Текст книги "Друг детства Мегрэ"

Жорж Сименон
Друг детства Мегрэ

© ООО «Феникс», оформление, 2022

1

Муха трижды облетела вокруг его головы и села в верхнем левом углу отчета, на полях которого он делал пометки.

Рука Мегрэ, державшая карандаш, застыла. Комиссар с любопытством принялся разглядывать муху. Эта забавная игра продолжалась уже полчаса, а муха была одной и той же. Мегрэ мог бы поклясться, что узнал ее. Впрочем, других мух в его кабинете не было.

Муха кругами летала по комнате, особенно в той части, которую заливало солнце, потом принималась кружить вокруг головы комиссара и, наконец, садилась на документы, которые он внимательно изучал. Здесь она лениво потирала лапку о лапку и, вполне возможно, поглядывала на него с презрением.

Но действительно ли она на него поглядывала? Если так, что значило для нее это массивное тело, наверняка казавшееся ей огромным?

Мегрэ старался не вспугнуть муху. Он ждал, застыв с карандашом в руке. Неожиданно муха, словно ей все надоело, взмыла ввысь и вылетела в открытое окно, растворившись в теплом воздухе.

Стояла середина июня. Время от времени в кабинет, где Мегрэ, сняв пиджак, неторопливо курил трубку, врывался свежий ветерок. Комиссар решил посвятить вторую половину дня изучению отчетов своих инспекторов и поэтому запасся терпением.

В девятый или десятый раз муха вернулась, причем она всегда садилась на одно и то же место страницы, словно между ними существовал молчаливый уговор.

Любопытное совпадение! Солнце, порывы свежего ветерка, порой врывавшиеся в раскрытое окно, эта заворожившая его муха напомнили комиссару о школьных годах, когда ползавшая по его парте муха зачастую приобретала большее значение, чем рассказ учителя.

Жозеф, старый привратник, негромко постучав в дверь, вошел в кабинет и протянул комиссару визитную карточку, на которой было написано:

«Леон Флорантен. антиквар»

– Сколько ему лет?

– Примерно столько же, сколько вам…

– Он высокий и худой?

– Да, очень высокий и очень худой, к тому же седой…

Это был тот самый Флорантен, с которым они вместе учились в лицее Банвиля [1]1
  Лицей Банвиля – первый лицей во Франции, открытый в 1804 году. Позднее он был назван в честь уроженца Мулена – Теодора-Фолена де Банвиля (1823–1891), поэта романтической школы. – Примеч. пер.


[Закрыть] в Мулене, веселый заводила класса.

– Пусть войдет…

Комиссар напрочь забыл о мухе, которая, вероятно, обиделась и вылетела в окно. Когда Флорантен вошел, они с Мегрэ испытали чувство неловкости, поскольку после окончания лицея в Мулене виделись всего один раз. Это было лет двадцать назад. На улице комиссар случайно столкнулся с элегантной парой. Женщина была типичной парижанкой, весьма миловидной.

– Хочу представить тебе своего старого лицейского приятеля. Сейчас он служит в полиции…

Потом Флорантен обратился к Мегрэ:

– Позвольте… позволь познакомить тебя с Моникой, моей женой…

Тот день был тоже очень солнечным. Они не знали, как продолжить разговор.

– Ну как, у тебя все в порядке? Ты по-прежнему доволен?

– По-прежнему доволен, – ответил Мегрэ. – А ты?

– Не жалуюсь.

– Живешь в Париже?

– Да. Бульвар Осман, дом шестьдесят два. Но я много езжу по делам. Совсем недавно вернулся из Стамбула. Зашел бы к нам. С мадам Мегрэ, разумеется, если ты женат…

Им обоим было неловко. Пара направилась к спортивной светло-зеленой машине с откидным верхом, а комиссар пошел дальше.

Появившийся в его кабинете Флорантен был не таким элегантным, как тот мужчина, с которым он стоял на площади Мадлен. На нем был поношенный серый костюм, да и в манерах уже не чувствовалось былой уверенности.

– Очень любезно с вашей стороны принять меня незамедлительно… Как поживаете?.. Как поживаешь?..

Мегрэ тоже было нелегко обращаться к нему на «ты» после стольких лет.

– А ты?.. Садись… Как твоя жена?..

