Текст книги "Духовность Общества Иисуса"

Из всей этой совокупности фактов, кратко, но вместе с тем обстоятельно изложенных, мы можем, как кажется, извлечь достаточно ясное представление о том, каков был личный духовный опыт св. Игнатия, вне которого невозможно в полной мере понять ни его духовность, ни духовность Общества, понять, на какой почве действовала в нем благодать и как она в нем действовала.

Игнатий – натура, наделенная богатым воображением и эмоциями, соседствующими с поразительной силой мысли и самоанализа, соседствующими, прежде всего, что самое удивительное, с железной волей. Поначалу он импульсивен, но опыт и размышления постепенно развивают в нем разум, твердость и точность суждения, чувство ценностей, точное чувство связи между целью и средствами. И в то же время в нем ничего нет от резонера, никакого вкуса к диалектическому фехтованию и к рассуждениям как таковым, но только твердый и уверенный разум. Несмотря на свое воображение и эмоциональность, он не является ни поэтом, ни художником, ни оратором; несмотря на рассудительность и глубину постижений, он не ученый и не теоретик. Лаинес ясно заметит «las pocas partes de eloquencia у sciencia che tenia nuestro Padre», невеликое красноречие и ученость отца нашего[109]109
  Dicta et facta, I, п. 2, p. 394.


[Закрыть]. В нем не было и следа любви к форме, к словесному изяществу, разве что как к простому средству воздействия. Не было в нем и вкуса к науке как таковой: учение также привлекает его лишь как средство. Он не был ни поэтом, как св. Франциск, ни теоретиком, как св. Фома, ни поэтом-богословом, как св. Иоанн Креста, ни даже прирожденным писателем, как св. Тереза или св. Франциск Сальский. Красивая, отточенная фраза, яркий образ оставляли его равнодушным. Его стиль жёсток, сложен, труден из-за предосторожностей, соблюдаемых ради точности. Его куда больше заботит суть, чем слова, которые он деспотично таранит и третирует. Он далек не только от литературного обаяния Франциска Сальского, но даже от милого добродушия Винсента де Поля в беседах с лазаристами и с дочерьми милосердия. У него нет недостатка в великолепных высказываниях, но они порождаются исключительно силой мысли. Сочинения его пленят всякого, кто станет размышлять над ними, но пленят не формой, а сутью.

С этой точки зрения, как уже было замечено, Игнатий, в противоположность своим современникам, людям эпохи Возрождения, остается человеком Средневековья, заблудившимся в XVI столетии, в самый его разгар. Разумеется, не в том смысле, что он не понимал свое время: напротив, ему принадлежат гениальные прозрения глубинных нужд его эпохи. Но его вкусы, склонности, его непреклонно серьезное отношение к сверхъестественному резко контрастировали с натурализмом и скептическим дилетантизмом стольких гуманистов, и потому можно с легкостью объяснить его суровые суждения по поводу Эразма и его сочинений[110]110
  Chron., III, p. 165; Epist. S. Ign., IV, p. 106, 359, 484; V, p. 95.


[Закрыть].

Наряду со всем тем он человек, который заставляет себя признать силой своего характера, как уже было в Памплоне, человек, чьему авторитету трудно не подчиниться, прирожденный вождь в полном смысле этого слова, который везде, где бы ни проходил, с первых же шагов, со времен Барселоны и Алькалы, будет играть роль проводника душ и могущественного исполнителя замыслов, умеющего видеть точно и далеко, проявлять в руководстве такой авторитет, который никому ни на миг не приходит в голову оспаривать, сочетать суровость требуемых жертв с такой глубокой и подлинной добротой и любовью, что, прежде всего, именно сердцем он будет привлекать к себе тех, кого поведет за собой.

Каково было воздействие благодати на этот великолепный человеческий материал? Мне кажется, его можно обобщить в двух словах: «мистическое вторжение», завладевающее душой, едва вернувшейся к Богу, и больше ее не отпускающее; мужественная борьба с самим собой (я чуть было не сказал «беспощадный аскетизм»), с неустанным самоотречением содействующая сему божественному действию в душе.

«Мистическое вторжение» – вот единственное название, которое подходит его жизни в Манресе, и последние годы в Риме несут на себе тот же отпечаток, столь же глубокий и столь же явственный. Не стоит на этом останавливаться после всех приведенных выше деталей. Но мы не поймем св. Игнатия, если не будем иметь в виду то важнейшее обстоятельство, что сам он был, прежде всего, мистиком в самом полном смысле этого слова, в той же степени, что и св. Франциск Ассизский и св. Иоанн Креста. К этому воздействию излиянных даров присовокупляются ниспосланные Богом испытания, призванные как следует сформировать и обработать его душу: недуги в Манресе, которые дважды чуть не сводят его в могилу, болезнь в Париже, которая вынуждает его в 1535 г. прервать обучение, болезни в Риме, которые будут тяготить его на протяжении всего последнего периода его жизни и вынудят почти полностью передать руководство Обществом Надалю. Этим болезням сопутствовали трудности в учебе, с которыми столкнулся этот человек, уже немолодой, бедный, не слишком одаренный способностями к такого рода работе; этим трудностям – гонения и доносы, которые обрушатся на него в Алькале и Саламанке, потом в Париже, в Венеции и в самом Риме; этим гонениям – внутренние испытания, о которых мы не знаем почти ничего определенного, за исключением пережитого в Манресе, но которые угадываются и в дальнейшем и которые порой бывали, должно быть, необычайно остры, судя по настоящим крикам ужаса на некоторых страницах дневника 1544 г.

