Текст книги "Зима с Шопеном (сборник)"

Часть вторая

Несмотря на то, что в течение четырех столетий Майорка принадлежала мусульманам, тому осталось совсем мало свидетельств. В Пальме единственным из них остается баня.

Не сохранилось и следов пребывания римлян. О карфагенском завоевании напоминают лишь несколько руин неподалеку от древней столицы Алькудия. А легенду о майоркинских корнях Ганнибала г-н Грассе де Сен-Совер принимает за одну из любимых баек местных жителей. Тем не менее эта история может вполне претендовать на правду.

«Майоркинцы утверждают, что Гамилькар [Гамилькар Барка (умер в 229 году до н. э.) – карфагенский полководец и политический деятель] во время своего плавания из Африки в Каталонию останавливался вместе со своей беременной женой на их острове. В этом месте был построен храм, посвященный Люцине. Там и родился Ганнибал. Та же самая легенда упоминается в „Истории Майорки“ доктора Даме-то». (Ж. Грассе де Сен-Совер).

В мавританском стиле уже многие века строятся любые, даже самые заурядные здания. Прежде чем несведущие путешественники, к коим я отношу себя, перестали обольщать себя тем, будто бы им на каждом шагу встречается подлинный памятник древней арабской архитектуры, г-ну Лорану потребовалось опровергнуть некоторые результаты археологических исследований, проведенных его предшественниками.

«В Пальме, – пишет г-н Лоран, – я не встретил ни одной по-настоящему старинной постройки. Наиболее интересные сооружения, как с точки зрения архитектуры, так и с точки зрения их давности, относятся к началу XVI века, однако грациозный и яркий стиль той эпохи, в котором все эти здания выдержаны, воплощен здесь в иной манере, нежели у нас во Франции.

Над первым, основным, этажом этих зданий есть еще один надстроенный этаж с невысоким чердачным помещением (на самом деле они являются не столько чердачными помещениями, сколько сушильнями, именуемыми здесь porchos). Вход с улицы имеет вид обыкновенной арки, не украшенной никаким орнаментом; однако сами ее габариты и большое количество камней, выложенных в виде расходящихся лучей, придают ей грандиозность. Дневной свет проникает в большие комнаты первого этажа сквозь высокие окна, разделенные невероятно тонкими колоннами, благодаря чему здание окончательно приобретает характерный арабский облик.

Эта местная особенность настолько типична, что мне пришлось провести свое собственное исследование. На примере более чем двух десятков одинаково построенных домов я тщательно изучил каждую отдельно взятую деталь такого здания. Только так я смог убедиться, что эти окна вовсе не были извлечены из стен какого-нибудь сказочного дворца мавританских королей, живым образцом которого является сохранившийся до наших дней дворец Альгамбры в Гранаде.

Только на Майорке я впервые увидел колонны высотой шесть футов, которые не превышали бы в диаметре трех дюймов. Тонкость обработки мрамора, из которого изготовлены колонны, стилистика капителей – все напоминало об арабских истоках.

Чердачное помещение, представляющее собой самый верхний этаж, это галерея (точнее, ряд близко расположенных друг к другу оконных проемов), которая является точной копией венчающей части здания биржи (la Lonja). И последняя деталь – это крыша с выступающим свесом для защиты помещения от дождя и солнца, опирающаяся на фигурно выточенные перекладины. Вместе они создают эффект узора, который складывается из света и падающих на стены здания длинных теней, а также из контрастирующих друг с другом цветов – темно-коричневого цвета контуров здания и ослепительно яркого цвета неба.

Во внутреннем дворике дома размещается лестница, выполненная с особой изысканностью; она отделена вестибюлем от входа с улицы; здесь можно увидеть пилястры с капителями, декорированными рельефным орнаментом в виде листьев или гербом, поддерживаемым ангелами.

Еще в течение более ста лет, последовавших за эпохой Возрождения, майоркинцы строили свои частные дома с особой пышностью.

Сохранив традиционную планировку, они при этом внесли некоторые изменения в архитектурный стиль, что главным образом выражалось в оформлении вестибюлей и лестниц. Поэтому колонны тосканского и дорического ордера, балясины и балюстрады, придающие аристократическим домам особенно роскошный вид, можно увидеть здесь повсюду.

