком твердо произнес он. – Я думал, они с вами! Хотя они бы тоже примчались… Где же они могут быть?

– Жан не возвращался? – удивилась Галлин. – Мне казалось, полиция их отпустила.

– Верно… Мы их проводили точно до этого места! – вставил Мишель.

– Как? – изумился Даниель. – Как они могли…

– Наверное, еще куда-то отправились, – решил Артур.

– Ночью лаяли собаки, – вновь заговорил Карум. – Может быть, когда возвращались внуки? Но почему они опять ушли?

– И вы ни слова не сказали жандармам, – удивленно пробормотала Галлин.

Карум обреченно воздел руки.

– От жандармов помощи не дождешься, – вздохнул он. – Им до нас нет никакого дела – до тех пор, пока это не касается гаджо!

– Я все-таки очень беспокоюсь… после вчерашнего, – продолжала Галлин.

– А что случилось вчера? – спросил Карум.

– Да, действительно, вы же не виделись с Жаном! – спохватился Мишель.

И он, по возможности скупо, обрисовал вчерашний инцидент, рассказал о вмешательстве господина Сегоналя и об условном освобождении цыган.

– Жан и Нур, наверное, где-то неподалеку, – заключил он, – они ведь обещали не выезжать за пределы Санта!

– Обещание есть обещание, – серьезно подтвердил Карум. – Жан и Нур не нарушат слово, которое дали господину Фредерику!

– Я в них абсолютно уверена! – с жаром воскликнула Галлин.

– Мадемуазель, мои внуки были бы счастливы это слышать.

Галлин догадалась, о чем подумал старик цыган.

– Вы собираетесь что-нибудь предпринимать? – спросила девушка.

– Что предпринимать? Куда идти? У Жана и Нура свои головы на плечах. Они не станут меня волновать понапрасну. День только начался. К обеду они непременно вернутся. Дети всегда находят родительский бивуак!

Лагерь вновь ожил, цыгане вернулись к прерванным делам. Однако на задворках что-то оживленно обсуждала кучка людей. Старик Карум заметил, что ребята смотрят в ту сторону.

– Да, действительно, – сказал он. – Я, кажется, знаю, почему ночью лаяли собаки, хотя это странно. Пойдемте со мной…

Вслед за Карумом ребята направились в дальний конец лагеря, мимо еще дымящегося костра.

Коротко поздоровавшись, цыгане посторонились. Карум указал пальцем на круглое отверстие, сверху прикрытое досками. Рядом лежали большие плоские камни.

– Не подходите к краю, – сказал Карум. – Это очень глубокий колодец, вырыт еще Бог знает когда. Мы им никогда не пользовались – вода соленая. Этой ночью камни кто-то разворошил, а потом не слишком аккуратно сложил на место… Эти доски я приказал положить, чтобы, не дай Бог, детишки не свалились. Интересно, кто мог их снять и, главное, зачем?

Мишель нагнулся, приподнял доску и увидел воду – на неожиданно большой глубине. Еще он заметил проржавевшие перекладины, нечто вроде внутренней лестницы.

«Занятно», – сказал он себе.

Кому пришло в голову открывать колодец? И, главное, куда запропастились Жан с Нуром?

Карум вернул доску на место и не спеша проводил молодых людей до ворот.

– Можно мне заехать во второй половине дня? – спросила Галлин.

– Наши двери всегда открыты для друзей, – ответил цыган. – Будьте счастливы. Карум за все всех благодарит!

Старый цыган удалился твердым шагом. Однако от Мишеля не ускользнула некоторая скованность его движений, ссутулившиеся плечи…

– Ну и ну! Что будем делать?! – воскликнула девушка. – У меня лично есть большое желание побродить по городу, вдруг удастся что-нибудь разузнать. Кто мне составит компанию? Может быть, вы, Мишель, или кто-нибудь из ваших друзей?

Мишель вспомнил про фотографа и про пленку.

– Я согласен, если кто-нибудь отведет мою лошадь в «Хижину шерифа».

– Я отведу, – вызвался Паскалу. – До свидания, мадемуазель.

– Вы истинный ковбой, Паскалу! Я вас очень люблю!

– Я вас тоже, мадемуазель. Вы такая добрая и такая красавица, точь-в-точь ваша бедная матушка, вот только волосы белые!