В ответ на это божественное действие Игнатий верно и самоотверженно ему содействует, решительно устраняет путем самоумерщвления и самоотречения все препятствия, стоящие на пути этого действия. Эту верность, самоотречение и решительность, которые никогда ему не изменят, также питает и поддерживает благодать. Это, прежде всего, святые безумства Манресы, путешествие в Иерусалим по стопам нищего и униженного Христа, тяжелые годы учебы с их неустанным прилежанием, повторение Манресы в первые годы в Италии и, наконец, после основания Общества, суровый таинственный труд в маленьких комнатах дома Франджипани рядом с Торре-дель-Меланголо, а затем в комнатах Санта-Мария-делла-Страда. Это также непрестанные испытания совести, которых он не оставлял до самого конца, дабы держать в узде свои неистовые страсти, чьи тайные пробуждения еще смутно угадываются в дневнике 1544 г. и которые он сокрушит столь совершенно, что и самые приближенные к нему свидетели будут вспоминать потом лишь его полное самообладание.

В то же время, под неизменным водительством благодати, в нем идет неторопливая внутренняя работа, которой пойдут на пользу эти долгие годы подготовки. Поначалу все подчинено восторженному порыву примкнуть к страстно любимому Христу и блистательно служить Ему. Мало-помалу трудности, неудачи, размышления и сама учеба разовьют в душе Игнатия тот мощный благодатный разум, то столь твердо направляемое верой здравомыслие, которое, ничуть не умаляя его воодушевления и покорности божественному водительству, присовокупятся к ним, чтобы образовать гармоничный союз рвения и любви с могучим разумом, союз, служащий Христу и, возможно, представляющий собой самую характерную черту духовной личности Игнатия.

Таков, как мне кажется, был этот духовный опыт, всецело сосредоточенный на мысли о лучшем служении Богу, Христу, Его Церкви и искупленным Им душам, вдохновляемый непреодолимым порывом мистической благодати, всецело направляемый к цели ясным светом веры и разума, опыт, который является основанием и точкой отсчета для всей духовности Общества, для всего ее развития на протяжении последующих четырех веков.

Это духовный опыт, пережитый Игнатием в его собственной духовной жизни, но также его опыт основателя, опыт подготовки первых учеников; опыт собственного освящения, но также опыт освящения других. Для духовности апостольской второй опыт, будучи, без сомнения, обусловлен первым, практически не уступает ему по важности.

Глава II. Подготовка учеников св. Игнатия

Когда мы останавливаемся на том, как Игнатий понимал и осуществлял духовную подготовку своих учеников, нас сразу удивляет то, что на этом пути он не добился полного успеха с первого раза, но сначала познал ряд, по крайней мере частичных, неудач.

Мы видели, что уже в Манресе он начинает заниматься «помощью в делах духовных неким душам, приходившим, чтобы отыскать его». Нам известны имена некоторых семей и отдельных благочестивых людей, которые общались с ним в то время, но мы ничего не знаем ни о методах, ни о результатах этого апостольства[111]111
  Gonsalez da Camara, Acta (далее Camara, Acta), n. 26, Scr. de S. Ign., I, p. 52; Pontes Narr., I, p. 398; cf. J. Creixell, S. Ignacio en Manresa, Barcelone, 1914; Dudon, S. Ignacio… p. 79 ss.


[Закрыть].

По возвращении со Святой Земли, в Барселоне, мы снова видим вокруг паломника небольшой круг набожных людей, и в первых рядах Исабель Росер и Инес Паскуаль. Несмотря на некоторые детали, известные по рассказам Инес и ее сына Хуана, мы еще не различим в них ничего определенного относительно тех советов, посредством которых он руководил тогда душами[112]112
  Cm. J. Creixell, S. Ignacio de Loyola, Barcelone, 1922, I, p. 282–307; Dudon, S. Ignacio… p. 126–130; свидетельские показания см. в Scr. de S. Ign., II.