Обычай украшать орнаментом лестницы, как и вообще приверженность к арабским традициям, просматриваются даже в самых скромных постройках, имеющих всего лишь один ряд ступенек с первого этажа на улицу. Ступеньки таких лестниц выложены кафелем с узором из блестящих, голубых, желтых или красных цветов».

Данное описание, составленное г-ном Лораном, является предельно точным, а его рисунки хорошо передают элегантность тех интерьеров, откуда и был заимствован перистиль[11]11
  Перистиль (греч. peristulo – окруженный колоннами, peri – вокруг и stulo – колонна) – прямоугольные двор и сад, площадь, зал, окруженные с четырех сторон крытой колоннадой (перистиль как составная часть древнегреческих жилых и общественных зданий известен с IV века до н. э., широкое распространение получил в эллинистическом искусстве и искусстве Древнего Рима).


[Закрыть]. Этот красивый и очень простой элемент декора стал неотъемлемой частью зданий наших театров.

В центре почти каждого такого мощеного дворика, иногда окруженного колоннадой, который напоминает венецианский кортиле[12]12
  Кортиле (ит. cortile) – внутренний двор итальянского палаццо, окруженный аркадами с четырех сторон.


[Закрыть], имеется фонтанчик, очень просто оформленный. Ни своим внешним видом, ни предназначением этот дворик ничуть не напоминает наши грязные и голые дворы. Он не соединен ни с хлевом, ни с каретным сараем. Это в буквальном смысле слова внутренний дворик, имитация атриума[13]13
  Атриум (или атрий, лат. atrium) – внутренний световой двор римского античного жилого дома, обычно с крытой галереей и бассейном в центре.


[Закрыть], пользовавшегося популярностью у римлян. Фонтанчик в центре дворика, очевидно, выполняет функцию имплювия[14]14
  Имплювий (лат. impluvium) – неглубокий бассейн в центре атриума (атрия), куда через комплювий (лат. compluvium – прямоугольное отверстие в крыше, предназначенное для стока дождевой воды в бассейн) попадала дождевая вода (из имплювия по водосточным трубам, проложенным под полом, вода устремлялась в какую-нибудь домашнюю цистерну, откуда ее брали для хозяйственных нужд).


[Закрыть].

Такие перистили с убранством из цветочных горшков и тростниковых циновок выглядят одновременно элегантно и строго. Удивительно, но майоркинские аристократы очень сильно недооценивают их истинную красоту, постоянно сетуя на устарелость своих домов. Поэтому не стоит в открытую восхищаться красотой их стиля, вынуждая хозяев, подозревающих, что вы насмехаетесь над ними, смущенно улыбаться вам в ответ, либо, наоборот, заставляя их самих посмеиваться над вами в душе, ибо, скорее всего, они сочтут ваши похвалы за глупые французские сантименты.

Вместе с тем не все в жилищах майоркинских аристократов выглядит в одинаковой степени эстетично. Существуют определенные места, состояние которых обнаруживает полное отсутствие здесь понятий о гигиене, и одна лишь мысль о возможности их описания приводит меня в конфуз. В противном случае, как однажды выразился Жакмон[15]15
  Виктор Жакмон (Victor Jacquemont; 1801–1832) – французский путешественник. После экспедиций по Северной Америке в 1827 году был направлен в Индию. Объездил, собирая коллекции, Гималаи, Тибет, Лагор, Пенджаб и Кашмир. Умер от болезни в Бомбее. Большой интерес представляет его «Journal de voyage de V. J., avec les descriptions zoologiques et botaniques» (1835), а также изданная его родными переписка «Correspondence de V. J.» (1834).


[Закрыть], ссылаясь на привычки индийцев, «мне пришлось бы дописывать свое письмо по-латыни».

Мои же знания латыни оставляют желать лучшего, в связи с чем особо любознательным я порекомендую один «пассаж» из сочинения г-на Грассе де Сен-Совера, излагавшего менее формальным стилем, нежели г-н Лоран, зато весьма правдиво; он связан с темой кладовых помещений в домах Майорки и во многих прежних домах Испании и Италии. Большое недоумение вызывает упоминаемое в этом отрывке одно средство врачевания, которое до сих пор пользуется широкой популярностью на Майорке[16]16
  Ж. Грассе де Сен-Совер, с. 119 – Прим. авт.


[Закрыть].

