Текст книги "Мегрэ в «Пикреттс»"

Жорж Сименон
«Мегрэ в “Пикреттс”»

Полицейский Жюсьом, который во время ночных дежурств почти всегда, чуть ли не минута в минуту, оказывался в одних и тех же местах, уже настолько привык к обычной уличной суете, что фиксировал все машинально, как фиксируют прибытие и отправление поездов люди, живущие по соседству с вокзалами.

Падал мокрый снег, и Жюсьом ненадолго укрылся под козырьком дома на углу улиц Фонрен и Пигаль. Красный свет рекламы «Пикреттс», одной из немногих еще горевших в квартале, кровавыми лужами растекался по мокрой мостовой.

Был понедельник, день затишья на Монмартре. Жюсьом не задумываясь мог сказать, в каком порядке закрывается большинство ночных заведений. Вот погасли и неоновые огни «Пикреттс»; хозяин, тучный коротышка в бежевом плаще, наброшенном на смокинг, вышел опустить жалюзи.

Вдоль стены скользнула мальчишеская фигурка и направилась вниз по Пигаль к улице Бланш. Потом двое мужчин – у одного футляр от саксофона под мышкой – проследовали к площади Клиши.

Еще кто-то в пальто с поднятым воротником почти сразу повернул к перекрестку Сен-Жорж.

Жюсьом не знал имен, плохо представлял себе лица, но все эти люди, равно как и сотни других, имели для него смысл.

Вот сейчас выйдет женщина в светлой коротенькой шубке; она торопливо засеменит на своих непомерно высоких каблуках, словно боясь оказаться одна на улице в четыре утра. Пробежав метров сто до дома, где она живет, женщина позвонит – дверь там на ночь закрывают…

Наконец, как всегда вместе, появились две последние; вполголоса разговаривая, они дошли до угла и расстались в нескольких шагах от полицейского. Та, что постарше и повыше, вертлявой походкой поднялась по Пигаль к улице Лепик: полицейский иногда видел, как она входит в подъезд своего дома. Другая в нерешительности стояла и смотрела на него, словно хотела что-то сказать, затем, вместо того чтобы спуститься по Нотр-Дам-де-Лоретт, направилась, против обыкновения, к еще открытой табачной лавочке на углу улицы Дуэ.

Подвыпившая, с непокрытой головой – ее золотистые волосы блестели в свете фонарей, – она шла медленно, иногда останавливалась и, казалось, разговаривала сама с собой.

Хозяин лавочки обратился к ней запросто:

– Кофе, Арлетта?

– С ромом.

И сразу запахло ромом, подлитым в горячий кофе. Несколько мужчин – она на них даже не взглянула – пили за стойкой.

После хозяин скажет:

– Вид у нее был усталый.

Именно поэтому она заказала еще один кофе с двойной порцией рома и, рассчитываясь, долго не могла достать мелочь из сумочки.

– Спокойной ночи.

– Спокойной ночи.

Жюсьом увидел ее снова: нетвердой походкой женщина шла обратно. Поравнявшись с ним, заметила его в темноте, повернулась и бросила:

– Я хочу дать показания.

– Чего проще. Вы ведь знаете, где комиссариат.

Тот был почти рядом, позади «Пикреттс», на улице Ларошфуко. Оттуда, где они стояли, оба видели синий фонарь и приставленные к стене велосипеды полицейских.

Жюсьом не думал, что она пойдет. Но нет, она пересекла улицу и скрылась в здании комиссариата.

Было половина пятого, когда женщина вошла в плохо освещенное помещение; дежурил бригадир Симон с одним из новичков. Она повторила:

– Я хочу дать показания.

– Слушаю тебя, крошка.

Симон служил здесь уже двадцать лет и всего навидался.

Женщина была сильно накрашена, и румяна на ее лице чуть размазались. В искусственной шубке под норку, наброшенной на черное атласное платье, она покачивалась и держалась за барьер, отделявший дежурных полицейских от посетителей.

– Речь идет о преступлении.

– О совершенном преступлении?

На стене висели большие электрические часы, и она смотрела на них так, словно от положения стрелок что-то зависело.

– Не уверена, что оно уже совершено.

– Тогда это не преступление.

И бригадир подмигнул юному коллеге.

– Возможно, оно будет совершено. Наверняка будет совершено.

– Кто тебе сказал?