Какое-то мгновение светло-серые глаза Флорантена всматривались в пустоту, словно он старался что-то вспомнить.

– Ты говоришь о Монике, той рыжеволосой малышке?.. Да, некоторое время мы жили вместе, но я на ней так и не женился… Славная девушка…

– Ты не женат?

– А зачем?

И Флорантен скорчил одну из тех гримас, которые когда-то забавляли его приятелей и обескураживали учителей. Можно было подумать, что его вытянутое лицо с очень четкими чертами было гуттаперчевым – настолько легко оно растягивалось во все стороны.

Мегрэ не решался спросить, почему Флорантен к нему пришел. Он разглядывал его, с трудом веря, что прошло столько лет.

– А у тебя уютный кабинет… Я даже не знал, что у вас в криминальной полиции такая неплохая мебель…

– Ты стал антикваром?

– Если можно так выразиться… Я покупаю старую мебель и реставрирую ее в небольшой мастерской, которую снимаю на бульваре Рошешуар… Знаешь, в нынешние времена все в той или иной степени стали антикварами…

– Ты доволен?

– Я не жаловался бы, не свались сегодня мне на голову проблема, тяжелая как кирпич…

Флорантен настолько привык паясничать, что его лицо непроизвольно принимало смешные выражения. Однако цвет лица от этого не становился менее серым, а из глаз не исчезало беспокойство.

– Именно поэтому я и пришел сюда. Я сказал себе, что ты, как никто другой, способен меня понять…

Флорантен вытащил из кармана пачку сигарет и закурил. Рука с длинными костлявыми пальцами немного дрожала. Мегрэ показалось, что он почувствовал запах алкоголя.

– На самом деле я здорово вляпался…

– Я тебя слушаю…

– Так-то оно так, но все дело в том, что это трудно объяснить. Вот уже четыре года, как у меня есть подружка…

– Вы вместе живете?

– И да, и нет… Нет… Не совсем… Она живет на улице Нотр-Дам-де-Лоретт, около площади Сен-Жорж…

Мегрэ не мог понять, почему Флорантен колеблется и постоянно отводит глаза – он, всегда такой уверенный в себе, такой болтливый. В лицее Мегрэ даже завидовал его непринужденности. Как и тому, что отец Флорантена был лучшим кондитером в городе, а его кондитерская находилась прямо напротив собора. Отец Флорантена даже назвал своим именем ореховое пирожное, ставшее местной достопримечательностью, фирменным блюдом.

У Флорантена всегда имелись карманные деньги. Он мог безнаказанно выкидывать в классе любые шутки, словно пользовался какой-то неприкосновенностью. Иногда по вечерам он гулял с молодыми девицами.

– Рассказывай.

– Ее зовут Жозе… Ну, настоящее ее имя – Жозефина Папе, но она предпочитает, чтобы ее называли Жозе… Мне тоже так больше нравится… Ей тридцать четыре года, но по ней не скажешь…

Лицо Флорантена было таким подвижным, что казалось, будто у него нервный тик.

– Это трудно объяснить, старина…

Флорантен вставал, подходил к окну. Его долговязое тело преломлялось в солнечных лучах.

– А у тебя жарко… – вздохнул он, вытирая лоб.

Муха больше не садилась на уголок лежавшей перед комиссаром бумаги. В окно врывался шум машин и автобусов, ехавших по мосту Сен-Мишель, порой слышалась сирена буксира, опускавшего свою трубу перед пролетом моста.

Часы в корпусе из черного мрамора, точно такие же, как во всех кабинетах криминальной полиции, да и в сотнях других официальных кабинетов, показывали двадцать минут шестого.

– Я не единственный… – наконец выговорил Флорантен.

– В каком смысле не единственный?

– Не единственный друг Жозе… Это трудно объяснить… Она лучшая девушка на всем белом свете… Я был одновременно ее любовником, другом и наперсником…

Мегрэ вновь раскурил трубку, стараясь сохранять спокойствие. Его старый приятель снова сел напротив.

– И много у нее других друзей? – наконец спросил комиссар, прервав затянувшееся молчание.

– Подожди, сейчас сосчитаю… Паре… Раз… Потом Курсель… Два… Потом Виктор… Три… И еще один юнец, которого я не знаю и зову рыжим… Четыре…

– Четыре любовника, которые регулярно ее навещают?

