Текст книги "Мой друг Мегрэ"

Глава 5
Ночь в «Ковчеге»

Запах. Он привлек внимание Мегрэ, еще когда тот надеялся, что сейчас уснет. В сущности, здесь было несколько запахов. Основной – запах дома, который нельзя было не почувствовать сразу же, с порога кафе. В нем Мегрэ пытался разобраться еще утром. Этот запах был для него непривычен: он поражал комиссара всякий раз при входе, и всякий раз ноздри комиссара сжимались. Это, конечно, запах вина с примесью аниса, а потом кухонные ароматы. И так как кухня была южная, с обилием чеснока, красного перца, оливкового масла и шафрана, все это создавало непривычный букет.

Но зачем думать об этом? Мегрэ закрыл глаза. Ему хотелось спать. Бесполезно было припоминать все марсельские и провансальские рестораны, где ему приходилось бывать и в Париже, и в других городах. Запах там был другой, ну и ладно! А теперь нужно спать, спать. Ведь он достаточно выпил, чтобы заснуть мертвым сном.

Разве он не уснул, как только улегся? Окно было открыто, и внимание комиссара привлек какой-то шум. Наконец он понял: это шелестят деревья на площади.

Запахи, доносившиеся снизу, пожалуй, могли вызвать в его памяти небольшой бар в Канне, который содержала толстая женщина. Когда-то Мегрэ вел там расследование и часами лениво просиживал в этом баре.

Но сейчас в его комнате запах был какой-то совсем непонятный. Интересно, чем тут набивают матрацы? Может быть, как в Бретани, морскими водорослями, которые пахнут йодом? Впрочем, в этой кровати лежало до него немало людей. Ему даже почудилось, что в комнате попахивает кремом, которым женщины натираются для загара.

Он тяжело перевернулся на другой бок. Кажется, в десятый раз. Кто-то опять открыл дверь, вышел в коридор и направился к уборной. В этом не было ничего особенного, но Мегрэ невольно подумал, что туда ходит гораздо больше людей, чем проживает в гостинице. И он принялся перебирать в памяти обитателей «Ковчега». Поль с женой спали над его комнатой, в мансарде, куда вела особая лестница. Интересно, где спит Жожо? Во всяком случае, не на втором этаже.

У нее тоже был свой, особенный, запах, то ли от напомаженных волос, то ли от тела и одежды. Запах неясный и пряный. Он отвлекал Мегрэ, когда он слушал, что говорит ему девушка.

Еще один повод для м-ра Пайка подумать, что он с ним недостаточно откровенен. После обеда комиссар поднялся на минутку к себе в номер – вымыть руки и почистить зубы. Дверь оставалась открытой, и он даже не услышал, как на пороге бесшумно появилась Жожо. Сколько ей могло быть лет? Шестнадцать? Двадцать? Во взгляде ее читались одновременно и восхищение, и страх, как у девчонок, которые обивают пороги театров, выклянчивая у актеров автографы. Мегрэ произвел на нее впечатление. Как же! Ведь он тоже был знаменитостью.

– Ну что, малышка, хотите мне что-нибудь сказать?

Она закрыла за собой дверь, и это ему не понравилось. Никогда не знаешь, что могут подумать люди. К тому же Мегрэ не забывал, что в доме находится англичанин.

– Я насчет Марселена, – сказала она, краснея. – Однажды он говорил со мной. Это было днем. Марселен тогда так много выпил, что остался отдыхать после обеда тут же на скамейке в кафе.

Вот оно что! Войдя днем в кафе, когда там было пусто, Мегрэ обратил внимание на человека, который дремал на скамейке, прикрыв голову газетой. Должно быть, прохладный уголок. И все-таки странный дом! Что касается запаха…

– Я подумала, что это может вам пригодиться. Марселен мне сказал, что, если бы захотел, мог бы иметь вот такую кучу.

– Кучу чего?

– Ну, ясное дело, банковских билетов.

– Давно это было?

– Кажется, дня за два до того, как это случилось.

– Был тогда кто-нибудь в кафе?

– Нет, никого. Я как раз мыла прилавок.

– Вы об этом кому-нибудь говорили?

– Кажется, нет.

– Больше он ничего не сказал?

– Нет. Только добавил: «Что бы я с ними делал, крошка Жожо? Ведь здесь и так хорошо».

