Текст книги "Тайна Вильгельма Шторица"

ГЛАВА ПЯТАЯ

Со следующего дня я под руководством капитана Гара-лана принялся осматривать Рач. Марк тем временем занялся приготовлениями к свадьбе, которую окончательно назначили на 1 июня. Капитан Гаралан показывал мне свой родной город со всеми подробностями. Таким образом, у меня был самый любезный, образованный и добросовестный проводник, какого только можно было себе представить. Хотя я все время почему-то думал о Вильгельме Шторице, но с капитаном Гараланом я ни разу о нем не заговаривал. Он тоже ни разу при мне о нем не упомянул. Очевидно, этот вопрос считался решенным и похороненным.

Подобно другим городам Венгрии, Рач несколько раз получал разные названия на всевозможных языках – на латинском, немецком, сербском, венгерском.

– Конечно, Рач не может сравниться с Будапештом, – говорил мне капитан Гаралан, – но все-таки в нем сорок тысяч жителей. Промышленность и торговля у нас развиваются быстро. Во всяком случае, это один из самых значительных венгерских городов.

– Город чисто мадьярский, – заметил я.

– Вполне, – подтвердил капитан. – Существует поговорка, что мадьяры создали свое государство, а немцы настроили в нем города. Но относительно Рача это неверно. Купцы здесь по большей части тоже мадьяры. Немцы есть, но их очень немного.

– Ну а славяне? – спросил я.

– Славян в городе больше, чем немцев, но все же гораздо меньше, чем мадьяр, и они не так сплочены.

– А как вообще относятся к немцам в Венгрии?

– Неважно, если говорить правду. Их у нас недолюбливают. Они живут среди нас как между чужими.

Капитан Гаралан был совершенно прав. У венгров даже пословица издавна сложилась: «Где немец, там пес».

Пословица, во всяком случае, знаменательная.

Рач выстроен довольно правильно, за исключением нижней своей части, вдоль речного берега. Зато в верхних кварталах заметна почти геометрическая правильность.

По набережной и по улице Стефана I капитан Гаралан провел меня на Коломанов рынок в такое время, когда в нем больше всего бывает народу.

На этот рынок стекаются во множестве крестьяне из окрестных деревень, и я имел тут случай познакомиться с разнообразными типами мадьярского народа. Все крестьяне и крестьянки были в национальных одеждах. Картина была очень живописная.

Были также и цыгане-молодые и старики, женщины и дети. Их грязные, жалкие лохмотья производили неприятное впечатление, но все-таки много между ними было очень красивых лиц.

С рынка меня мой любезный спутник провел по лабиринту узких улиц и вывел на площадь Куртца, одну из самых больших в городе.

Посреди этой площади стоит красивый фонтан из бронзы и мрамора со статуей Корвина, короля с пятнадцати лет, венгерского героя, боровшегося за независимость родины с австрийцами, чехами и поляками и спасшего христианскую Европу от турецкого варварства.

Площадь очень красивая. С одной ее стороны возвышается губернаторский дом с высокими башенками для флюгеров – настоящий стиль Возрождения. В главное здание ведет большая лестница с железными перилами, а вдоль всего первого этажа идет галерея, уставленная мраморными статуями. По фасаду целый ряд окон с каменным переплетом. Над серединой дома большая башня, купол которой весь унизан слуховыми окнами, и над куполом водружен национальный флаг. По бокам главного здания выступают вперед два крыла, соединенные между собой решеткой, ворота которой открываются на обширный двор, обсаженный по углам большими деревьями.

На площади Куртца мы немного постояли.

– Вот и наш губернаторский дом, – сказал капитан Гаралан. – Недели через три сюда, перед отправлением в церковь, явятся Марк и Мира и будут просить разрешения на брак.

– Разрешения у губернатора? – удивился я. – Неужели оно нужно?