И, словно сконфузившись от собственной дерзости, старик подхватил брошенные поводья и рысью припустил к «Хижине шерифа».

Попрощавшись с Галлин, Артур и Даниель поскакали за ним.

– Какой изумительный человек этот Паскалу, – прошептала девушка.

Она залезла в машину, за ней Мишель.

– Я очень беспокоюсь, – пожаловалась она, включая зажигание…

– Не надо… – Парень не нашел более веского аргумента.

Машина тронулась. Мишелю не хотелось делиться с девушкой своими мыслями. Его опять глодали сомнения. Гратто и его банда никак не могли приложить руку к исчезновению Жана и Нура. Ведь только что они были у лагеря, требовали выдать цыган, чтобы передать их в руки полиции! Тогда непонятно, куда делись цыгане, ведь они дали слово господину Сегоналю! Неужели они вели двойную игру? Или, наоборот, скрывались от полиции, задумав начать независимое расследование?

Мишель склонялся к последней гипотезе, но, честно говоря, только из-за симпатии к цыганам. У него не было ни единого довода в их защиту.

– Наверное, зря я себя так извожу! – вздохнула Галлин. – На самом деле все окажется проще простого, я в этом абсолютно убеждена!

Мишель вежливо поддакнул, хотя на уме у него было совершенно другое.

– Мне нужно кое-что купить, – сказала девушка. – Давайте через полчаса встретимся на площади.

Город купался в солнечном свете. По улицам уже сновали курортники и туристы. Некоторые целеустремленно вышагивали с пляжными сумками в руках, другие бродили задрав головы, щелкали фотоаппаратами, выбирали открытки и сувениры, примеряли ковбойские шляпы, в изобилии выставленные на лотках.

Фотоателье находилось в переулке за церковью-крепостью. Мишель отыскал его без труда.

Раздвинув шуршащие бисерные портьеры, он вошел в помещение. В темной, забитой всякой всячиной комнате не было ни души. Прилавка почти не было видно под грудами картонных коробок и рекламных щитов; по соседству с ними примостилась пепельница, в которой возлежала пожелтевшая трубка. В витринах теснились разнообразные фотоаппараты, от совсем новеньких до подержанных, коробки с фото– и кинопленками. Слева через приоткрытую дверь виднелся угол лаборатории – оттуда тянуло едковатым запахом химикатов.

– Есть кто-нибудь? – крикнул Мишель. Наконец, по прошествии трех или четырех секунд, приглушенный голос спросил:

– Кто там? Заходите!

Мишель вошел в заднюю комнату – и просто остолбенел. Перед ним предстал самый настоящий кавардак. На оцинкованных столах теснились ванночки, кувшинчики, даже лейка. В этой пыльной свалке совершенно новый прибор для печатания снимков соседствовал с престарелым полусломанным увеличителем. Стены украшали рваные задники, когда-то служившие для «художественных съемок». Возле распахнутого в сад окна торчал утыканный зажимами кронштейн, с которого гроздьями свисали пленки: черные блестящие ленты с просвечивающими негативами фигурок. А среди этого развала лысый мужчина в заляпанной желтовато-фиолетово-коричневыми пятнами рубашке – когда-то она, очевидно, считалась белой – тряс черную пластмассовую коробочку проявителя.

– Здравствуйте, – сказал Мишель.

– Здравствуйте, молодой человек. Чем могу служить?

Фотограф говорил чисто, то есть без певучего южного акцента.

– Я хочу получить карточки. Мой приятель сдал пленку три дня назад.

Фотограф наморщил лоб, приподнял брови и забавно возвел глаза к потолку, одновременно склонив набок голову.

– Три дня… три дня… сейчас поглядим, – бормотал он. – Фамилия заказчика?

Мишель на миг заколебался.

– Скорее всего, моя – Мишель Терэ. Или посмотрите Артур Митуре.

– Сейчас поглядим… – бубнил мастер. – Ничегошеньки не успеваю! Позарез нужен помощник. А где его взять в разгар сезона? Надо наконец этим заняться… Так как, вы говорите, фамилия?…

Экстравагантный мужчина оказался к тому же крайне рассеянным и обращался скорее к себе, чем к своему собеседнику.

Мишель повторил.

– Знаете что, – продолжал фотограф, – у меня там пленка проявляется. Будьте добры, поищите сами вон в той коробке.