Она с трудом следила за своей мыслью.

– Двое мужчин, только что.

– Что за мужчины?

– Посетители. Я служу в «Пикреттс».

– То-то, думаю, где я тебя видел. Это ты раздеваешься на публике, а?

Бригадир никогда не был в «Пикреттс», но дважды в день, утром и вечером, проходя мимо, видел на фасаде увеличенную фотографию женщины, которая сейчас стояла перед ним, а также фотографии поменьше двух других девиц.

– Значит, о преступлении тебе рассказали посетители?

– Не мне.

– А кому?

– Они говорили между собой.

– А ты слышала?

– Слышала, но не все. Нас разделяла перегородка.

Это бригадир Симон тоже знал. Когда, во время уборки, дверь заведения бывала открыта, ему удавалось рассмотреть темный красный зал, сверкающую площадку для танцев и разделенные перегородками столики вдоль стен.

– Рассказывай. Когда это было?

– Сегодня ночью, часа два назад. Да, около двух ночи. Я еще только раз выступила со своим номером.

– И о чем же говорили посетители?

– Тот, что постарше, сказал, что убьет графиню.

– Какую графиню?

– Не знаю.

– Когда?

– Наверное, сегодня.

– Они не боялись, что ты их услышишь?

– Они не знали, что я по другую сторону перегородки.

– Ты была одна?

– Нет, с посетителем.

– Твой знакомый?

– Да.

– Кто он?

– Я знаю только имя. Его зовут Альбер.

– Он тоже слышал?

– Не думаю.

– Почему?

– Потому что он держал меня за руки и говорил.

– О любви?

– Да.

– А ты слушала, о чем говорят рядом? Можешь точно вспомнить, то они сказали?

– Не совсем.

– Ты пьяна?

– Выпила, но еще соображаю.

– И пьешь так каждую ночь?

– Обычно меньше.

– Вы пили с Альбером?

– Взяли бутылку шампанского. Я не хотела, чтобы он тратился.

– Он небогат?

– Молодой еще.

– Влюблен в тебя?

– Да, хочет, чтобы я ушла из заведения.

– Значит, ты была с ним, когда пришли два посетителя и сели за перегородкой?

– Да.

– Ты их не видела?

– Видела потом, со спины, когда они уходили.

– Они долго сидели?

– С полчаса.

– Шампанское с твоими подружками пили?

– Нет. Кажется, заказывали коньяк.

– И сразу же заговорили о графине?

– Не сразу. Сначала я не обращала внимания. Первое, что я расслышала, была фраза: «Понимаешь, у нее осталась большая часть драгоценностей, но при ее образе жизни их надолго не хватит».

– Какой был голос?

– Голос мужчины. Немолодого. Когда они уходили, я заметила, что один из них – маленький, коренастый, седой. Должно быть, он и говорил.

– Почему?

– Второй моложе, а голос был человека в возрасте.

– Как он одет?

– Не заметила. Во что-то темное, возможно в черное.

– Они сдавали пальто в гардероб?

– По-моему, да.

– Значит, он сказал, что у графини еще есть драгоценности, но при ее образе жизни их надолго не хватит?

– Совершенно верно.

– Как он собирался ее убить?

Женщина была совсем молоденькая, намного моложе, чем хотела казаться. Временами она напоминала маленькую девочку, которая вот-вот сорвется на истерику. В такие моменты она не сводила глаз с часов, словно черпала в них силы. Ее покачивало. Должно быть, она очень устала. Бригадир чувствовал аромат ее косметики, к которому примешивался слабый запах пота.

– Как он собирался ее убить? – повторил Симон.

– Не знаю. Я ведь была не одна и не могла все время прислушиваться.

– Альбер тискал тебя?

– Нет. Только держал за руки. Пожилой сказал что-то вроде: «Я решил провернуть дело сегодня ночью».

– Но это вовсе не значит, что он собирался ее убить. Может, просто хотел украсть драгоценности. А может, он – обычный кредитор, который думал послать к ней судебного исполнителя.

– Нет, – упрямо отрезала она.

– Откуда ты знаешь?

– Здесь совсем другое.

– Он говорил именно об убийстве?

– Уверена, но слов не помню.

– Может, ты что-то не поняла?

– Нет.

– Это было два часа назад?

– Примерно.