[Закрыть]. Мы знаем только, что эти барселонские семьи сохранили прочную к нему привязанность и остались глубоко христианскими. И находясь вдали, Исабель Росер будет по-прежнему посредством писем прибегать к наставлениям студента, потом основателя, к которому она примкнет в Риме, чтобы между 1543 и 1547 г. учредить здесь под его руководством общину женщин. Трудности, которые она создаст в это время Игнатию, заставляют думать, что, если он и смог превратить эту свою благодетельницу в серьезную христианку, то ему все же не удалось по-настоящему наставить ее на путь святости[113]113
  На предмет перипетий этой любопытной «общины женщин-иезуиток» см. очень точную заметку Дюдона: Dudon, S. Ignacio… с. 640–641. Как говорит последний, «злоключения римской общины» позже побудят святого полностью отказаться от любых подобных попыток, к которым его будут склонять в Испании и в Португалии. См., прежде всего, в Epist. S. Ign., I, р. 437 et 488 два Письма Игнатия к Мигелю Торресу (от 9 октября 1546 г. и 3 мая 1547 г.) высказывания на эту тему и в первом из них – на тему хлопот с целью получить от Папы освобождение Общества от всякого постоянного руководства женскими общинами.


[Закрыть].

Более значимой и более успешной, как кажется, была в то время деятельность Игнатия в некоторых монастырях Барселоны с целью оживить их ослабший пыл и привнести в них более удовлетворительный порядок. Здесь же он занимается апостольством в форме бесед, порой почти ежедневных; и нам известно, что плоды их были достаточно значительны, чтобы спровоцировать покушение на жизнь святого, которое на два месяца приковало его к постели[114]114
  Dudon, S. Ignacio… p. 132–135.


[Закрыть].

Наконец, также и в Барселоне он обретает троих товарищей, готовых разделить его образ жизни: Калисто де Са, Хуана де Артеагу и Лопе де Касереса, которые последуют за ним в Алькалу, где к ним примкнет молодой француз Жан Реналь. Эти четверо первых учеников разделят его жизнь в бедности и молитве, не будут поколеблены ни трудностями, ни испытаниями двух судебных процессов в Алькале и последуют за своим наставником в Саламанку. Но когда последний направится в Париж, они останутся в Испании и рассеются: Реналь станет монашествующим, прочие изберут себе различные другие виды деятельности[115]115
  Ibid., p. 137; 201.


[Закрыть]. Из тех, кто общался с Игнатием в Алькале, только его духовник Миона и Диего де Эгиа однажды, много позднее, последуют за ним, вступив в Общество.

Наряду с товарищами у святого было в Алькале несколько слушательниц. Благодаря двум расследованиям викария Фигероа, хотя показания слушательниц содержат некоторые очевидные ошибки, мы относительно неплохо осведомлены о духовных советах, которые они получали[116]116
  Материалы этих двух процессов содержатся в Scr. de S. Ign., I, p. 598–624.


[Закрыть]. Игнатий им «показывал служение Богу» – отметим это выражение. Он разъяснял им «три способности души, пять чувств, заповеди Божий, грех простительный и грех смертный, он заставлял их дважды в день совершать испытание совести и ходить на исповедь и к причастию каждую неделю…»[117]117
  Ibid., I, p. 611.


[Закрыть]. Одним словом, все, что составляет первую неделю Упражнений, включая первый из «Трех образов совершения молитвы». Он также учил их не удивляться и не унывать в состоянии оставленности, которое будет чередоваться в них с утешением – совет, который предвещает нам будущие «Правила для распознавания духов» для первой недели Упражнений. Расследования выявляют то состояние нервного возбуждения, в котором пребывали слушательницы Игнатия, их припадки и обмороки. Он явно приписывает эти эксцессы дьяволу, который, будучи раздражен преуспеянием этих женщин в добродетели, терзает их искушениями и заставляет падать в обморок от отвращения, которое они в себе чувствуют; святой утешает их, видя их в таком состоянии, поощряет сохранять твердость в испытаниях и говорит, по их словам, что, если они будут поступать так, все это обязательно исчезнет через два месяца; все это ведомо ему по опыту, за исключением обмороков, которые он не переживал[118]118
  Ibid, I, p. 619.


[Закрыть].

Эти немногочисленные детали представляют интерес, потому что они показывают, что Игнатий уже тогда располагал, по крайней мере, частью методов, которые составят Упражнения, и был достаточно просвещен и опытен в вещах духовных, чтобы приносить пользу этим душам и помогать им избегать серьезных неразумных поступков, которые так легко было допустить в подобной среде, как показывают первые процессы «алумбрадос», современные этим событиям[119]119
  См. B. Llorca, Die spanische Inquisition und die “Alumbrados”, Berlin, 1934, S. 6–34, о процессах начала XVI в., в частности, в регионе Толедо, и S. 35–40 о процессах Игнатия, рассмотренных в контексте гонений на «алумбрадос».


[Закрыть]: благоразумие святого проявляется, в частности, в его настойчивых попытках отговорить Марию дель Вадо и ее дочь от замысла пуститься в путешествие по свету, дабы упражняться в бедности и целомудрии, в которых они могли не хуже и безопаснее упражняться и в Алькале[120]120
  Camara, Acta, п. 61; Scr. de S. Ign., I, p. 73; Fontes Narr., I, p. 448.


[Закрыть]. Но в то же время мы видим, как он проходит «школу» духовного руководства: если мы сопоставим то, что можно извлечь из этих материалов, с теми наставлениями, которые позднее глава Общества будет давать своим монашествующим, мы ощутим прогресс, который этот и последующий опыт повлек за собой для него в непростом искусстве руководства душами.