Он ткнул в сторону большой картонки, из которой высовывался ворох белых конвертиков, украшенных рекламой фотопринадлежностей.

Мишель подошел к картонке и запустил туда руку, поражаясь окружающему его хаосу. Хотя что-то в этом было даже забавное.

– Только, пожалуйста, не открывайте конверты, – умоляюще попросил мастер. – Снимки выпадут, перепутаются. Фамилии на обороте… Разберетесь!

Мишель тщательно, по очереди, перебирал конверты. А фотограф меж тем сетовал на необязательность клиентов, которые уезжают, забыв про снимки. Кроме того, он разъяснил, что сэкономил на сушилке, поскольку в их климате фотографии прекрасно сохнут и так. Мишель слушал его вполуха. Он терпеливо переворачивал конверты, но ни его имя, ни имя Артура не попадалось на глаза.

– Вы здесь единственный фотограф? – поинтересовался он.

– Единственный и неповторимый! – похвалился мастер. – Еще не нашли свое добро?

– Пока нет.

Перебрав все конверты, Мишель почувствовал досаду.

Фотограф закончил проявлять пленку. Он подошел к мальчику, почесывая плешь на затылке.

– Может быть, они еще не готовы. Посмотрите пленки, которые сушатся, вон они!

Мишель пошел в указанном направлении.

– Вы свою сразу узнаете.

Мальчик внимательно, одну за другой, разглядывал черные блестящие ленты. Его пленка действительно была среди них.

– Она здесь, – сказал он.

– Что я говорил, ничего не успеваю… А еще ходят, надоедают. Сегодня один заставил заново перепечатывать фотографии, якобы первые снимки я запорол. Отвратительное, надо сказать, качество. Убедитесь сами!

И мастер сунул Мишелю бумажную полосу – восемь неразрезанных отпечатков.

Не успел Мишель поднести их к глазам, как вскрикнул от удивления.

СТРАННАЯ УЛИКА

Фотограф истолковал вскрик Мишеля по-своему.

– Правда, отвратительные? Кроме первых трех…

Мальчик не верил собственным глазам. Первый снимок запечатлел Артура, восседающего на лошади, на двух других кавалькада всадников возвращалась в «Хижину шерифа». Эта пленка была в аппарате в момент кражи!

Мишель побледнел, сердце его сжалось – вор израсходовал оставшуюся пленку. Четыре из пяти кадров представляли собой виды цыганского лагеря! Кибитки, цыганята… Несмотря на очевидную неопытность фотографа – последний снимок был передержанным и почти черным, – они не оставляли никаких сомнений. Одна из фотографий, судя по ракурсу, была сделана из фургона, причем фотографу, наверное, пришлось свеситься из окна.

Может быть, эти снимки каким-то образом связаны с исчезновением Жана и Нура? Несмотря на все доверие к братьям-цыганам, несмотря на упорную надежду, которую ему хотелось сохранить любой ценой, Мишель был вынужден взглянуть правде в глаза: какой-то цыган воспользовался его фотоаппаратом. В голове у мальчика копошились самые противоречивые мысли. Как могло получиться, что вор настолько осмелел, что отдал пленку в мастерскую?

«Жан и Нур никак не могли нас обокрасть, мы | были вместе весь вечер», – уговаривал себя Мишель. Но коварный внутренний голос тут же нашептывал: «Разумеется… Но у них могли быть сообщники…»

Потрясенный, не в силах преодолеть разочарования, Мишель всматривался в пресловутые снимки, даже не отдавая себе отчета, что его поведение разжигает любопытство фотографа.

– Ну, что скажете?

Усилием воли юноша вернулся к реальности.

– Поразительно, чего только не бывает на свете, – выговорил он в конце концов. – Три дня тому назад у меня из дома пропал фотоаппарат.

Фотограф взглянул на Мишеля с удивлением, не находя связи между этим событием и лежащими перед ним снимками.

– Украли?! – воскликнул он. – И хороший был аппарат?

– «Фота спорт», тип два.

– Отличный прибор. Но… что-то я не очень понимаю…

– Сейчас я все объясню.

И Мишель рассказал, как вытащил отснятую пленку, как зарядил новую, как сделал три снимка и как тем же вечером его «Фоту» стащили.