Интерьеры этих особняков никак не соотносятся с их внешним обликом. Именно в обстановке домов, как ни в чем другом, отчетливо проявляются национальный характер и индивидуальные особенности людей.

В Париже, где можно наблюдать невероятное разнообразие способов меблировки квартир, что является следствием непрерывного изменения моды и растущего производства промышленных товаров, достаточно переступить порог дома любого состоятельного человека, как у вас сразу складывается первое впечатление о его характере. Можно не задумываясь определить, лишен он вкуса или нет, опрятен ли он, скуп или небрежен, является ли он педантом, а может быть, романтиком, гостеприимным хозяином или хвастуном.

Как и многие другие, я тоже подразделяю людей по своему собственному принципу, на который, однако, не всегда стоит полагаться; так порой я остаюсь неправа в своих суждениях, впрочем, как и многие другие тоже.

Особенно меня пугают помещения, в которых мало мебели и всегда безупречно чисто. Если хозяин такого помещения не является обладателем редкого интеллекта и человеком широкой души, которого просто не посещают мысли о материальных благах, тогда это человек с пустой головой и холодным сердцем.

Мне трудно понять людей, которые, находясь в окружении четырех стен, не испытывают потребности заполнить это пустое пространство чем-либо еще, кроме дров и корзинок, не испытывают желания иметь рядом с собой хоть какое-нибудь напоминание о живом мире, пусть даже в виде простенького растеньица или маленькой домашней птички.

При виде пустоты и неподвижности я замираю от страха; симметрия в обстановке и абсолютный порядок вызывают у меня тоску. Насколько мне позволяет фантазия в представлении вечных мук души грешника в аду, то для меня оказаться в преисподней равносильно тому, чтобы на всю жизнь поселиться в одном из таких провинциальных домов, где все идеально убрано, где вещи не переставляются местами, не бывают в обиходе и не разбрасываются, где ничто не ломается, где никогда не содержался и не будет содержаться ни один домашний питомец только потому, что, по убеждениям хозяев, живые существа приводят в негодность неодушевленные предметы. Грош цена всем коврам мира, если желание любоваться ковром превыше удовольствия наблюдать, как на нем резвятся малыш, кошка или собака.

Строгий порядок является не свидетельством истиной любви к чистоте и здоровому образу жизни, а скорее свидетельством чрезмерной лености и нездоровой экономии. Проявив немного усердия и расторопности, хозяйка, разделяющая мои взгляды, может ничуть не хуже обеспечить в доме чистоту, которая, по моему убеждению, должна непременно соблюдаться.

Что можно говорить о нравах и умах людей, живущих семьей в пустом и безжизненном доме; людей, даже не знающих, ради чего, собственно, должно соблюдать в доме порядок?

Если впечатления личного свойства, как я уже упоминала, зачастую оказываются неверными, то впечатления общего характера редко бывают ошибочными. Характер любой нации проявляется в одеждах людей, в обстановке их жилищ, чертах лица и речи.

Во время поисков жилья мне довелось побывать во многих домах Пальмы. Все эти жилища были до такой степени одинаковые, что сразу вырисовывался один общий тип, к которому принадлежали все их обитатели.

С тягостью на сердце переступала я порог каждого такого дома, преодолевая в себе щемящее чувство огорчения и досады при виде голых стен, потускневшего, пыльного кафеля, скудной и запачканной мебели. Ни единой книги, ни единого предмета женского рукоделия – все говорило об индифферентности и застое. Мужчины здесь не читают, а женщины даже не шьют. Единственным признаком жизнеспособности домашнего хозяйства является запах чеснока, свидетельствующий о том, что в доме практикуются навыки приготовления пищи; а следами проведения человеком личного досуга являются разбросанные по каменному полу окурки.

Жизнь, лишенная интеллектуальной стороны, делает дом мертвым и пустым, имеющим непонятную для нас атмосферу, отчего майоркинец представляется скорее африканцем, нежели европейцем.

В стенах каждого из этих домов новое поколение сменяет предыдущее, не привнося никаких изменений в среду своего обитания, не оставляя никаких вещественных доказательств собственного существования даже на уровне быта, вследствие чего любое их жилище больше напоминает караван-сарай, нежели жилой дом, или табор кочевников, остановившихся на ночлег, но никак не «родовое гнездо» в нашем представлении. Я слышала от людей, хорошо знающих Испанию, что эту же картину можно наблюдать на всем Иберийском полуострове (Пиренейском полуострове. – Прим. ред.).