Ничто не свидетельствует о том, что в Париже он также занимался апостольством среди женщин. Это легко объясняется тем, что Игнатий не знал французского или же знал его весьма несовершенно, в то время как в университетских кругах латынь позволяла ему общаться и с неиспанцами, например, с Пьером Фавром. Между тем и здесь первые свои победы – и на сей раз еще недолговечные – он одержал над собственными соотечественниками. После первого путешествия во Фландрию за средствами к существованию в 1528 г. Игнатий дает упражнения троим испанцам, Хуану де Кастро, Педро де Перальте и Амадору, чьи перемены в образе жизни создали Игнатию серьезные затруднения. В то же время, говорит он нам, «он начал с бо́льшим напряжением, чем обычно, предаваться духовным упражнениям»[121]121
  Camara, Acta, n. 77; Scr. de S. Ign., I, p. 82; Fontes Narr., I, p. 468.


[Закрыть]. Позже, в 1535 г., Игнатий вновь встретит Кастро, теперь картузианца монастыря Валль-де-Кристо, а Перальта, став каноником в Толедо, окажет там поддержку иезуитам во времена трудностей с Силисео[122]122
  Epist. S. Ign., I, p. 97; 629.


[Закрыть]… Но никто из троих упражнявшихся в 1528 г. не останется с ним, чтобы основать Общество. Лаинес позволяет нам заглянуть в его более широкую апостольскую деятельность в университетских кругах. «В коллегии, где он пребывал, – рассказывает Лаинес, – многие решились исповедаться и причаститься, другие – полностью оставить мир, став на путь бедности и креста, третьи вступили в ордены, где неизменно подавали добрый пример: одни в орден св. Франциска, другие в орден св. Доминика, третьи – в картузианский»[123]123
  Письмо Поланко, Scr. de S. Ign., I, p. 110; Fontes Narr., I, p. 100.


[Закрыть]. Как кажется, проходя курс свободных искусств, Игнатий почти полностью отказался от апостольства среди студентов; именно этим воздержанием объясняет он тот покой, каким тогда наслаждался: «Причина в том, что я не говорю ни с кем о вещах Божественных»[124]124
  Camara, Acta, п. 82; Scr. de S. Ign., I, p. 86; Fontes Narr, I, p. 476.


[Закрыть], – рассчитывая, между тем, возобновить беседы, как только закончится курс.

Воздержание это, между тем, не было полным: Лаинес показывает нам, что в 1535 г., когда святой должен оставить Париж, его окружают «десять или двенадцать человек, которые путем молитвы решили служить Господу нашему, оставив все мирское; но двое из них стали францисканцами, один остался, другой нет. Прочие из нас, каковых было девять, остались в Париже…». Таким образом, мы приходим кряду «побед» окончательных – побед над теми, кто 15 августа 1534 г. посвятил себя служению Христу и Его Наместнику: Фавром, Ксаверием, Лаинесом, Сальмероном, Бобадильей и Родригесом, – а также над теми, кто примкнет к ним несколько позднее: Ле Же, Броэ и Кодюром. Как Игнатий готовил эту первую группу и всех тех, кто, постепенно возрастая в числе, образовал ядро Общества Иисуса?

В этом процессе подготовки следует различать два периода: первый, когда святой думает лишь о приобретении товарищей по нищей и апостольской жизни; второй, когда, решив вместе с ними в 1539 г. учредить монашеский орден и получив в 1540 г. от Павла III утверждение избранного ими образа жизни, он должен будет заняться обеспечением набора новичков и регулярной подготовки членов новой семьи монашествующих. Рассмотрев те методы, которые он применял в каждый из этих периодов, нужно было бы кратко остановиться на его благодатном воздействии (action sanctificatrice) на людей вне Общества.

О духовной подготовке первых его товарищей между 1530 и 1540 г. мы располагаем лишь очень отрывочными сведениями, позволяющими нам составить некоторое представление только о внешних ее обстоятельствах. Между тем один важнейший факт сомнению не подлежит: для всех главным средством подготовки служили Упражнения, совершавшиеся целиком в течение месяца. Фавр совершает их в начале 1534 г., уже много лет будучи привязанным к Игнатию, по чьему совету он совершил генеральную исповедь доктору Кастро, будущему картузианцу, который сам совершил Упражнения уже в 1528 г. Что касается других, то мы не знаем точных дат, когда они совершали тридцатидневные упражнения, но, как кажется, все они, как и Фавр, делали их лишь некоторое время спустя после знакомства с Игнатием[125]125
  Chron., I, р. 48 ss.; Favre, Memoriale, п. 11, 14, Моп. Fabri, р. 492–495; Fontes Narr., I, р. 34, 35.


[Закрыть]. Не этим ли опытом руководствовался Игнатий, когда писал в своих примечаниях (п. 18), что лишь души, заранее подготовленные, смогут во всей полноте извлечь плоды из Упражнений, выполненных целиком?