– Очень обидно, – пробормотал мастер. – Но… при чем здесь?…

– Эти фотографии, три первых кадра, я сделал в день кражи! Это моя пленка. Видите, парень на лошади, это Артур – он, кстати, был у вас.

– Ну и ну! Господи Боже мой! Ну и ну! – запричитал фотограф.

– Значит, вполне возможно, что эту пленку принес сам вор.

– Да, правда, может, и так! – прошептал фотограф, явно сбитый с толку. – Он взял снимки, чтобы взглянуть на них еще раз. – Цыгане… Ну ни стыда ни совести… По-моему, все ясно как день!

Мишеля слегка покоробило, что его собеседник пришел к тому же горькому выводу. Но он не нашел, что возразить.

Внезапно у него возникла мысль.

– Ваш клиент, наверное, оставил свою фамилию?

– Фамилию? Да, конечно… Подождите… – Мастер почесал нос, затем разочарованно воскликнул: – Увы! Она была на конверте, который я отдал! Я не храню фамилии клиентов, и…

– А как он выглядел? Вы могли бы его узнать? Это был цыган?

– Цыган? Кто его знает… все может быть. Это был мужчина… такой, обычный, ну да, самый обычный мужчина. К сожалению, я плохой физиономист и… немного рассеян. Нет, ничем не могу быть вам полезен…

У Мишеля внутри все кипело, но он притворялся невозмутимым.

– Я хочу купить эти снимки.

– Но… это противоречит принципам моей профессии, молодой человек! – возразил фотограф. – Вы сказали, три первых снимка – ваши. Охотно вам верю. Но остальные?…

Мишель почувствовал, как кровь бросилась ему в голову. Конечно, нерешительность мастера была естественной, но ему требовались эти снимки. Вдруг он припомнил одну деталь. Достав из бумажника сложенный листок, он протянул его фотографу.

– Эту расписку мне дали в полиции, когда я оставил там заявление о краже. Вам этого достаточно?

Мужчина поправил очки и пробежал бумагу глазами. /

– Так… Мишель Терэ… заявление о краже фотоаппарата «Фота», тип два… оценочная стоимость… Номер серии… – Фотограф поднял очки на лоб. – Вы знаете номер серии? – удивился он. – Редкая предусмотрительность!

– Мне так посоветовал продавец. По-моему, он нужен для декларации при поездках за границу, чтобы на обратном пути не было неприятностей на таможне. А в случае пропажи – лишняя примета!

– Ладно, вы меня убедили, мой юный друг, окончательно убедили. Думаю, я не погрешу против профессионального долга, если отдам вам снимки. И по самой сходной цене!

Мишель расплатился и быстро удалился – подальше от этого болтуна и придиры.

Сердце у мальчика ныло и щемило: его дружбу предали. Как теперь верить открытому взгляду, выражению оскорбленного достоинства?

Если даже Жан и Нур не имели отношения к краже фотоаппарата, они наверняка опознали беглецов, которых якобы преследовали. Значит, Артур не ошибся. Незнакомцы действительно направлялись к цыганскому лагерю, там было их убежище, их логово!

Оказавшись на улице, Мишель заколебался. Ему было настолько больно, словно ножом полоснули по сердцу. Прежде чем встречаться с Галлин, надо было успокоиться, прийти в себя.

«Как тут ни верти, она все равно узнает правду», – пронеслось у него в голове.

Парень медленно брел по улице, глубоко дыша и через силу улыбаясь, чтобы вернуть лицу обычное выражение, уничтожить следы волнения. В руке он машинально сжимал белый конверт со снимками, которые фотограф разрезал с помощью специальной машинки. Наконец он вышел на площадь и отыскал машину Галлин. Девушка еще не вернулась. При виде хорошо знакомого здания с надписью

«Полиция» у Мишеля мелькнуло желание бежать, уехать из этого города, из этих мест.

«Неужели мне придется давать показания против Жана и Нура? – спрашивал он себя. – А Карум Старший, он что, не замечает, что творится у него под носом?»

Чтобы убить время, Мишель облокотился о машину и стал в очередной раз рассматривать фотографии. Ему бросилось в глаза, что все они сделаны в одно и то же время и практически без всякой подготовки, шаляй-валяй. Создавалось такое впечатление, будто людям на снимках, а именно цыганам, даже в голову не приходит, что они кому-то позируют.