– Он никогда за вами не ухаживал, не делал никаких предложений?

– Нет.

– А другие?

– Почти все.

– А когда здесь бывала Жинетта, – она ведь приезжает почти каждый месяц, – Марселен когда-нибудь поднимался к ней в комнату?

– Что вы! Конечно, нет. Он обходился с ней очень почтительно.

– Можно с вами, Жожо, говорить как со взрослой?

– Конечно, мне уже девятнадцать.

– Ладно. Так вот: были у Марселена какие-нибудь связи с женщинами?

– Конечно.

– На острове?

– Во-первых, с Ниной. Это моя двоюродная сестра. Она занимается любовью с кем попало. Видно, ничего с собой поделать не может.

– У него в лодке?

– Где придется. Потом со вдовой Ламбер, которая содержит кафе по ту сторону площади. Ему случалось проводить у нее ночь. Бывало, наловит морских окуней и тащит к ней. Думаю, что раз Марселен мертв, я могу сказать: он глушил рыбу динамитом.

– Вопрос о его женитьбе на вдове Ламбер не вставал?

– Сдается мне, ей не больно-то хотелось второй раз замуж.

И Жожо улыбкой дала понять, что вдова Ламбер особа не из заурядных.

– Это все, Жожо?

– Да. А теперь мне лучше уйти.

Жинетта тоже не спала. Она лежала в соседней комнате, по другую сторону перегородки, и Мегрэ казалось, что он слышит ее дыхание. Ворочаясь, он постоянно задевал локтем стенку, а Жинетта, должно быть, всякий раз вздрагивала от этого.

Она долго не ложилась. Что она могла делать? Занималась косметикой, умывалась? Временами в комнате у нее была такая тишина, что Мегрэ начинал думать, не пишет ли она что-нибудь. Облокотиться на подоконник, подышать свежим воздухом она тоже не может – окошко в ее комнате слишком высоко.

А этот пресловутый запах… Да это просто запах Поркероля. Когда они вечером гуляли по молу с м-ром Пайком, они и там чувствовали его. Вода, перегретая за день солнцем, источала свой аромат, а легкий ветерок приносил с суши другие. Что это за деревья на площади? Не эвкалипты ли? А может быть, на острове есть и другие пахучие растения?

Кто-то снова вышел в коридор. Неужели м-р Пайк? Это уже в третий раз. Должно быть, испортил себе желудок непривычной для него кухней Поля.

М-р Пайк много пил. Интересно, любит ли он выпить вообще? Шампанское, во всяком случае, любит, а Мегрэ и не подумал им его угостить. Англичанин весь вечер пил с майором, и они так быстро нашли общий язык, что их смело можно было принять за старых знакомых. Они уселись в уголке, а Жожо по собственному почину приносила им шампанское.

Беллэм пил его не из фужера, а из большого стакана, как пиво. Он словно сошел со страниц «Панча»[5]5
  Английский сатирический журнал.


[Закрыть] со своими серебристыми волосами, румяными щеками, большими светлыми глазами, подернутыми влагой, и огромной сигарой, которую он не вынимал изо рта.

Это был ребенок лет семидесяти – семидесяти двух с лукавыми искорками в глазах. Голос у него, наверное от сигар и шампанского, стал хриплым. Даже после нескольких бутылок он трогательно сохранял чувство собственного достоинства.

– Я хочу представить вам майора Беллэма, – вдруг сказал среди вечера м-р Пайк. – Оказывается, мы с ним учились в одном колледже. Конечно, не в один и тот же год и даже не в одно десятилетие.

Чувствовалось, что это было приятно им обоим. Майор называл комиссара «господин Мегрэтт».

Время от времени он бросал на Жожо или на Поля едва уловимый взгляд, означавший, что нужно подать на стол еще одну бутылку шампанского. Другим знаком он подзывал Жожо, которая подходила к их столику, наполняла стакан и относила кому-нибудь в зале.

С первого взгляда могло показаться, что в этом было какое-то высокомерие или снисходительность. Но у майора все получалось так мило, так просто, что те, кого он угощал, нимало не смущались. Он делал это так, словно ставил хорошие отметки. Когда стакан доходил по назначению, майор поднимал свой и издали, молча, выпивал за здоровье этого человека.