Как я уже упоминала, перистиль, или атриум, в особняках кабальеро (как здесь до сих пор называют майоркинских патрициев) имеет торжественную атмосферу, располагающую к приему гостей, а также является признаком материального благосостояния. Но как только вы преодолеваете подъем по шикарной лестнице и проникаете в святая святых такого дворца, вы вдруг обнаруживаете, что очутились в одном из тех мест, которые служат единственной цели – проведению сиесты. Как правило, это большие комнаты продолговатой четырехугольной формы, с очень высокими потолками, очень темные, очень холодные, с побеленными, ничем не украшенными стенами, на которых в один ряд висят старинные портреты предков. Эти мрачные высоко висящие изображения едва различимы. Четыре-пять засаленных кожаных стульев, изъеденных жучком, с окантовкой из позолоченных шляпок гвоздей, которые последний раз начищались лет двести назад; несколько валенсийских циновок или мохнатых овечьих шкур, беспорядочно разбросанных по полу; расположенные высоко в стенах большие окна с плотными портьерами; огромные двери из черного дуба и такое же балочное перекрытие; иногда старинное суконное панно с позолоченной вышивкой в виде фамильного герба, некогда выглядевшее богато, но теперь поблекшее и поеденное молью – вот как выглядит интерьер майоркинского особняка. Никаких других столов, кроме того, за которым семейство обедает, вам не попадется. Вставленные в массивные оконные переплеты стекла занимают настолько мало места, что свет едва проникает сквозь них.

Хозяина дома вы увидите безмолвно стоящим и курящим, а хозяйку – сидящей на огромном стуле, обмахивающей себя веером и отрешенной. Дети в поле зрения не попадают – они живут с прислугой, то ли на кухне, то ли на чердаке, точно не знаю; родители ими не занимаются. Священник то приходит, то уходит, непонятно зачем. У двадцати-тридцати работников сиеста, и после пятнадцатой попытки посетителя позвонить в дверной колокольчик ему наконец откроет дверь разъяренная старуха-служанка.

Эта жизнь, безусловно, не лишена определенного своеобразия в самом широком современном смысле этого слова. Однако попади какой-либо из наших, даже самых малоактивных, буржуа в подобные условия, он, наверняка, потеряет рассудок либо приобретет рассудок демагога.

Тремя основными зданиями Пальмы являются Кафедральный собор, Лонха (биржа) и Королевский Дворец.

Кафедральный собор, который у майоркинцев ассоциируется с именем Хайме Завоевателя, их первого христианского короля, национального «Карла Великого»[17]17
  Карл Великий (ист.) – император Священной Римской империи.


[Закрыть], был действительно заложен во времена царствования Хайме, однако строительство собора было завершено лишь в 1601 году. Он отличается необыкновенным аскетизмом: его основным и единственным строительным материалом является мелкокристаллический известняк, имеющий красивый янтарный цвет.

Эта внушительная громада, возвышающаяся над береговой линией, производит очень сильное впечатление, когда подплываешь к порту, тем не менее с точки зрения стиля единственной частью сооружения, представляющей подлинную ценность, является южный портал, по мнению г-на Лорана, один из красивейших образцов готического искусства, который ему посчастливилось запечатлеть. Внутреннее убранство собора выглядит сурово и угрюмо.

Однажды, в самый разгар богослужения, ураганный ветер с моря ворвался внутрь через главные ворота собора, сорвав со стен полотна и опрокинув церковные чаши. После этого случая ворота и круглые окна-розы с той стороны сооружения были замурованы. Размеры его нефа[18]18
  Неф (архит.) – часть церковного здания (корабль) в виде продолговатого четырехугольника, ограниченного с одной или с обеих продольных сторон колоннадами, арками или столбами.


[Закрыть] составляют не менее 540 пядей (мера длины, равная 21 см. – Прим. ред.) в длину и 375 в ширину. В самом центре места для певчих находится с виду совсем простой саркофаг из мрамора с мумией дона Хайме II, которую демонстрируют иностранным гостям. Сын конкистадора, благочестивый принц, прослыл человеком слабым и покорным, в противоположность своему отцу, который отличался большой силой и воинственностью.

