Текст книги "Вокруг света за 80 дней. Михаил Строгов (сборник)"

Глава XXIII
в которой нос Паспарту неимоверно удлиняется

Наутро Паспарту, измотанный, оголодавший, сказал себе, что должен перекусить во что бы то ни стало, и чем скорее, тем лучше. У него, правда, оставалась одна возможность – продать часы, но он бы скорее с голоду умер, чем расстался с ними. Итак, судьба предоставляла бравому парню повод – сейчас или никогда! – использовать для дела свой если не сладостный, то весьма зычный голос, коим одарила его природа.

Он помнил несколько куплетов из французских и английских песен, с ними и решил попытать счастья. Японцы наверняка должны быть меломанами, недаром же у них все, что ни делается, сопровождается звуками цимбал, тамтамов и барабанов. Как же им после этого не оценить талант европейского виртуоза?

Только устраивать концерт в столь ранний час, пожалуй, не вполне уместно. Профаны, внезапно разбуженные его пением, чего доброго, не заплатят за это удовольствие звонкой монетой с изображением микадо.

Стало быть, Паспарту решил повременить несколько часов. Пока же он, слоняясь по улицам, размышлял о том, что слишком хорошо одет для бродячего певца. Возникла идея: обменять свой костюм на какие-нибудь лохмотья, более соответствующие его нынешнему положению. К тому же такой обмен не обойдется без доплаты, которую он сможет тут же потратить, чтобы заморить червячка.

Коль скоро решение было принято, оставалось только осуществить его. Но лишь ценой долгих поисков Паспарту удалось найти туземца-старьевщика, к которому он и обратился со своим предложением. Европейская одежда старьевщику приглянулась, и вскоре Паспарту вышел от него, обряженный в поношенное японское одеяние. На голове у него красовалось что-то вроде выцветшего от времени, съехавшего на сторону тюрбана. Зато в кармане позвякивало несколько монет.

«Ладно, – думал он, – представлю себе, будто я на маскараде!»

Первое, что сделал Паспарту в своем новом «японизированном» обличье, – зашел в чайный домик скромного вида и там подкрепился порцией дичи с несколькими пригоршнями риса, чувствуя себя человеком, который завтракает, зная, что обед станет для него проблемой, еще ждущей своего разрешения.

«Теперь, – сказал он себе, когда перекусил достаточно плотно, – важно не терять головы. Случая поменять эту рвань на что-нибудь еще более японское в будущем не предвидится. Значит, надо найти способ, как бы поскорее покинуть Страну Восходящего Солнца, о которой я намерен сохранить лишь самые удручающие воспоминания!»

И тут Паспарту пришло в голову попытать счастья на пакетботах, отплывающих в Америку. Он рассчитывал предложить свои услуги в качестве кока или слуги, не прося взамен ничего, кроме еды и права на бесплатный проезд. Ему лишь бы добраться до Сан-Франциско, там он найдет, как выпутаться. Сейчас самое главное – переплыть Тихий океан, эти четыре тысячи семьсот миль, отделяющие Японию от Нового Света.

Паспарту был не из тех, кто, приняв решение, откладывает дело в долгий ящик. Он тут же направился в порт. Но по мере того, как он приближался к докам, план, выглядевший поначалу таким простым, представлялся ему все более невыполнимым. С какой стати на борту американского пакетбота вдруг возникнет нужда в коке или слуге? И может ли он надеяться внушить доверие, заявившись туда в этом карнавальном наряде? Какие рекомендации предъявить? На кого сослаться?

Размышляя подобным образом, он вдруг заметил клоуна, который разгуливал по улицам Иокогамы, демонстрируя прохожим огромную афишу, возвещавшую по-английски:

ТРУППА ЯПОНСКИХ АКРОБАТОВ

ДОСТОПОЧТЕННОГО ВИЛЬЯМА БАТУЛЬКАРА!

ПОСЛЕДНИЕ ПРЕДСТАВЛЕНИЯ

перед отъездом в Соединенные Штаты Америки!

АТТРАКЦИОН ДЛИННЫХ НОСОВ!

ПОД НЕПОСРЕДСТВЕННЫМ ПОКРОВИТЕЛЬСТВОМ БОГА ТЕНГУ!

ГВОЗДЬ СЕЗОНА!

– Соединенные Штаты Америки! – завопил Паспарту. – Это как раз для меня!