Чертой, напоминающей «раннюю Церковь» Игнатия в Манресе, является строгое покаяние, в каком совершались эти Упражнения. Святой сам однажды расскажет Гонсалвишу да Камаре[126]126
  Memoriale, п. 305–307, Scr. deS. Ign., I, p. 303; Fontes Narr., I, p. 704–705.


[Закрыть] о той «строгости, с какой преподавались Упражнения в начале; тогда никто не делал их, не попостившись несколько дней, хотя никто их не заставлял (nemine tamen persuadente). Теперь он не осмелился бы позволить более одного дня поста даже человеку крепкому, хотя прежде дозволял это безо всяких сомнений. Все первые отцы исполняли упражнения точно и строго [apretados, в рукописи, скорее, apartados] по отдельности, и тот, кто воздерживался меньше всех, не ел и не пил три дня, и лишь Симон [Родригес], не желая оставлять учебу и не обладая крепким здоровьем, не оставлял своего дома и не прибегал ни к одной из этих крайностей (estremos), и отец просто давал ему размышления и т. п. Фавр совершал Упражнения в предместье Сен-Жак, в доме по левую руку, в такое время, когда по замерзшей Сене ездили телеги. Хотя отец обращал внимание на то, не слипаются ли у упражняющихся губы, чтобы узнать не постятся ли они, но когда он осмотрел Фавра, то обнаружил, что тот уже шесть дней ничего не ест, спит в одной рубахе на поленьях, которые принесли ему, чтобы разводить огонь, и совершает размышления во дворе на снегу. Узнав об этом, отец сказал ему: “Я убежден, что этим ты не согрешил, что ты, напротив, много этим заслужил; через час я приду и скажу тебе, что делать”. Отец отправился в соседнюю церковь, чтобы помолиться: он хотел, чтобы Фавр постился столько же, сколько некогда постился он сам, а до этого оставалось уже совсем недолго. Но несмотря на это желание он не посмел допустить это после молитвы. Поэтому он вернулся, чтобы развести ему огонь и заставить его поесть. Магистр Франциск, по причине своих успехов в прыжках, в дополнение к своему великому воздержанию крепко перевязал себе все тело и ноги веревкой и так, связанный, совершал размышления, не в состоянии пошевелиться»[127]127
  Камара прибавляет: «Пьетро Кодачо, которому отец также давал Упражнения, не ел три дня, хотя любил поесть и был большой гурман». Таким образом, и в Риме Игнатий поначалу не полностью перестал позволять те великие дела покаяния, которые позже допускать уже не решался.


[Закрыть].

Мы вновь наблюдаем эту жизнь, исполненную строгости и молитвы, когда в 1537 г., после рукоположения во священники, Игнатий и его товарищи рассеиваются по окрестностям Венеции, дабы подготовиться к своей первой мессе[128]128
  Рибаденейра (Vida del P. Ignacio, II, с. 9) оставил нам воспоминания об искушении, которое тогда посетило общника (Клода ле Же?), удалившегося вместе с Родригесом в скит св. Витта под Бассано: не лучше ли примкнуть к отшельнику Антонию, чем следовать за Игнатием? Это искушение было необычайным образом побеждено словом святого, но его интересно отметить – после ухода Кастро в картузианский монастырь – как первое проявление той тяги к молитве в самоумерщвлении и уединении, которая, в особенности в первые пятьдесят лет существования Общества, будет одной из великих трудностей, мешающих ему удерживать своих сыновей на духовной стезе, намеченной основателем.


[Закрыть]. Прежде общники, сразу по прибытии в Венецию в начале года, разошлись по «госпиталям» города, чтобы служить там больным: то было дело милосердия и апостольства, но также и подготовительное упражнение в самоотречении и смирении, которое несколько лет спустя будет прочно закреплено Конституциями для будущих иезуитов[129]129
  В особенности «Общий экзамен», глава IV, и «Конституции», III, глава 1.


[Закрыть].

Куда более обильны сведения о периоде, открывающемся утверждением Общества: здесь мы можем в подробностях проследить за тем, как Игнатий понимал и осуществлял духовную подготовку своих монашествующих. Помимо предписаний, которые появятся в будущих Конституциях, но отражают суть мысли основателя уже в те времена, основным источником в этом вопросе является обширная переписка, которая, особенно с 1547 г., когда Поланко стал секретарем, понесет указания святого во все части света и позволит нам проследить, как он изо дня в день управлял Обществом[130]130
  Поланко был назначен секретарем вскоре по прибытии в Рим, куда Игнатий призвал его в марте 1547 г.; ясно, что 21 мая он уже исполняет свои новые обязанности (Epist. S. Ign., I, p. 519) и продолжает исполнять их вплоть до смерти Игнатия 31 июля 1556 г. В то время как в издании писем в MHSI приводится только 173 письма, написанных до 21 мая 1647 г., за девять лет служения Поланко их было написано более 6600; среди этих писем, как справедливо отмечают редакторы (I, р. 20), нет оснований, в целях настоящего исследования, выделять те очень многочисленные и даже составляющие подавляющее большинство письма, которые были написаны ex commissione («по поручению») секретарем Поланко: действительно, если четкий и ясный стиль их, явно отличный от неровного и трудного стиля Игнатия, принадлежит Поланко, то содержание, несомненно, принадлежит основателю, а во многих из них и сами выражения подвергались проверке, а иногда и правке Игнатия, как можно заметить по некоторым рукописям, например, по рукописи важного письма Франциску Бордже от июля 1549 г. по поводу дел Овьедо и Онфруа, t. XII, с. 632–654.


