Текст книги "Тайны Елисейского дворца"

Глава 4
Незаживающая рана

После празднеств в честь бракосочетания Жерома Лауре очень хотелось вернуться в Ренси и провести там остаток лета. Приближающаяся осень одарила поместье новым разноцветным нарядом, и Лаура ни с кем не хотела бы делиться его красотой. Но как этого избежишь? Время, когда леса и поля одеваются пурпуром и золотом, было временем охоты. А кому неизвестно, что Ренси было знаменито именно охотами? И по заслугам. Любители обычно приезжали толпой, а те, кто оставались, мечтали быть приглашенными.

В благополучные времена Лаура любила ясные осенние дни, когда она красовалась в щегольском наряде на лошади среди волшебных декораций, которые умела оживлять как никто. Но на этот раз возвращение Великой армии, подписание мира обрушило на нее и на Жюно поток приглашений – все самые высокопоставленные персоны торопились устроить праздник и залучить к себе хотя бы один раз императора и его окружение. Лаура и Жюно – в качестве губернатора города Парижа – тоже дали большой бал в мэрии, но ни ему, ни ей бал был не в радость. Между мужем и женой больше не было лада и согласия.

После двух выходок Каролины они почти что не разговаривали. Лаура при всей своей горячности не высказала ни одного упрека, уверенная, что услышит от мужа только ложь. Что касается Александра, то великая герцогиня Берга и Клеве крепко держала его в руках, и он находился в каком-то подобии рабства, обретая свободу лишь тогда, когда появлялся Мюрат.

Комедия, граничащая с шутовством, таила в себе истинную драму, и де Нарбонн, любя и Лауру, и Александра, наблюдал за ней все с большей тревогой, не видя возможности помочь. Наполеон, безусловно, все знал от Савари, но ни во что не вмешивался. А Мюрат был настолько счастлив своим повышением, что, даже если бы ему показали его жену с Жюно… или кем-то другим, он бы не поверил собственным глазам, чего никак не могли предположить Лаура и де Нарбонн. Де Нарбонна мучила создавшаяся ситуация, он чего-то в ней не понимал. И тогда он решил попросить совета у самого умного в Европе человека, короля дипломатии, Шарля-Мориса де Талейрана-Перигора, который прекрасно был знаком с четой Жюно и когда-то посещал салон мадам Пермон. На тех, кто не был знаком с Талейраном, первое знакомство производило шок, но де Нарбонн давным-давно привык к старинному другу.

У высокого, худого Талейрана был тяжелый подбородок и презрительно кривившийся рот, что придавало его лицу высокомерное выражение. Выступающие скулы, дерзко вздернутый нос, пухлые чувственные губы контрастировали с загадочным и скрытным характером этого человека. Белая кожа, синие глаза, словно бы дремлющие под тяжелыми веками. Светлые волосы, которые он никогда не стриг слишком коротко, начинали понемногу серебриться. Талейран был воплощением покоя и мощи, и то и другое было в самом деле ему присуще.

Появление де Нарбонна вызвало на его лице улыбку, и, протянув руку, он двинулся навстречу своему гостю, другой ловя равновесие. В детстве с Талейраном произошел несчастный случай, с тех пор он всю жизнь хромал и носил ортопедическую обувь.

– Я все думал, – произнес он медленно и отчетливо, – сколько вы будете ждать, прежде чем приедете ко мне со своими заботами. А у вас ведь заботы, и бессмысленно их отрицать, не так ли?[20]20
  Так обычно Талейран заканчивал свои фразы.


[Закрыть]

– Ваша проницательность, дорогой князь, порой ставит в тупик и смущает. Откуда вы могли догадаться о моих проблемах?

– А почему вы днюете и ночуете в Ренси? Не спорю, замок очень хорош и милая мадам Жюно сплошное очарование, но вы сопровождаете ее повсюду или почти повсюду. И это не любовная история, вы печетесь как о ней, так и о нем. Почему о ней, понятно. Потому что глупец Жюно трубит urbi et orbi[21]21
  Urbi et orbi – буквально: «к городу (Риму) и к миру» (лат.), т. е. ко всем. – Прим. ред.


[Закрыть] о своей любви с бесстыжей бабенкой Каролиной Мюрат. Ее муж постоянно отсутствует и разыгрывает слепца так непринужденно, что невольно вызывает подозрение. И у меня тоже.