Онустремился вслед за человеком-афишей и, не отставая от него, вскоре опять оказался в японском квартале Иокогамы. Спустя четверть часа он увидел перед собой просторное строение, на крыше которого торчало несколько пучков пестрых лент, а внешние стены сверкали кричаще яркой росписью, являя взору изображение целой оравы циркачей, впрочем, без соблюдения законов перспективы.

Это было заведение достопочтенного Батулькара, наподобие американского Барнума являвшегося директором труппы скоморохов, жонглеров, клоунов, акробатов, эквилибристов, гимнастов, которые, если верить афише, давали последние представления перед отъездом из империи Восходящего Солнца в Штаты.

Паспарту прошел под козырек этого балагана и, войдя, спросил, можно ли потолковать с мистером Батулькаром. Последний тут же появился собственной персоной.

– Чего надо? – спросил он, поначалу приняв визитера за туземца.

– Вам слуга не нужен? – вопросом на вопрос ответил Паспарту.

– Слуга? – вскричал собрат Барнума, поглаживая густейшую седоватую бородку. – У меня их двое, послушных, верных, они ни за что меня не покинут, хотя служат даром, им только и надо, чтобы я их кормил… А вот и они! – пояснил он, показывая собеседнику две мускулистые руки, обвитые жилами, толстыми, как струны контрабаса.

– Выходит, я вам не пригожусь? Никак?

– Никак.

– Черт возьми! А мне было бы так кстати поехать с вами!

– Вон оно что? – достопочтенный Батулькар фыркнул. – Да вы такой же японец, как я обезьяна! Зачем же вы так вырядились?

– Каждый одевается, как может.

– Что ж, верно. А вы француз, да?

– Да, парижанин из Парижа.

– Так вы, небось, умеете рожи корчить?

– Черт побери, – проворчал Паспарту, уязвленный тем, что сообщение о его национальности вызвало подобный вопрос, – мы, французы, и правда умеем гримасничать, но не лучше американцев!

– Это точно. Стало быть, как слуга вы мне не нужны, но я могу взять вас клоуном. Тут вот какое дело, старина: во Франции ценятся шуты-иностранцы, а за ее границами – французские шуты!

– А, понятно.

– Кстати, вы сильный?

– Особенно когда встаю из-за стола.

– А петь умеете?

– Да, – заявил Паспарту, который в свое время поучаствовал в нескольких уличных концертах.

– Но сможете ли вы петь, встав на голову так, чтобы на подошве вашей левой ноги вертелся волчок, а на подошве правой балансировала обнаженная сабля?

– Да запросто, черт возьми! – отвечал Паспарту, вспомнив фокусы, которые он проделывал в юные годы.

– Ну, то-то! Видите ли, тут больше ничего и не требуется, – обрадовался достопочтенный Батулькар.

Договор был заключен hic et nunc[4]4
  Тотчас же, на месте (лат.).


[Закрыть].

Наконец-то Паспарту нашел себе место! Его наняли в знаменитую японскую труппу с условием, что он будет делать все, что потребуют. Не такуж лестно, зато через неделю он уже будет плыть в Сан-Франциско.

Представление, так широковещательно объявленное достопочтенным Батулькаром, должно было начаться в три часа, и вскоре оглушительные инструменты японского оркестра – барабаны и тамтамы – уже грохотали у дверей балагана. Естественно, что у Паспарту не было времени выучить какую-нибудь роль, но он должен был подпирать своими могучими плечами большую человеческую пирамиду из «Длинных Носов» бога Тенгу. Этот «гвоздь программы» венчал серию номеров представления.

К трем часам зрители до отказа заполнили просторный балаган. Европейцы и местные жители, китайцы и японцы, мужчины, женщины, дети толпой устремились внутрь, занимая узкие скамьи и ложи напротив сцены. Музыканты разместились в глубине помещения, и оркестр в полном составе – гонги, тамтамы, трещотки, флейты, тамбурины и большие барабаны – грянул что было сил.