– Один – раз в неделю, другие – дважды…

– Они знают, что их несколько?

– Разумеется, нет…

– Таким образом, каждый пребывает в заблуждении, что он один ее содержит?

Эти слова смутили Флорантена, и он принялся разминать пальцами сигарету, так что табак посыпался на ковер.

– Я предупреждал тебя, что это трудно понять…

– А какова твоя роль во всей этой истории?

– Я ее друг… Я прихожу, когда она одна…

– Ты ночуешь на улице Нотр-Дам-де-Лоретт?

– Кроме ночи с четверга на пятницу…

Без видимой иронии Мегрэ спросил:

– Потому что место занято?

– Да, Курселем… Они знакомы десять лет… Он живет в Руане, а на бульваре Вольтера у него контора… Это долго объяснять… Ты меня презираешь?

– Я никогда никого не презирал…

– Я понимаю, что мое положение может показаться щекотливым, что большинство людей сурово осудили бы меня… Но клянусь тебе, что мы с Жозе любим друг друга…

Неожиданно он добавил:

– Вернее, мы любили друг друга…

Поправка поразила комиссара, и его лицо стало бесстрастным.

– Вы разошлись?

– Нет.

– Она умерла?

– Да.

– Когда?

– Сегодня, во второй половине дня…

И Флорантен, трагически взглянув на Мегрэ, театрально произнес:

– Клянусь тебе, это не я… Ты же меня знаешь… И потому, что ты знаешь меня, а я знаю тебя, я пришел к тебе…

Они действительно знали друг друга, когда им было двенадцать, пятнадцать, семнадцать лет, но с тех пор каждый пошел своим путем.

– От чего она умерла?

– В нее стреляли.

– Кто?

– Не знаю.

– Где это произошло?

– У нее… В спальне…

– Где ты был в этот момент?

Обращаться на «ты» становилось все труднее.

– В стенном шкафу…

– Ты хочешь сказать, в квартире?

– Да… Так уже не раз случалось… Когда кто-нибудь звонил в дверь, я… Я тебе противен?.. Клянусь, это вовсе не то, о чем ты думаешь… Я зарабатываю на жизнь… Я работаю…

– Попытайся точно описать, как все было.

– С какого момента?

– Скажем, с полудня…

– Мы вместе пообедали… Она прекрасно готовит… Мы сидели возле окна… Как всегда по средам, она ждала кое-кого к половине шестого или к шести…

– Кого именно?

– Его зовут Франсуа Паре. Это мужчина лет пятидесяти, начальник отдела министерства общественных работ… Он возглавляет отдел судоходства… Живет в Версале…

– Он никогда не приходил раньше времени?

– Нет…

– Что произошло после обеда?

– Мы разговаривали…

– Как она была одета?

– В халате… Дома она всегда носит халат, а переодевается только тогда, когда куда-нибудь идет… Около половины четвертого в дверь позвонили, и я спрятался в стенном шкафу… Он открывается не в спальню, а в ванную комнату…

Мегрэ начал терять терпение.

– Что было потом?

– Примерно через четверть часа я услышал звук, похожий на выстрел…

– Значит, без пятнадцати четыре?..

– Думаю, да…

– Ты тут же выбежал?

– Нет… Я не должен был там находиться… Кроме того, звук, который я принял за выстрел, мог быть просто автомобильным или автобусным выхлопом.

Теперь Мегрэ пристально наблюдал за своим собеседником. Он вспоминал истории, которые Флорантен рассказывал ему много лет назад. Все они в той или иной степени были выдуманными. Порой казалось, что он сам не делает различий между правдой и ложью.

– Чего вы ждали?

– Ты уже обращаешься ко мне на «вы»?.. Понимаешь…

Флорантен казался огорченным, разочарованным…

– Ладно! Чего ты ждал, сидя в шкафу?

– Это не просто стенной шкаф, а довольно просторная гардеробная… Я ждал, когда этот мужчина уйдет…

– Как ты можешь знать, что это был мужчина, если ты его не видел?

Флорантен изумленно взглянул на Мегрэ.

– Я не подумал об этом…

– У Жозе были подруги?

– Нет…

– Родные?