– И какой же вы сделали вывод?

– Незатейливый. Красотка Каролина мечтает об империи.

– Что-то я не понимаю…

– Успокойтесь, сядьте, и я вам объясню ход моих мыслей. Сейчас всем стало ясно, что у императрицы Жозефины детей больше не будет. Этот факт обязывает Наполеона развестись с ней, если он хочет иметь наследников. Все, кто вернулся после последней кампании, обиняками говорят о прелестной молодой польской графине. Император страстно ею увлекся, и я этому верю. Представим себе, что она родит мальчика.

– Император тогда разведется и женится на ней.

– Это невозможно, она замужем за пожилым паном и никогда не разведется, так как глубоко религиозна. И мы вновь возвращаемся к исходному пункту – необходимости усыновить мальчика одного из братьев. Ребенок Луи Бонапарта, короля Голландии, и Гортензии де Богарне, дочери Жозефины, подходил императорской чете, но, как мы знаем, малыш умер несколько месяцев тому назад.

– Простите мне мою тупость, но я не понимаю, при чем тут Каролина? Она хочет, чтобы усыновили одного из ее сыновей?

– Чтобы на троне сидел внук трактирщика из Керси? Нет, она думает не о сыне, она думает о самом Мюрате.

– Мюрате? Что за бред! Трактирщик на троне?!

– Нарбонн, не огорчайте меня. А главное – сначала сядьте. Потому что и я тогда тоже сяду, – прибавил Талейран, постукивая тростью по носку ботинка. – Мюрат, как вам известно, самый популярный военачальник Великой армии. Следом за ним сразу идет Жюно. Если Жюно будет за Мюратов, все остальные тоже будут за них.

– Мюрат – император? Позвольте мне высказать свое мнение, князь, но мне это кажется идиотизмом.

– Я не спорю, но если Мюрат император, то Каролина императрица. А она чувствует, что вполне способна принять на свои плечи этот груз. Более того, я уверен, что она о нем мечтает. Ну вот! Теперь он еще и смеется!

Де Нарбонн в самом деле расхохотался от души, смеялся и не мог остановиться.

– Простите, – проговорил он, стараясь сдержать смех, – откуда взялась у вас эта безумная мысль?

– Мне подсказала ее армия, черт побери! Если два этих героя объединятся, чтобы посадить одного на трон, так оно и будет. А что касается Каролины, то не стоит ею так уж пренебрегать. У нее голова политика. Сейчас ей нужен Жюно любой ценой, и, похоже, ей удалось привязать его к себе весьма крепко. Если жена оттолкнет его, он будет выплакивать горе на груди любовницы.

На этот раз де Нарбонн ничего не ответил. Он размышлял, и все, что вытекало из слов Талейрана, вызывало у него тревогу и беспокойство. Каролина – он знал это – была любительницей манипулировать. И к тому же, судя по поступкам, совершенно бессердечной.

– Вообразим, что ей удалось задуманное, – наконец заговорил он. – Какую судьбу она уготовит брату? Смерть или своевременное исчезновение?

– Вы слишком многого от меня требуете.

– А народ Франции? Вы мне толкуете о популярности Мюрата и Жюно, но вы забыли о популярности Наполеона! Он стал легендой. С легендой не прощаются из-за рвущихся к власти молодчиков.

– Я это знаю, дорогой, и уверен, что чете Мюрат ничего не добиться. Лично меня это радует. Так что мне бы хотелось, чтобы в Ренси вы помогли примирению супругов. Так будет лучше для всех.

– Постараюсь, не сомневайтесь. Однако скажу, что, несмотря на ваш изощренный ум и несравненную проницательность, вы ошибаетесь относительно одного из персонажей этой интриги.

– Какого же?

– Жюно!

– И в чем же моя ошибка?

– Он влюблен в Каролину, нет сомнения. Но это не значит, что он перестал любить жену. Именно поэтому он так несчастен. После празднества в Ренси она почти не говорит с ним, разве что о самом необходимом, и на него жалко смотреть.