Майоркинцы утверждают, что даже Кафедральный собор Барселоны не может превзойти их собор и что с непревзойденной красотой их Лонхи не может сравниться даже красота Лонхи в Валенсии. Последнее из утверждений я засвидетельствовать не могу, однако первое не вызывает никаких сомнений.

В том и другом соборах есть один необычный трофей. Подобными трофеями украшены также и многие другие соборы городов Испании – это отвратительная голова мавра из крашеного дерева в чалме, увенчивающая парус свода над хорами. В некоторых случаях элементами подобного изображения в виде отрубленной головы являются длинная белая борода и окрашенная в красный цвет нижняя часть трофея, символизирующая нечистую кровь сраженного.

Замковые камни арок нефа украшены многочисленными гербами. Размещение своего именного герба в храме Господнем считалось особой привилегией майоркинских кабальеро, причем привилегией очень дорогостоящей. Благодаря этим огромным пожертвованиям, на которые им приходилось раскошеливаться ради удовлетворения своих амбиций, возведение собора удалось завершить уже через год, отчего в своем преклонении перед авторитетом церкви верующие несколько охладели. Справедливости ради следует отметить, что подобная слабость была свойственна в ту эпоху не только майоркинцам, но и многим другим людям знатного происхождения по всему миру.

Самое сильное впечатление произвело на меня величественное сооружение Лонхи своими красивыми пропорциями и своей характерной оригинальностью, которые сочетаются с абсолютно правильными формами и художественной простотой.

Строительство здания биржи было начато и завершено в первой половине XV века. Всем известный Ховелланос[19]19
  Ховелланос, Гаспар Мельхиор (1744–1811) – испанский государственный деятель и писатель (1744–1811). Его либеральные воззрения и оппозиция против реакционных мероприятий правительства Карла IV привели в 1790 году к его ссылке в Астурию. В 1797 году он был помилован и назначен министром юстиции, но вскоре вновь сослан, а в 1802 году посажен в тюрьму. При вступлении в Испанию французов Ховелланос был освобожден, но отказался от предложения Иосифа Бонапарта поступить к нему на службу и принял деятельное участие в борьбе с иноземным владычеством. Он писал драмы, стихотворения, публицистические статьи и экономические сочинения.


[Закрыть] описывает этот архитектурный памятник в мельчайших деталях; большую известность Лонха приобрела после публикации рисунка с ее видом в иллюстрированном журнале Magasin Pittoresque несколько лет назад. Внутренняя часть здания – это просторная галерея с шестью опорами в виде колонн, украшенных винтовыми каннелюрами очень тонкой работы.

В прежние времена здесь состоялись встречи купцов и мореплавателей, которые стекались в Пальму; и стены Лонхи, безусловно, хранят в себе память о славном торговом прошлом Майорки. Сегодня ее помещение используется для проведения светских празднеств. Было бы любопытно, находясь в стенах старинного бального зала, понаблюдать, как степенные майоркинцы, облаченные в богатые одежды своих предков, выходят в свет поразвлечь себя. Но, увы, мы по-прежнему оставались в горах заложниками дождя, и нам не посчастливилось стать свидетелями карнавала, пусть не такого популярного, как венецианский, зато, возможно, не такого скучного. И все равно, каким бы прекрасным творением мне ни представлялась Лонха, даже она не может затмить собой восхитительную жемчужину на берегу Большого Канала – старинный венецианский палаццо Кадоро[20]20
  Кадоро, сокращ. от «Каса де Оро» (ит. Casa d’Oro), что означает «Золотой Дом», – дворец, принадлежавший венецианским аристократам. Известен также как «Палаццо Санта-София». Построен в 1428–1430 годах архитекторами Джованни и Бартоломео Бон для семьи Контарини, в готическом стиле с причудливой резьбой, стрельчатыми арками, квадрифолиями, мраморной облицовкой и рядом зубцов над карнизом со «звездочками» совершенно фантастического стиля. Фасад был отделан позолотой (она не сохранилась), отсюда его название.


[Закрыть], который до сих пор стоит перед моими глазами.

Говорят, что Королевский Дворец в Пальме, чье царственное величие не могло не впечатлить г-на Грассе де Сен-Совера, был построен в 1309 году. Архитектуру этого сооружения г-н Грассе де Сен-Совер безо всяких сомнений называет римско-мавританской. Г-н Лоран признается, что он был весьма озадачен, увидев миниатюрные сдвоенные окна и странные колонны этого здания, и занялся их изучением.