– Она родом из Конкарно, но я никогда не встречался с ее родственниками…

– Как ты понял, что человек ушел?

– Я слышал шаги в гостиной, потом дверь открылась и закрылась…

– В котором часу?

– Около четырех…

– Значит, убийца оставался наедине с жертвой в течение четверти часа?

– Надо полагать…

– Где находилась твоя любовница, когда ты вошел в спальню?

– Она лежала на полу, возле кровати…

– Как она была одета?

– Она была все в том же желтом халате…

– Куда ей выстрелили?

– В шею…

– Ты уверен, что она умерла?

– В этом нетрудно было убедиться…

– В комнате царил беспорядок?

– Я ничего не заметил…

– Открытые ящики, разбросанные бумаги?

– Нет… Не думаю…

– Ты не уверен?

– Я был так потрясен…

– Ты позвонил врачу?

– Нет… Она же умерла…

– А в комиссариат квартала?

– Тоже нет…

– Ты пришел ко мне в пять минут шестого. Что ты делал после четырех часов?

– Сначала я, совершенно обезумев, рухнул в кресло… Я ничего не понимал… Да и до сих пор ничего не понимаю… Потом я сказал себе, что во всем обвинят меня, тем более что гадюка консьержка меня ненавидит.

– Ты просидел в кресле целый час?

– Нет… Я не знаю, сколько времени провел в квартире… Потом я вышел и направился в бистро «Гран-Сен-Жорж», где залпом выпил три рюмки коньяка…

– Потом?

– Я вспомнил, что ты стал большим начальником в криминальной полиции.

– Как ты сюда добрался?

– Взял такси…

Мегрэ был в ярости, однако внешне это никак не проявлялось. Лишь его лицо посуровело. Он встал, открыл дверь, ведущую в кабинет инспекторов, немного поколебался, не зная, кого выбрать: Жанвье или Лапуэнта. Они оба были там. В конце концов его выбор пал на Жанвье.

– Иди сюда… Сначала позвони в лабораторию Моеру, пусть отправляются на улицу Нотр-Дам-де-Лоретт… Какой номер?..

– 17-бис…

Всякий раз, когда Мегрэ смотрел на своего давнишнего приятеля, его лицо принимало строгое, непроницаемое выражение. Пока Жанвье звонил, он взглянул на часы. Они показывали половину шестого.

– А кто этот клиент, приходящий по средам?

– Паре. Тот, что работает в министерстве…

– Следовательно, он сейчас должен к ней прийти?

– Да, это его время…

– У него есть ключ?

– Ни у кого из них нет ключа…

– У тебя тоже?

– Я другое дело… Понимаешь, старина…

– Я очень попросил бы тебя не называть меня стариной…

– Вот видишь! Даже ты…

– Пойдем!..

По дороге Мегрэ взял шляпу и, уже спускаясь по широкой полутемной лестнице, набил трубку.

– Я вот думаю: почему ты выжидал все это время? Почему не шел ко мне, не поставил в известность полицию?.. Она была богата?

– Полагаю, да… Три-четыре года назад она удачно вложила деньги, купив дом на улице Мон-Сени, на Монмартре…

– В ее квартире были деньги?

– Вполне возможно… Не могу сказать точно… Я знаю только, что она не доверяла банкам…

Они направились к одному из маленьких черных автомобилей, стоявших во дворе. Жанвье сел за руль.

– Ты пытаешься убедить меня, что, живя с ней, не знал, где она хранит сбережения?

– Но это правда…

Мегрэ захотелось одернуть Флорантена: «Прекрати паясничать!» Пожалел ли он его?

– Сколько в квартире комнат?

– Гостиная, столовая, спальня с ванной комнатой и маленькая кухонька.

– Не считая гардеробной…

– Не считая гардеробной…

Лавируя между другими автомобилями, Жанвье по репликам пытался понять, в чем дело.

– Клянусь тебе, Мегрэ…

Хорошо еще, что Флорантен не назвал его Жюлем, поскольку в лицее было принято обращаться друг к другу по фамилиям!

Когда мужчины проходили мимо привратницкой, Мегрэ заметил, что тюлевая занавеска на застекленной двери колыхнулась, и за ней появилась огромная бесформенная фигура консьержки. Ее лицо было под стать телу. Неподвижно застыв, она пристально смотрела на них, словно была не живым человеком, а портретом в натуральную величину или статуей.