– Подобное отношение толкает его в объятия Каролины. Вы удивляете меня, дорогой де Нарбонн, я считал, что наша милая Лаура умнее…

– Она испытывает муки ада. Похожа на раненную стрелой козочку, которая мечется по колючим зарослям, стараясь от нее избавиться. В чем-то она преуспела: Жюно страдает, лишившись своей жены. Особенно по ночам, когда заветная дверь перед ним закрыта. Дворцовый слесарь на этот раз потрудился на славу!

– И вы смотрите на это безучастно?

– Могу вас уверить, что делаю все, чтобы их брак сохранился. Я даже посоветовал Лауре завести любовника.

Неподвижное лицо Талейрана оживилось.

– Вот это разговор. Теперь я вижу, что вы не теряли даром время! И что она вам ответила?

Де Нарбонн безнадежно повел плечами.

– Сказала, что любит только Александра Жюно. Он и впрямь недурен собой.

– Есть с десяток других, ничуть его не хуже. И среди них многие влюблены в мадам Жюно.

– Кто, например?

– Меттерних! Я знаю, что вы с ним знакомы. Он никогда вам не говорил? Каким-нибудь намеком? Обиняком?

Де Нарбонн снова рассмеялся.

Талейран готов был всерьез обидеться.

– Послушайте, де Нарбонн! Я и не предполагал, что сыплю шутками!

– Не сердитесь! Вы тоже со мной посмеетесь. Всякий раз, как я встречаю Меттерниха, он только и говорит, что о мадам Жюно. Все уши прожужжал. Думаю, он влюблен без памяти.

– А она об этом знает? Мне кажется, половина дам императорского двора мечтают о красивом австрийце… И несносная Каролина в том числе!

Де Нарбонн поднялся с кресла.

– Вот то, чего мне не хватало! Дорогой мой князь, благодарность моя беспредельна. Быть может, мне удастся снова научить улыбаться Лауру. Когда она смирится со своей виной перед мужем, она станет более снисходительной к его приключению. Я уверен, оно мимолетно. Но должен сказать, что великая герцогиня Берга умеет пробудить желание. Лаура должна понять, что не стоит заставлять мужчину излишне голодать.

– Однако будьте осторожны, де Нарбонн. Как все любители женщин, Жюно, должно быть, страшно ревнив по отношению к собственной жене. Способен на все, вплоть до жестокости, недаром солдаты прозвали его Бурей. Мы не хотим, чтобы обворожительная женщина пострадала.

– Достаточно будет, если он встревожится. Каролине труднее будет его удерживать. Спасибо за совет, милый князь. Попробую маневрировать и привести наш план в исполнение. Увы, только попробую.

– Вы видите препятствие?

– Да, и очень большое. Мадам Жюно искренне любит своего мужа.

– И что тут особенного? В семье не она одна будет вести двойную жизнь! Неужели у нее недостанет воображения получить от всего этого хоть какое-то удовольствие?

Де Нарбонн уселся в свою карету – Талейран жил тогда на улице де Варенн, в особняке Матиньон – и вновь отправился в Ренси. На этот раз он спешил, ему не терпелось начать применять лекарство, которое прописал он сам, но при содействии Хромого Дьявола, обретшее особую силу.

Увидев в окно кареты чудесный замок, де Нарбонн подумал, что прежде всего нужно увезти из него Лауру. Она живет здесь уединенно, с детьми, с армией слуг, пользуясь иной раз его обществом. Но дело идет к осени, начнутся охоты, будет приезжать множество гостей, и она как заботливая хозяйка дома будет ими заниматься, зато Жюно и Каролина получат возможность постоянно находить места для интимных встреч – недаром пословица гласит: только на людях мы одни. Сколько унижений ждет Лауру! Сколько реверансов перед ее императорским высочеством! И как Лаура должна ненавидеть это высочество, которое с таким бесстыдством и бессовестностью пользуется своим положением, добытым гением брата и отвагой мужа! Нет! Допускать этого нельзя! Может пролиться кровь! Так что необходимо увезти ее в Париж, и как можно скорее. Любой ценой!

Де Нарбонн нашел Лауру на первом этаже в маленькой гостиной, обтянутой золотистым шелком, которую она так любила и в которой чувствовала себя особенно уютно. По стенам висели картинки Кармонтеля[22]22
  Кармонтель (наст. имя Луи Каррожи) (1717–1806) – французский художник, архитектор, ландшафтный дизайнер.


