Текст книги "Мегрэ забавляется"

Глава 8
Звездный час инспектора Жанвье

Первыми кафе покинули оба коммерсанта. По словам хозяина, в конце ужина подошедшего к Мегрэ поболтать, его постоянные клиенты разъехались – кто проводил отпуск в деревне, кто на море, а с туристами, посетовал он, никак не угадаешь. То от них отбоя нет, благо они бредут скопом, словно стадо баранов, то, как, например, сегодня, заскочит парочка плешивых субъектов, которые мало того что завернули не понравившиеся им блюда, так еще, сквалыги этакие, препираются из-за каждого вписанного в счет франка.

Мартин Шапюи покончила с кофе раньше Мегрэ, достала из сумочки помаду, чтобы слегка подкрасить губы, и, видимо намереваясь расплатиться, глянула в глубину зала, где разговаривали хозяин заведения и официантка.

Мегрэ, откинувшись на спинку банкетки и попыхивая трубкой, наблюдал за Мартин, гадая, решится ли она…

Порой он таким вот образом забавлялся – пытался угадать, как в следующее мгновение поступят люди, и, если оказывался прав в своих предположениях, всегда испытывал толику удовлетворения.

Поднимет ли она руку, подзывая официантку? Уже дернулась в этом жесте, но одновременно кольнула взглядом комиссара. Вот и славно: Мартин передумала уходить, чуть расширила глаза, как бы в немом вопросе. В ответ Мегрэ чуть ли не по-отечески смежил веки.

Они поняли друг друга. Девушка неуклюже поднялась и направилась к столику комиссара, который приподнялся, помогая даме усесться рядом, поманил официантку, но отнюдь не ради расчета.

– Два кальвадоса, милочка. – И пояснил, обращаясь к удивленной Мартин. – Пожалуй, это именно то, что вам сейчас нужно. Подзадержались они, верно?

– Я одного не понимаю, – призналась она, – почему вы не там, в здании напротив. Я читала про вас в газете, слышала по радио.

– Но я и в самом деле в отпуске.

– В Париже?

– Тесс! А вот это – секрет. Мы с женой решили на сей раз отдыхать в столице, а чтобы было спокойнее, даже Жанвье в полном неведении. Поэтому, как видите, я и прячусь.

– Тем не менее вы все же занимались этим делом?

– Любительски, как все остальные. Я тоже читал газеты, а недавно – совсем случайно – услышал в одном из баров последние новости по радио.

– Вы полагаете, что инспектор Жанвье способен разобраться?

– В чем именно?

– В том, что Жильбер не убивал эту женщину.

Теперь в кафе было спокойно, как в аквариуме. Хозяин с супругой, низкорослой, пухленькой и такой же, как и муж, краснолицей, ужинали, сидя возле самой кухни, а служанка им подавала.

На противоположной стороне набережной опять появились журналисты, перекусили они быстро, но, должно быть, с обильными возлияниями, так как их возбуждение чувствовалось даже издали.

Здание уголовной полиции почти полностью погрузилось во мрак. На втором этаже оставались освещенными только окна в кабинете Мегрэ и в соседнем с ним помещении для инспекторов.

Комиссар никуда не спешил и вновь обрел добродушный вид.

– А вы-то сами уверены, что он невиновен?

Девушка залилась румянцем, и он остался этим доволен, поскольку недолюбливал женщин, не способных зардеться.

– Несомненно.

– Оттого что любите его?

– Просто знаю, что он не способен на постыдный поступок, и уж тем более на преступление.

– И так вы считали с первого дня?

Она отвернулась, но комиссар настаивал:

– Сознайтесь, вас точил червь сомнения.

– Поначалу я подумала, что, возможно, произошел несчастный случай.

– Ну а теперь?

– Я убеждена, что виноват не он.

– Почему?