Лифт был узким. Комиссар оказался прижатым к Флорантену и поэтому был вынужден смотреть в глаза своему старому приятелю. Мегрэ это смущало. О чем в этот момент думал сын кондитера из Мулена? От страха ли его лицо постоянно искажалось, хотя он старался придать ему естественное выражение и даже улыбнуться?

Он ли убил Жозефину Папе? Что он делал в течение часа, прежде чем пришел на набережную Орфевр?

Они миновали площадку четвертого этажа, и Флорантен как ни в чем не бывало вытащил из кармана связку ключей. Миновав тесную прихожую, они вошли в гостиную. Мегрэ показалось, что он перенесся лет на пятьдесят назад, если не больше.

Занавески из выцветшего розового шелка были задрапированы по старинной моде и заправлены в подхваты в виде кос из толстого шелка. На полу лежал полинявший ковер.

Повсюду плюш, шелк, салфетки, вышитые и кружевные накидки на креслах в стиле Людовика ХVI.

У окна стоял обитый бархатом диван с множеством смятых подушек, словно кто-то недавно на них сидел. Круглый столик. Торшер с розовым абажуром на позолоченной ножке.

Несомненно, это был любимый уголок Жозе. Под рукой проигрыватель, шоколадные конфеты, иллюстрированные журналы и несколько любовных романов. Прямо напротив, в противоположном конце комнаты, находился телевизор.

На стенах, оклеенных обоями в цветочек, висели картины с изображением тщательно выписанных сельских пейзажей.

Флорантен, пристально наблюдавший за Мегрэ, подтвердил:

– Здесь она проводила бо́льшую часть времени…

– А ты?

Антиквар указал на старое кожаное кресло, контрастировавшее с остальной мебелью.

– Это я его принес…

Такой же старомодной, обыденной и удушливой была и столовая. Здесь тоже имелись задрапированные тяжелые бархатные шторы. На обоих подоконниках стояли горшки с цветами.

Дверь в спальню была приоткрыта. Флорантен не решался переступить через порог. Мегрэ вошел первым и метрах в двух от себя увидел распростертое на ковре тело.

Как это часто случается, рана на шее, казалось, не соответствовала калибру пули. Жозе лежала в луже крови, однако ее лицо не выражало ничего, кроме удивления.

Насколько комиссар мог судить, женщина была маленькой, пышной, приветливой, одной из тех, при виде которых вспоминаешь о вкусно приготовленных блюдах, о варенье, с любовью разложенном по вазочкам.

Взгляд Мегрэ блуждал по комнате.

– Я не видел оружия… – заявил его приятель, вновь догадавшись о мыслях комиссара. – Если только она не лежит на нем, но это мне кажется маловероятным…

Телефон стоял в гостиной. Мегрэ предпочел покончить с необходимыми формальностями.

– Жанвье, позвони в комиссариат квартала. Попроси комиссара прийти вместе с врачом… Потом поставь в известность прокуратуру…

С минуты на минуту должны были приехать специалисты Моера. В течение оставшегося времени Мегрэ хотел спокойно осмотреть квартиру. Он вошел в ванную комнату, где висели розовые полотенца. В квартире вообще было много розового. Открыв дверь гардеробной, представлявшей собой, скорее, никуда не ведущий коридор, он вновь увидел розовое: яркую ночную кофточку и ядовито-розовое летнее платье. Остальная одежда была в пастельных тонах: светло-зеленых, светло-голубых…

– Твоих костюмов здесь нет?

– Это было бы не очень удобно… – смущенным тоном пробормотал Флорантен. – Другие думают, что она живет одна…

Разумеется! Это тоже было старо как мир: эти не знакомые друг с другом солидные мужчины, каждый из которых приходил сюда один-два раза в неделю в полной уверенности, что единственный содержит свою любовницу.

Но все ли они пребывали в подобном заблуждении?

Вернувшись в спальню, Мегрэ принялся открывать ящики. Он нашел счета, белье, шкатулку с несколькими недорогими украшениями.

Было шесть часов.

– Месье, приходящий по средам, уже должен был появиться, – заметил комиссар.