[Закрыть], в углу мерцала золотом арфа. За арфой и сидела, задумавшись, Лаура, положив руку на пока еще немые струны. Она наклонилась, словно несла на хрупких плечах невыносимую тяжесть. В черном бархатном платье с мерцающей ниткой жемчуга, стекающей с лебединой шеи, с жемчужинами, светящимися в темных волосах, и в жемчужных браслетах на тонких руках, она казалась царственной и трогательной. Лаура протянула де Нарбонну руку, и на ее безымянном пальце блеснуло обручальное кольцо с бриллиантом, он поцеловал ее и задержал в своей.

– Я так ждала, когда вы вернетесь, – вздохнула она. – Несмотря на толпу слуг, замок мне кажется таким пустым, что я попросила зажечь мне камин. Когда смотришь на огонь, чувствуешь себя не так одиноко.

– Согласен, если огонь пылает только в камине, а иначе…

– Не напоминайте мне об ужасах! Я о них, слава богу, не думала! Вы выпьете перед обедом аперитив?

– С вами вместе с большим удовольствием. Не умею пить один.

– Многие из наших знакомых охотно последовали бы вашему примеру, – улыбнулась Лаура.

Она протянула руку к звонку и замерла, услышав во дворе конский топот, а потом мужской голос, привыкший перекрикивать грохот битвы.

– Жюно? – прошептала она. – Вот уже две недели, как он не приезжал сюда. Что вы на это скажете?

Она собиралась сказать что-то еще, но не успела – Жюно уже вошел в гостиную. Он кипел от ярости, не подумал ни поздороваться, ни объяснить свое бурное и внезапное вторжение. Посмотрел на жену, потом на графа. Де Нарбонн подумал, уж не пьян ли он. Жюно подошел к Лауре.

– Я привез вам новости, – объявил он раздраженно. – Они приведут вас в восторг!

– Чего, похоже, не скажешь о вас, – отважился заметить де Нарбонн, почувствовав острое беспокойство, поскольку Жюно, как он успел удостовериться, был трезв.

– Почему же? Я тоже! Полюбуйтесь, добрые люди! Перед вами новый командующий Жирондским корпусом.

Жюно плюхнулся на канапе и отчаянно расхохотался. Сердце Лауры болезненно сжалось. Она налила в стакан воды и подошла к нему, а его сотрясал все тот же ненормальный смех, похожий больше на истерику.

– Выпей немного воды, тебе будет легче, а я сейчас попрошу принести портвейн.

Но Нарбонну пришлось подойти и держать Жюно голову, чтобы Лаура смогла влить ему в рот хоть несколько капель воды. Жюно продолжал хохотать, поперхнулся, закашлялся, выплюнул все в платок, который вложила ему в руки Лаура, и наконец-то его нервный смех замолк.

Лаура, сдвинув брови, взглянула на Нарбонна:

– Что это еще за Жирондский корпус, о котором никто не слышал?

– В гостиных не слышали безусловно. А между тем он реально существует. Император набрал войска в Бордо и в Байонне.

– Для чего? Насколько я знаю, мы ни с кем не воюем.

– Воюем, моя дорогая. Мы воюем с Англией, против которой Наполеон установил континентальную блокаду. Испания, а главное, Португалия существенные базы снабжения. И король Англии не стоял на плоту в Тильзите. Разумеется, речь идет не о том, чтобы притеснять эти страны, но желательно им внушить вести себя поскромнее, если они не хотят неприятностей. Впрочем, похоже, кое-какие уже у них есть…

– Ланн! – произнес Жюно замогильным голосом. – Я назначен на место Ланна.

– Стало быть, это не ссылка. Ланн занимает почетное место, прославившись своей храбростью. И женат он на родовитой дворянке мадемуазель Геэнёк, отец которой был пэром Франции[23]23
  От маршала Ланна, герцога де Монтебелло, осталось родовитое потомство. Среди его потомков нынешняя герцогиня Орлеанская, рожденная Герсенда де Сабран-Понтеве.


[Закрыть], а сама она просто обворожительна. Так что о немилости не может быть и речи, – заключил граф, доставая из кармана табакерку и беря понюшку табаку. – Император нуждается в вас. Мне кажется, вам это должно быть понятно.