Наверное, мы не сделаем большой ошибки, если рискнем объяснить отсутствие выдержанности стиля, проявляющееся в архитектуре многих майоркинских сооружений, использованием элементов прежних культур в более поздних строениях. Не по этой ли самой причине в скульптурных украшениях памятников Франции и Италии, выполненных в стиле эпохи Возрождения, присутствуют заимствованные из греческой и римской культур элементы в виде медальонов и барельефов? А посему вполне резонным выглядит предположение о том, что христиане, сначала разграбив и разрушив все дома мавританцев на Майорке, впоследствии все чаще и чаще стали использовать их добротные фрагменты в строительстве своих новых домов.

Захват и разграбление Пальмы христианами в декабре 1229 года подробно описаны в неопубликованной хронике Марсильи[21]21
  Марсильи Луиджи Фердинандо (Luigi Ferdinando Marsigli; 1658–1730) – итальянский ученый-энциклопедист.


[Закрыть]. Вот один из отрывков: «Грабители и мародеры, рыская по жилищам мавров, обнаруживали там очень красивых женщин и девушек-мавританок, которые протягивали вооруженным людям на ладонях золотые и серебряные монеты, жемчуга и драгоценные камни, золотые и серебряные браслеты, сапфиры и всякие другие ценности. Они горько плакали и умоляли их на сарацинском наречии: „Забирайте себе все, оставьте нам ровно столько, чтобы мы могли выжить!“. Но жадности и вседозволенности служащих короля Арагона не было предела. Вот уже восемь дней они не появлялись в доме своего хозяина, разыскивая спрятанные предметы собственности и присваивая их себе. Когда в доме короля не осталось ни единого повара и ни единого слуги, один знатный подданный арагонского короля, по имени Ладро, обратился к нему со словами: „Мой Господин, позвольте мне пригласить Вас со мной отобедать, у меня хватает еды; мне доложили, что в моем хозяйстве есть хорошая корова. В моем доме Вы отдохнете и выспитесь этой ночью“. Короля очень ободрили эти слова, и он последовал за своим подданным».

Как бы там ни было, все в здании Королевского Дворца выглядит очень выразительно. В целом мире не найти другого такого строения, столь же несоразмерного, неуютного и варварски средневекового, но в то же время столь же благородного, своеобразного, столь же сильно похожего на дом идальго, как это царственное сооружение в виде огромного нагромождения галерей, башен, террас и аркад с возвышающейся над ними готической фигурой ангела, чей взор с небесной высоты устремлен в морскую даль – туда, где находится Испания.

Дворец, в котором хранятся архивы, является резиденцией Генерал-капитана (военный чин в Испании, соответствующий генерал-капитан-фельдмаршальскому в других армиях. – Прим. ред.), самого высокопоставленного лица на острове. Вот как, по описанию г-на Грассе де Сен-Совера, выглядит внутренняя часть этой резиденции:

«Первое помещение напоминает вестибюль, который выполняет функцию караульного помещения. Он переходит в два больших зала без мест для сидения.

Третье помещение – это аудиенц-зал, где на специальном возвышении с тремя ступеньками стоит трон, обитый темно-красным бархатом и отделанный позолотой; с обеих сторон от него – по льву из золоченого дерева. Полог трона тоже сделан из красного бархата и украшен сверху плюмажем из страусовых перьев. За троном висят портреты короля и королевы.

В этом зале в дни церемоний и торжеств генерал оказывает прием приглашенным важным персонам, имеющим гражданские чины, офицерам гарнизона и высоким иностранным гостям».

Генерал-капитан, наделенный также полномочиями губернатора, на имя которого у нас имелось несколько писем, оказал нам честь, приняв в том самом зале одного из моих спутников, взявшего на себя ответственность передать их генералу. Наш друг застал высокопоставленного чиновника стоящим у своего трона, несомненно, того самого трона, о котором писал в 1807 году г-н Грассе де Сен-Совер, теперь состарившегося, выцветшего, потертого и испачканного пятнами оливкового масла и воска. С обоих львов стерлась почти вся позолота, но хищные гримасы, которыми они встречали посетителей, остались прежними. Единственным преобразованием, которое претерпел интерьер зала, был новый лик в королевском портрете. Теперь это было изображение юной Изабель. Оно смахивало на безвкусную афишу кабаре, вставленную в антикварную золотую раму, в которую до нее по очереди помещали портреты ее августейших предков, подобно тому, как начинающий художник вставляет в свое паспарту образцы своих работ, написанные с натурщиков. Губернатор, напоминающий гофмановского князя Иринея, тем не менее пользовался репутацией человека весьма уважаемого и правителя весьма благожелательного.