С самого начала трапезы Мегрэ интуитивно чувствовал ее желание поговорить с ним, предполагал, что Мартин действительно есть о чем ему рассказать и поведать ей нужно нечто тягостное. По тому, как девушка держалась с ним, у Мегрэ создалось впечатление, что с отцом у нее дружеские, доверительные отношения и в его отсутствие она выбрала комиссара в качестве напарника.

Вместо ответа она задала встречный вопрос:

– Вы сейчас не в Конкарно ли звонили?

– Нет.

– Ах! – Ошибившись, она, казалось, была раздосадована этим. – Ломаю голову, чем они там, напротив, занимаются вот уже несколько часов.

– Вам лучше запастись терпением, ибо это может продлиться всю ночь.

– Вы думаете, они и Жильбера подвергнут этим мытарствам?

– Возможно, но маловероятно. Негреля уже передали в руки следователя, и отныне его можно допрашивать лишь в присутствии выбранного им адвоката.

– Отец приедет не раньше завтрашнего утра.

– Знаю. Вы так и не ответили на мой вопрос относительно вашей уверенности в том, что мадам Жав убил не ваш жених.

Она несколько нервно зажгла сигарету.

– Разрешите?

– Да-да, пожалуйста.

– Это нелегко объяснить. Вам не приходилось встречаться с Жильбером?

– Нет. Однако, сдается мне, достаточно хорошо представляю его характер.

– Как и его отношение к женщине?

Заинтригованный, озадаченный Мегрэ воззрился на нее.

– Вряд ли мне стоит жеманничать с вами, не так ли?

Из моих заявлений вы, очевидно, поняли, что мы не стали дожидаться свадьбы, чтобы принадлежать друг другу.

Мамочка, опасаясь, что пойдут пересуды, мечет громы и молнии, но отец зла на меня не держит. Так вот, когда обнаружили тело этой женщины, она была полностью обнажена…

Глаза Мегрэ сузились, взгляд стал колючим, ибо его собеседница затронула ту сторону этого дела, которая занимала его с самого начала.

– Даже не знаю, как и сказать… Это довольно щекотливая тема… Некоторые мужчины, по-видимому, могли бы так поступить… Вы понимаете, что я имею в виду?

– Пока нет.

Мартин для храбрости опорожнила полрюмки.

– Если бы в ту субботу между ними произошло что-нибудь интимное и при этом мадам Жав разделась, то Жильбер сделал бы то же самое.

Мегрэ мгновенно осознал, что девушка права. Кое-кто был бы способен повести себя по-иному, с большей непринужденностью. Но только не такой парень, как Негрель, который в подобной ситуации непременно захотел бы чувствовать себя, так сказать, на равных с подружкой.

– А где доказательства, что и он при этом не сбрасывал с себя одежду? – спросил он это чисто машинально, заранее зная, как она ответит.

– Вы упускаете из виду, что все происходило в рабочее время, и Жозефа в любую секунду могла ввести клиента, явившегося на консультацию. Вы можете представить себе врача, нагишом принимающего пациента в своем кабинете?

При мысли об этом девушка прыснула, но, быстро взяв себя в руки, бросила взгляд по ту сторону Сены.

– Заверяю вас, комиссар, что так оно и есть. Я знаю Жильбера. Как бы странно это ни выглядело, но он – человек застенчивый, а в отношениях с женщинами крайне деликатен.

– Я верю вам.

– Стало быть, вы тоже считаете, что он не убийца?

Мегрэ предпочел не отвечать и, в свою очередь, вгляделся в окна своего кабинета, где инспектор Жанвье переживал в эту ночь то, что без преувеличения можно было бы назвать звездным часом его жизни. В коридорах толпились репортеры и фотографы. Газеты и радио сообщили, что начался решающий допрос.

Итак, либо в скором времени преступление на бульваре Османн будет раскрыто и Жанвье одержит верх, либо уже с завтрашнего утра публика начнет выказывать разочарование, причем не без озлобленности. И не только публика. Комельо как пить дать названивает из дома каждые полчаса, требуя держать его в курсе событий.