– И все-таки это немилость! – упорствовал Жюно. – Он сам сказал мне об этом! Когда я стал жаловаться, что он отсылает меня так далеко, только что вернувшись в Париж, и прибавил, что, соверши я серьезное преступление, не было бы наказания хуже. Он мне ответил: «Ты совершил не преступление, но серьезную ошибку». Можно подумать, вся империя смотрит на Елисейский дворец, интересуясь, что там происходит ночью.

– На вашем месте я не стал бы здесь говорить об этом, – тихо проговорил де Нарбонн, взглянув на Лауру и почувствовав, что в ней снова вспыхнул гнев. – Вам не кажется, что настало время попросить прощения? Впрочем, я оставлю вас и пойду немного поразмять ноги.

Граф де Нарбонн оставил супругов наедине выяснять свои отношения. В гостиной воцарилась тишина. Наконец Жюно осторожно спросил:

– Ты ведь не очень на меня сердишься, правда?

– Поставь себя на мое место. Ты нашел оригинальный способ поблагодарить меня за то, что я подарила тебе сына! Но… Но если ты ее любишь…

– Да как ты могла подумать?! – воскликнул он, задумавшись на секунду. – Никто не может занять твое место в моем сердце! Она… Это совсем другое. Она … заворожила меня. Возможно, потому что «его» сестра…

– А она? Неужели выйдет сухой из воды?

– А что он может ей сделать?

– Она спесива донельзя. Он мог бы поставить ее на место.

– Не выйдет. Она и его вполне может послать куда подальше. Другое дело, если бы узнал Мюрат…

– Мне бы надо было научиться владеть шпагой… или саблей! Как подумаю, что постоянно должна кланяться и прибавлять к каждой фразе «ваше императорское высочество» по отношению к женщине, которую я видела за корытом и которая теперь откровенно надо мной издевается!

Лаура направилась к двери, но Александр остановил ее, обнял и прижал к себе.

– Прости меня, мое сердечко! Умоляю! Ты поверишь, если я скажу, что только стыд удерживал меня в Париже последние дни! И вот-вот я тебя снова потеряю, потому что через две недели должен отправляться в Бордо! Как ни дико тебе покажется, но не сомневайся в моей любви, Лоретта! Каролина значит для меня не больше, чем «сестренки», над которыми ты смеешься!

– Нет, тут все по-другому! Ты сам признался, что она «его» сестра. Этим все сказано. Поставим точку.

Лаура заметила, что плачет, только тогда, когда Александр слизнул с ее щеки слезинку.

– Прости меня, – повторил он, уткнувшись ей в шею и крепко прижав к себе. – Не будь суровей императора. Он объявил мне о наказании, а потом сказал, что не будет напоминать о моей ошибке и карьера моя не пострадает.

Александр так жадно целовал ее, что страсть его не могла быть притворной… Но муж постоянно возвращался к «нему», к «Коту в сапогах», господину всех судеб, и Лаура решила съездить и повидать его величество императора. Нужно, чтобы его императорское ухо выслушало кое-какую правду.

На следующее утро, не будя мужа после ночи, какими он радовал ее до появления Каролины, Лаура немалое время посветила своему туалету. Нарядилась она в белое платье из плотного шелка, сверху надела голубой бархатный спенсер и такого же цвета накидку на белокипенной подкладке из муслина, а на голову – маленькую белую шляпку с голубым атласным бантом. Не забыла приколоть три розы. Белые атласные туфельки и белая атласная сумочка дополнили туалет. Аделина, взглянув на свою элегантную госпожу, в восторге всплеснула руками:

– Мадам сегодня утром обворожительна! Как обидно, что она запретила будить генерала!

– А как себя чувствует господин де Нарбонн?

– Тоже спит. Думаю, проснутся, чтобы пообедать вместе, а значит, скучать не будут.

Лаура, опасаясь, как бы кто-то из них не проснулся и не попытался ее задержать, поспешила выйти из дома. Карета стояла у крыльца, она быстренько села в нее и крикнула кучеру:

– В Париж, Жером!

– Париж велик!

– Там видно будет. Для начала мы едем к княгине Боргезе!