Четвертым строением, достойным упоминания, является Аюнтамьенто[22]22
  В 1894 году здание Мэрии (Ayuntamiento) в Пальме было разрушено пожаром.


[Закрыть] – здание муниципалитета, памятник XVI века, архитектурный стиль которого справедливо сравнивают со стилем, в котором построены дворцы Флоренции. Главной особенностью здания является крыша с выступающими свесами, похожая на крыши флорентийских дворцов или швейцарских шале. Однако, в отличие от последних, ее опорами служат деревянные кессоны, украшенные рельефным орнаментом в виде роз, чередующиеся с высокими кариатидами, судя по всему, слишком обремененными своей миссией, о чем свидетельствуют их лица, спрятанные, будто от слез, в ладони.

Мне не довелось побывать в том помещении здания, где хранится коллекция портретов выдающихся людей, чьи имена связаны с историей Майорки. К ним относится портрет знаменитого дона Хайме в образе бубнового короля. Там также можно увидеть очень старинную картину с изображением сцены похорон Рамона Льюля, знаменитого майоркинского ученого-просветителя[23]23
  Рамон Льюль (1235–1315), также известный как Раймунд Луллий (лат. Raymondus Lullius, исп. Lulio) – поэт, философ и миссионер, один из оригинальнейших представителей средневекового миросозерцания с положительной его стороны. Родился в Пальме.


[Закрыть], которая представляет собой великолепную демонстрацию интересных и разнообразных костюмов (в них одеты участники траурной процессии). И, наконец, именно здесь, в мэрии, хранится великое творение ван Дейка «Святой Себастьян», о чем ни одна живая душа на Майорке не удосужилась даже упомянуть в моем присутствии.

«В Пальме существует художественная школа, – пишет далее г-н Лоран. – Только в нынешнем XIX веке ее выпускниками стали тридцать шесть живописцев, восемь скульпторов, одиннадцать архитекторов и шесть граверов, знаменитых современных мастеров, если верить „Справочнику имен известных майоркинских художников“, опубликованному ученым Антонио Фурио. Откровенно признаюсь, что на протяжении всего моего срока пребывания в Пальме я так и не понял, что нахожусь в окружении такого большого числа великих людей, более того, я не заметил даже ни малейшего намека на существование таковых…

В немногих богатых домах можно встретить полотна художников, представителей испанской школы… Однако если вы пройдетесь по магазинам или заглянете в дома простых жителей, вы увидите точно такие же нарисованные цветными красками рисунки, какие выставляют на продажу у нас в публичных местах и которые могут рассчитывать на свое конечное местопребывание не более чем под крышей дома какого-нибудь сельского бедняка».

Особой гордостью Пальмы является дворец графа Монтенегро, теперь восьмидесятилетнего старца, бывшего Генерал-капитана, одного из самых именитых и богатых коренных майоркинцев.

В собственности этого сеньора имеется библиотека, которую он позволил нам осмотреть; однако я так и не воспользовалась ни единой книгой. Если бы мой ученый соотечественник не предупредил меня, что за сокровища хранятся на этих полках (я испытываю к книгам чувство сродни жуткому трепету), вдоль которых я шла, чувствуя себя петухом из басни, раскопавшим бесполезную для себя жемчужину, то мне так бы и не удалось упомянуть о ней ни слова.

Мой земляк[24]24
  Г-н Тастю, наш ученый-лингвист, супруг одной очень талантливой и светлой поэтессы, женщины, известной своим благородным характером. (Прим. авт.)


[Закрыть], который уже два года жил в Каталонии и на Майорке, проводя исследования, связанные с историей романских языков, любезно предложил мне почитать свои заметки и даже позволил мне воспользоваться ими по моему усмотрению, проявив тем самым щедрость, совершенно не свойственную людям, занимающимся наукой. Если бы моего компаньона не восторгало все на Майорке в той же степени, в какой, напомню читателю, меня здесь все разочаровывало, то, пожалуй, я бы так и не воспользовалась этим предложением.