– И зная, что готовится преступление, ты сообщаешь только теперь?

– Я была взволнованна. И потом, не могла уйти из «Пикреттс» до закрытия. Альфонси на этот счет очень строг.

– А если бы ты сказала ему правду?

– Он, конечно, посоветовал бы не лезть не в свое дело.

– Постарайся точно вспомнить все, что они говорили.

– Они говорили мало. И я не все слышала. Играла музыка. Таня исполняла свой номер.

Бригадир уже начал делать кое-какие заметки, но еще не особенно верил услышанному.

– Ты знаешь графиню?

– Вряд ли.

– Может, заходит какая к вам в заведение?

– У нас редко бывают женщины, а чтобы графиня!.. Нет, никогда не слышала.

– Ты не пыталась увидеть лица мужчин?

– Не решилась. Я струсила.

– Почему?

– Вдруг они поймут, что я подслушала.

– Как они называли друг друга?

– Не обратила внимания. Один из них, по-моему, Оскар. Но не уверена. Я много выпила, и у меня разболелась голова. Хотелось спать. Если бы знала, что вы мне не поверите, не пришла бы.

– Сядь.

– Мне нельзя уйти?

– Не сейчас.

Он указал ей на скамейку у стены под официальными объявлениями и снова стал задавать вопросы.

– Имя?

– Арлетта.

– Настоящее имя. У тебя есть удостоверение личности?

Она достала из сумочки документ, протянула ему. Он прочел: «Жанна Мари Марсель Леле, 24 года, уроженка Мулена, балерина, Париж, ул. Нотр-Дам-де-Лоретт, 42—6».

– Почему ты назвалась Арлеттой?

– Это мой сценический псевдоним.

– Ты играла в театре?

– Не в настоящем.

Он пожал плечами, записал данные, вернул удостоверение.

– Сядь.

Тихонько попросив коллегу понаблюдать за женщиной, бригадир прошел в соседнюю комнату и позвонил в дежурную службу полиции.

– Ты, Луи? Это Симон из квартала Ларошфуко. Сегодня ночью случайно не было убийства графини?

– Почему именно графини?

– Не знаю. Может, нас разыгрывают. С виду малышка немного тронутая. Во всяком случае, пьяна в стельку. Она слышала краем уха, как сговаривались убить графиню, у которой якобы есть драгоценности.

– На табло ничего нет.

– Если случится что-нибудь в этом роде, сообщи.

Они поболтали о том о сем. Когда Симон вернулся в дежурку, Арлетта спала, словно в вокзальном зале ожидания. Поза была столь характерной, что глаза невольно начинали искать чемодан у ее ног.

В семь, когда на смену бригадиру Симону пришел Жакар, она все еще спала. Симон ввел сменщика в курс дела; уже уходя, он заметил, что женщина просыпается, но решил не задерживаться.

Арлетта удивленно посмотрела на черноусого Жакара, с беспокойством взглянула на часы и вскочила.

– Мне пора, – объявила она.

– Не спеши, малышка.

– Чего вы хотите?

– Может, проспавшись, ты вспомнишь больше, чем ночью?

Вид у нее был недовольный, кожа блестела, особенно вокруг выщипанных бровей.

– Мне нечего добавить. Я хочу домой.

– Расскажи-ка об Оскаре.

– Каком Оскаре?

На столе у Жакара лежал протокол, составленный Симоном, пока она спала.

– Который замышлял убить графиню.

– Я не говорила, что его зовут Оскаром.

– Как же тогда его зовут?

– Не знаю. Я не помню, что рассказывала, – была пьяна.

– Значит, ты все выдумала?

– Я говорила не так. Слышала, как двое мужчин разговаривают за перегородкой, но разобрала только обрывки фраз. Может, и ошиблась.

– Зачем же ты пришла сюда?

– Повторяю, была пьяна. А под мухой все видишь иначе, многое драматизируешь.

– Следовательно, о графине не было и речи?

– Нет, что-то было.

– АО драгоценностях?

– О драгоценностях говорили.

– И о том, чтобы прикончить графиню?

– Мне так показалось. Я уже набралась к тому времени.

– С кем ты пила?

– Со всеми подряд.

– В том числе и с Альбером?

– Да. Его я тоже не знаю. Я знаю людей только в лицо.

– Как и Оскара?

– Что вы прицепились к Оскару?