Так он угощал всех или почти всех. Шарло весь вечер не отходил от «журавля». Сначала он опускал монетки в автомат: он мог позволить себе тратить сколько хотел. Выручка все равно доставалась ему. По-видимому, ему принадлежал и «журавль». Он опускал в щель монету и с неослабным вниманием поворачивал ручку, направлявшую маленький хромированный рычажок со щипчиками, рычажок захватывал то копеечный портсигар, то трубку, то дешевенький бумажник.

Быть может, Жинетта не могла уснуть от волнения? Не был ли Мегрэ с ней слишком суров? Да, он действительно суров, но вовсе не от досады, как могло ей показаться. Неужели она подумала, что это с досады?

Роль самаритянина всегда выглядит нелепо. Комиссар нашел девушку в пивной на площади Терн и отправил в санаторий, но ему никогда в голову не приходило, что он спас ее душу, «подобрал потаскушку с панели».

Другой, который, как она сказала, «походил на Мегрэ», в свою очередь, проявил к ней участие. Это был врач из санатория. Может быть, он на что-то надеялся?

Она стала тем, чем хотела стать. Нелепо огорчаться из-за этого.

Он держался с ней сурово, потому что иначе было нельзя. Для подобных женщин, даже менее порочных, соврать – все равно что чихнуть, а порой они лгут даже без надобности, просто так, беспричинно. Она ему сказала не все. Он был в этом уверен. Может быть, потому она и не может заснуть? Несомненно, ее что-то тревожит.

Один раз она даже встала. Мегрэ слышал шаги босых ног в ее комнате. Уж не собирается ли она сейчас к нему зайти? В этом не было ничего невозможного, и Мегрэ уже приготовился к мысли, что придется наспех натянуть брюки, которые он бросил на коврик.

Но Жинетта не пришла. Послышалось звяканье стакана. Видно, ее мучила жажда. А может быть, ей нужно было запить снотворное?

За весь вечер он выпил один бокал шампанского. Потом пил только вино, а под конец, бог знает зачем, проглотил рюмку анисовой.

А кто заказал анисовку? Да, вспомнил, это был зубной врач. Вернее, бывший зубной врач. Имя его он забыл. Еще одно чудо природы. На Поркероле встречались одни феномены, по крайней мере в «Ковчеге». А может быть, так и следовало себя вести? Может быть, они правы, а люди по другую сторону моря, там, на континенте, ошибаются, ведя себя иначе?

Прежде этот дантист, вероятно, был человеком вполне приличным, даже холеным. Он держал зубоврачебный кабинет в одном из самых шикарных кварталов Бордо, а ведь бордосцы очень требовательны. Попал он на Поркероль случайно, во время отпуска, и остался там навсегда, только съездил на неделю домой, чтобы ликвидировать свои дела.

Он не носил воротничка. Один из Моренов, рыбак, раз в месяц стриг ему волосы. Тот самый, кого называли Морен-парикмахер. Дантист оброс щетиной, видно, дня три уже не брился, даже не следил за руками и вообще ни за чем уже больше не следил. Он ничего не делал, только читал, сидя в тени в кресле-качалке у себя на веранде.

Женился он на местной девушке, которая, вероятно, была красива, но очень быстро стала толстухой. У нее был крикливый голос и усики над верхней губой.

Зубной врач был счастлив. По крайней мере уверял, что счастлив. Он говорил убежденно:

– Вот увидите! Стоит вам здесь немного пожить, вас заберет, как других, и вы отсюда никуда уже не уедете.

Мегрэ знал, что такое случалось с белыми на некоторых островах Тихого океана. Попадая туда, они теряли интерес ко всему и уподоблялись туземцам. Однако он не мог подумать, что подобные вещи возможны в трех милях от французского берега.

Когда дантиста о ком-нибудь спрашивали, он всегда давал оценку человеку сообразно степени его ассимиляции на острове. Он называл это иначе. Придумал новую болезнь – поркеролит.

А доктор? Ведь там был доктор. Мегрэ его еще не видел, но слышал о нем от Леша. По мнению дантиста, доктор был поркерольцем до мозга костей.

– Полагаю, что вы с доктором друзья?

– Что вы! Да мы никогда и не видимся. Только издали раскланиваемся.