Погода, по счастью, стояла превосходная, и Лаура укрепилась в своем намерении: она во что бы то ни стало должна повидать императора! После того как она отмела все обиды, которые причинил ей Александр, она поняла, что слишком любит мужа, чтобы позволить «Коту в сапогах» играть со своим страстным обожателем, как играет подзаборный кот с невинной мышкой. И если был при дворе человек, который всегда знал, где можно найти Наполеона, то это была Полина, Паганетта, чьи выходки так забавляли ее великого брата… Или выводили из себя. Лаура почти не сомневалась, что вместе с Полиной ее примут, в каком бы настроении ни находился император.

Княгиня Боргезе занимала особняк Шарост, один из самых красивых особняков на улице Фобур-де-Сент-Оноре[24]24
  В настоящее время там располагается посольство Великобритании. Особняк только подновлялся и сохранил до нашего времени вид, который имел при Полине Боргезе. Нетронутой сохранилась в нем Красная комната. Полина продала особняк английскому королю Георгу III незадолго до конца империи.


[Закрыть]. Только этот особняк и еще Елисейский дворец стояли в парках, что спускались к улице, получившей название Шан-Зэлизэ. В чудесном особняке Полины всегда толпилось множество посетителей.

Полина, императрица Жозефина и мадам Жюно были самыми элегантными женщинами Парижа, и в ее прихожей всегда дожидались самые разные поставщики, среди которых сиживали и Леруа, знаменитый портной, и Нито, ювелир, и многие другие представители цехов, изготавливающих предметы роскоши. Их предложения рассматривала фрейлина Полины мадам де Барраль, а отобранные ею вещи поступали к камергеру. Эту должность занимал обычно красивый молодой человек, допущенный ко двору и совмещавший дневные обязанности с ночными, будучи любовником Полины. По последним слухам, камергером Полины стал неотразимый маркиз де Балинкур. Княгиня говорила, что у него самые красивые в мире ноги, а его белокурые усы самые шелковистые. Но в это утро Балинкура в особняке не было.

В качестве близкой подруги – члены семьи находились ступенью ниже – Лаура имела свои привилегии: она поднялась сразу в великолепную Красную комнату, пропустив впереди себя мадам де Барраль, чтобы та о ней доложила. Не прошло и секунды, как Лаура очутилась в объятиях заливавшейся слезами Полины. Поток слез не заливал пламени ее гнева.

– Ах, душенька! – восклицала Полина. – Тебя-то я и ждала и уже собиралась послать за тобой! Но не надеялась увидеть раньше полудня! Хоть твой Ренси великолепен, но он все же деревня. И жить в забытой богом дыре очень скверно с твоей стороны.

– Господи, мадам! Что могло случиться с вашим императорским высочеством? – принялась расспрашивать Лаура, мгновенно перейдя на придворный язык в присутствии фрейлины Полины.

– Кошмарная несправедливость! Гадость! Эта ведьма Жюли Клари[25]25
  Жюли Клари вышла замуж за Жозефа Бонапарта, старшего из братьев. Ее сестра Дезире была сначала невестой Наполеона, а когда он женился на Жозефине де Богарне, вышла замуж за Бернадотта.


[Закрыть] посмела при помощи Наполеона отобрать у меня моего камергера! Она заявила, что маркиз де Балинкур слишком значительная персона, чтобы служить государыне герцогства Гвасталла, государства игрушки, величиной в несколько квадратных лье, тогда как она, королева Неаполя, имеет на него гораздо больше прав! И мой царственный брат встал на ее сторону! Как? Как он мог это сделать?

Полина уронила две слезинки в батистовый, обшитый кружевами квадратик, куда едва поместился ее изящный носик. Но все-таки ей удалось высморкаться.

– А тебя что привело ко мне в такой ранний час? У тебя лицо не счастливее моего. Снова жена Мюрата?

Лаура, несмотря на все свои тревоги, не могла не улыбнуться.

– Не совсем! Я приехала просить ваше императорское…

– Не надо! Ты же видишь, Барраль воспитанная женщина, она уже ушла!

– Спасибо. Я приехала попросить тебя устроить мне свидание с императором.

– Но ты генеральша Жюно! Какого черта! Какие у тебя могут быть трудности? Тебя примут без всяких проволочек и предварительных просьб!

– А я в этом не уверена. Вполне возможно, он совсем не хочет меня видеть. Он отправляет моего бедного Александра командовать корпусом Жиронды в Бордо. И это ужасно!

– А что в этом ужасного? Бордо не так уж и далеко.