Само по себе зрелище было в том же роде, как любое другое представление акробатов. Однако надо признать, что японцы – лучшие в мире фокусники. Один из жонглеров, вооружась веером и маленькими клочками бумаги, изобразил – и как изящно! – бабочек, порхающих над цветами. Другой, выпуская из своей трубки струю благовонного дыма, быстро чертил ею в воздухе голубоватые слова, из которых складывалось приветствие в адрес уважаемой публики. Третий жонглировал зажженными свечами, задувал их, когда они пролеталиу его губ, снова зажигал одну о другую, ни на миг не прерывая своих завораживающих упражнений. Еще один проделывал самые невероятные трюки с вертящимися волчками: эти жужжащие игрушки, казалось, оживали в его руках, обретали независимость в своем безостановочном вращении, бегая то по чубуку трубки, то по остриям сабель и по тонким, как волосок, проволокам, протянутым от одного края сцены к другому. Они кружились, взлетая на стенки огромных стеклянныхчаш, скакали по ступенькам бамбуковой лестницы и разбегались во все углы, издавая при этом звуки различного тембра, создающие впечатление странное, но по-своему гармоническое. Фокусники даже жонглировали ими – они и в воздухе продолжали вертеться. Их подбрасывали деревянными ракетками, как воланы, а волчки, знай, вертелись. Их рассовывали по карманам, а когда вынимали оттуда, они все еще вертелись, пока пружинка их завода не обмякала, взметывая над ними под конец целый сноп бенгальских огней!

Бесполезно описывать здесь все увлекательные упражнения акробатов и гимнастов труппы. С изумительной четкостью они проделывали свои номера на лестнице, фокусы с шестом, шаром, бочками и прочие, но все же главным гвоздем программы были «Длинные носы»: такой потрясающе искусной эквилибристики Европа еще не знала.

Эти «Длинные носы» являли собой обособленное сообщество, состоящее под непосредственным покровительством бога Тенгу. Они носили одежду во вкусе средневековых глашатаев и прицепляли на плечи пару великолепных крыльев. Но их главным отличием был длинный приставной нос. Особенно примечательно то, как они им пользовались. Эти носы длиною в пять, шесть и даже десять футов изготавливали не иначе как из бамбука, причем по-разному: среди них встречались прямые и крючковатые, гладкие и пупырчатые. Носы надежно закреплялись на лицах, и все свои акробатические упражнения артисты производили с их помощью. Сейчас около дюжины поклонников бога Тенгу легли на спину, а их товарищи принялись резвиться на их носах, торчавших, словно громоотводы. Они прыгали, перелетали с одного носа на другой и выделывали при этом фокусы самые невероятные.

Как было заранее объявлено, в заключение публике будет продемонстрирована человеческая пирамида: полсотни «Длинных носов» изобразят колесницу Джаггернаута. Но вместо того, чтобы строить пирамиду, опираясь друг другу на плечи, артисты достопочтенного Батулькара должны были для этого пользоваться исключительно своими носами. А поскольку один из тех, кто занимал место в основании колесницы, из труппы ушел, Паспарту, как парню довольно ловкому и крепкому, было поручено заменить его.

Конечно, малый чувствовал, что его достоинство несколько ущемлено: он приуныл, когда пришлось – это так напоминало его бедную юность! – облачиться в украшенный разноцветными крыльями средневековый наряд, а тут ему еще приладили этот шестифутовый нос! Но, в конце концов, раз Паспарту суждено зарабатывать этим носом себе на хлеб, он решил смириться с таким украшением.

И вот он вышел на сцену, улегся рядом с теми из своих собратьев, кому полагалось изображать основание колесницы Джаггернаута. Распростершись навзничь на земле, все они устремили к небу свои носы. Вторая группа эквилибристов пристроилась на их концах, затем взгромоздилась третья, еще выше – четвертая, и скоро живое сооружение, державшееся только на кончиках бамбуковых носов, вознеслось до самого потолка.

Публика возликовала, аплодисменты становились все неистовее, звуки оркестра нарастали подобно грому, как вдруг пирамида зашаталась, теряя равновесие: один из базовых носов сплоховал, подвел, и все сооружение рассыпалось, как карточный домик…

Это случилось по вине Паспарту, который внезапно, оставив свой пост, без помощи крыльев перелетел через рампу и, вскарабкавшись на ту галерею, что справа, бросился к ногам одного из зрителей, крича:

– Ах! Мой хозяин! Хозяин!

– Это вы?

– Я!

– Что ж, мой мальчик, в таком случае пора на пакетбот!