– Вы позволите, дитя мое?

Комиссар сам удивился, назвав ее так, – а все потому, что Мартин ему нравилась. Будь у него дочка, он в конечном счете был бы не прочь, чтобы она походила на нее. Мадам Мегрэ в том, что касается помолвки, реагировала бы точно так же, как и мамаша девушки, но его позиция, несомненно, совпала бы с той, что занял Шапюи.

Мегрэ направился в глубину зала.

– У вас найдется листок без опознавательных знаков вашего кафе и конверт?

– Мы другой, кроме чистой, бумаги не держим. Пройдите за стойку, там бювар, а также чернильница и ручка.

– Давно ли у вас работает посудомойщиком парнишка, которого я приметил на кухне?

– Его привела к нам мать три недели тому назад. В октябре возобновляется учеба в лицее. Они люди бедные, вот он и старается немного подработать в каникулы.

– Жанвье в течение этого времени у вас не появлялся?

– Нет, я его не видел. Когда им невтерпеж пропустить стаканчик, они забегают в пивную – она поближе.

Мегрэ это было известно лучше, чем кому-либо.

– Попридержите мальчугана, у меня для него будет поручение.

– Да ему и так понадобится какое-то время, чтобы навести порядок.

Комиссар не вернулся к Мартин Шапюи, а устроился за другим столиком, достаточно далеко от нее. Затем вывел на конверте:

«СРОЧНО ВРУЧИТЬ ИНСПЕКТОРУ ЖАНВЬЕ».

Со своего места недоумевающая девушка видела лишь, что он что-то царапал печатными буквами на листке бумаги.

Текст был краток:

«Жав с вечера пятницы знал от няни, что его жена уедет в Париж».

Мегрэ прошел в кухню.

– Тебя как зовут? – спросил он парня с взъерошенными волосами, выстраивавшего в ряд тарелки.

– Эрнест, месье комиссар.

– Кто тебе сказал, что я полицейский?

– Никто. Я узнал вас по фото.

– Хочешь выполнить мое поручение? Легко ли тебя запугать?

– Вам, возможно, это удастся, но кому-либо другому…

– Сейчас ты помчишься в дом напротив, в уголовную полицию. Знаешь такую?

– Это там, где большой вход, у которого постоянно дежурит постовой?

– Вот именно. Вручишь ему этот конверт и попросишь немедленно доставить его инспектору Жанвье.

– Понял.

– Погоди, это еще не все. Не исключено, что часовой скажет, чтобы ты сделал это сам.

– Должен ли я его послушаться?

– Да. Поднимешься на второй этаж – там полно народу. За барьерчиком увидишь старого привратника с цепью на груди.

– Я знаю, как в банках.

– Ты повторишь ему то же самое. Возможно, поблизости окажется кто-нибудь из инспекторов и начнет тебя расспрашивать. Поэтому хорошенько запомни, что отвечать: ты шел по мосту Сен-Мишель и вдруг тебя остановил какой-то месье и попросил за пятьсот франков отнести письмо в уголовную полицию.

– Схвачено.

– Месье был маленького роста, худой…

Малец, которому все это казалось забавным, порывался поскорее выполнить просьбу комиссара.

– Заруби себе на носу: мелкий, хилый и довольно пожилой…

– Ясно, месье Мегрэ.

– Это все. Возвращаться сюда не стоит, потому что за тобой могут проследить.

– Вы их разыгрываете, да?

Мегрэ ограничился улыбкой и поспешил присоединиться к девушке.

– Что получится, то и ладно.

– Что это вы затеяли?

– Повел себя как заурядный читатель, который вместо имени под своими писульками ставит: «Тот, кто знает».

Она видела, как Эрнест, пошептавшись о чем-то с хозяином, покинул ресторан, и проследила взглядом, как он пошел – а точнее побежал – по мосту Сен-Мишель.

– Это следствие того, о чем я вам рассказала?

– Нет.

– Может, в развитие телефонного разговора?