– Нужно. Это местный обычай, освященный веками. Без разрешения высшего административного лица у нас нельзя венчаться. Впрочем, это вовсе не так дурно. Когда брачующиеся представятся губернатору, они после того еще не муж и жена, но уже больше, чем жених и невеста. Если откроется какое-нибудь препятствие, то брак только откладывается, а не отменяется, и до выяснения дела ни одна из сторон уже не может заключить никакого другого обязательства.

Так, объяснив мне этот древний обычай, капитан Гаралан провел меня на улицу Владислава. Эта улица оканчивается у собора св. Михаила Архангела, выстроенного в XII веке в смешанном романо-готическом стиле: фасад с двумя башнями по бокам, высокий стрельчатый свод и другие архитектурные подробности придают зданию весьма внушительный вид, несмотря на отсутствие чистоты стиля.

– Внутренность мы осмотрим потом, – сказал капитан Гаралан.

– Это как вам будет угодно, капитан, – отвечал я. – Вы взялись мной руководить, и я вам во всем подчиняюсь.

– В таком случае поднимемся вверх до замка, потом обойдем бульварами вокруг всего города и попадем домой прямо к завтраку.

Кроме католических церквей в Раче есть несколько греко-православных и лютеранских, но преобладают католические. Венгрия – преданная дочь римского апостольского престола, хотя ее столица и поражает наравне с Краковом чрезвычайным изобилием евреев. Почти все магнатские земли успели уже перейти в их цепкие руки.

Направляясь к замку, мы прошли через одно очень оживленное предместье, где толпились покупатели и продавцы. Когда мы входили в него, там как раз произошло нечто такое, от чего шум и сутолока усилились.

Несколько женщин столпились вокруг упавшего на землю крестьянина, который с трудом поднимался. Крестьянин был очень рассержен.

– Меня кто-то ударил, толкнул, – говорил он, – Я оттого и упал.

– Никто тебя не толкал, – возражала ему одна из женщин. – Никого тут не было. Ты был один. Я видела тебя из лавки.

– Меня толкнули, – стоял на своем крестьянин. – В самую грудь толкнули. Я же ведь почувствовал, черт возьми!

Капитан Гаралан расспросил крестьянина, и вот что тот ему рассказал: он шел себе тихо и мирно, как вдруг почувствовал сильный толчок в грудь, как будто его кулаком ударил какой-то крепкий мужчина. Толчок был такой сильный, что мужичок упал. Кто это сделал – он не знает. Он никого поблизости не видел.

Насколько этот рассказ был правдив? Крестьянин получил толчок. Но того, кто бы мог его толкнуть, видно не было. Даже и ветра не было, так что и ветром не могло сшибить его с ног. Он упал – это факт. Но объяснений этого факта не было.

Вот почему и столпился народ на месте падения.

Что-нибудь одно: или с мужичком случилась галлюцинация, или просто он выпил лишнее. Человек пьяный падает сам по себе, в силу закона падения тела.

Так думали все, хотя мужичок божился и клялся, что и капли вина в рот не брал. Ему никто не верил. Подошел городовой и довольно грубо предложил ему проходить дальше и не делать беспорядка.

Мы пошли в восточную часть города по такому лабиринту улиц и переулков, в котором человек, незнакомый с городом, непременно бы запутался. И вот мы остановились перед замком, крепко усевшимся на Волькангском холме.

Это городской кремль, или «вар» по-венгерски. Бывший средневековый оплот против внешних врагов и против буйства вассалов. Высокие зубчатые стены с башенками, бойницами, с большими башнями, с подъемным мостом через ров, поросший всевозможными кустами. Замок охраняла небольшая группа солдат. Нас с капитаном Гараланом сейчас же впустили, и мы поднялись на главную башню. До верхней площадки я насчитал около двухсот ступеней. Отсюда вид открылся еще шире, чем с бельведера у Родерихов. Дунай был виден по крайней мере верст на семь, а дальше он загибался по направлению к Нову-Саду.

– Вот, любезный Видаль, вы теперь видите весь наш город как на ладони, – сказал капитан Гаралан. – Теперь вы можете иметь о нем полное представление.