– Я знаю, и Александр знает тоже, но от этого не легче, потому что обожаемый император отправляет его за двести лье от Парижа именно тогда, когда сам вернулся в Париж. А Жюно здесь метался от тоски, зная, что Великая армия без него побеждает в Пруссии.

– От тоски? Это в Елисейском-то дворце? Пойди и расскажи свои сказки Каролине! Да ты себе не представляешь, милая подружка, как тебе повезло! Рядом с ним не будет этой вредной индюшки. Ты, по крайней мере, сможешь спать спокойно. И в своей собственной кровати, а не во дворе Елисейского дворца.

– Да, и сама твержу себе это, но, Paoletta mia, он так несчастен!

– Расстаться с Каролиной?

– Расстаться с императором! Ты знаешь, как Александр предан ему! Уже не один месяц он мучается из-за того, что Великая армия покрыла себя славой без его участия! И теперь, когда наступил мир – а я так ждала мирного времени! – он проклинает его, как казнь египетскую. Хоть он и генерал, но в душе остался сержантом Бурей. А его отсылают в провинцию командовать каким-то корпусом. Он, бедный, в страшном отчаянии!

Полина больше не смеялась. Она привлекла подругу к себе и обняла, утешая и сочувствуя.

– До чего же ты его любишь! – вздохнула она. – Я не знаю, буду ли я любить кого-то так беззаветно!

– Не желай себе этого! Поверь, это ад!

– В таком случае надо поскорее погасить огонь. Не будем терять время, благо идти совсем недалеко. Его величество сейчас должен быть в Тюильри. И время, когда он завтракает, приближается.

– Но, как говорят, если это правда, конечно, он постоянно меняет время завтрака.

– Он ест, когда голоден. Логично, не правда ли?

– Но создает затруднения для тех, кто был удостоен чести быть приглашенным к нему на завтрак.

– Послушай! Если ты взялась критиковать его привычки, у тебя есть возможность высказать свои замечания ему самому, а меня уволь!

– Нет! Нет! Не оставляй меня! Мне так нужна помощь!

– Тогда не мешай и положись на меня!

Обычно Полина – впрочем, как и императрица, тратила не меньше трех часов на свой туалет и добивалась чудесных результатов. Но на этот раз она была готова через десять минут, а еще через пять Лаура сидела рядом с Полиной в ее карете, и эскорт сопровождал их во дворец Тюильри. Само собой разумеется, что перед этими двумя молодыми женщинами распахивались все двери, однако перед дверями в кабинет вырос огромного роста рыжий мамелюк в чалме и с ятаганом, которым он готов был в любую минуту воспользоваться. Мамелюков император привез из Египта, и чаще всего у его дверей стоял Рустам, которого Наполеон любил больше других.

Увидев принцессу с подругой, он приветствовал женщин низким поклоном, но не сдвинулся с места.

Полине это не понравилось, и она заговорила двумя тонами выше, требуя, чтобы ее немедленно пропустили к брату.

Дюрок, обер-гофмаршал императорского двора и друг четы Жюно, прибежал на голоса, но дверь императорского кабинета уже открылась, Наполеон стоял на пороге, меряя сестру суровым взглядом.

– Что случилось, принцесса? И почему вы кричите в моих покоях, как на базаре? Я вижу, вы не одна, – прибавил он, устремив на Лауру ледяной взгляд своих серо-голубых глаз.

Склонившись в безупречном реверансе, Лаура тихо проговорила, не решаясь поднять глаза и встретить грозный взгляд:

– Сир! Ее императорское высочество здесь только для того, чтобы помочь мне. Я приехала к вашей сестре, ища поддержки в ее дружбе.

– Вы в таком отчаянии, что зовете на помощь? Вы?!

– А почему не я? – удивилась Лаура, продолжая стоять, согнув колени.

– С тех пор как мы вернулись, мы только и слышим от парижан, что хвалы мадам губернаторше, как они вас называют. Всегда щедрой и полной веселья… Неужели не всегда?

– Наверное, для всего есть свое время, время быть счастливой и время страдать, время жить и время…

– Я знаю, что дальше. Входите. Мы попробуем все уладить.

– Я тоже могу войти? – осведомилась Полина.

– Почему нет, раз уж вы ввязались в эту историю. Впрочем, нет! Подождите у Мадам Матери. Когда я поговорю с мадам Жюно, она к вам присоединится.