Мистер Фогг, миссис Ауда, которая была с ним, и Паспарту поспешили прочь из цирка. Но в коридоре, ведущем к выходу, их настиг, кипя от гнева, достопочтенный Батулькар. Он кричал о нанесенном ущербе, требовал возмещения убытков. Филеас Фогг умерил его ярость посредством пачки банковых билетов. И в половине седьмого, перед самым отправлением американского пакетбота, мистер Фогг и миссис Ауда вступили на палубу судна, сопровождаемые Паспарту с крыльями за спиной и шестифутовым носом, который он второпях не успел содрать со своей физиономии!

Глава XXIV
где совершается плавание через Тихий океан

О том, что случилось, когда наши путешественники подплывали к Шанхаю, догадаться несложно. Сигналы «Танкадеры» были замечены с пакетбота, идущего в Иокогаму. Увидев, что флаг маленькой шхуны приспущен, капитан направил к ней свое судно. Через несколько минут Филеас Фоггуплатил за свой проезд условленную сумму, вручив Джону Бэнсби пятьсот пятьдесят фунтов стерлингов (13750 франков). Затем достопочтенный джентльмен, миссис Ауда и Фикс взошли на борт парохода, который тотчас же взял курс на Нагасаки и Иокогаму.

Утром 14 ноября, согласно расписанию прибыв в порт, Филеас Фогг, предоставив Фиксу отправиться по своим делам, поспешил на «Карнатик». Там, к великой радости миссис Ауды, а может быть, и своей, хотя он ничем ее не проявил, джентльмен узнал, что француз Паспарту вчера действительно высадился в Иокогаме.

Поскольку он в тот же вечер должен был отправиться в Сан-Франциско, Филеас Фогг незамедлительно пустился на поиски своего слуги. Тщетно обращался в английское и французское консульства, безрезультатно бродил по городским улицам, уже отчаялся найти Паспарту, но тут случай или, возможно, род предчувствия привел его в цирк достопочтенного Батулькара, Разумеется, он не узнал своего слугу в экзотическом обличье средневекового глашатая, но тот, распростертый на сцене навзничь, из этого положения разглядел на галерее своего хозяина. Тут-то он и не смог сохранить должную неподвижность и удержать свой нос в равновесии. Что за сим последовало, нам уже известно.

Все, о чем Паспарту еще не знал, он услышал теперь из уст миссис Ауды. Она рассказала и о том, как проходило плавание из Гонконга в Иокогаму на шхуне «Танкадера», и что с ними там был господин Фикс.

Услышав о Фиксе, Паспарту даже глазом не моргнул. Решил: еще не время рассказывать хозяину, что произошло между ним и полицейским инспектором. Поэтому в повествовании о своих похождениях он всю вину взял на себя и оправдывался только тем, что опиум в китайской курильне неожиданно свалил его с ног.

Холодно и молча выслушав этот рассказ, мистер Фогг открыл своему слуге кредит, достаточный, чтобы тот смог раздобыть себе здесь же, на пароходе, более приличную одежду. И точно: часа не прошло, как честный малый, избавившись от крыльев и носа, более ничем не напоминал циркача-почитателя бога Тенгу.

Пакетбот, направляющийся из Иокогамы в Сан-Франциско, принадлежал Тихоокеанской почтовой компании и назывался «Генерал Грант». Это был вместительный колесный пароход водоизмещением в две тысячи пятьсот тонн, хорошо оснащенный и быстроходный. Над его палубой непрерывно поднимался и опускался громадный балансир, одним концом соединенный со штоком поршня, другим – с кривошипом, который, преобразовывая прямолинейное движение во вращательное, сообщал его непосредственно оси гребных колес. «Генерал Грант» имел три мачты с косыми парусами, достаточно большими, чтобы значительно увеличивать скорость судна. Делая по двенадцати миль в час, пакетбот должен был пересечь Тихий океан за двадцать один день.

Итак, Филеас Фогг мог рассчитывать, что, прибыв в Сан-Франциско второго декабря, он доберется до Нью-Йорка одиннадцатого, а в Лондоне будет двадцатого, то есть на несколько часов раньше роковой даты – 21 декабря.

Пассажиров на пакетботе было довольно много: англичане, немало американцев, а также китайских кули, стремящихся в Америку. Было и несколько офицеров индийской армии, использовавших свой отпуск для того, чтобы совершить кругосветное путешествие.