– Угадали.

Хозяин с хозяйкой закончили ужинать. Посуда с их стола уже была убрана.

– Вам не кажется, что они дожидаются нашего ухода, чтобы закрыть свое заведение?

– Бесспорно.

– Им, видно, приходится подниматься с петухами.

– Досадно, что, уйдя отсюда, мы нигде более не сможем притулиться.

Другого, расположенного напротив здания уголовной полиции и открытого в этот час кафе или бара не было.

Парнишка на той стороне набережной беседовал с постовым. Вскоре он скрылся под аркой.

Так и думал, что ему предложат самому отнести письмо. Полицейскому ведь нельзя оставлять свой пост.

Лишь бы…

Но все, похоже, прошло гладко, ибо спустя три-четыре минуты Эрнест вышел и на сей раз направился к Новому мосту.

Значит, Жанвье получил анонимное послание. Даже если он и отнесется к нему скептически, то все равно не удержится и непременно спросит об этом доктора Жава.

– Вы не выглядите человеком, едва сдерживающим нетерпение, – заметила Мартин комиссару, который с отсутствующим взглядом сгорбился на банкетке.

Она подумала так, ибо не знала Мегрэ. Сегодня он впервые переживал кульминацию расследования за пределами собственного кабинета, но чувствовал себя точно так же, как и в те минуты, когда сам задавал вопросы обвиняемому.

За свою карьеру он допросил сотни самых непохожих людей. Большинство допросов длились часами. Приходилось далеко за полночь засиживаться в сизой от дыма трубки и сигарет комнате, и зачастую инспекторы были вынуждены поочередно сменять друг друга.

На набережной Орфевр ходили легенды о том, как Мегрэ разбирался с одним преступником двадцать семь часов кряду и в итоге был измотан ничуть не менее своего визави, однако все же вынудил того признаться.

И каждый раз с ним происходил один и тот же феномен.

До тех пор, пока сидящий перед ним подозреваемый продолжал отбиваться – отказывался отвечать или лгал, – это была в какой-то мере борьба на равных, проблема чуть ли не технического свойства. Вопрос, по возможности неожиданный, нанизывался на другой, а пристальный взгляд комиссара подмечал малейшую реакцию подследственного.

Почти всегда по прошествии более или менее продолжительного отрезка времени наступал момент, когда допрашиваемый прекращал сопротивляться, и тогда перед полицейским оказывался просто затравленный индивид, в мгновение ока вновь ставший человеком – пусть вором, убийцей, но все же человеком, тем, кому предстояло платить за содеянное и кто прекрасно отдавал себе в этом отчет, для кого в эту минуту рвалась связь с прошлым, с близкими ему людьми.

Подобно животному, которого вот-вот прикончат, – а Мегрэ никогда не находил в себе силы убить кого-либо из них, даже вредоносных, – он едва ли не всякий раз бросал на того, кто загнал его в угол, удивленный взгляд, в котором читался упрек.

«Именно так все и произошло…» – обессиленно выдыхал задержанный.

И для него уже не было более спешной заботы, чем подписать свои показания, подмахнуть все, что угодно, и поскорее отправиться спать.

Сколько раз в подобных ситуациях Мегрэ доставал из шкафа бутылку коньяку – не для того только, чтобы предложить выпить своей жертве, но и чтобы основательно плеснуть в свою рюмку.

Он занимался своим ремеслом полицейского, не давая оценок. Не ему судить, он предпочитал, чтобы это сделали другие.

Какая ситуация складывалась сейчас там, наверху, за освещенными окнами кабинета Мегрэ? Начало ли ослабевать сопротивление Жава под натиском инспектора и дал ли уже Жанвье сигнал к расправе?

Складывалось впечатление, что сидевшая напротив комиссара девушка следила за ходом его мыслей.

– Странно, – глухо прошептала она. – Я бы никогда не поверила, что доктор Жав способен на такое. Он так не похож на убийцу!