Доктор приехал на Поркероль с определенными намерениями. Он был болен и собирался здесь полечиться. Это был старый холостяк. Жил он очень уединенно в маленьком домике с окнами в сад. Сад утопал в цветах. Хозяйством он занимался сам, и дома у него была страшная грязь. Из-за своей болезни доктор даже в случае необходимости не выходил по вечерам из дома, зимой, когда наступали морозы, что в этих местах бывает крайне редко, не показывался иногда целыми неделями.

– Вот увидите! Увидите! – настаивал зубной врач с саркастической улыбкой. – Впрочем, у вас, вероятно, уже сложилось впечатление о нашем образе жизни. Подумайте только, ведь так каждый вечер!

В самом деле обстановка была совсем не такая, какая бывает в кафе, не походила она и на атмосферу салона. Безалаберность, царившая здесь, напоминала скорее вечеринку в ателье художника.

Все хорошо знали друг друга, и никто ни перед кем не выкаблучивался. Майор, воспитанник привилегированного английского колледжа, котировался здесь не выше, чем бродяга Марселен или какой-нибудь Шарло.

Время от времени кто-нибудь пересаживался за другой столик, менял партнера.

Сначала г-н Эмиль и Жинетта молча сидели за столиком у стойки, как давно женатые люди. Эмиль, как обычно, заказал чай, Жинетта – крюшонную рюмочку зеленоватого ликера.

Иногда они вполголоса перебрасывались несколькими словами. Ничего не было слышно, только видно, как шевелились губы. Потом Жинетта со вздохом поднялась и пошла за шашками. Они лежали в шкафчике, на котором стоял проигрыватель.

Начали играть. Можно было подумать, что так продолжалось изо дня в день, из года в год, что люди могли так и состариться, сидя все на том же месте, и даже движения их рук никогда не менялись.

Нет сомнения, приди сюда Мегрэ через пять лет, он застал бы дантиста за той же рюмкой анисовки, с той же свирепой и самодовольной улыбкой, а Шарло так же автоматически управлял бы своим «журавлем». И не было никаких оснований предполагать, что это может когда-нибудь измениться.

Жених с невестой передвигали шашки по доске, с удивительной серьезностью всматриваясь в них перед каждым ходом. А майор между тем пил шампанское стакан за стаканом и рассказывал анекдоты м-ру Пайку.

Никто никуда не спешил. Никто, казалось, не думал о завтрашнем дне. Когда не нужно было обслуживать клиентов, Жожо, облокотившись о стойку и подперев ладонью подбородок, задумчиво глядела на посетителей. Мегрэ много раз ловил на себе ее взгляд, но как только он оборачивался, она начинала смотреть в другую сторону.

Поль, хозяин, как всегда в одежде повара, ходил от столика к столику и угощал каждого по очереди. Должно быть, это ему влетало в кругленькую сумму, но в конечном счете, видимо, оправдывалось.

Что касается его жены, маленькой бесцветной блондинки с жесткими чертами лица, которую почти никто не замечал, она устраивалась в одиночестве за столиком и подсчитывала дневную выручку.

– И вот так каждый вечер, – сказал Леша.

– А где ж жители острова? – спросил Мегрэ. – Я имею в виду рыбаков.

– После ужина их здесь никогда не увидишь. Они выходят в море до света и рано ложатся спать. В любом случае они бы вечером в «Ковчег» не явились. Это своего рода негласное соглашение. Днем и по утрам здесь бывает разный народ, но по вечерам жители острова, настоящие аборигены, ходят в другие кафе.

– Что они там делают?

– Ничего. Однажды я нарочно зашел посмотреть. Иногда слушают радио. Молча, ни на кого не глядя, выпивают рюмочку.

– А здесь всегда так тихо?

– Как когда. Подождите. Шум может возникнуть внезапно, с минуты на минуту. Достаточно пустяка, случайно брошенной фразы, угощения, поставленного одним или другим, чтобы все собрались вместе и начался галдеж.

Но этого не произошло. Вероятно, из-за присутствия Мегрэ.

Окно было открыто, но ему все равно было жарко. Он, как маньяк, продолжал прислушиваться к малейшему шуму в доме. Жинетте по-прежнему не спалось. Иногда в комнате над ним слышались шаги. Что касается м-ра Пайка, то он уже, должно быть, в четвертый раз выходил в коридор. Видно, Мегрэ спал урывками и не очень крепко, так что мысли его не исчезали, а только расплывались и путались.