– Я нахожу его очень интересным даже после Будапешта и Пресбурга, – ответил я.

– Мне очень приятно это слышать, потому что я люблю свой родной город. Обратите внимание: у нас совсем нет нищих. Это потому, что у нас обеспеченные классы чрезвычайно отзывчивы на несчастье ближнего и не допускают никого до нищеты. Как только услышат, что кто-нибудь бедствует, сейчас же спешат ему на помощь и так или иначе ставят его опять на ноги.

– Я слышал об этом и прежде, – сказал я, – и знаю даже, что, в частности, доктор Родерих очень много помогает бедным, а также ваша матушка и мадемуазель Мира.

– Они делают то же, что и все. Повторяю вам, здесь все состоятельные люди дружно заботятся о том, чтобы в городе не было нищеты. На мой взгляд, благотворительность – наша первейшая обязанность.

– Да, но ведь эту обязанность можно исполнять по-разному.

– Это уж чисто женское дело, любезный Видаль. Кроме того, жизнь в нашем городе течет удивительно дружно и мирно. Нет ссор, нет политических дрязг. За своими согражданами я знаю только один крупный недостаток.

– А именно?

– Они слишком суеверны. Верят во всякие страшные легенды, басни, верят в привидения, в колдовство, в разную чертовщину.

– Ну, я думаю, доктор Родерих не верит: ведь он врач, и человек разумный. Но неужели ваша матушка или мадемуазель Мира?

– В том-то и дело, что они обе не отстают от других. Пробовал я бороться с этой их слабостью, но ничего не мог сделать. Разве вот Марк мне поможет…

– Если только, наоборот, Мира не собьет его с толку.

– Наклонитесь с парапета вниз, любезный Видаль. Теперь посмотрите на юго-восток. Видите бельведер?

– Вижу. Это ваш дом?

– Он самый. И в нем есть столовая, и в этой столовой скоро подадут завтрак. А так как мы с вами тоже приглашены к этому завтраку…

– Я к вашим услугам, дорогой капитан.

– Так пойдемте. Не будем больше нарушать безмолвия нелюдимого замка и пройдем бульварами домой.

Мы сошли с башни и вышли из замка. Бульвары в Раче тянутся цепью, меняя свои названия, и образуют три четверти круга, стягиваемые Дунаем. Они обсажены в четыре ряда буками, липами и каштанами. Внешние проезды застроены красивыми домами зажиточных людей. Перед каждым домом садики и цветнички.

На проезжей части двигались изящные экипажи, на боковой аллее встречались нам элегантные всадники и дамы в нарядных амазонках.

На последнем повороте мы свернули налево и вышли на бульвар Текели, направляясь к набережной Батьяни.

Пройдя несколько шагов, я обратил внимание на дом, одиноко стоявший в глубине сада. Дом казался мрачным, запущенным: окна были закрыты плотными занавесками, по-видимому никогда не раздвигавшимися. Фундамент был покрыт мхом. Около дома росли репейник и сорные травы. Дом очень контрастировал с соседним домом.

Посредине фасада было видно крыльцо с тремя полуразрушенными ступенями и облезлой дверью. Дом имел совершенно нежилой вид.

– Чей это дом? – спросил я.

– Чудака одного, – отвечал капитан Гаралан.

– Он только портит весь бульвар, – заметил я. – Следовало бы городу его купить и снести.

– Вот было бы хорошо! – согласился капитан Гаралан. – Тогда и владелец его убрался бы куда-нибудь отсюда – хоть к самому черту, с которым, кстати, он состоит в близком родстве, если верить здешним кумушкам.

– Кто же он такой, этот интересный господин?

– Немец.

– Немец?

– И даже пруссак.

– А как его имя?

Капитан Гаралан собрался ответить, как вдруг дверь дома отворилась. Вышли двое мужчин. Один, постарше, – на вид ему было лет шестьдесят – остался на крыльце, а другой, моложе, перешел через двор и вышел за ворота.

– Вот как! Он здесь! – прошептал капитан Гаралан. – А я думал, его нет в городе.