«Моему вору не хотелось, чтобы в таборе пронюхали про аппарат».

Мишель сознавал, что цепляется за малейшую деталь, лишь бы оправдать тех, кого он считал своими друзьями.

Он спрятал снимки в конверт и тут заметил Галлин, хмурую, с вытянувшимся лицом. Подойдя к мальчику, девушка выдавила из себя улыбку.

– Ну как фотографии, хорошо получились? – спросила она.

В вопросе прозвучала невольная ирония. Мишель был бы счастлив, если бы фотографии вообще не получились, лишь бы избавиться от этой чудовищной убежденности!

По всем правилам вежливости требовалось показать снимки девушке, но он предпочел выждать.

– Так себе, – увильнул он от ответа. – А вы все сделали?

– Да… Их нигде нет…

– Скоро все выяснится.

– Вы это искренне? Я уже все перебрала, ничего не могу придумать дельного. – И тут, без всякого перехода, девушка воскликнула: – Кстати, откуда взялись фотографии?! Разве аппарат не украли? Может, у ваших друзей есть другой?

– Да нет… Это старая пленка.

Мишелю нелегко далась эта полуправда-полуложь, но он не хотел окончательно расстраивать девушку, и так встревоженную загадочным исчезновением своих друзей.

– Господи, только бы Жан появился до воскресенья. Он же участвует в королевских скачках, дед так на него надеется! Вот увидите, он будет звездой арены! Это великолепный наездник!

Мишель обратил внимание, что, несмотря на свои сомнения, Галлин произнесла «вот увидите»– в глубине души она верила в возвращение Жана и его брата.

Уже некоторое время Мишель машинально косился на объявление, вывешенное на стене полицейского участка. На глаза ему попался заголовок «Найденные вещи».

Вдруг, к изумлению девушки, Мишель кинулся к объявлению. Он читал и не верил своим глазам: фотоаппарат «Фота», тип два.

– Мой аппарат!

Он так громко вскрикнул, что на него обернулись прохожие. Галлин тоже подошла к объявлению.

– Аппарат нашелся? Замечательно! Идите скорее, я вас подожду!

Рассеянно поблагодарив девушку, Мишель как вихрь влетел в участок. От неожиданности дежурный подскочил на стуле.

– В чем дело? – произнес он с тревогой.

Немного смутившись, Мишель пошарил по карманам, достал расписку и протянул ее офицеру.

– Мой фотоаппарат значится в списке найденных вещей! – проговорил он, задыхаясь от радости.

– Сейчас поглядим! Вы так влетели, что я уже думал – пожар!

Полицейский открыл шкаф и вытащил оттуда предмет, снабженный большим ярлыком, – предмет, который Мишель мгновенно узнал.

– Это он! «Фота»!

– Сейчас проверим… хо-хо… правильно… все сходится… номер серии… Прекрасно, пишите расписку и можете забирать. Его только принесли, еще и часа не прошло!

В этот момент в комнате появился старшина Дюкор. Он ответил на приветствие подчиненного и уставился на молодого человека.

– Кого я вижу! Питомец господина Фредерика! Каким ветром вас сюда занесло?… Надеюсь, не тем, что вчера?

– Молодой человек пришел за фотоаппаратом, который нам принесли утром. Помните, я показывал вам снимки…

Старшина помрачнел.

– Да, действительно… Эти фотографии – достаточно серьезная улика против цыган. Явная небрежность с их стороны…

Мишель растерялся. Дело принимало странный оборот. Пресловутые фотографии оказались в руках полиции? Получается, тот, кто принес аппарат… Нет, это уже никак не укладывалось у него в голове.

– Простите, пожалуйста. У вас есть фотографии… Случайно не такие?…

Он достал из кармана конверт и протянул его старшине. Тот мельком взглянул на снимки.

– Один к одному… Но каким образом они попали к вам?

Мишель рассказал о своем посещении фотографа.

– Любопытно… очень любопытно!… Но, откровенно говоря, тот, кто нашел ваш фотоаппарат, проявил недюжинную сообразительность!

– Какую сообразительность?

– Как, мой коллега вам ничего не сказал?

– Нет.

– Расскажите, Перон, вы ведь лично при этом присутствовали, – попросил старшина.

Мишель, ошеломленный, терялся в догадках: в чем проявилась эта недюжинная сообразительность?