Мегрэ промолчал. Зачем объяснять ей, что за всю свою карьеру он ни разу, за исключением нескольких профессионалов, не встречал убийцу с криминальной физиономией.

– Сколько с меня? – спросил он хозяина.

– За оба ужина?

– Нет, за свой я заплачу сама, – запротестовала Мартин Шапюи.

Он не настаивал.

– Кальвадос занесите на мой счет.

– Как вам будет угодно.

Кафе они покинули вместе и не успели добраться даже до моста Сен-Мишель, как хозяин закрыл ставни.

– Вы направляетесь туда?

– Нет. Я выжидаю.

К счастью, набережная Орфевр была плохо освещена.

Оставаясь на тротуаре, тянувшемся вдоль Сены, они не выходили из тени, и постовой у здания уголовной полиции не мог их разглядеть.

– Вы полагаете, он признается?

Мегрэ лишь пожал плечами. Он не был Господом Богом. И сделал то, что было в его силах. Остальное касалось Жанвье.

Они шли в полной тишине. Издалека их, должно быть, принимали за парочку влюбленных или скорее за чету, вышедшую на набережную подышать вечерним воздухом, прежде чем отойти ко сну.

– Знаете, я почти сожалею, – ни с того ни с сего проворчал комиссар, – что виновным оказался не доктор Негрель.

Девушка резко дернулась, вперив в него внезапно ставший жестким взгляд.

– Как это прикажете понимать?

– Не гневайтесь. Я ничего не имею против вашего Жильбера, наоборот, но будь это он, дело можно было бы рассматривать как несчастный случай. Понимаете?

– Пожалуй, начинаю улавливать вашу мысль.

– Во-первых, ваш жених не имел достаточных мотивов для этого убийства. Особенно учитывая то обстоятельство, что вы были в курсе его связи с Эвелин Жав. А это так, верно?

– Да.

Он приостановился и спросил, не глядя на нее:

– Почему вы говорите неправду?

– Я не лгу. То есть…

– Ну говорите же, говорите.

– Я знала, поскольку он сам мне в этом признался.

Эта женщина, по сути дела, вынудила его вступить с ней в близкие отношения. Знала я и о том, что она продолжала бегать за ним…

– Но вы и понятия не имели насчет ее приезда в субботу из Канн?

– Не знала.

– Как не знали и о том, что она заходила к вашему жениху домой уже после его знакомства с вами.

– Все правильно. Видите, я вполне искренна с вами.

Из-за присущего ему такта он ни словом не обмолвился мне об этом. Разве это что-либо меняет?

Комиссар не торопясь размышлял.

– Теперь уж нет. При любом раскладе мотив для убийства не был бы достаточно убедителен. И, как я только что вам объяснил, будь то Негрель, все свелось бы к несчастному случаю – ошибке с ампулой.

– Вы все еще полагаете, что это возможно?

– Боюсь, что нет.

– Почему?

– Да потому, что уже с вечера пятницы Жав знал о том, что его жена вылетает в субботу в Париж. Он прибыл в столицу вовсе не на свидание с Антуанеттой. И отнюдь не опаздывал на тот самолет, которым отправилась Эвелин.

Он сознательно воспользовался лондонским рейсом, так как – я убежден в этом – был заранее осведомлен о расписании полетов.

Окна в верхней части здания уголовной полиции были по-прежнему освещены. Дважды или трижды мелькнул силуэт – конечно, это был Жанвье, слишком взвинченный, чтобы спокойно восседать за столом Мегрэ.

– Вы полагаете, что у него-то, у доктора Жава, имелись достаточно веские основания для преступления?

– Неужели мало того, что выяснилось в отношении Эвелин?

– Чтобы убить ее?

Мегрэ вновь пожал плечами.

– Мне претит, – признался он как бы нехотя, – что он раздел ее.

– К чему вы клоните?

– Все указывает на то, что он стремился направить подозрения на кого-то другого.

– На Жильбера!