Вышедший за ворота человек увидел нас. Капитан Гаралан и он обменялись самыми недружелюбными взглядами. Очевидно, они были знакомы.

Я тоже узнал этого человека. Когда он отошел от нас на несколько шагов, я воскликнул:

– Это он!

– Вы разве его видели раньше? – изумился капитан Гаралан.

– Я с ним ехал на «Доротее» от Будапешта до Вуковара. И никак не ожидал встретить его в Раче.

– И лучше бы было не встречать!

– Вы этого немца, кажется, не очень жалуете? – спросил я.

– Его никто здесь не жалует. Кроме того, я лично имею против него зуб. Достаточно вам сказать, что он осмелился свататься к моей сестре. Но мы с отцом дали ему такой отказ, что едва ли ему придет в голову повторить попытку.

– Так вот это кто! – вскричал я.

– А вы разве знаете?

– Знаю, мой дорогой. Это Вильгельм Шториц, сын знаменитого ученого Отто Шторица, из Шпремберга.

ГЛАВА ШЕСТАЯ

Прошло еще два дня. Я продолжал осматривать Рач, употребляя для этого все свои свободные часы. Подолгу простаивал я, между прочим, на мосту, соединяющем оба берега Дуная с островом Свендор, и не уставал любоваться великолепной рекой.

По правде сказать, мне то и дело вспоминался Вильгельм Шториц. Итак, он жил обыкновенно в Раче, а не в Шпремберге. Жил он, как я вскоре узнал, с одним слугой Германом, таким же несимпатичным и необщительным, как и его господин. Мне даже теперь казалось, что этот Герман и следил за мной и Марком, когда мы шли по набережной Батьяни.

Я не счел нужным рассказывать Марку о том, как я и капитан Гаралан встретили Вильгельма Шторица на бульваре Текели. Марк мог, пожалуй, взволноваться от известия, что Шториц находится в Раче. К чему омрачать его счастье хотя бы легкой тенью тревоги! Мне только хотелось, чтобы этого отвергнутого жениха не было в городе, хотя бы до тех пор, пока не состоится свадьба Марка и Миры.

Утром шестнадцатого числа я собирался уже идти на свою обычную прогулку, намереваясь посетить на этот раз окрестности Рача, как вдруг в мою комнату вошел брат.

– У меня большое дело сегодня, – сказал он, – Я должен оставить тебя одного, ты уж не сердись.

– Иди, иди, Марк, ничего. Не беспокойся обо мне.

– Гаралан не собирался зайти за тобой?

– Нет, он тоже сегодня занят. Но это ничего, я один позавтракаю в каком-нибудь трактире на том берегу Дуная.

– Только, пожалуйста, Генрих, возвращайся к семи часам вечера. Не опаздывай.

– У доктора так хорошо кормят, что уж я, разумеется, не пропущу.

– Вот лакомка!.. Надеюсь, ты не забыл, что послезавтра у Родерихов большой званый вечер. Соберется все высшее общество Рача.

– Вечер по случаю помолвки? – спросил я.

– Вернее, по случаю подписания брачного контракта. Мы ведь помолвлены уже давно. Мне даже кажется, что я и Мира все время были женихом и невестой.

– С рождения! – сказал я.

– Возможно.

– Так прощай, счастливейший из смертных.

– Не торопись так говорить. Подожди, пока обвенчаюсь.

Марк пожал мне руку и ушел, а я опять собрался выйти из комнаты, как вдруг вошел капитан Гаралан.

– Вы! – вскричал он. – Вот приятный сюрприз. Я вас не ждал.

Капитан показался мне чем-то озабоченным. Он ответил:

– Любезный Видаль, мой отец желает с вами поговорить.

– Очень рад, – сказал я, удивившись и даже встревожившись. – Я к вашим услугам.

Всю дорогу до набережной Батьяни капитан не проронил ни слова. О чем со мной хотел поговорить доктор Родерих? Что-нибудь по поводу свадьбы, вероятно.