М-р Пайк сыграл с ним дурную шутку, когда во время прогулки по молу говорил о голландце. Теперь комиссар мог думать о де Грефе, только находясь под впечатлением сказанного о нем Пайком.

Однако портрет молодого человека, нарисованный Пайком, его не удовлетворял. Де Греф тоже был здесь, в «Ковчеге», вместе с Анной. Девушке, вероятно, очень хотелось спать, голова ее все сильнее склонялась на плечо спутника.

Де Греф с ней почти не разговаривал. Он, должно быть, редко это делал. Он был хозяин, и ей надлежало только следовать за ним, ожидая его приказаний.

Де Греф смотрел по сторонам. Очень худым лицом он напоминал дикого зверя.

Другие здесь тоже, конечно, были не ягнята, но де Греф, бесспорно, был хищником. Он втягивал носом воздух, как хищник (это было похоже на тик), слушая все, что говорилось, и дергал носом. Такова была его единственная заметная реакция.

Майор мог бы сойти в джунглях за толстокожее животное – слона или, скорее, бегемота. А г-н Эмиль? Пожалуй, за проворного зверька с острыми зубками.

Смешно! Что подумал бы м-р Пайк, если бы прочел мысли Мегрэ? Правда, у комиссара было смягчающее обстоятельство. Он много выпил и пришел в дремотное состояние. Знай он, что не сможет по-настоящему уснуть, он выпил бы еще несколько стаканов, чтобы погрузиться в глубокий сон без сновидений.

В общем, Леша – славный малый. Такой славный, что Мегрэ не прочь взять его в свой отдел. Только еще немного молод, слишком горяч. Легко возбуждается, как гончий пес, который готов бежать в любую сторону.

Леша уже бывал на юге Франции, так как состоял в опербригаде Драгиньяна, но на Поркероле ему приходилось бывать только раз или два. Теперь он прожил здесь всего три дня и уже успел хорошо изучить остров.

– Люди с «Северной звезды» приходят сюда не каждый вечер? – поинтересовался у него Мегрэ.

– Почти каждый. Иногда попозднее. Они имеют привычку, когда море спокойно, совершать прогулки на шлюпке при лунном свете.

– Отношения между миссис Уилкокс и майором дружеские?

– Напротив. Они старательно избегают разговаривать друг с другом, и каждый из них смотрит на другого так, словно тот прозрачный.

В конечном счете это было понятно. Они принадлежали к одной и той же среде, а теперь оба якшались бог знает с кем.

Майор, должно быть, испытывал смущение, когда напивался на глазах у м-с Уилкокс, потому что на их родине джентльмены имеют обыкновение делать это у себя дома, вдали от любопытных глаз.

Что касается англичанки, то в глазах бывшего офицера индийской армии Морикур был птицей не высокого полета.

Они приехали к одиннадцати часам. Как почти всегда бывает, м-с Уилкокс оказалась совсем не такой, какой ее представлял себе комиссар.

Он ожидал увидеть настоящую леди, а она была расплывшейся, увядающей женщиной, с рыжими крашеными волосами и надтреснутым голосом, похожим на голос майора Беллэма, только более звонким. Наряд ее составляло полотняное платье, зато на шее – колье из трех ниток, должно быть, настоящего жемчуга, а на пальце – кольцо с большим бриллиантом.

Войдя в «Ковчег», м-с Уилкокс сразу же стала искать глазами Мегрэ. Должно быть, Филипп рассказывал ей о комиссаре. Усевшись, она не переставала его разглядывать и перешептываться на его счет со спутником.

Что она могла о нем говорить? Может быть, со своей стороны, она представляла себе его этаким молодым первым любовником? Или решила, что он выглядит не слишком умным?

Эта пара пила виски, добавляя совсем немного содовой. Филиппу приходилось все время ублажать свою хозяйку, поэтому внимательный взгляд Мегрэ приводил его в бешенство. Видимо, молодой человек не любил, когда на него смотрят во время исполнения им служебных обязанностей. Но английская дама, казалось, делала это нарочно. Вместо того чтобы позвать Жожо или Поля, она послала своего чичисбея сменить стакан, который показался ей не совсем чистым, затем отправила к стойке взять сигарет. А потом, в третий раз, еще бог знает зачем, отослала на улицу.