[Закрыть]. Отдельное место следует отвести воспоминаниям Рибаденейры, в особенности его небольшому труду «О способе правления св. Игнатия», и «Мемориалу», или запискам министра Гонсалвиша да Камары[131]131
  Ribadeneira, De ratione S. Ignatii in gubernando, Scr. de S. Ign., I, p. 441–471; Memoriale, ibid., p. 153–336; Fontes Narr., I, p. 508–752; чтобы не путать этот «Мемориал» с автобиографией, продиктованной Игнатием Гонсалвишу, см. выше, в главе I части I.


[Закрыть]. Дабы составить представление о том, как Игнатий повседневно осуществлял духовную формацию, к этим документам можно присовокупить «Ежедневные записи» Тьерри Герартса о жизни в Римской коллегии с 1553 г. до смерти святого[132]132
  Опубликованные в Poland Compl, II, p. 575–588; эти записи были продолжены Тьерри, а потом анонимным автором после смерти Игнатия и вместе с Commentariola Поланко позволяют нам проследить римские события вплоть до 1573 г.


[Закрыть]. Как мы видим, в основе духовной подготовки первых общников лежали Упражнения, которые выполнялись полностью, на протяжении месяца. При первых же попытках основания «Общества», на собеседовании в мае-июне 1539 г., отмечается, что «те, кого пожелают принять, до окончания года пробации должны посвятить три месяца духовным упражнениям, паломничеству и служению бедным в “госпиталях”»[133]133
  В MHSI, Const, I, р. 12.


[Закрыть]. Два последних испытания могут подвергаться различным комбинациям, но, как кажется, текст предполагает, что первое всегда будет оставаться неизменным. В 1541 г. уточняется, что первое испытание состоит в том, чтобы «заниматься Духовными упражнениями (exercicios, без артикля) в течение месяца или выделять на них каждый день час или несколько часов»[134]134
  Ibid., р. 40.


[Закрыть]: это отголосок того, что предусмотрено в 19 примечании Упражнений для людей слишком занятых. В том же 1541 г. предписания относительно основания коллегий еще более уточняют это первое испытание: «Общество или кто-либо другой по его поручению должны около месяца вести с человеком, направленным в коллегию, упражнения или духовные беседы, дабы так или иначе узнать его натуру или его постоянство, его таланты, его склонности или его призвание»[135]135
  Ibid., р. 53.


[Закрыть]. Читая эти строки, можно задаться вопросом, идет ли здесь речь об исполнении Упражнений в их полноте или же просто о совершении любых благочестивых упражнений вообще. Последующие документы не оставляют места сомнениям. Уже в первой редакции (около 1546 г.) Общий экзамен сдержит четкую формулировку: первое испытание состоит в том, чтобы «заниматься Духовными Упражнениями примерно около месяца. Иными словами, надлежит испытывать совесть, продумывать прошедшую жизнь, совершить генеральную исповедь и осознать свои грехи. Необходимо также размышлять о делах и тайнах жизни, смерти, Воскресения и Вознесения Господа нашего Христа. Равным образом следует предаваться устной и мысленной молитве в зависимости от способностей каждого, как кого научит Бог»[136]136
  MHSI, Const., II, р. 53.


[Закрыть]. В III же части Конституций ранний текст, написанный до 1550 г., ясно указывает на роль Упражнений в подготовке людей, принятых в новициат: «Дабы более прояснить свой разум, разжечь свою любовь ко Христу, а затем умножить свое рвение в делах, им будет полезно в течение месяца заниматься Духовными упражнениями, как сказано в “Общем экзамене”; время же их исполнения останется на усмотрение настоятеля»[137]137
  III, 3, п. 6 (позднее III, 1, п. 20), ibid., р. 166.


[Закрыть]. В 1555 г. Гонсалвиш отметит в своей тетради: «Испанский обычай давать [Упражнения] в целом хорош. Мне вспоминается, как отец однажды сказал мне, что не желает, чтобы кто бы то ни было отправлялся в коллегию, не совершив предварительно Упражнения, по крайней мере, Упражнения первой недели с образами совершения молитвы…»[138]138
  Memoriale, п. 254; Scr. de S. Ign., I, p. 277; Pontes Narr., I, p. 676.


[Закрыть].