Мы пришли. Лакей провел нас в кабинет доктора.

Мать и дочь Родерих уже отправились на утреннюю прогулку, и с ними, вероятно, был Марк.

Доктор сидел в кабинете один, у стола. Его лицо показалось мне таким же озабоченным, как и у его сына.

«Что-нибудь да есть тут, – подумал я. – И Марк, должно быть, об этом еще не знал, когда приходил ко мне утром».

Я сел в кресло напротив доктора, а капитан Гаралан остался стоять, прислонившись к камину. С тревогой ждал я, что скажет мне доктор.

– Прежде всего, позвольте вас поблагодарить, мсье Видаль, за то, что вы согласились прийти, – сказал он.

– Я весь к вашим услугам, господин Родерих, – отвечал я.

– Я хотел поговорить с вами в присутствии Гара-лана.

– Что-нибудь по поводу свадьбы Марка и мадемуазель Миры?

– Вот именно.

– Что-нибудь серьезное?

– И да, и нет, – отвечал доктор, – Ни моя жена, ни Мира, ни ваш брат об этом еще не знают. Я нахожу пока излишним говорить им об этом. Вы сейчас сами рассудите, прав я или нет.

Я невольно связал этот разговор со вчерашней встречей возле облупившегося дома на бульваре Текели.

– Вчера, когда моей жены и дочери не было дома, в мои приемные часы ко мне явился посетитель, которого я вовсе не желал видеть – некто Вильгельм Шториц… Впрочем, вы, может быть, не знаете, что этот немец…

– Я знаю все, – сказал я.

– Полгода тому назад, еще когда ваш брат не был женихом моей дочери, Шториц посватался за Миру. Я посоветовался с женой и сыном, и мы решили ему отказать, считая такой брак совершенно неподходящим. Шториц не принял отказ и посватался снова. Ему было отказано наотрез.

Пока доктор Родерих говорил, капитан Гаралан расхаживал по комнате взад и вперед, иногда останавливаясь у окон, выходивших на бульвар Текели.

– Господин Родерих, – сказал я, – об этом сватовстве я знал. Знаю также и то, что оно было раньше, чем посватался мой брат.

– Месяца на три раньше, мсье Видаль.

– Следовательно, Вильгельму Шторицу было отказано не потому, что посватался Марк, а потому, что просто его самого не считали подходящим женихом?

– Совершенно верно. Никогда бы и ни в каком случае не согласились мы на этот брак, да и Мира сама не пожелала бы.

– Какая же причина? Считаете ли положение Шторица недостаточно обеспеченным или имеете что-нибудь лично против него?

– Что касается состояния, то оно у него, кажется, есть. После отца ему, говорят, досталось большое наследство. Лично же он…

– Я его знаю, господин Родерих.

– Знаете?

Я рассказал о том, как встретился с Шторицем на «Доротее» и как он сошел с габары в Вуковаре, так что я даже не думал, что он живет в Раче.

– Потом, – прибавил я, – мы с капитаном Гараланом во время прогулки видели, как он выходил из своего дома, и я сейчас же его узнал.

– Между тем в городе говорили, что его уже несколько недель, как нет дома, что он куда-то уехал, – заметил доктор Родерих.

– Очевидно, он и уезжал куда-нибудь, раз Видаль с ним встретился в Будапеште, – вмешался капитан Гаралан. – Но теперь он вернулся.

В голосе капитана было слышно сильнейшее раздражение.

Доктор Родерих продолжал:

– Средства у него есть, но его образ жизни никому не известен. Это загадка для всех. Он живет не по-людски, а ведет какое-то потустороннее существование.

– Нет ли тут преувеличения? – усомнился я.

– Преувеличение есть, несомненно, – отвечал доктор, – но все-таки он принадлежит к очень странной, подозрительно странной семье. Об его отце, Отто Шторице, ходили легенды, когда он был жив.