Она старалась утвердить свою власть над наследником Морикуров и, может быть, заодно показать, что не стыдится своей роли.

Проходя, они кивнули молодому де Грефу и его подруге. Совсем незаметно. Словно обменялись какими-то масонскими знаками.

Майор, сверх ожидания, удалился первым – нетвердой походкой, но сохраняя чувство собственного достоинства, а м-р Пайк немного проводил его.

Затем ушел дантист.

– Вот увидите! Вот увидите! – повторял он на прощание, предсказывая, что Мегрэ тоже в скором времени «опоркеролится».

Шарло, которому надоело возиться с «журавлем», сел верхом на стул и стал наблюдать за игрой в шашки. Раз-другой молча указал ход Жинетте.

Как только г-н Эмиль ушел, Шарло тоже отправился спать. Жинетта не уходила. Казалось, она ждала приказаний Мегрэ. Наконец подошла к его столу и прошептала с едва заметной улыбкой:

– Вы на меня все еще сердитесь?

Видно было, что она очень устала, и комиссар посоветовал ей пойти спать. Он поднялся сразу вслед за ней: ему пришло в голову, что он, может быть, встретится сейчас с Шарло.

В какую-то минуту, когда комиссар пытался уснуть – может быть, он уже спал и это был сон? – ему показалось, что он вдруг вспомнил что-то важное.

– Только бы не забыть. Необходимо завтра утром это вспомнить.

Он чуть было не поднялся, чтобы записать на клочке бумаги мелькнувшую мысль. Это было очень любопытно. Мегрэ был доволен. Он несколько раз повторил:

– Только бы не забыть завтра утром!

В туалете кто-то снова спустил воду. Она стекала медленно, не меньше десяти минут. Это раздражало. Шум все усиливался. Раздались какие-то взрывы. Мегрэ вскочил, открыл глаза и сел в постели. Комната была залита солнцем; напротив, в проеме открытого окна, виднелась колокольня маленькой церкви.

Взрывы доносились со стороны гавани. Это чихали моторы рыбачьих лодок – их заводили. Все рыбаки одновременно выходили в море. Один из моторов, после нескольких выхлопов, упрямо останавливался, наступала тишина, потом снова слышалось чиханье: мотор никак не заводился.

Мегрэ решил одеться и выйти на улицу, но, взяв часы, лежавшие на ночном столике, увидел, что еще только половина пятого. Запах был резче, чем накануне. Видимо, из-за утренней сырости. В доме стояла тишина. Тишина стояла на площади. Казалось, листва эвкалиптов застыла в предрассветной прохладе. Слышны были только моторы в порту, иногда доносился чей-то голос. Потом и ворчание моторов затихло.

Снова открыв глаза, Мегрэ почувствовал другой запах, который он вдыхал по утрам с раннего детства, – запах свежего кофе. В доме жизнь била ключом, на площади слышались шаги, по булыжникам мостовой скрипели тачки.

Комиссар сразу подумал, что должен вспомнить что-то важное, но в голове не возникло ничего определенного. От анисовой водки вязало рот. Он поискал кнопку звонка в надежде, что сможет попросить кофе, но звонка в комнате не оказалось. Тогда он надел брюки, рубашку, сунул ноги в домашние туфли, причесался и открыл дверь в коридор. Из комнаты Жинетты доносился резкий запах мыла и духов. Как видно, она занималась утренним туалетом.

Не с ней ли связана догадка, которая его осенила ночью? Мегрэ спустился в зал. На столах высились пирамиды из стульев. Дверь на террасу была открыта, там тоже громоздились стулья. Кафе пустовало.

Он вошел в кухню, которая показалась ему очень темной: его глаза не сразу привыкли к полумраку.

– Доброе утро, господин комиссар. Хорошо спалось?

Это была Жожо в своем черном платье, которое у нее буквально прилипало к телу.

– Будете пить кофе?

На мгновение он подумал о г-же Мегрэ, которая в этот час готовит первый завтрак в их парижской квартире с окнами, выходящими на бульвар Ришар-Ленуар. Он вдруг представил себе, что в Париже дождь. В день отъезда там был страшный холод, как зимой. Здесь это казалось невероятным.

– Хотите, я освобожу столик?

Зачем? В кухне было очень уютно. Жожо растапливала печь виноградной лозой, и от этого приятно пахло.