– Возможно, он поднялся, но ему не открыли, и он ушел?

Жанвье сообщил:

– Комиссар уже в пути. Помощник прокурора скоро приедет вместе со следственным судьей…

Приближался момент расследования, который Мегрэ ненавидел больше всего. Пять-шесть человек приезжают, переглядываются, потом рассматривают тело, над которым склоняется врач.

Процедура чисто формальная. Врач может лишь констатировать смерть. Обо всех подробностях он сообщит только после вскрытия. Помощник прокурора от имени правительства тоже только констатирует факты.

Следственный судья смотрел на комиссара так, словно спрашивал, что тот думает. Но пока Мегрэ вообще ничего не думал. Что касается комиссара квартала, то ему не терпелось вернуться в свой кабинет.

– Держите меня в курсе, – пробормотал следователь.

На вид ему было лет сорок. Скорее всего, его недавно перевели в Париж. Фамилия его была Паж. Он неуклонно поднимался по служебной лестнице, начав свою карьеру в супрефектуре, а затем получая назначения в более крупные города.

Моер со своими людьми ждал в гостиной, и один из экспертов на всякий случай уже принялся искать отпечатки пальцев.

После того как официальные лица ушли, Мегрэ сказал:

– Ваша очередь, ребята… Сфотографируйте жертву, пока за ней не приехал фургон…

Мегрэ направился к двери. Флорантен хотел последовать за ним.

– Нет. Ты останешься здесь. Жанвье, опроси соседей по лестничной площадке и, если возникнет необходимость, жильцов с верхнего этажа… Узнай, не слышали ли они что-нибудь…

Мегрэ пешком спустился на первый этаж. Дом был старый, но выглядел вполне прилично. Малиновый ковер, устилавший лестницу, к каждой ступеньке был прикреплен медной поперечиной. Почти все звонки на дверях были начищены до блеска, так же, как и табличка с надписью: «Мадемуазель Вияль, изготовление корсетов и поясов по фигуре».

Комиссар застал величественную консьержку у двери. Скрюченными пальцами она отодвинула занавеску. Когда Мегрэ попытался войти, она отступила на шаг. Он толкнул дверь.

Женщина смотрела на комиссара с таким безразличием, словно он был пустым местом. Она и бровью не повела, когда Мегрэ показал ей свой значок комиссара криминальной полиции.

– Полагаю, вы не в курсе дела?

Она даже рта не открыла, но ее глаза, казалось, спрашивали: «Какого дела?»

Привратницкая была чистой. В середине стоял круглый стол. В клетке пели две канарейки. В глубине виднелась кухня.

– Мадемуазель Папе умерла…

Наконец-то консьержка заговорила. Голос ее оказался глуховатым, таким же безразличным, как и взгляд. Но, возможно, речь шла вовсе не о безразличии, а о враждебности? Она смотрела на мир из-за своей двери и ненавидела его целиком.

– Так вот почему на лестнице стоит такой гвалт. Их там наверху человек десять, не так ли?

– Как вас зовут?

– Не понимаю, почему вас заинтересовала моя фамилия.

– Поскольку мне необходимо задать вам несколько вопросов, я обязан занести вашу фамилию в отчет.

– Мадам Блан…

– Вы вдова?

– Нет.

– Ваш муж живет здесь?

– Нет.

– Он ушел от вас?

– Девятнадцать лет назад.

Она наконец опустилась в широкое кресло, под стать ей. Мегрэ тоже сел.

– Кто-нибудь поднимался к мадемуазель Папе между половиной шестого и шестью часами?

– Да, без двадцати шесть…

– Кто?

– Тот, кто приходит по средам, разумеется… Я никогда не спрашивала, как его зовут… Высокий, лысоватый, всегда одет во все темное…

– Он долго оставался наверху?

– Нет.

– Спустившись, он о чем-нибудь разговаривал с вами?

– Он спросил меня, не выходила ли Папе из дома.

Каждое слово приходилось чуть ли не тащить клещами.

– Что вы ему ответили?

– Что я ее не видела.

– Он удивился?

– Да.

Общаться с ней было весьма утомительно, тем более что ее взгляд был таким же неподвижным, как и расплывшееся тело.

– А сегодня раньше он не приходил?

– Нет.