– Да они ходят и теперь, когда он уже умер, – сказал я. – Я читал любопытную статью в одной немецкой газете, написанную по поводу поминок Отто Шторица, ежегодно справляемых на шпрембергском кладбище. По-видимому, суеверным росказням верят здесь еще и теперь. Покойного ученого считают колдуном, обладавшим сверхъестественной силой. Каждый раз ждут какого-нибудь чуда на его могиле.

– Раз вы все это знаете, мсье Видаль, – сказал доктор Родерих, – то вы не должны удивляться, что к Вильгельму Шторицу относятся у нас в Раче подозрительно. И вот этот-то человек просил руки моей дочери! Больше того, вчера он осмелился снова повторить свое предложение.

– Вчера? – вскричал я. – Неужели?

– Вчера, когда был у меня.

– Помимо всего прочего, – сказал капитан Гаралан, – мы не можем принять его в свою семью уже по одному тому, что он немец.

В тоне, которым это было сказано, выявилась вся мадьярская ненависть к немцам.

– Так вот, как было дело, – продолжал доктор Родерих. – Я нашел нужным вам это сообщить, чтобы вы знали. Когда доложили о Шторице, первым моим желанием было велеть ему сказать, что я не могу его принять…

– И это было бы гораздо лучше, отец, – сказал капитан Гаралан, – потому что у этого человека медный лоб. После столь категоричного отказа неужели он не понимает, что ему в наш дом нельзя больше являться ни под каким предлогом?

– Я боялся, он устроит какой-нибудь скандал…

– Я бы сумел этот скандал прекратить.

– Я это знаю и вот именно поэтому решил пойти на некоторый компромисс, действовать осторожно и умеренно… Во всяком случае, ради спокойствия твоей матери и сестры я и на будущее прошу тебя, Гаралан, быть сдержаннее в случае чего…

Я уже успел узнать капитана Гаралана и заметил, что он очень вспыльчив. Поэтому мне все больше и больше не нравилось, что Вильгельм Шториц вернулся в Рач и даже возобновил свое сватовство.

Доктор Родерих досказал нам подробности визита Шторица. Свидание происходило в этом самом кабинете, Вильгельм Шториц говорил с упрямством и настойчивостью. Доктор Родерих выразил ему свое крайнее изумление, что он решился прийти и возобновить попытку, по поводу которой уже получил самый решительный отказ. Вильгельм Шториц стоял на своем, был раздражен и заявил, что ему нет дела до помолвки мадемуазель Миры с моим братом, что он ее любит и что она должна принадлежать ему или никому.

– Негодяй! Нахал! – вскричал капитан Гаралан. – Он осмелился это сказать. Жаль, меня тут не было, я бы вышвырнул его за дверь.

Я подумал: если эти два человека встретятся, непременно выйдет история, которой так боится доктор Родерих.

– Тогда я встал и сказал, что не желаю больше с ним разговаривать, – продолжал доктор. – Свадьба Миры решена, и через несколько дней она состоится.

– Не бывать этому никогда, – объявил Вильгельм Шториц.

– Милостивый государь, не угодно ли вам выйти вон! – сказал я, указывая ему на дверь. Всякий другой на его месте ушел бы сейчас же. Но он остался. Сбавив тон, он попробовал добиться кротостью того, чего не мог достичь угрозой. Просил хотя бы только отложить свадьбу. Я подошел к камину, чтобы позвонить лакею. Он схватил меня за руку и, забывшись в гневе, стал говорить так громко, что, я думаю, на улице было слышно. К счастью, жена и дочь еще не возвращались. В конце концов Шториц все-таки ушел, но наговорил при этом массу самых нелепых угроз и заявил, что Мире никогда не быть женой Марка. Такие препятствия возникнут, что брак окажется невозможным. Шторицы располагают сверхъестественным могуществом и не замедлят пустить его в ход против дерзкой семьи, которая осмелилась отвергнуть Вильгельма Шторица. Он яростно распахнул дверь кабинета и быстро прошел мимо нескольких больных, дожидавшихся в галерее. Я, по правде сказать, был очень смущен.