Эти замечания Гонсалвиша ясно показывают, что намеченная программа, предполагающая месячные Упражнения в начале новициата, на самом деле исполнялась далеко не для всех. Мы видим, вне всякого сомнения, что Херонимо Надаль исполнял Упражнения с 5 по 23 ноября 1545 г., прежде чем был принят в дом 29 ноября[139]139
  Natalis chronicon, n. 43–56, в MHSI, Epist. Nadal, I, p. 16 ss.


[Закрыть]. Петр Канизий совершает их в Майнце под руководством Фавра в апреле 1543 г. и вступает в Общество 8 мая[140]140
  Testamentum, в CanisiiEpist, I, p. 43; cf. p. XXXVIII.


[Закрыть]. Примеры такого рода можно было бы множить, но о многих иезуитах, вступивших в Общество в первые годы его существования, невозможно сказать точно, проходили они или нет и, если проходили, то когда, это первое из предусмотренных испытаний. Легко объяснить то, что Игнатий не думал давать Упражнения юному озорнику, каким был Рибаденейра, когда он его принял, но в автобиографических заметках будущего биографа основателя встречается упоминание Упражнений, совершенных позднее[141]141
  См. в MHSI, Ribadeneira, I, p. 37 (1543).


[Закрыть]. В частности, вопросники Надаля, заполненные в ходе его визитаций 1562–1566 гг[142]142
  MHSI, Epist. Nadal, II, p. 527–589; cf. I, p. 789–795.


[Закрыть]. (какой бы осторожности ни требовали выводы, особенно негативные, из этих, часто не – полных, текстов), позволяют увидеть большую неупорядоченность в этом вопросе в первые годы существования Общества: Адальберт Баусек (с. 527), вступивший в Общество в 1556 г., делал Упражнения трижды в Ингольштадте в течение 18 дней и два раза в Риме по 8 и 10 дней; Костер, вступивший в 1553 г., совершал их в течение месяца (с. 548); Хезиус, вступивший в 1549 г., выполнил их вкратце (cursim) в Кельне; Иоанн Рубис за восемь лет в Обществе не прошел никакого иного испытания, кроме 22-дневной службы на кухне; он не бывал в доме пробации, но сразу был назначен преподавателем грамматики (с. 567); напротив, Мишель Мариус, принятый в 1555 г., совершал Упражнения уже трижды (с. 574). В 1557 г. в Римской коллегии пятьдесят схоластиков совершают Упражнения в два этапа, по семь дней каждый, исповедь совершается в предпоследний день; таким образом, представляется, что прежде всего речь идет о первой неделе; сохранившиеся подробности указывают, как кажется, на то, что речь идет о новшестве, связанном с визитацией Надаля[143]143
  «Ежедневные записки» Тъерри Герартса (Thierry Geeraerts) в Poland Compl., II, p. 604.


[Закрыть].

В то же время, что бы мы ни говорили об этих перебоях, практически неизбежных в условиях импровизированных решений, связанных с необыкновенно быстрым ростом Общества, все же именно центральные идеи Упражнений, идеи «Начала и основания» и размышления «О Царе Небесном», образуют, по мысли Игнатия, основную пружину всей духовной жизни его сыновей: идеи хвалы, славы, возвышенного служения Богу, полной преданности Христу, несравненному Вождю, Коему нужно подражать в безграничности Его любви к людям и жертвы, которую Он принес, дабы вернуть их Отцу, идеи, побуждающие во всем искать, принимать и исполнять волю Божию.

Именно с этой мысли начинаются «Уложения», представленные Павлу III и им утвержденные: «Всякий, кто в нашем Обществе, которое мы желаем <видеть> ознаменованным именем Иисуса, хочет сражаться за Бога под стягом креста и служить только Господу и Римскому Понтифику, Его Наместнику…». И сам Папа в своей преамбуле замечает, что парижские магистры, чье прошение он принимает, объединились, чтобы «посвятить свою жизнь неустанному служению Господу нашему Иисусу Христу, нам и нашим преемникам»[144]144
  MHSI, Const., I, p. 24.


[Закрыть].

Очень красноречиво письмо, написанное 7 мая 1547 г. студентам-иезуитам в Коимбре. Четыре причины должны побуждать их к великодушию: величие их призвания как иезуитов, призванных превратить всю свою жизнь и каждый свой поступок в непрестанную жертву во имя славы Божией и спасения ближнего; блага, которые несет с собой рвение, духовное преуспеяние, мир и радость, дары, без числа обещанные Богом; «но превыше всего я желал бы пробудить в вас чистую любовь к Иисусу Христу, желание Его славы и спасения душ, Им искупленных, потому что в этом Обществе вы – Его воины с особым званием и особой наградой»; наконец, «если вы признаёте эту обязанность и желаете приложить усилия к тому, чтобы способствовать Божией чести, то времена, в которые вы живете, воистину дают вам множество возможностей доказать ваше желание делом»[145]145
  Epist. S. Ign., I, p. 495 ss. Это письмо было, вероятно, составлено Поланко, который незадолго перед тем стал секретарем Игнатия и которому принадлежит стиль письма, но все идеи его подсказаны святым.


[Закрыть].