– Ты могла бы его узнать?

– Я видела его лишь со спины.

– Можно узнать и по спине.

– Не уверена, хотя…

И вдруг, пораженная мыслью, спросила:

– Кого-нибудь убили?

Он не отвечал, и она занервничала. У нее, должно быть, раскалывалась голова. Синева глаз казалась выцветшей, а размазавшаяся губная помада делала рот огромным.

– Мне можно уйти?

– Не сейчас.

– Я ни в чем не виновата.

В помещении было теперь несколько полицейских. Переговариваясь, они занимались своими делами. Жакар позвонил в дежурную службу – об убийстве графини никаких сообщений не поступало, потом, для страховки, – на набережную Орфевр.

Люкас, который только что заступил и еще не совсем проснулся, на всякий случай ответил:

– Отправьте ее сюда.

Больше он об этом не думал. Пришел Мегрэ. Не снимая пальто и шляпы, просмотрел ночную сводку.

Лил дождь. Ничего хорошего день не предвещал, и многие были утром не в духе.

В девять с минутами полицейский из IX округа доставил Арлетту на набережную Орфевр. Новичок, он еще плохо знал расположение помещений, поэтому, сопровождаемый женщиной, стучал во все двери подряд.

Так они добрались до инспекторской, где молодой Лапуэнт, сидя на краю стола, курил сигарету.

– Будьте добры, где найти бригадира Люкаса? Он не заметил, как Лапуэнт и Арлетта переглянулись, и, когда ему указали на соседний кабинет, закрыл дверь.

– Садитесь, – предложил Люкас танцовщице.

Мегрэ – обычно перед докладом он обходил кабинеты – оказался как раз здесь; стоя у камина, он набивал трубку.

– Эта особа, – объяснил Люкас, – утверждает, что двое мужчин сговаривались убить какую-то графиню.

Совсем не та, что несколько секунд назад, протрезвев и внезапно став агрессивной, женщина запротестовала:

– Ничего я не говорила.

– Вы показали, как двое мужчин…

– Я была пьяна.

– И все выдумали?

– Да.

– Зачем?

– Не знаю. Я набралась, домой возвращаться не хотелось, вот и зашла в комиссариат, просто так.

Мегрэ, продолжая просматривать бумаги, взглянул на нее с любопытством.

– Значит, ни о какой графине не было и речи?

– Нет.

– Ни словечка?

– Возможно, я что-то и слышала о графине. Сами знаете, как бывает: схватишь на лету слово, и оно застрянет в голове.

– Сегодня ночью?

– Наверно.

– И на этом построена вся ваша история?

– А вы, когда выпьете, всегда помните что говорите?

Мегрэ улыбнулся. Люкас смутился.

– Вы понимаете, что это правонарушение?

– Что?

– Ложные показания. Вас могут привлечь к ответственности за…

– Наплевать. Об одном прошу – отпустите меня. Спать охота.

– Вы живете одна?

– Черт возьми! Мегрэ опять улыбнулся.

– А Альбера, с которым распили бутылку шампанского, – он еще держал вас за руку – тоже не помните?

– Ничего я не помню. Может, вам портрет нарисовать? В «Пикреттс» все подтвердят, что я была пьяна.

– С каких пор?

– Со вчерашнего вечера, если вам интересно.

– С кем пили?

– Одна.

– Где?

– Везде понемногу. В барах. Вы что, не жили один?

Упрек, брошенный маленькому Люкасу, которому так хотелось выглядеть строгим, прозвучал насмешкой.

Дождь, монотонный холодный дождь под низким небом, зарядил надолго. Во всех кабинетах свет, везде на полу мокрые следы.

Люкас расследовал кражу со взломом на складе на набережной Жавель и торопился уйти. Он посмотрел на Мегрэ, словно спрашивая: «Как быть?»

Но тут прозвенел звонок на доклад, и Мегрэ в ответ только пожал плечами, что означало: «Это уж твое дело».

– У вас есть телефон? – задал вопрос бригадир.

– У привратницы.

– Вы живете в меблирашках?

– Нет, в собственной квартире.

– Одна?

– Я вам уже сказала.

– Если я вас отпущу, вы не боитесь повстречаться с Оскаром?

– Я хочу домой.

Держать ее до бесконечности было нельзя: она уже дала показания в комиссариате квартала.