– Вы видели, как кто-нибудь поднимался к ней около половины четвертого? Вы были здесь?

– Я была здесь, и никто к ней не поднимался.

– И никто не спускался? Около четырех часов…

– Только в двадцать минут пятого…

– Кто?

– Тип…

– Кого вы называете типом?

– Того, кто пришел с вами… Я предпочитаю называть его именно так…

– Сердечный дружок Жозефины Папе?

Она усмехнулась с горькой иронией.

– Он разговаривал с вами?

– Да я бы ему даже дверь не открыла.

– Вы уверены, что никто другой не поднимался и не спускался между половиной четвертого и половиной пятого?

Поскольку консьержка уже ответила на этот вопрос, она не сочла необходимым повторяться.

– Вы знаете других друзей вашей жилички?

– С какой стати вы называете их друзьями?

– Других ее посетителей… Сколько их?

Она пошевелила губами, как в церкви, и наконец произнесла:

– Четверо… Плюс тип…

– Не было ли между ними неприятных столкновений?

– На моей памяти – нет.

– Вы весь день проводите в этой комнате?

– Кроме утра, когда хожу за покупками, а потом – когда мою лестницу.

– Сегодня к вам кто-нибудь заходил?

– Ко мне никто никогда не заходит.

– Мадемуазель Папе часто выходила?

– Около одиннадцати часов утра она отправлялась за покупками, но не слишком далеко. Иногда по вечерам ходила в кино вместе с типом…

– А по воскресеньям?

– Порой они уезжали на машине.

– Кому принадлежит машина?

– Ей, конечно.

– Кто сидел за рулем?

– Он.

– Вы знаете, где находится этот автомобиль?

– В гараже на улице Лабрюйера…

Она даже не спрашивала, от чего умерла жиличка. Любопытства в ней было так же мало, как и энергии. Мегрэ смотрел на нее со все возраставшим недоумением.

– Мадемуазель Папе убили…

– Этого и следовало ожидать, разве нет?

– Почему?

– Все эти мужчины…

– Ее застрелили почти в упор…

Она молча слушала.

– Она никогда не откровенничала с вами?

– Мы не были подругами…

– Вы ее ненавидели?

– Да нет…

Беседа становилась все более гнетущей. Мегрэ вытер со лба пот и вышел из привратницкой. Оказавшись на улице, он с облегчением вздохнул. Подъехал фургон Института судебной медицины. Санитары достали носилки. Комиссар предпочел пересечь улицу и войти в «Гран-Сен-Жорж», где заказал кружку пива.

Убийство Жозефины Папе не наделало никакого шума ни в квартале, ни даже в доме, где она жила в течение многих лет.

Мегрэ заметил, как уехал фургон. Когда он вернулся в дом, консьержка сидела на своем месте, но посмотрела на него так, словно видела впервые. Комиссар поднялся на лифте и позвонил. Дверь открыл Жанвье.

– Ты опросил соседей?

– Тех, кого смог застать. На каждом этаже по две квартиры выходят на улицу, а одна во двор. Рядом живет некая мадам Совёр, очень любезная и ухоженная пожилая дама. Она весь день была дома, слушала радио и вязала. Ближе к вечеру она отчетливо услышала звук, похожий на приглушенный взрыв, но подумала, что это автомобильный или автобусный выхлоп…

– Она не слышала, как открывалась и закрывалась дверь?

– Я проверил… Из ее квартиры ничего не слышно… Дом старый, с толстыми стенами…

– Что на пятом этаже?

– Пара с двумя детьми уехала в деревню или на море неделю назад… В квартире с окнами во двор живет пенсионер, бывший железнодорожник, с внуком… Он ничего не слышал…

Флорантен стоял у распахнутого окна.

– Оно уже было открыто? – спросил комиссар.

– Думаю, да…

– А окно спальни?

– Точно нет…

– Почему ты так уверен?

– Потому что Жозе всегда закрывала его, когда кого-нибудь принимала…

В окне дома напротив был виден черный деревянный манекен, покрытый грубой тканью. Возле него сидели за шитьем четыре или пять девушек.

Флорантен казался взволнованным, хотя и пытался улыбаться. Его лицо исказилось в странной гримасе, напомнившей Мегрэ об уроках в лицее Банвиля, когда учитель, обернувшись, заставал его приятеля врасплох корчившим рожицы.