Посему не случайно в Конституциях, которые писал в то время Игнатий, будут непрестанно повторятся, прежде всего в качестве мотива и заключения к наиболее деликатным предписаниям, такие слова, как «служение Богу», «слава Божия», «вящая слава Божия», «слава и хвала Божия». В оригинальном испанском тексте «Общего экзамена» и десяти частей Конституций выражение servicio de Dios («служение Богу») или его синоним встречаются более 140 раз; выражение gloria (maiorgloria, honor) de Dios («слава [вящая слава, честь] Божия») – около 105 раз; servicio у alabanza (gloria) de Dios («служение и хвала [слава] Божия») – 28 раз. Другими словами, в издании обычного формата то или иное из этих выражений встречается в среднем раз на страницу, что тем более замечательно, что в Конституциях значительное место занимают чисто практические предписания на предмет обучения и управления, которые разве что изредка требуют подобных выражений, и, тем самым, они встречаются еще чаще, когда Игнатий касается предметов более духовных[146]146
  Испанский текст в MHSI, Const., II


[Закрыть]. Не менее замечательно и то, какое место занимают те же идеи в письмах Игнатия, в особенности в тех, что написаны с целью дать духовный совет, и так с самого начала. В 1525 г. в письме к Инее Паскуаль он дважды призывает ее «служить Богу, ставя восхваление Господа превыше всего»[147]147
  Epist. S. Ign., I, p. 71–72.


[Закрыть]. Когда в 1532 г. он пишет из Парижа своему брату Мартину, то на одной странице трижды встречается оборот «служение и хвала Господа Бога нашего»[148]148
  Ibid., p. 80.


[Закрыть]. В письме к своей благодетельнице Исабель Росер от 10 ноября того же года он обещает, что будет благодарен, «если Бог все же удостоит меня послужить Ему и восхвалить Его Божественное Величие некоторыми вещами». Служение и восхваление без конца упоминаются в его советах, которые завершает следующее высказывание: «Когда такой человек, как Вы, решается, отваживается и принимается всеми силами трудиться во имя славы, чести и служения Господу Богу нашему, он вступает в сражение с миром и поднимает знамя борьбы с мирской жизнью и готовится отвергнуть возвышенное, дабы принять скромное, решившись уравнять в глазах своих возвышенное и скромное: честь и бесчестие, богатство и бедность, приятное и неприятное, одним словом, славу мирскую и все оскорбления мира сего…»[149]149
  Ibid., p. 83; 86.


[Закрыть]. И далее он развивает эту тему: тему презрения к миру ради служения Христу.

Также мы видим, что с первых же его писем в них вырисовывается характерная формула, которой он до конца жизни будет обыкновенно завершать свои послания. Письмо Инес Паскуаль от 1525 г. он заканчивает так: «Да будет угодно Пресвятой Деве заступиться за нас, грешных, перед Своим Сыном и Господом и упросить Его, дабы посредством трудов и страданий Он преобразил наш слабый и унылый дух в дух сильный и радостный во хвалу Свою». В 1528 г. он вновь пишет ей: «Господь мира <…>, по Своей бесконечной благости, да пребудет в душах наших, дабы в нас всегда исполнялись воля и желание Его». Своему брату Мартину он пишет в 1532 г.: «Да будет угодно верховной Благости, чтобы все устроилось к Его святому служению и непрестанной хвале»[150]150
  Ibid., p. 72; 75; 83.


[Закрыть]. Наконец, в 1536 г., в конце письма архидиакону барселонскому Касадору мы находим оборот, который впредь будет повторяться вновь и вновь как устоявшаяся формула: «Я завершаю, прося [Бога] в Своей бесконечной благости даровать нам совершенную благодать познавать Его святейшую волю и всецело исполнять ее»[151]151
  Ibid., I, р. 99.


[Закрыть]. То же – слово в слово – заключение мы вновь находим в позднейших письмах святого: в благодарственном письме от 22 июля 1556 г. и в рекомендательном письме, выданном оному картузианцу для отца Леонарда Кесселя, датированном pridie calendas augusti 1556 (кануном первого дня августа 1556 г.), то есть днем его смерти[152]152
  Ibid., XII, р. 169; 200. – Это также одна из формул, которыми завершаются письма Ксаверия своему отцу: в письме от 12 января 1549 г. и в последнем письме от 29 января 1552 г.; находить и исполнять Божию волю заступничеством Игнатия и всех его братьев – эта просьба сопутствует в его письмах желанию служить им, если не здесь на земле, то хотя бы в «лучшем мире» небесном.


[Закрыть]. Почти всегда эта формула применяется в конце писем, которые он пишет или сам диктует секретарю. Возможно, кто-нибудь скажет, что эта формула стилистически проста и потому не имеет большого значения. Я так не думаю, но считаю, скорее, что такое настойчивое повторение этой формулы невольно отражает то место, которое занимает в жизни самого святого и в его духовной подготовке других непрестанная забота о служении Богу, о познании и исполнении Его воли, забота, составляющая саму суть Упражнений и, как будет нам становиться все яснее, сердцевину всей его духовности.