Мегрэ все пытался припомнить свое вчерашнее открытие, а сам говорил что попало. Должно быть, ему было неловко наедине с Жожо.

– Господин Поль еще не спускался?

– Что вы! Он уже давно в гавани. Он ходит туда каждое утро за свежей рыбой. – Жожо посмотрела на стенные часы: – «Баклан» отвалит через пять минут.

– Больше никто не выходил?

– Только мсье Шарло.

– Надеюсь, он был без вещей?

– Да. Он ушел вместе с мсье Полем. Ваш друг тоже ушел, не меньше чем полчаса назад.

Через открытые двери Мегрэ обозревал площадь.

– Он, вероятно, купается. Ушел в пляжном костюме, с махровым полотенцем под мышкой.

Мысль о догадке не оставляла Мегрэ. Это имело отношение к Жинетте, но как-то касалось и Жожо. Он вспомнил, что в дремоте ему мерещилось, будто она поднимается по лестнице.

Накануне он настойчиво спрашивал у Жинетты: «Зачем вы приехали?» А она ему несколько раз соврала. Сначала сказала, что приехала специально, чтобы с ним повидаться.

Вскоре Жинетта призналась, что помолвлена с г-ном Эмилем. Значит, приехала она для того, чтобы снять вину со своего хозяина, чтобы убедить комиссара, что ее хозяин не имеет никакого отношения к убийству Марселена.

А ведь комиссар не зря как следует прижал ее к стене: ему удалось развязать ей язык. Правда, она еще не все выболтала.

Он стоял возле печки и маленькими глотками пил кофе. Удивительное совпадение: чашка из дешевого фаянса, но сделанная под старинную, как две капли воды походила на ту, из которой он пил в детстве. Тогда он считал, что она единственная в мире.

– Есть ничего не будете?

– Попозже.

– Через четверть часа у булочника уже будет готов свежий хлеб.

Наконец Мегрэ размяк, и Жожо, должно быть, удивилась, увидев у него на губах улыбку. Вспомнил! Разве Марселен не говорил Жожо о «целой куче денег», которую мог бы загрести? Правда, он был тогда пьян, но ведь в таком состоянии он пребывал почти всегда. С каких пор у него появилась возможность загрести эту «кучу денег»? Жинетта приезжала на остров примерно каждый месяц. Была она и в прошлом месяце. Проверить это легко. Кроме того, возможно, что Марселен ей написал.

Если ему предоставлялась возможность заработать большую сумму денег, то это мог сделать и кто-нибудь другой, знай он, например, то, что было известно Марселену.

Мегрэ продолжал стоять с чашкой в руке, глядя на освещенный прямоугольник двери, а Жожо бросала на него быстрые любопытные взгляды.

Леша уверял, будто Марселен погиб от того, что слишком много говорил о «своем друге Мегрэ», и на первый взгляд это казалось притянутым за волосы.

Странно было видеть почти голого м-ра Пайка, силуэт которого выделялся на фоне света, с мокрым полотенцем в руке и слипшимися на лбу волосами.

Вместо того чтобы поздороваться с ним, Мегрэ пробормотал:

– Одну минуту…

Вот оно что! Он почти догадался. Теперь мысли будут нанизываться одна на другую. Можно начать с догадки, что Жинетта приехала на остров, потому что знала причину смерти Марселена.

Совсем не обязательно, что она приехала для того, чтобы помешать найти преступника. Если бы она вышла замуж за г-на Эмиля, то стала бы богатой. Но ведь старуха Жюстина не умирала и вопреки диагнозу врачей еще могла прожить долгие годы. Узнай Жюстина, что замышляется, она совершила бы любую подлость, лишь бы помешать сыну жениться на ком-либо после ее смерти.

А вот Марселен говорил, что может загрести «большую кучу денег».

– Извините, мистер Пайк. Хорошо вам спалось?

– Очень хорошо, – ответил невозмутимый англичанин.

Должен ли Мегрэ признаться ему, что ночью он считал, сколько раз спускали в уборной воду? Наверное, это было бы слишком. К тому же после морской ванны инспектор Скотланд-Ярда был свеженьким, как только что вытащенная из воды рыба.

Сейчас, во время бритья, комиссар сможет поразмыслить о «целой куче денег».