– Позвоните, если он объявится снова, – попросил, вставая, Люкас. – Надеюсь, вы не собираетесь уезжать из города?

– Нет. С какой стати?

Выпустив ее, он смотрел, как она шла по длинному коридору, потом чуть задержалась на площадке. Мужчины оборачивались ей вслед, чувствуя, что она из другого мира, из мира ночи, чужая в резком свете зимнего дня.

У себя в кабинете Люкас ощутил оставшийся после нее запах – запах женщины, постели. Он позвонил в дежурную службу полиции.

– Ничего насчет графини?

– Ничего.

Открыв дверь инспекторской, Люкас позвал, не глядя:

– Лапуэнт. Кто-то ответил:

– Он только что вышел.

– Не сказал куда?

– Обещал сейчас вернуться.

– Передай ему, что он мне нужен. Не по поводу Арлетты, не по поводу графини, а чтобы ехать со мной на набережную Жавель.

Лапуэнт вернулся через четверть часа. Надев пальто и шляпы, мужчины отправились к станции метро «Шатле».

После ежедневного доклада у шефа Мегрэ уселся за стол, заваленный бумагами, и раскурил трубку, дав себе слово все утро не сходить с места.

Арлетта ушла из уголовной полиции примерно в половине десятого. Села она на метро или в автобус, чтобы добраться до улицы Нотр-Дам-де-Лоретт, это уже никого не интересовало.

А может, зашла в бар съесть рогалик и выпить чашечку кофе со сливками.

Привратница не видела, как она вернулась. Да и дом, расположенный в двух шагах от площади Сен-Жорж, напоминал, по правде сказать, проходной двор.

Около одиннадцати привратница решила подмести лестницу корпуса Б. Заметив, что дверь в квартиру Арлетты приоткрыта, она удивилась.

На набережной Жавель Лапуэнт был рассеян, чем-то озабочен, и Люкас, обратив внимание на странный вид инспектора, поинтересовался, уж не болен ли тот.

– Кажется, простыл.

Они еще продолжали опрашивать обитателей домов по соседству со взломанным складом, когда в кабинете Мегрэ зазвонил телефон.

– Комиссариат квартала Сен-Жорж. Участок на улице Ларошфуко, куда зашла Арлетта в половине пятого утра и где заснула на скамейке.

– Секретарь передал мне, что сегодня утром к вам отправляли девицу – Жанну Леле, по прозвищу Арлетта, ту, что подслушала какой-то разговор об убийстве графини.

– Да, я в курсе, – Мегрэ нахмурился. – Убита?

– Задушена в своей квартире. Только что обнаружили.

– Она была в постели?

– Нет.

– Одета?

– Да.

– В шубке?

– Нет В черном шелковом платье. По крайней мере так говорят мои люди. Я там еще не был. Решил сначала позвонить вам. Дело, по-моему, серьезное.

– Конечно, серьезное.

– Насчет графини ничего нового?

– Пока ничего. Может, долго еще не будет.

– Вас не затруднит сообщить в прокуратуру?

– Сейчас позвоню и сразу же выезжаю на место.

– Я думаю, так лучше. Странное дело, правда? Бригадир, дежуривший ночью, не особенно волновался – она была пьяна. До встречи.

– До встречи.

Мегрэ хотел взять с собой Люкаса, но перед его пустым кабинетом вспомнил о расследовании на набережной Жавель. Не было на месте и Лапуэнта. Жанвье только что вернулся и еще не успел снять мокрый, холодный плащ.

– Поехали!

Как обычно, в карман он сунул две трубки.

Жанвье остановил машину уголовной полиции у тротуара, и оба мужчины, одновременно повернув головы, чтобы проверить номер дома, удивленно переглянулись. Нигде – ни перед зданием, ни под аркой, ни во дворе – они не увидели ни одного человека, и только в отдалении прохаживался полицейский, направленный сюда комиссариатом для поддержания порядка.

Причина такого спокойствия выяснилась довольно быстро. На пороге привратницкой их встретил г-н Бёлан, комиссар квартала. За ним стояла крупная невозмутимая женщина с умным лицом.

– Госпожа Буэ, – представил Бёлан. – Жена нашего сержанта. Обнаружив труп, она закрыла дверь своим ключом и сразу же позвонила нам. В доме еще никто ничего не знает.

Словно благодаря за комплимент, женщина слегка наклонила голову.