Возможно, на мое личное восприятие повлиял тот факт, что во время моего приезда на Майорку там находилось двадцать тысяч испанцев, бежавших из охваченной войной страны. Это причиняло коренному населению, предоставившему кров всем спасающимся, большие неудобства. Поэтому объяснимо, что Пальма показалась мне тогда местом, не вполне пригодным для проживания, а майоркинцы – хозяевами, не вполне готовыми выдержать еще одну волну мигрантов. А ведь каких-нибудь два года назад дела обстояли далеко не так плохо. И все же я предпочитаю впасть в немилость поборников справедливости, нежели делиться впечатлениями, которые не являются собственно моими.

Скажу больше, я даже испытываю удовлетворение от критики и упреков, выражаемых публично; но я не могу смириться с обвинениями, предъявляемыми за глаза, что имело место уже неоднократно. Ведь только таким образом можно добиться, чтобы книга о Майорке стала более правдивой и интересной для широкого круга читателей, а не превратилась в некое изложение отрывочных и, скорее всего, неверных сведений, которые от меня желают получить.

Надеюсь, г-н Тастю опубликует отчет о своей поездке; и, клянусь, с моей души упадет камень, как только я прочту любые строки, способные изменить мой взгляд на майоркинцев. Тех немногих, с кем мне довелось иметь дело, я бы отнесла к типичным представителям основного слоя коренного населения; и я убеждена, если кому-то из них случайно попадет в руки экземпляр моей книги, они не ошибутся по поводу моих впечатлений в отношении них.

Именно в заметках г-на Тастю, в числе прочих упоминаемых им интеллектуальных богатств острова Майорка, я нашла упоминание о библиотеке графа Монтенегро, с которой я имела честь, в сопровождении капеллана, бегло ознакомиться. В тот мой визит я была всецело поглощена разглядыванием хором этого старого холостяка, майоркинского кабальеро, находящихся под молчаливым бдением священника. Как ни в одном другом интерьере, здесь царили уныние и суровость.

Вот что пишет г-н Тастю:

«Эта библиотека была основана дядюшкой графа Монтенегро, кардиналом Антонио Деспуигом, близким другом папы Пия VI.

Свою коллекцию высокообразованный кардинал пополнял ценными экземплярами из библиотечных фондов Испании, Италии и Франции. Особую ценность представляет часть коллекции, связанная с нумизматикой, а также собрание работ на тему античного искусства, которые можно назвать поистине исчерпывающими.

Из немногочисленных манускриптов, хранящихся здесь, один может оказаться особенно любопытен для любителей каллиграфии, а именно часослов, украшенный изящными миниатюрами, созданными в лучшие за всю историю искусства времена.

Внимание любителя геральдики может привлечь коллекция красочных изображений гербов испанских фамилий знатного происхождения. К ним относятся гербы арагонских, майоркинских, руссильонских и лангедокских фамилий. Оказывается, манускрипт, некогда принадлежавший династии Дамето, породнившихся с семьями Деспуиг и Монтенегро, датируется XVI веком. Полистав его страницы, можно обнаружить фамильный герб Бонапартов, тех самых, которые являются предками нашего великого Бонапарта. Мы сделали факсимиле с его изображением, репродукцию которого я прилагаю к данной работе…

В библиотечной коллекции имеется также изумительная навигационная карта, составленная майоркинцем по имени Вальсека, уникальный памятник каллиграфии и шедевр топографического черчения 1439 года. Когда-то эта карта принадлежала Америго Веспуччи, который приобрел ее по баснословной цене, о чем свидетельствует надпись тех времен, сохранившаяся на оборотной стороне карты: „Questa ampla pelle di geographia fù pagata da Amerigo Vespucci CXXX ducati di oro di marco".

Этот бесценный памятник средневековой географической науки в ближайшее время станет дополнением к Каталанско-майоркинскому атласу 1375 года. Этот атлас внесен в Каталог академических рукописей письмен и литературных произведений (часть 2, том XIX)». От этой цитаты волосы дыбом встают на моей голове, потому что она напоминает мне одну ужасную сцену.