– Если это все, чем ваше величество может ее утешить… – протянула принцесса.

– Придержите язык, болтушка! Я прекрасно знаю, что Мадам Мать тревожится за мадам Жюно, одну из своих фрейлин, которую она давно не видела.

– Я знаю, сир, и мне стыдно, но…

– Когда вы пойдете, чтобы присоединиться к княгине Боргезе, вы заодно и извинитесь. А вы, Полина, не торопитесь, дождитесь мадам Жюно после нашей беседы. Кажется, что и матушка тоже сейчас беседует… С нашей второй сестрой, великой герцогиней Берга.

Полина наскоро присела в реверансе и, закрывая за собой дверь, расхохоталась. В покои матери[26]26
  В резиденции сына Летиции Бонапарт были выделены покои, а ее собственной резиденцией был особняк де Бриенн, где сейчас размещается министерство обороны.


[Закрыть] она вошла, напевая, радуясь головомойке, которую мать сейчас задает Каролине.

Летиция Бонапарт воистину была прирожденной гранд-дамой, она не обольщалась титулами и коронами, а откладывала потихоньку денежки, чтобы иметь возможность кормить «своих королей и королев», когда они растеряют троны. И кормила, когда растеряли, горюя, что англичане не дают ей возможности жить вместе с узником на Святой Елене.

Лаура Жюно искренне восхищалась Летицией и слегка ее побаивалась, но пообещала императору, что пойдет к ней и извинится.

– Она внушает вам трепет? – спросил сын угрожающим тоном, который ничуть не напугал мадам Жюно.

– Я бы так не сказала, ваше величество. Но признаюсь, я всегда под впечатлением. И всегда рядом с ней чувствую себя маленькой.

– Скажите ей об этом, ей понравится. А теперь скажите мне, что вас привело ко мне? Семейные неурядицы?

– У меня нет семейных неурядиц, сир. У меня есть муж, который оплакивает свое новое назначение.

Брови Наполеона нахмурились, он принялся мерить шагами просторный кабинет, а когда заговорил, голос звучал сухо.

– На что ему жаловаться? Я предоставил ему великолепное место. Поставил во главе армии. В некотором смысле, он будет управлять Португалией.

– Управлять Португалией? Но, сир, это означает идти туда войной! А я, как все ваши подданные, считала, что войны вас утомили. Неужели Тильзитский мир, который повсюду продолжают праздновать, превратился в красивый листок бумаги и отправился в архив?

– Тильзитский договор в силе, и речи нет о том, чтобы нападать на Португалию, успокойтесь! Речь о том, чтобы присматривать за ней. Мне нужно, чтобы Португалия и ее соседка Испания вели себя тихо. Обе эти страны нужны мне, чтобы быть уверенным в надежности континентального блока, который я противопоставляю Англии. И хотя вам нравится забывать об этом, но мы не подписали мирного договора с англичанами. У этих берегов война продолжается, хотя искренне надеюсь, на уровне дипломатии.

– Император выбрал Жюно в качестве посла?

– Можно сказать и так.

– Генерал Жюно в качестве дипломата? Мне казалось, что ваше величество знает его лучше всех. Он не только ненавидит мир…

– А вам не кажется, что вы несколько преувеличиваете?

– Нет, сир! Сержант Буря по-прежнему жив в генерале Жюно!

– Уж не хочет ли он стать маршалом, как его собратья по оружию? Он один среди старых тулонцев еще не получил жезла с золотыми пчелами.

– Хочет… да… В каком-то смысле…

– Объяснитесь.

– Александр с головы до пят принадлежит вам, и только вам, – не без грусти признала Лаура, опустив все протокольные формулы, чтобы вернуться к былым временам, о которых она невольно пожалела. – Если вы отнимете у него все чины и титулы, оставив один-единственный: адъютант его величества императора, – он больше ничего не потребует и будет счастлив.

– И вы тоже?

– И я тоже, раз в этом его счастье.

– Его счастье. А ваше?

Волнение помешало Лауре заметить, что голос императора зазвучал жестче, когда он сказал:

– Я полагаю, именно счастье переполняло вас, когда вы томились ожиданием во дворе Елисейского дворца, а он в это время спал с моей сестрой.

– Я умоляю императора снизойти и забыть этот случай, потому что я одна…