Это плавание обошлось безо всяких тягостных сюрпризов со стороны океана. Пакетбот с его широкими гребными колесами и крепким, надежным такелажем почти не качало. Тихий океан оправдывал свое название. Мистер Фогг держался так же бесстрастно и столь же мало стремился к общению, как обычно. Его юная спутница чувствовала, что все крепче привязывается к этому человеку, и не только узами благодарности. Своим замкнутым, но таким по сути великодушным характером он производил на нее впечатление, всей силы которого она не сознавала и, почти того не ведая, давала волю своим чувствам, казалось, не имевшим ни малейшей власти над загадочным мистером Фоггом.

К тому же миссис Ауда горячо сочувствовала планам этого джентльмена. Ее тревожили препятствия, способные помешать успеху его путешествия. Она часто заговаривала об этом с Паспарту. Не лишенный прозорливости, он заглянул в сердце миссис Ауды, оно стало для него книгой, где можно порой читать между строк. Этот славный парень проникся теперь пламенной верой в своего хозяина, непрестанно расточал хвалы его честности, верности, благородству. Он также заверял миссис Ауду в благополучном завершении их путешествия, твердил, что самое трудное позади, они уже выбрались из таких фантастических краев, как Китай и Япония, возвращаются в цивилизованный мир. Теперь, чтобы закончить в срок эту немыслимую кругосветную затею, осталось только добраться поездом от Сан-Франциско до Нью-Йорка да проплыть через Атлантику от Нью-Йорка до Лондона.

Спустя девять дней после отплытия из Иокогамы Филеас Фогг объехал ровно половину земного шара.

В самом деле, ведь 23 ноября «Генерал Грант» пересек сто восьмидесятый меридиан – тот самый, который в южном полушарии соответствует расположению Лондона в северном. Правда, из восьмидесяти дней, имевшихся в его распоряжении, мистер Фогг уже истратил пятьдесят два, так что в запасе у него оставалось всего двадцать восемь дней. Но здесь надо заметить, что на полпути он находился лишь в отношении «разности меридианов», а по сути онуже одолел более двух третей намеченного маршрута. Сколько вынужденных зигзагов пришлось ему проделать между Лондоном и Аденом, Аденом и Бомбеем, Калькуттой и Сингапуром, Сингапуром и Иокогамой! Если бы вокруг земли можно было двигаться по пятидесятой параллели, на которой находится Лондон, весь путь составил бы около двенадцати тысяч миль, тогда как Филеасу Фоггу, зависящему от капризов транспорта, предстояло проехать двадцать шесть тысяч миль, из которых к этому дню, 23 ноября, онуже оставил позади примерно семнадцать с половиной тысяч. А теперь впереди у него лежала прямая дорога, и рядом больше не маячил Фикс, никто не чинил путешественникам препятствий!

Тогда же, 23 ноября, на долю Паспарту выпала большая радость. Тут надо вспомнить, как он уперся, отказавшись переставлять свои знаменитые фамильные часы с лондонского времени на время стран, по которым пролегал их путь, и объявив ложными показания всех часов, кроме его собственных. И вот настал день, когда его часы, стрелки которых он никогда не переводил ни вперед, ни назад, показали то же время, что и бортовые хронометры!

Само собой, Паспарту торжествовал. Хотел бы он знать, что теперь сказал бы Фикс, окажись он рядом.

«Вот же мошенник! – ворчал Паспарту себе под нос. – Наплел мне кучу вздора про меридианы, про солнце, про луну! Еще чего! Бывают же люди! Их послушать, так хоть скупай целый часовой магазин! А я так всегда был уверен, что солнце само приладится к моим часам!..»

Но вот о чем Паспарту не знал: будь циферблат его часов разделен на двадцать четыре часа, как на итальянских башенных часах, он не имел бы повода для такого ликования, ибо тогда стрелки его заветного прибора показывали бы девять вечера, то есть двадцать один час пополуночи предыдущего дня, вто время как на судовом хронометре было бы девять утра, то есть разница во времени была бы именно такая, какая существует между Лондоном и сто восьмидесятым меридианом.

Но если бы Фикс и оказался способен объяснить эту чисто физическую закономерность, Паспарту вряд ли был в состоянии это понять, а главное, принять. Да и в любом случае появись сейчас полицейский инспектор внезапно каким-то невозможным образом на палубе, Паспарту, имея все причины для гнева, завел бы с ним беседу о совсем других предметах и в манере далеко не столь академической.

Кстати, куда подевался Фикс, что он поделывал в это время?..