Ни одного слова не было сказано об этой сцене ни госпоже Родерих, ни Мире, ни Марку. Решено было их не тревожить. Кроме того, я боялся со стороны Марка какой-нибудь выходки вроде той, какую грозился устроить капитан Гаралан. Впрочем, последний сдался, в конце концов на доводы отца и обещал ничего пока не предпринимать.

– Хорошо, – сказал он. – Я, так и быть, не пойду наказывать этого негодяя. Но если он сам ко мне явится? Если он предпримет что-нибудь против Марка? Если он выступит в роли зачинщика?

Доктор Родерих не знал, что сказать на это.

Беседа наша кончилась. Решили ждать. Если Шториц не перейдет от слов к делу, то об инциденте никто не узнает. Что может сделать этот злобный чудак? Как он может помешать свадьбе? Оскорбить Марка при встрече и этим заставить его выйти с ним на дуэль? Или предпримет какое-нибудь насилие против мадемуазель Миры? Но как же он проберется в дом к Родерихам? Ведь его теперь не приказано принимать. Не может же он выломать дверь. Да, наконец, доктор Родерих не задумается обратиться в полицию, которая сумеет укротить расходившегося немца.

На прощание доктор еще раз попросил сына не связываться со Шторицем, и надобно сказать правду: капитан Гаралан очень неохотно подтвердил свое обещание.

Между тем мадам Родерих, Мира и Марк вернулись домой. Разумеется, меня оставили завтракать, так что прогулку в окрестности Рача я отложил до следующего дня.

Чтобы объяснить свое присутствие в кабинете доктора Родериха, я придумал что-то довольно правдоподобное, так что у Марка не появилось никаких подозрений. Завтрак прошел, по обыкновению, очень приятно.

Когда все встали из-за стола, Мира мне сказала:

– Генрих, раз уж вы у нас, вы должны остаться на весь день.

– А моя прогулка?

– Мы прогуляемся вместе.

– Я хотел совершить дальнюю прогулку…

– И мы пройдемся далеко…

– Но пешком…

– Да, пешком. Но зачем же непременно далеко? Я уверена, вы еще не были на острове Свендор.

– Я туда завтра собирался.

– Пойдемте сегодня.

В обществе обеих дам и Марка я побывал на острове Свендор, обращенном в общественный парк с боскетами, хижинами и всякого рода увеселениями.

Но я мало интересовался прогулкой. Мысли мои были далеко. Это не укрылось от Марка, и мне пришлось ему дать несколько уклончивых ответов.

Быть может, я боялся встречи с Вильгельмом Шторицем? Нет, я гораздо больше думал о тех словах, которые он сказал доктору Родериху: «Такие препятствия возникнут, что брак окажется невозможным»… «Шторицы располагают сверхъестественным могуществом». Что это значит? Следует ли относиться к этим словам серьезно? Я решил поговорить с доктором Родерихом, как только представится удобный случай.

Прошло два дня. Я начал успокаиваться. Вильгельма Шторица не было видно, хотя он из города не уезжал. В доме на бульваре Текели жили. Я видел, как лакей Герман выходил из него. Потом еще как-то в окне бельведера показалась фигура самою Шторица: он стоял и смотрел на дом Родерихов.

В ночь с 17 на 18 мая произошло следующее событие.

В городском соборе оказалось разорванным в клочья и брошенным на пол вывешенное на стене объявление о предстоящем браке Миры Родерих с Марком Видалем. Дверь в собор была заперта, а между тем в него кто-то проник. Беду было легко поправить: повесили новое объявление. Но через час, среди белого дня, оно снова оказалось сорванным. Три раза в этот день, 18 мая, чья-то невидимая рука срывала объявление, но виновного так и не удалось обнаружить. Кончилось все тем, что устроили около стенки для таких объявлений решетку.

О глупой выходке поговорили недолго и забыли. Но доктор Родерих, капитан Гаралан и я обратили на нее серьезное внимание. Для нас было ясно, что начинается война, которую объявил нам Вильгельм Шториц.