– Несомненно. Ему мнилось, будто действует он весьма хитроумно. Так вот, как ни странно, но именно толковые люди всегда и попадаются. Некоторые убийства с целью наживы, совершенные каким-нибудь мелким хулиганом или свихнувшимся типом, так и остаются нераскрытыми. Интеллектуальное же преступление – никогда.

Умники стремятся предусмотреть все, перетянуть на свою сторону малейшие шансы на удачу. Они филигранно оттачивают планы. И это их вылизывание, какая-нибудь «лишняя» деталька в конечном счете и губит их.

Убежден, что Жав торчал в жилой части апартаментов, напротив квартиры, где его жена встречалась с вашим женихом.

Что уж она там говорила Негрелю, мне невдомек, а, учитывая его характер, сомневаюсь, что он когда-либо вам расскажет об этом.

– Это уж точно.

– Я бы не удивился, если бы она объявила ему о своем намерении развестись и даже о готовности хоть сейчас начать жить с ним.

– Как вы считаете, она любила его?

– По крайней мере, ей нужен был свой мужчина. Она столько раз пыталась добиться этого! С четырнадцати лет – и все напрасно…

– Она была несчастной женщиной?

– Понятия не имею. Но она буквально вцепилась в него. Даже оторвала пуговицу от его пиджака.

– Не желаю даже думать об этой сцене.

– Я тоже. Негрель предпочел уйти. Заметьте, он сделал это в пять тридцать, в то время как период консультаций – с двух до шести часов. После этого Жаву оставалось только пересечь лестничную площадку.

– Замолчите!

– Я не собираюсь вдаваться в подробности. Подчеркну лишь, что затем он снял с Эвелин одежду и уничтожил ее.

– Понимаю. Давайте больше не будем об этом, ладно? Но что, если они там, наверху, не додумаются?

Она вскинула голову к светившимся в ночи окнам.

– Почему вы не хотите пойти туда, комиссар? Все сразу бы кончилось. Уверена, что вы…

Минула полночь. Набережная и мост Сен-Мишель опустели. И вдруг послышались какие-то отдаленные звуки.

Мегрэ сразу понял, что это топот множества ног во дворе здания уголовной полиции.

– Что там такое?

Комиссар прислушался, пытаясь проследить направление движения. Наконец он расслабился.

– Кто-то отвел его в камеру заключения.

– Вы уверены в этом?

– Я узнал скрип решетки.

– Это Жав?

– Полагаю, да.

В этот миг погас свет в одном из окон – в кабинете инспекторов.

– Идите сюда.

Комиссар увлек Мартин за собой в более темное место, и действительно спустя несколько мгновений на набережную Орфевр вышли Сантони, Лапуэнт и Бонфис.

Лапуэнт и Сантони направились к мосту Сен-Мишель, Бонфис – к Новому мосту.

– До завтра.

– Спокойной ночи.

– Закончилось, – выдохнул Мегрэ.

– Так ли это?

– Сейчас Жанвье насыщает информацией журналистов. Те появятся с минуты на минуту.

– А что же с этой молодой женщиной, Антуанеттой?

– Она останется за решеткой, весьма возможно, что ей предъявят обвинение в соучастии – ведь она обеспечила доктору алиби.

– Ее мать тоже?

– Вполне вероятно.

– Так, по-вашему, они знали?..

– Видите ли, дитя мое, меня это не касается: я нахожусь в отпуске. И даже будь я сейчас на месте Жанвье, не позволил бы себе принимать на сей счет решения, ибо это – дело судей.

– А отпустят ли теперь Жильбера?

– Завтра утром – не раньше, ведь только следователь вправе подписывать необходимые для этого документы.

– Но знает ли Жильбер о развязке?

– Он должен был услышать, как подселяли соседа, и, готов поклясться, узнал голоса. Что с вами?

Мартин, сама не зная почему, внезапно залилась слезами.

– У меня даже носового платка нет с собой… – пролепетала она. – До чего глупо! А во сколько его освободят завтра утром?