– Наверху есть кто-нибудь? – поинтересовался Мегрэ.

– Инспектор Лоньон с судебно-медицинским экспертом. А я тут беседую с госпожой Буэ, и мы вместе думаем, что же это за графиня.

– В нашем квартале никаких графинь нет, – заявила привратница.

Ее осанка, голос, манера речи – все говорило о том, что она считает своим долгом быть безукоризненным свидетелем.

– Девушка была тихая. Правда, мы с ней мало общались: она ведь возвращалась под утро и почти весь день проводила в постели.

– Давно она здесь поселилась?

– Два года назад. У нее двухкомнатная квартирка в корпусе Б, в глубине двора.

– У нее часто бывали люди?

– В общем-то, никогда.

– А мужчины?

– Если и приходили, я не видела. Разве что на первых порах. Когда она переехала и уже устроилась, я раза два замечала пожилого мужчину, невысокого, широкоплечего, которого приняла сначала за ее отца. Ко мне он никогда не обращался и, насколько я знаю, больше не появлялся. В доме много жильцов, полно контор, особенно в корпусе А, – разве всех упомнишь.

– Я попозже зайду поговорить с вами.

Дом был старый. Из-под арки одна лестница вела налево, другая – направо, обе темные, с мраморными и эмалированными табличками, извещающими, что на первом этаже – дамский парикмахер, на втором – массажистка, на третьем – мастерская искусственных цветов, юридическая контора и даже ясновидица экстракласса. Плиты двора блестели от дождя; напротив, через двор, виднелась дверь, над которой чернела буква «Б».

Оставляя мокрые следы на ступеньках, они поднялись на четвертый этаж. Пока они поднимались, открылась лишь одна дверь. Полная женщина с редкими, накрученными на бигуди волосами, выглянув, удивленно посмотрела на них и тотчас закрылась на ключ.

Инспектор Лоньон из квартала Сен-Жорж встретил их с мрачной, как всегда, миной, и во взгляде его Мегрэ прочел: «Это должно было случиться».

Но он имел в виду не убийство женщины, а то, что, поскольку преступление совершено в этом квартале, сюда прислали его, Лоньона, но вот теперь прибыл сам Мегрэ, и дело у него заберут.

– Я ни к чему не прикасался, – сухо сообщил он. – Врач еще в комнате.

Ни одна квартира не показалась бы радостной в такую погоду. Был тот хмурый день, когда невольно задаешься вопросом, зачем люди вообще существуют на земле и тратят столько сил, чтобы на ней задержаться.

Первая комната представляла собой мило обставленную, необыкновенно опрятную гостиную в идеальном, против ожидания, порядке. Что сразу бросалось в глаза, так это пол, натертый тщательно, словно в монастыре. Приятно пахло мастикой. «Не забыть спросить у привратницы, сама ли Арлетта убирала квартиру», – подумал Мегрэ.

В приоткрытую дверь они увидели доктора Паскье, который, уже в пальто, складывал в саквояж инструменты. У неразобранной кровати, на белой козьей шкуре, лежал труп женщины – черное атласное платье, неестественной белизны рука, медного отлива волосы.

Самой трогательной бывает обычно какая-нибудь смешная деталь. Так вот, одна нога убитой была в туфле на высоком каблуке, а другая – отчего у Мегрэ защемило сердце – без туфли; через шелковый, забрызганный капельками грязи чулок со спущенной от пятки до колена петлей просвечивали пальцы.

– Мертва, – заключил врач. – Убийца довел дело до конца.

– Когда примерно это случилось?

– Часа полтора назад, не больше. Трупное окоченение еще не наступило.

У кровати, за дверью, Мегрэ увидел открытый шкаф, где висели платья, в основном вечерние и почти все черные.

– Вы думаете, на нее напали сзади?

– Вероятно – я не вижу следов борьбы. Заключение прислать вам, господин Мегрэ?

– Да, пожалуйста.

Премиленькая комнатка ничуть не напоминала обиталище танцовщицы из кабаре. Как и в гостиной, кругом порядок, только искусственная шубка брошена на кровать, а сумочка – на кресло.

Мегрэ пояснил:

– С набережной Орфевр она ушла около половины десятого. Если взяла такси, то уже к десяти могла добраться до дома. На автобусе или метро, без сомнения, позже. И сразу на нее напали.