Фикс тоже был в пути, и не где-нибудь, а именно на борту «Генерала Гранта».

Прибыв в Иокогаму, сыщик оставил без присмотра мистера Фогга, которого он в течение дня рассчитывал отыскать снова, и поспешил к английскому консулу. Там ему наконец выдали ордер, который догонял его от самого Бомбея и был отправлен сорока днями раньше. Этот вожделенный ордер отплыл из Гонконга все на том же «Карнатике». Да, он так и думал! Нетрудно вообразить разочарование детектива, ведь ордер стал бесполезным!

Господин Фогг покинул английские владения! Теперь для его ареста нужен акт об экстрадиции!

«Что ж! – сказал себе Фогг, пережив первую вспышку гнева. – Здесь мой ордер бессилен, но в Англии он вновь вступит в действие. Этот мошенник, судя по всему, намерен вернуться на родину, он мнит, что сбил полицию со следа. Отлично. Там я его и накрою. Что до денег, даст Бог, от них еще что-нибудь останется! Правда, мой голубчик уже размотал по дороге больше пяти тысяч фунтов на путевые расходы, награды, суд, штрафы, слона и прочее… Ну, как бы там ни было, Английский банк не беден!»

Приняв решение не упускать злодея, сыщик тотчас погрузился на «Генерала Гранта». Онуже был на борту, когда появились мистер Фогг и миссис Ауда. К своему величайшему изумлению, он узнал и Паспарту, хоть и в костюме глашатая.

Он поспешил укрыться в своей каюте, чтобы избежать объяснения, которое могло все испортить. Сыщик надеялся, что в толпе пассажиров, достаточно многолюдной, он сумеет не попасться на глаза своему врагу, но настал день, когда они столкнулись на палубе нос к носу. Паспарту без долгих объяснений схватил Фикса за горло и, к величайшему удовольствию группы американцев, которые сразу принялись делать на него ставки, задал несчастному инспектору отменную трепку, как нельзя лучше демонстрирующую превосходство французской школы бокса над английской.

Кончив его дубасить, Паспарту почувствовал, что на него снизошло спокойствие и что-то вроде облегчения. Фикс был не в лучшем виде, но встал и, оглядев своего противника, холодно осведомился:

– Все, что ли?

– Пока все.

– Тогда потолкуем.

– Да чтобы я…

– Это в интересах вашего господина.

Такое хладнокровие, казалось, подчинило Паспарту, и они уселись вдвоем там же, где дрались, на носу пакетбота.

– Вы меня побили, – сказал Фикс. – Хорошо. А теперь послушайте. До сих пор я был противником мистера Фогга, но теперь я на его стороне.

– Наконец-то! – закричал Паспарту. – Значит, вы поняли, что он честный человек?

– Нет, – холодно отвечал Фикс. – Я считаю его мошенником… Тихо! Не дергайтесь, дайте мне договорить. Пока мистер Фогг находился на английской территории, я был заинтересован задержать его там до тех пор, пока не получу ордер на арест. Я делал для этого все, что мог. Я натравил на него бомбейских жрецов, напоил вас в Гонконге, разлучив с вашим хозяином и подстроив так, чтобы он пропустил пакетбот на Иокогаму…

Паспарту слушал, сжимая кулаки.

– Теперь, – продолжал Фикс, – мистер Фогг, видимо, возвращается в Англию? Что ж, я последую за ним. Но отныне я приложу столько же забот и стараний, устраняя с его пути все препоны, сколько я ранее прилагал, умножая их. Как видите, я меняю свой образ действий потому, что это в моих интересах. И заметьте: в ваших тоже, ведь только в Англии вы узнаете наверняка, кому служите – преступнику или порядочному человеку!

С величайшим вниманием выслушав речь Фикса, Паспарту пришел к убеждению, что сыщик на этот раз нисколько не лукавил.

– Итак, мы друзья? – спросил Фикс.

– Друзья? Ну уж нет, – отвечал Паспарту. – Союзники – еще куда ни шло, но с одним условием: если я только почую предательство, мигом сверну вам шею.

– Согласен, – инспектор полиции невозмутимо кивнул.

Через одиннадцать дней, 3 декабря, «Генерал Грант» вошел в залив Золотых Ворот. Путешественники сошли на берег в Сан-Франциско.

Мистер Фогг за это время не потерял и не выиграл ни одного дня.