– Уж никак не раньше девяти.

Передавая ей свой платок, Мегрэ по-прежнему не спускал глаз с портала здания уголовной полиции.

Вскоре оттуда выкатился серый, должно быть, одного из журналистов, автомобиль, в который набилось четверо или пятеро его коллег. Двое фотографов вышли пешком и двинулись в сторону Нового моста.

В кабинете Мегрэ свет все еще горел, но наконец погас и он.

– За мной…

Он отошел чуть дальше в поисках самой густой тени.

Было слышно, как во дворе застучал мотор, и вскоре из арки выскочила одна из черных машин уголовной полиции.

– Все в порядке. Он один, – пробормотал комиссар.

– Кто?

– Жанвье. Если бы он потерпел неудачу, то либо сам, либо взяв водителя, отвез бы Жава домой.

Черный автомобиль, в свою очередь, повернул к Новому мосту.

– Ну вот, милая девушка. Все кончено.

– Благодарю вас, комиссар.

– За что?

– За все.

Она чуть было вновь не разревелась. Мегрэ шел рядом с Мартин в сторону моста Сен-Мишель.

– Не надо меня провожать. Я живу почти напротив.

– Знаю. Спокойной ночи.

На площади Шатле одно из кафе все еще было открыто. Мегрэ вошел туда, сел за один из столиков в почти пустом зале и медленно выпил пива. Затем поймал такси.

– На бульвар Ришар-Ленуар. Я скажу, где остановиться.

Жизнь на его улице замерла. На тротуаре – ни души.

Когда он преодолел последний пролет лестницы, дверь, как всегда, открылась – мадам Мегрэ издали узнавала его шаги.

– Ну как? – спросила она, стоя с бигуди на голове.

– Разобрались.

– Негрель?

– Жав.

– Никогда бы не поверила.

– Никто не приходил?

– Нет.

– Возвращаясь, журналистов не заметила?

– Смотрела внимательно. Уверена, что их не было.

– Сегодня что за день?

– Суббота. Точнее, воскресенье – ведь уже полпервого.

– Тебя не затруднит собрать вещи на несколько дней?

– Когда ты намерен уехать?

– Как только ты будешь готова. Завтра утром нас засекут, это уж точно.

– Мне нужно привести в порядок волосы.

В полтретьего они спустились в тихую и теплую ночь – Мегрэ нес чемодан, которым супруги пользовались в редкие выходные.

– Куда собираешься отбыть?

– Где отыщется местечко. Есть же где-то, не слишком далеко от Парижа, какой-нибудь отель со свободным номером.

Они поехали на такси вдоль Сены в направлении Фонтенбло. Едва миновали Корбей, как Мегрэ вспомнил об одной гостинице, где как-то во время расследования ему доводилось останавливаться.

– Ты собираешься их разбудить?

У комиссара не было никаких конкретных планов. Он совершенно не представлял себе, что будет делать в следующее мгновение. Уж на сей-то раз он отдыхал по-настоящему.

Он не ошибся, положившись на свою счастливую звезду, так как не понадобилось никого будить на этом постоялом дворе, все окна которого были закрыты от лунного света ставнями.

На берегу Сены в серебристом мерцании деловито ставил верши человек, в котором Мегрэ узнал хозяина.

– У нас и правда есть одна свободная комната, но ее зарезервировали на завтрашний вечер.

Какое это имело значение? К тому времени они уже рассчитаются с ним и отправятся дальше – попытать счастья где-нибудь неподалеку.

В ожидании, пока владелец разбудит жену, они мирно устроились на террасе за железным столом, глядя на несущую свои воды реку.

И только через четыре дня в гостинице на берегах Луэна Мегрэ получил почтовую открытку с видом набережной Орфевр. Его имя и адрес были нацарапаны печатными буквами, а на месте, предназначенном для письменного сообщения, приводились всего два слова:

«СПАСИБО, ПАТРОН».