«Вы пытаетесь напомнить о нашем происхождении, месье Флорантен?» – спрашивал тогда невысокий, светловолосый, всегда бледный учитель латыни.

Сотрудники Моера шаг за шагом прочесывали квартиру. От их внимания не ускользнула ни одна пылинка. Несмотря на открытое окно, Мегрэ было жарко. Комиссару не нравилась вся эта история. Она даже вызывала у него чувство гадливости. К тому же ему претило, что он оказался в двусмысленном положении. Несмотря на все усилия, в его памяти всплывали картинки из прошлого.

Мегрэ почти ничего не знало том, что стало с его бывшими одноклассниками. А один из них, свалившийся на него как снег на голову, находился в более чем затруднительном положении.

– Ты разговаривал с «памятником павшим»?

Комиссар удивленно посмотрел на Флорантена.

– Ну, с консьержкой. Я ее так называю. Она наверняка и мне придумала какое-нибудь противное прозвище…

– Она называет тебя типом…

– Замечательно! Я тип… Что она тебе поведала?

– Ты уверен, что рассказал мне все, как было?

– Зачем мне тебе врать?

– Ты всегда врал. Просто из удовольствия…

– Но это было почти сорок лет назад!

– Я не думаю, что ты сильно изменился.

– Но разве я пришел бы к тебе, если бы мне было что скрывать?

– А что тебе еще оставалось делать?

– Я мог бы просто уйти… И вернуться домой, на бульвар Рошешуар…

– Чтобы на следующий день попасть за решетку?

– Я мог бы сбежать, пересечь границу…

– У тебя есть деньги?

Флорантен покраснел. Мегрэ даже стало жаль его. Когда Флорантен был совсем юным, его вытянутое клоунское лицо, шутки и гримасы забавляли.

Теперь Флорантен перестал быть забавным. Было скорее неприятно видеть, как он вновь прибегает к старым ужимкам.

– Но ты же не думаешь, что это я ее убил?

– А почему бы и нет?

– Ты же меня знаешь…

– Последний раз я видел тебя двадцать лет назад на площади Мадлен, да и то мимоходом, а до этого – в лицее Мулена…

– Я похож на убийцу?

– Убийцами становятся за несколько минут или даже секунд. А до этого убийца похож на обычного человека…

– Но зачем мне ее убивать? Мы были лучшими в мире друзьями…

– Только друзьями?

– Разумеется, нет. Но, учитывая мой возраст, я все же не стану говорить тебе о большой любви…

– А она?

– Думаю, она меня любила…

– Она ревновала?

– Я не давал ей повода для ревности… Ты так и не ответил мне, что тебе наговорила эта ведьма…

Жанвье с любопытством смотрел на патрона, поскольку впервые допрос проходил в подобных условиях. Чувствовалось, что Мегрэ не по себе, что он колебался всякий раз, когда ему приходилось выбирать между «ты» и «вы».

– Она не видела, чтобы кто-нибудь поднимался…

– Она врет… Или же в тот момент находилась на кухне…

– Она утверждает, что не покидала привратницкой…

– Послушай, но это невозможно! Ведь должен же был убийца откуда-то появиться… Если только…

– Если только что?

– Если только он уже не находился в здании…

– Жилец?

Флорантен мгновенно схватился за это предположение.

– Почему бы и нет? Я не единственный мужчина в этом доме…

– Жозе навещала других жильцов?

– Откуда мне знать? Я не сижу здесь круглые сутки. Я работаю. Я должен зарабатывать себе на жизнь…

В его словах слышалась фальшь. Это была очередная комедия в духе Флорантена, который привык всю жизнь паясничать.

– Жанвье, осмотри дом сверху донизу, стучись во все двери, расспроси всех, кого сможешь застать. Я возвращаюсь на набережную Орфевр…

– А машина?..

Мегрэ так и не удосужился научиться водить автомобиль.

– Возьму такси.

Обернувшись к Флорантену, комиссар сказал:

– Пойдем…

– Не хочешь ли ты сказать, что арестовываешь меня?

– Нет.

– Что ты собираешься делать? Зачем я тебе нужен?

– Мне надо с тобой поговорить.