Он подошел к шкафу, внимательно осмотрел пол.

– Ее ждали – здесь кто-то прятался – и схватили за горло, едва она сняла шубку.

Это произошло совсем недавно. Так быстро прибыть на место преступления удается редко.

– Я вам больше не нужен? – осведомился врач. Он ушел. В свою очередь полицейский комиссар, поинтересовавшись, надо ли ему оставаться до прибытия прокуратуры, не замедлил вернуться в участок, находившийся рядом. И только Лоньон, стоя в углу с недовольным видом, ждал, когда ему скажут, что он тоже не нужен.

– Ничего не нашли? – спросил его Мегрэ, набивая трубку.

– Я посмотрел ящики. Загляните в тот, что слева, в комоде.

Ящик был полон фотографий Арлетты. Некоторые, вроде тех, что на фасаде «Пикреттс», предназначались для рекламы. На снимках она была в черном шелковом платье, не в простом, как сейчас, а в вечернем, облегающем фигуру.

– Вы, Лоньон, – ведь это ваш квартал – видели ее номер в кабаре?

– Нет, но знаю, что он собой представляет. Можете судить по фотографиям сверху. Во время танца она вертелась, более или менее в такт, медленно снимая платье, под которым ничего не было. И в конце концов раздевалась догола.

Казалось, что длинный, шишковатый нос Лоньона шевелится и краснеет.

– По-моему, это проделывают девицы в американском бурлеске. Когда она оставалась в чем мать родила, свет тушили.

И Лоньон нерешительно добавил:

– Вы посмотрели бы ей под платье. Удивленный, Мегрэ ждал.

– Врач позвал меня во время осмотра и показал: у нее удалены все волосы. А выходя на улицу, она ничего под низ не надевала.

Неизвестно почему, все трое чувствовали себя неловко. Не сговариваясь, они избегали смотреть на распростертый труп женщины: в нем было что-то похотливое. Мегрэ мельком взглянул на остальные, меньшего размера фотографии, без сомнения любительские, где Арлетта, везде обнаженная, была запечатлена в самых эротических позах.

– Конверта не найдется? – спросил он.

Лоньон, болван, ухмыльнулся, словно осуждая комиссара: забирает, мол, фотографии, чтобы вволю полюбоваться ими у себя в кабинете.

В соседней комнате Жанвье начал тщательный осмотр места происшествия и во всем находил несоответствие между тем, что было перед глазами, и этими фотографиями, между внутренним миром Арлетты и ее профессиональной жизнью.

В стенном шкафу оказалась керосинка, две начищенные кастрюли, тарелки, чашки, столовые приборы – значит, она все-таки готовила дома. В ящике за окном во двор – яйца, масло, сельдерей и две отбивные.

Другой шкаф забит швабрами, тряпками, банками с мастикой, что наводило на мысль об аккуратной хозяйке, чистюле, которая гордится своей квартирой.

Ни писем, ни бумаг они не нашли. В комнате валялось несколько журналов, но никаких книг, кроме поваренной, да франко-английского словаря. Не было и фотографий родственников, друзей, поклонников, как в большинстве домов.

Много обуви, почти вся новая и на очень высоком каблуке: Арлетта или питала страсть к обуви, или не могла подобрать ничего подходящего для своих чувствительных ног.

В сумочке – пудреница, ключи, губная помада, удостоверение личности и носовой платок без инициалов. Удостоверение личности Мегрэ положил к себе в карман. В тесных, жарко натопленных комнатах ему было не по себе. Он повернулся к Жанвье.

– Дождись прокуратуру. Возможно, я скоро вернусь. Антропометрическая служба прибудет с минуты на минуту.

Не найдя конверта, он сунул фотографии в карман пальто, улыбнулся Лоньону, прозванному коллегами Невезучим, и вышел на лестницу.

Работа в доме предстоит долгая и кропотливая: опросить всех жильцов, в том числе полную женщину в бигуди, которая, видимо, проявляет интерес к происходящему на лестнице и, возможно, видела убийцу, когда он поднимался или спускался.

Мегрэ заглянул в привратницкую и с разрешения г-жи Буэ воспользовался телефоном, стоявшим возле кровати под фотографией сержанта Буэ в форме.

– Люкас не вернулся? – осведомился он, набрав номер уголовной полиции.

Комиссар по удостоверению личности продиктовал дежурному установочные данные жертвы.

– Позвони в Мулен. Постарайся выяснить, есть ли у нее родственники. Пусть разыщут людей, которые могли ее знать, сообщат родителям. Если они живы, наверняка приедут.

Он уже шел по тротуару, направляясь к улице Пигаль, когда сзади остановилась машина. Прокуратура. Сейчас подъедут и антропометристы. Ему не хотелось быть там, где в двух маленьких комнатках толкутся двадцать человек и все еще лежит труп.

Слева – булочная, справа – желтый фасад винной лавки. Из-за неоновой рекламы, резко выделявшейся на фоне темных зданий, «Пикреттс» ночью выглядел чем-то внушительным. Днем же пройдешь и не заметишь.

Узенький фасад – дверь да окно; под дождем, в сине-зеленой подсветке, вывешенные фотографии казались пошлыми и сомнительными.

Перевалило за полдень. Мегрэ удивился, увидев, что дверь открыта. Внутри горела одна лампочка, между столиками подметала пол женщина.

– Хозяин здесь? – спросил комиссар.

Женщина с метлой в руке спокойно взглянула на него.

– Зачем он вам?

– Хотелось бы переговорить.

– Он спит. Я его жена.

Ей было далеко за пятьдесят, скорее даже под шестьдесят. Дородная, но очень подвижная, с прекрасными каштановыми глазами на одутловатом лице.

– Комиссар Мегрэ. Уголовная полиция. Она и глазом не моргнула.

– Присядьте, пожалуйста.

В полутьме зала красный цвет стен и мебельной обивки казался почти черным. Лишь у самого входа сквозь раскрытую дверь в помещение проникал дневной свет, освещал бутылки в баре.

Зал с низким потолком был какой-то вытянутый; на узенькой эстраде – пианино и аккордеон в футляре; полутораметровые перегородки вокруг танцплощадки образовывали нечто вроде кабинетов, где посетители могли чувствовать себя более или менее изолированно.

– Фреда будить обязательно?

Она была в тапочках, старом платье и сером переднике, еще не умыта и не причесана.

– Вы были здесь ночью? Она ответила просто:

– Я слежу за туалетом и при необходимости, когда посетители хотят есть, готовлю.

– Живете здесь же?

– Наверху. Из кухни в квартиру ведет лестница. Но у нас дом в Буживале, мы ездим туда по выходным.

Она не проявляла и тени беспокойства, наоборот, казалась явно заинтригованной тем, что видит перед собой столь важную шишку из полиции. Однако, привычная ко всему, терпеливо ждала.

– Давно содержите кабаре?

– В следующем месяце отметим одиннадцатилетие.

– Много у вас посетителей?

– Когда как.

Он заметил небольшую картонку. Надпись печатными буквами гласила:

Finish the night at «Picratt»'s, The hottest spot in Paris.

Скромные познания в английском тем не менее помогли Мегрэ понять написанное:

Проводите ночи в «Пикреттс», Самом волнующем уголке Парижа.

Перевод «волнующем» был не совсем точен. Английский вариант звучал выразительнее. Скорее, самый «тепленький» уголок Парижа, если слово «тепленький» употребить в определенном смысле.

Хозяйка смотрела на комиссара все так же спокойно.

– Чего-нибудь выпьете?

Она не сомневалась, что он откажется.

– Где вы распространяете свои проспекты?

– Раздаем портье в крупных отелях, а уж они, незаметно, – клиентам, в основном американцам. Ночью, поздно ночью, когда иностранцам начинают надоедать шумные заведения, но они не знают, куда пойти. Кузнечик – он обычно бродит поблизости – сует карточку в руки или подбрасывает в автобус, в такси. Таким образом, когда другие уже закрываются, мы только приступаем к работе. Понимаете?

Он, разумеется, понимал. Здесь оказывались те, кто, побродив по Монмартру, но не получив желаемого, надеялся на последний шанс.

– Большинство ваших посетителей приходят, должно быть, уже нетрезвыми?

– Конечно.

– А вчера ночью много было народу?

– В понедельник-то? Почти никого.

– Оттуда, где вы сидите, можно видеть зал?

Она указала ему в глубине, слева от эстрады, дверь с надписью «Туалеты». На другой двери, справа, в пандан первой, надписи не было.